And it's killin' me when you're away, And I wanna leave and I wanna stay. I'm so confused, so hard to choose. Between the pleasure and the pain. And I know it's wrong, and I know it's right. Even if I try to win the fight, My heart would overrule my mind. And I'm not strong enough to stay away...
Отто Октавиус. Как много это имя значит для Питера. Маяк, указывающий верный путь сквозь яростный шторм для уставших потерявшихся кораблей, светит не так ярко, как это имя. Пример для подражания миллионов. Пример для подражания маленького Питера, который ночью под одеялом смотрит трансляцию с публичной конференции Оскорпа в тайне от тёти Мэй и дяди Бена, потому что завтра рано вставать в школу, а трафик на телефоне далеко не бесконечный и далеко не дешёвый. Мальчик жадно пожирает взглядом фигуру лучезарно улыбающегося учёного в белом халате на болотный свитер. Доктор азартно рассказывает о новых разработках и возможностях, открывающихся на горизонте дальнейшего развития робототехники. Уже на следующий день Питер тащит тётю в магазин, вынуждая купить три похожих свитера, а дядю — на радиорынок за запчастями, чтобы собрать датчик влажности для полива комнатных растений. В школе никто не разделяет увлечений ботаника, но все понимают, что на то он и ботаник, раз любит каких-то занудных дядь, рассказывающих какие-то занудные вещи. Ни рок звёздам, ни голливудским актёрам, ни выдающимся спортсменам никак не удается затмить Октавиуса в глазах юного Питера. Да, возможно, Паркер не мог похвастаться тем, что попадал в полицию с точками вместо зрачков, не умел виртуозно возить зажигалкой под ложкой, а на день рождения никто не дарил ему настоящий чиллум, но зато он уже знал теорему Баргмана — Вигнера, правило Матиссена и мог самостоятельно собрать акустический выключатель из сувенира в форме петуха. Однако даже в среде таких же любителей науки предпочтения Питера были загадочны; помимо Октавиуса светилом также был Старк. Все выступления второго были более красочными и зрелищными, а публичные презентации били рекорды по просмотрам в Интернете. Но Питер был слеп к вспышкам, чарующим неизощрённых любителей физики. В речи Октавиуса он находил для себя намного больше умных мыслей и доводов. В то время как Старк устраивал шоу, чтобы заинтересовать даже людей, для которых включение телевизора — магия, Октавиус чётко разграничивал свою аудиторию, разговаривая прямо и открыто, не стесняясь терминов и сложных слов, которые многие могли бы не понять. Доктор никогда не держал свою публику за идиотов. Идиотов он просто отсеивал. Питер был безумно горд, что понимал почти всё, что говорил его кумир, а что не понимал — моментально подвергал разбору через поисковик и поглощал определения до тех пор, пока они не растворялись в его жадном до знания мозгу, становясь чем-то совершенно естественным и очевидным. …а ещё у доктора был глубокий бархатный голос, красивые шоколадные глаза, длинный изящный нос с горбинкой и густые пушистые брови с невероятной мимикой. Когда он улыбался, у него появлялись ямочки на щеках и оголялись умилительно неровные зубы… Питер распечатывал его цитаты и вешал над столом, а в тетради по физике был вложен перечень рекомендованных Октавиусом книг. — Ты выбрал идеального человека для подражания, — сказал ему однажды дядя. — Он приведёт наш мир в лучшее будущее, а ты — подхватишь и поведёшь нас всех дальше. Следуй своей мечте, будь таким же, как он. Таким же, как он. Паук летел вдоль второй авеню. Моросило. Питеру хотелось бы свалить на этот мелкий дождь жжение в своих глазах, но на лице была маска, и впитывала она не капли с неба, а настоящие едкие солёные слёзы. Слёзы обиды, разочарования и боли. Внутри Питера был лес. Сгоревший лес. Огромные гектары серого пепла и угольных обглоданных языками пламени стволов, иссушенные озёра и мёртвые тушки зверей и птиц. Он сжёг всё внутри Питера. Всё было неверно. Всё было неправильно. Всё было чистой ложью.***
