Щупальца

      — Ага! Таки вернулся, хулиганье! — от неожиданного вскрика мистера Дитковича за спиной Питер выронил ключи на порог, а когда, спохватившись, наклонился за ними, то ударился лбом о закрытое дверное полотно. Старик злорадно рассмеялся на это: — Вот так тебе и надо! Так и надо! Столешницу на заказ восстанавливали, знаешь, а?! А по подушкам сто машин проехалось! Между прочим, дорогие перьевые были!       Скрипучий старческий голос, эхом заполнявший практически весь коридор, был не нежнее расстроенной скрипки начинающего дилетанта, отчего лицо Питера скривилось в мучительной гримасе. Паркер устало закатил глаза и отпер дверь, пытаясь выстроить вокруг своей больной головы ментальный щит от надоедливого ворчания, но хозяин дома, как на зло, засеменил в его сторону, отвратительно шаркая подошвой.       — Не беги, когда с тобой говорят! — продолжал причитать Диткович, приближаясь к двери, за которую тут же юркнул юноша. — За тебя платят, а ты ведешь себя, как настоящая свинья!       Питер небрежно закинул рюкзак с вещами куда-то в глубину комнатного мрака. За окном уже была синева. Напротив кровати светилось зелёное табло электронных часов, показывающих восемь вечера. Паркер и не думал приходить вовремя. Не думал ни одной минуты, секунды или мгновенья, где-то в глубине души надеясь, что Октавиус его всё-таки не дождался и уехал по своим делам. Трусливо? Ещё бы. Стыдно? Нет. Ну, может быть, самую малость, где-то в самых глубоких закромах сознания, где Питер безжалостно душил любую даже самую мимолётную вспышку этого чувства.       Внезапный визит Старка на совершенно не соответствующем для него автомобиле поселил в Пауке еще одну тревожность: каждый номерной знак, каждая марка и даже каждый цвет машин теперь вызывали у юноши неподдельное напряжение. Не хватало еще, чтобы Озборн примчался к нему на каком-нибудь катафалке, или Хаммер подогнал под окна карету с лошадьми. Но ничего подозрительно при входе в дом Питер не заметил. И никого. Единственная лавочка у входа была пуста. Даже за стеклянной витриной кофейни, что была напротив окон, никто не следил за ним через бинокль, да и паучье чутье не тревожило нервы, не вздыбливало волосы на руках. Задней мыслью Питер прикинул, что доктор может дожидаться его в самой квартире, попросив у хозяина ключи, хотя это было бы уже слишком. Всё-таки это уже вторжение в личное пространство. «О, как будто-то не этим Октавиус занимается всё время», — саркастично отметил про себя юноша, натягивая мокрую куртку на вешалку. Но комната была пуста. Все было тихо. Слишком тихо.       — Честное слово, Паркер, когда-нибудь я выкину тебя отсюда, — ощетинился вставший у порога мистер Диткович. Игнорирование Питера его явно задевало, ведь обычно юноша был очень чуток и внимателен к любому его обращению, а сейчас посмел даже не поздороваться. — Я с тобой говорю!       — Ну так выкиньте же! — обернувшись, громко фыркнул Паркер и щёлкнул пальцем по выключателю, зажигая свет. Диткович отшатнулся. Из бледного чуть осунувшегося лица на старика затравленно смотрели два воспалённых от недосыпа глаза. Белки были испещрены мелкими кровеносными нитями, а зрачки сузились до едва видных точек. На эти красные глаза падали растрёпанные пряди плохо расчёсанных волос, а под скулой виднелась свежая ссадина, которая, кстати говоря, несколько часов назад была намного больше и кровоточила, ноющей болью напоминая, что нужно обязательно заштопать маску.       Хозяин дома на мгновенье оробел и даже растерялся под колючим взглядом юноши, но спустя пару мгновений всё же пришёл в себя и понизил тон:       — Пока прощаю все твои выходки. Но имей в виду на будущее.       — Сколько я должен? — мрачно буркнул Питер, захлопывая шкаф с верхней одеждой.       — Нисколько, — ворчливо отозвался Диткович. — Уплатили за всё.       — Опять?! — взревел Питер.       Он резко обернулся к комнате, окинув пространство разъярённым взглядом: на кухонном гарнитуре появилась столешница, а на кровати лежали подушки, причём абсолютно такие же, что он в аффекте выкинул из окна несколько дней назад. Паркер сделал глубокий шумный вдох, как, по обыкновению, делают люди, чтобы успокоиться, прикрыл веки и быстро досчитал до десяти. Не помогло.       — Уплатил всё тот же человек?.. — неожиданно спокойно спросил Питер. Дитковича не на шутку испугала заигравшая на губах юноши широченная стеклянная улыбка. В ней было что-то сумасшедшее.       — Да, — настороженно ответил хозяин дома.       — Так пусть уплатит еще раз… — прошипел Питер, метнулся к кровати, подцепил обе подушки за края и, широко распахнув окно, с каким-то садистским удовольствием выкинул несчастные постельные принадлежности прямо на мокрую после дождя улицу. Кажется, даже Диткович, стоя у порога, расслышал громкий всплеск грязной лужи и удивлённые возгласы прохожих, ставших невольными свидетелями столь истеричной сцены. Да-да! Пусть платит! Пусть платит больше, раз такой «великодушный» и «щедрый»! В воспалённой голове даже появилась шальная мысль назло исполосовать ножом всю мебель в комнате, но юноша тут же урезонил себя, испугавшись своего гнева и справедливо заметив, что это уже перебор.       — Т-ты… ты чего творишь-то?! — сиплым голосом только и смог вымолвить старик. — Псих! Тебе к доктору надо!       — Не успел сегодня к нему на приём, — пожал плечами Питер и опять всё так же стремительно пересёк комнату, бесцеремонно захлопнув дверь прямо перед носом ошарашенного мистера Дитковича. — Вы — жадный, и это будет продолжаться до тех пор, пока вы будете принимать у этого человека деньги! Слышите?!       — Больной! — раздалось из коридора.       — Всего доброго! — крикнул Питер, переводя дух.       — Ну, подожди у меня!.. — угрожающе донеслось в ответ, и вдруг всё наконец-то затихло.       Надо было успокоиться. Паркер даже и не думал, что его так сильно может оскорбить подачка. Скорее всего, Октавиус всё-таки был здесь, видел погром, выслушал от Дитковича и щедро приплатил. Это раздражало и дико бесило: Питер ненавидел чувствовать себя в долгу, а уж тем более перед человеком, что превратил его нервную систему в ошмётки от половой тряпки.       Юноша отошёл к распахнутому окну. Лицо обдал жёсткий осенний порыв ветра. В воздухе стоял резкий землистый запах сырости, что обычно бывает после дождя, и Питер блаженно вобрал его полной грудью, прикрывая глаза. Сердце стало потихоньку униматься. Паук сжал в кармане толстовки клочок листовки с номером Старка. Отказ от практики Питер настрочил еще до прихода главы Старк Ин, но так и не удосужился передать его в университет. Нужно было подумать. Всё-таки если он рассматривает вариант с ликвидацией установки, то должен взять себя в руки и наладить отношения с Октавиусом, как сильно бы от этой мысли ни тошнило. Взгляд невольно упал на постель без подушек. Чёрт, он ведь сегодня ночует здесь… Питер озадаченно почесал лохматый затылок, на мгновенье пожалев о содеянном и уже прикинув, как сомнёт под голову одеяло.       Раздался стук.       — Мы не договорили, Паркер!       — Оставьте меня! — огрызнулся Питер, нахмурившись. Отступившее напряжение нахлынуло с новой волной. В дверь постучали снова, более настойчиво. Питер сжал зубы и уже агрессивно рявкнул: — Я сказал, оставьте меня в покое! Я занят! Меня нет! Завтра выставите мне счёт за эти грёбаные подушки, мистер Диткович! Я без понятия, сколько они стоят, но я заплачу! Я хочу сейчас побыть один!       — А я сегодня хочу выставить счёт! — продолжал возмущаться старик.       