— Он выкинет тебя, как ненужную шавку, Октавиус, помяни моё слово… — Скорпион упал на колени, тяжело дыша. Густые тягучие багровые струи вырывались из его рта и капали в грязные бензиновые лужи. — Игра на Оскорп не стоит свеч… Придёт время, и уже ты будешь выхаркивать бронхи на асфальт точно так же, как это делаю сейчас я перед тобой… — У Шульца речь была поинтереснее, — доктор звучал на удивление спокойно и даже скучающе, несмотря на явную одышку и прилипшие ко лбу волосы. Даже с крыши Питер заметил, как потрёпанно выглядел Октавиус: порванное в нескольких местах пальто, замятый ворот, взъерошенные каштановые волосы, разбитая губа и кровоточащая через дыру в штанине рана — видимо в нее пришелся удар с ядом. Профессору явно было тяжело стоять, поэтому он чуть возвышался над землёй, опираясь на нижние щупальца. Сердце Паука зашлось при виде своего мучителя, захлебнулось болезненными чувствами, как переполненная за края рюмка. Странно, Коннорс, кажется, говорил, что Октавиус должен быть без сознания. Взгляд доктора нездорово сверкал, скулы дрожали от напряжения, тёмные мокрые пряди выбились на бледный лоб. На виске пульсировала еле заметная вена. Вот он, его кумир, стоит в крови, возвышаясь над еле живым противником. Ничего человеческого в глазах, ничего вдохновляющего светлые умы, лишь тупая острая жестокость и ярость. Ничего, за что Питер его обожал, за что боготворил. Всё ради денег, ради спонсоров, ради инвесторов. Нет никакого светлого будущего — всё это мармеладная сказка для кретинов. А сам доктор словно из другого мира, из другой вселенной. Тот романтичный яркий образ раскрошен в пудру и развеян по ветру. Питер стиснул зубы, жмурясь, пытаясь унять неожиданную одышку и вспышку всепоглощающей боли обиды, досады. Тело свело в судороге, и Паук сильнее вцепился в прутья пожарной лестницы, точно боясь, что вот-вот рухнет в кромешную тьму, к нему. «Что же вы творите, мой гений…» Октавиус фыркнул, поправив очки на носу: — Видимо, Герман хотел жить больше тебя, потому нашёл слова намного более убедительные и красивые, чтобы очаровать меня. Неужели ты сам даже не попробуешь? — Очаровать? Тебя? Герман сдал меня с потрохами, отдал всё, что тебе нужно, — это для тебя очарование, да? Мне нечего тебе отдать или сдать, док, — Мак уселся на колени. Заплывшие красные глаза его мало что видели. Скорпион совершенно искренне улыбнулся: — Да и есть ли толк? Ты убьёшь меня в любом случае. Вы же боитесь Старка, да? Ты боишься Старка, — Питер заметил, как Октавиус поджал губы при этих словах. — Твоего гения не хватает, чтобы переплюнуть его разработки. Воруя, ты признаешь это, Отто. Но Озборну плевать на тебя. Ему на всех плевать. Он избавится от тебя, как избавился от меня. — Мы избавились от тебя, Мак. Мы, — поправил его Октавиус, оскалившись в ответ. Казалось, он совершенно пропустил мимо ушей все колкости в свою сторону, но один из уголков его губ всё же предательски задёргался при упоминании конкурента. — Гения моего хватит на миллионы лет вперёд, можешь не сомневаться в этом, как не сомневается и сам недоучка Старк. И я прошу тебя, ничего не говори мне об Озборне, иначе я умру не от твоего яда, а от