По ушам со всей силы ударил протяжный и невыносимо громкий звон дверного звонка. Кажется, он был даже еще хуже, чем в старой комнате. Питер зажмурился и зажал уши, поразившись, с какой же силой Диткович вжал палец в эту треклятую кнопку. Ещё бы — мстит. Звонок прервался, но не успел Паркер с облегчением выдохнуть, как этот во всех смыслах отвратительный, буквально протыкающий барабанные перепонки звук раздался вновь, еще сильнее, еще настойчивее. Пытка была уникальна своей невыносимостью, отчего Питер быстро сдался и пошёл к двери.       — Ладно! Ладно! — стеная, взмолился он, нервно распахивая дверь. — Сколько они стоят?       Грязная и тяжёлая от дождевой воды подушка со всей силы тут же влетела Питеру в нос. Ошеломлённый юноша громко охнул и, потеряв равновесие, по инерции отлетел от входной двери, свезя запутавшимися ногами ковёр.       — Сто тридцать три доллара и девяносто восемь центов, — вынимая освободившейся рукой изо рта сигарету, невозмутимо резюмировал Октавиус и одарил развалившегося на полу Паркера кривой улыбкой. — Каждая. Помножите на два, или вам дать калькулятор?       Голос профессора моментально отрезвил Питера. Он тут же скинул с лица подушку и вытаращился на силуэт в дверном проёме так, словно ожидал увидеть в нём как минимум полтергейста, а как максимум — Дьявола. Но…       Первое, что бросилось в глаза — отпущенные волосы. Раньше Октавиуса можно было увидеть с уложенными короткими волнистыми прядями. Теперь же, густые и лохматые, они свободно зашлись причудливыми рваными кудрями от уличной влаги, беспорядочно спадая на лоб и укутывая шею. На носу появились «хамелеоны» — фотохромные очки с болотистыми под цвет пальто линзами в золотистой оправе. Сквозь их посветлевшие стёкла виднелся спокойный и немного усталый взгляд. На шее красовался очень небрежно накинутый шарф, более тёплый и плотный, почти зимний, едва прикрывавший вишнёвую водолазку. В руке доктор держал кожаный немного потрёпанный портфель. В целом, Октавиус выглядел несколько… помятым, словно только что выписался из больницы, или очень долгое время не выходил из дома и вдруг спросонья решил выйти на улицу.       — Может быть, вам принести пепельницу? — с услужливой улыбкой поинтересовался выросший за спиной доктора мистер Диткович. — Мистер…       — Доктор.       — Доктор Октавиус, — быстро исправился хозяин дома, улыбнувшись шире.       — Я был бы очень признателен, — ответил он, вновь устремляя свой взор на Питера и выпуская через ноздри струи едкого дыма. Диткович кивнул и растворился во мраке коридора.       Питер уставился на профессора, всё ещё сидя на полу, и искренне не понимал, почему чутье не среагировало на подушку. Пугающие мысли полезли в голову, переворачивая внутри всё вверх ногами. Паркер лихорадочно перебирал всевозможные варианты, которые могли дать объяснение случившемуся, но сколько бы раз не выстраивалась логическая цепочка, она рушилась, крошилась на мелкие звенья, оставляя лишь один единственный ответ: паучье чутье больше не воспринимало Октавиуса за врага. От осознания этого кровь застыла в жилах.       — Подушки, столешницы, телефоны. Что еще ты добавишь в свой список разрушений, Паркер? — ледяным тоном произнёс доктор, ленивым движением руки стряхивая с волос мелкие искрящиеся капельки воды. Питер с раздражением поймал себя на мысли, что ему безумно нравятся новые завитки Октавиуса, и покраснел. В груди зажгло желание их потрогать, но Паук упрямо тряхнул головой, отгоняя от себя внезапную слабость: в ушах вдруг встал рык, с которым доктор кончил ему в руку в ту ночь. Питер сглотнул, изо всех сил пытаясь вернуть себе отвращение.       — Всё, за что вы платите, — тихо прошипел юноша. — Стремлюсь сделать физическую дырку на вашем банковском счёте.       — Ах, вот оно что, — картинно покачал головой Октавиус. — Медицинские услуги тому парню, которого ты избил до полусознательного состояния, тоже мне нужно оплатить? Ты настолько превзошёл себя, что даже Бьюгл не успели первыми опубликовать статьи и видео о случившемся, а ведь они специализируются на том, чтобы выливать на тебя помои.       Питер до крови прикусил щёку от этих слов. Ушат дерьма, что полился после того случая у клуба, казалось, был нескончаемый, вонью и напором напоминая прорыв главной канализационной трубы города. Пресса, Интернет, телевидение — всё сошло с ума в своём неуправляемом урагане мнений, обличений, критики и причитаний. Питер абстрагировался от этого как мог, уделяя внимание лишь крупицам информации о здоровье хулигана, которого он переколотил. Тот стал звездой. Его приглашали на интервью и ток-шоу, где он с поразительным артистизмом рассказывал о буйствующем Человеке-Пауке, сочувствовали, жертвовали деньги, а Джона Джеймесон почти носил на руках. Смешно и одновременно жалко было осознавать, что избиение и поломанные кости, пожалуй, было лучшим, что произошло с этим парнем в жизни. Никто не помнил причин той потасовки, никто не помнил, что он первый ломил по чужому черепу кроссовкой, главным было лишь одно — его избил супергерой.       — Выливать на меня помои у вас и самого получается ничуть не хуже, чем у СМИ, — мрачно процедил сквозь зубы Питер, закидывая мокрую подушку куда-то в угол и поднимаясь на ноги. — Вы пришли читать мне лекции или нотации?       — Я многозадачный, — улыбнулся Октавиус.       — А еще вы подлый, мерзкий и лживый, — продолжил за него Паук, щедро приправив перечисленные слова желчью и презрением.       Октавиус мягко рассмеялся:       — Ты мне бесстыдно льстишь, я так и растаять могу.       — Да что тут лестного?!       — Список слишком короткий, — спокойно ответил доктор, чуть наклонив голову набок, и медленно стащил с шеи шарф, внимательно разглядывая Питера. Юноша демонстративно отвернулся от чужого взора, покраснев сильнее. — Не понимаю лишь одного: к чему тебе самому такой список? Решил переквалифицироваться в плохого мальчика, чтобы Джеймесону было еще легче строчить про тебя в блоге?       Питер тут же развернулся к доктору лицом, возмущённо сверкнув глазами и сведя челюсть:       — В плохого мальчика?! — наконец, вскричал юноша, оскалившись, как загнанный зверь. — Я зол. Зол, как бешеная собака, сорвавшаяся с цепи. А ещё я силён, доктор Октавиус. Чертовски силён. Я гну металл и разбиваю камни. Мне череп сжать — что скорлупу ореха. Знаете, сколько времени я потратил, чтобы научиться контролировать себя?! Годы! — Питер нервно выдохнул и запустил пальцы в свои волосы, с силой потянув за пряди. — И что теперь?.. Вы разбили всё в пух и прах! Я срываюсь! Я… причиняю людям боль!.. Я ненавижу всё!       — Ты ненавидишь меня, — ласково поправил его Октавиус.       Питер поднял взгляд на профессора. Тот стоял в дверях и смотрел на него… с любованием? Опять какая-то шутка, обманка. Мерещится, не более.       — Ваша пепельница, доктор! Можете курить, сколько влезет! — внезапно появившийся хозяин дома льстиво протянул небольшую стеклянную тарелочку Октавиусу в руки. — Я надеюсь, вы поговорите с мальчишкой, — он бросил на хмурого Питера гневный взгляд, сморщив свой огромный нос, так похожий на грушу, — расскажете, как правильно обращаться с мебелью?       — Непременно, — дружелюбно улыбнулся Дитковичу доктор и сразу же вложил сигарету в выемку, поставив пепельницу на обувницу. — Только есть небольшая просьба.       — Какая?..       — Сделайте вид, что эта комната пуста и здесь ничего не происходит. Не тревожьте нас до утра.       