гомерического смеха. Мак обессиленно облокотился о кирпичную стену и бросил сначала удручающий взгляд на валявшееся рядом оторванное жало, а затем на извивающиеся за спиной доктора щупальца. Питер пригляделся, боясь шелохнуться. Длинные металлические отростки двигались не так, как раньше: движение их было вялое, точно у сонных питонов, лампы странно мигали, с перебоями, железки тихо клацали, будто пытались не устрашить, а просто проверить на подвижность соединения. Гудение их было похоже на сопение, нежели на жуткий визг. Противники измотали друг друга. — Удивительно, как ты еще дышишь и двигаешься, Отто, — пробормотал Мак, глядя исподлобья на Октавиуса. — Удивительно, насколько ты был невнимателен, когда воровал яды из Оскорпа, — неожиданно мягко рассмеялся доктор. По его виску потекла капля пота. Октавиус тяжело дышал, это было видно невооружённым глазом. — Ты даже не представляешь, чем ужалил меня. — Я выбирал самый смертельный. — Да, Мак, если бы ты успел прочитать, что написано на ампулах, то непременно бы схватил самый опасный в мире яд. Но ты не успел. Ты просто схватил что-то с похожим названием, потому что полиция и охрана поджимали, да? — Октавиус инстинктивно дотронулся дрожащей рукой до раненой ноги. — Вместо смертельного яда ты выбрал одну из самых недооценённых Озборном разработок, в которой люди заинтересованы чуть ли не больше, чем ядерным орудием, — доктор рассмеялся. — О, если бы все знали, что у тебя на жале, то выстроились бы в нехилую очередь, чтобы принять твой удар на грудь. — А по твоему мутному взгляду не скажешь, что всё так гладко, — рыкнул оскорблённый Скорпион. — Потому что проект еще недоработан, но побочки меня не убьют, — тихо хмыкнул доктор. Питер с ужасом заметил, как одно из щупалец, которое до этого вяло извивалось над головой Октавиуса, вдруг застыло, точно по команде, и с громким звяканьем раскрыло свои металлические лепестки. Перед лицом Гаргана сверкнул длинный острый шип. Кумир, маяк его жизни, светлый образ его прошлого сейчас занёс смертельное оружие над беззащитным человеком, пусть и преступником, и совершенно точно собирался его убить. — Я приму противоядие, устраню дискомфорт и продолжу свои дела. А вот тебя, к сожалению, уже ничего не спасёт, Мак. Щупальце взвилось, сложилось, точно согнувшаяся железная пружина, чтобы стремительно броситься вперед, насадив на остриё чужое слабо бьющееся сердце. — НЕТ! Огонёк вебшутера вспыхнул, и из него вырвалась тонкая, но на удивление прочная белая нить. Манипулятор одёрнулся в рывке, точно факир накинул на голову кобре петлю и грубо отдёрнул её от замершей в ужасе толпы. Мак со всей силой вжался в кирпичную кладку, испуганно моргая заплывшими глазами. Щупальце завизжало, упрямо задёргав «головой», пытаясь сбросить прилипший ком паутины, разорвать дурацкий поводок, но Паук лихорадочно вцепился обеими руками, не давая и шанса. Никто не заметил облегчённый вздох доктора. — Я вас боготворил, а вы — мелочный убийца! — отчаянно взревел Питер и нырнул вниз, в ту самую тьму, в которую так боялся несколько секунд назад провалиться сам. К нему. — Я надеюсь, ты прервал меня, чтобы сказать темы для лекций, — бледными губами ухмыльнулся Октавиус, когда Паркер вырос перед ним, запыхавшийся и встревоженный. — Не мешай. Из глаз Питера брызнули слёзы. Всю дорогу до этого переулка он невольно нагнетал себя, как мог, а теперь эмоции взорвались в голове атомной вспышкой, разрывая нервы в мелкие клочки. Маска моментально впитала влагу. Питер всхлипнул и с ненавистью посмотрел в глаза своего доктора. — Не смейте, — прошипел юноша. Питера колотило. Дождь прекратился. — Не смейте мне это говорить. Я думал, что вы просто воруете, а вы устраняете, как какой-то киллер. Вы действительно решили, что я позволю вам это?.. Что я позволю на моих глазах убивать?.. Думали, что купите меня? Скулы Октавиуса дрогнули, брови над очками нахмурились, но выражения тёмных глаз видно не было. Еле прикрытая кожаной курткой грудь тяжело вздымалась, натягивая кожу на ключицах. Питер медленно сходил с ума, глядя в эти чёрные непроницаемые линзы. Они были, как стена, как пуленепробиваемое стекло, за которым ничего видно, за которое невозможно проникнуть. Доктор прятал за ними взгляд, сохраняя невозмутимое лицо. И это бесило Питера, как никогда раньше. Да, Питер был в невероятном бешенстве. Безумная ярость хлестала раскалённым хлыстом нервы, смешивая все эмоции и чувства в страшный взрывоопасный коктейль. Если Октавиус решит убить и его, то Паук будет драться до последнего вздоха. — Коннорс позвонил тебе вместо Озборна, как я его изначально просил, да? — безэмоционально поинтересовался доктор. Высвободившиеся от паутины манипуляторы хищно и с выжиданием смотрели своими алыми лампами на юношу, готовые в любую секунду линчевать тело перед собой. — Он сказал, что вам нужна помощь, — дрожащим голосом произнёс Питер. — И он прав. Октавиус с гневом поджал губы. Щупальца заскрежетали, распахивая свои сверкающие когти. — Я же просил тебя не вмешиваться. Просил и по-плохому, и по-хорошему. В чём твоя проблема, Паук? Питер сжал кулаки. Сердце бешено колотилось, буквально моля, чтобы его выпустили наружу, через горло, сквозь зубы. Ноги дрожали, но держали. От перенапряжения мышцы напоминали камни, натянутые кожей. — Я не могу, доктор, — выдохнул Питер, с вызовом смотря на своего наставника. — У меня нет сил, чтобы выполнить ваш первый пункт. Я не дам вам убить Гаргана. Еще несколько секунд они смотрели друг на друга в полной закладывающей уши тишине. Питеру казалось, что эти мгновенья длились вечность. Вдруг Октавиус криво ухмыльнулся, и юношу пронзило паучье чутьё. Он еле успел уклониться от просвистевшего перед носом манипулятора с шипом. Щупальце с громким визгов вошло в пустую кирпичную кладку за спиной Паука, точно нож в масло. От Гаргана и след простыл — он не терял ни секунды в замешательстве. Питер тут же уклонился от второго манипулятора, перелетев через мусорные бачки. — Я вами восхищался, — с дикой болью в голосе прошептал Питер. Внутри что-то кровоточило. — Я вас обожал… Я думал, вы за науку, а вы… ради каких-то грязных денег! Ради Оскорпа?! — Питер перехватил третью атаку щупальца паутиной, прицепившись к плечам разъярённого Октавиуса, и вбил того в стену. Доктор издал хриплый вздох, оскалившись и закашлявшись. — Я вам подражал, я вас… любил! — Есть вещи, которые ты не знаешь, и знать их тебе не обязательно, Паркер, — доктор слизнул с разбитых губ кровь. Огромные клешни левого верхнего манипулятора неожиданно вцепились в лицо Питера. Юноша захлебнулся воздухом, чувствуя, как металл вдавливается в его череп. — Просто быть в стороне… Я просил тебя просто быть в стороне, неужели это так сложно, глупый мальчишка?! Через мгновенье Паук ощутил слабый хруст в шее — щупальце взвилось и за голову запустило его ввысь. Перед глазами промелькнули горящие окна этажей и водосточная труба, а затем — крыша дома и чёрное, как уголь, ночное небо. Все органы внутри перевернулись от невесомости, Паркер еле успел сгруппироваться, прежде чем его вновь схватили за лодыжку и с невероятной скоростью потащили вниз. Ярость бурлила внутри Питера. К чему всё это привело?! Будь таким же, как он. Что ж, дядя Бен, оказывается, не всегда был прав. Кто мог подумать, что тот улыбающийся несколько лет с экрана телефона человек будет выбивать из него дерьмо, с хрустом костей вдавливая в асфальт. — Всё было обманом, доктор Октавиус. Особенно вы, — выплюнул Питер, глотая слёзы. Как только щупальце достаточно близко притянуло его к крыше, Паук вывернулся и нанёс своему кумиру удар в живот. Октавиус согнулся пополам, зависнув на краю крыши. Всё было в докторе не так. Он был уставшим, задыхающимся, вялым, и, хоть и кривил бледные губы в ухмылке, болезненно дрожал. Щупальца его были медленными, не такими, как в ту ночь. Питер прекрасно помнил, как легко Октавиус скинул его с себя, как хищно и молниеносно двигались манипуляторы, предугадывая каждое его движение. Всё-таки яд действовал. Питер хотел было замахнуться для следующего удара, но что-то его кольнуло внутри. Он тут же выстрелил паутиной вниз, за край крыши. Меж домов сразу же образовалась огромная плотная сеть. Октавиус тихо выдохнул и перевалился за край, падая в импровизированное ложе. Через мгновенье мигающие манипуляторы и руки доктора опутал толстый слой паутины, еще толще, чем Питер опутывал перчатки Шокера. — Прошлый раз вам очень повезло, — злобно прошипел Паук, приземляясь рядом с опутанным телом. Октавиус больше не ухмылялся, не издавал ни звука. Он явно был смертельно уставшим. Питер сел на него сверху, прямо на металлический ремень. Октавиус зашипел, в болезненной гримасе оскалив зубы. Питер сорвал с себя маску, жадно глотая холодный уличный воздух. Перед доктором предстали красные от слёз глаза практиканта. Юноша задыхался, нервно утирая рукавом нос. Солёные капли сорвались с подбородка и упали на шею Октавиуса. — Неужели вы так бездушны?.. — всхлипнул Питер, глядя на каменное лицо доктора. Невыносимая боль рвалась из самой груди, требуя выплеснуться. — Неужели в вас ничего нет? Вы же мне… Да что мне, вы нам всем, глупым мелким дурачкам, говорили о науке, о светлом будущем, об интеллекте, служащем добру… Лекции проводили, семинары, конференции… Протезы для инвалидов, вечная энергия для всех… Как так, доктор?! Как так?! Я же… Господи, я ваше фото распечатывал на цветном принтере, вырезал и над столом приклеивал, — Питер спрятал лицо в ладонях и взвыл. Октавиус молчал. — Я однокласснику морду набил, за то, что он теорию Старка о параллельных вселенных с вашей сравнил… Кого я вознёс в своих глазах?! Кого?! Напротив — лишь чёрные непроницаемые линзы. Ничего не видно за ними, они поглощали всю силу взгляда, заглушая любые эмоции. Питер разозлился, увидев в отражении своё заплаканное лицо. Он грубо подцепил дужки, сорвав и отшвырнув куда-то во мглу улицы эти треклятые очки и… оцепенел. На него глядели смертельно уставшие и печальные карие глаза. Питер задохнулся от этого взгляда. Внутри что-то съежилось в огромный тугой комок в горле. Октавиус, не моргая, смотрел на него, просто, без прищура, без злобы, без яда, но невероятно проницательно и внимательно, словно заново увидел человека перед собой. Питер рвано выдохнул, обхватывая ладонями бледное лицо доктора, и прижался лбом к его лбу: — Я просто хотел быть рядом со своим кумиром… я просто хотел быть рядом с вами… — Я знаю, Питер. Тихий едва слышный выдох. Питер вздрогнул, наблюдая, как двигаются губы напротив. Юноша немедленно прижался к ним, чувствуя солоноватый привкус чужой крови на языке. Сердце заколотилось чаще, когда Октавиус сразу же ответил на поцелуй.