Питера от этих слов бросило не то в жар, не то в холод. Диткович удивлённо посмотрел на доктора и растерянно кивнул. Дверь закрылась, и Октавиус, повесив пальто, впервые зашёл в комнату, которую неделю назад снял для своего практиканта. Паркер с непонятными чувствами заметил, как он сильно хромает на левую ногу, даже едва заметно жмурится от боли, наступая на неё. Ну, конечно, прошло слишком мало времени, чтобы рана зажила.       — Ты не против, если я буду сидеть? Мне тяжело стоять, — совершенно спокойно поинтересовался Октавиус, присаживаясь в мягкое кресло возле кровати и вытягивая больную ногу вперёд. Устроившись удобнее, доктор окинул взглядом комнату, довольно кивая: — Согласись, что это совершенно другое дело? Шторы, гардины, плита, на которой можно готовить, нормальные холодильник и кровать. И самое главное — нет страха, что на голову что-то упадёт. Удивительно, что в этом доме есть достойные комнаты. Я даже вижу, тут есть личный душ.       От смеха Октавиуса на душе стало погано: он смел общаться с Питером в тоне, что был между ними до всего безобразия, словно не было ни реки, ни ублажений в кровати, ни поцелуев на паутине. Ничего.       — Прекратите, — выплюнул Питер. — Просто прочтите лекции и уходите.       — Ты не хочешь, чтобы я уходил, — понизив голос, произнёс доктор, впившись взглядом в лицо своего практиканта.       — Вы не можете знать, чего я хочу, — огрызнулся Питер, вспоминая ту ночь, в которой Октавиус знал о нём всё. Знал всё о мальчике с суперсилами и крайне неудачными любовными отношениями в прошлом, которые он всей душой ненавидел, но неосознанно искал похожие.       Доктор вдруг невероятно тихо, почти шепча, произнёс:       — Ты ведь так и не удалил его номер телефона, не так ли?       Питера прошило насквозь. Казалось, земля разверзлась под его ногами, и он летит на дно угольной шахты под оглушительные взрывы динамитов. Все органы внутри подлетают, точно в невесомости, но ноги Паука крепко стоят на полу. Он здесь, он материален, но из груди кто-то медленно вырывает кровавый кусок мяса. Серые глаза смотрят сквозь такой же серый сигаретный дым, ещё не искажённые новой дозой наркоты, но уже преисполненные похотью и желанием. Телом он тут, в комнате, но сознанием где-то в густых клубах кальянной: по шее опять скользят чужие холодные руки в точках, рвут майку из секонд-хенда и валят на пол.       «Ты не хочешь, чтобы я уходил, Паркер»       — Мне было пятнадцать! Мы… Он зажал меня тогда в туалете, я просто ничего не мог сделать, точнее… Боже… — взревел Питер, по-детски затыкая уши и закрывая глаза. — Я никому не говорил… Никому! Это было неправильно, но я ничего не мог с собой поделать, нам хотелось… Мне хотелось… Но я бросил его! Порвал с ним на выпускном, даже челюсть выбил!       Октавиус смотрел на дрожащие бледные руки Питера поразительно бесстрастно, словно то, что сейчас происходило, было очевидным и… правильным.       — Порвал, говоришь? Хм… — задумчиво произнёс доктор, легонько побарабанив пальцами по мягкому подлокотнику кресла. — И сколько раз после этого он тебе звонил?       Питер поперхнулся, словно кто-то кинул ему тяжёлый булыжник, разломав все рёбра.       — Он не звонил…       — Врёшь, — безжалостно рыкнул Октавиус, нахмурив брови. — Они всегда звонят и валяются в ногах, желая вернуть всё на исходную точку. Сколько раз вы трахались после того, как ты его «бросил», и до того, как он нашёл новую игрушку?       — Пять… — выдохнул Питер.       Его трясло. Он обещал себе не вспоминать это. Клялся, что стёр это ластиком. Ему казалось, что стёр. Октавиус умело надавливал на болевые точки, словно разрезая набухшие от высокого давления вены, высвобождал грязную кровь наружу. Никто не знал, никто не понимал. А он всё прочёл, вскрыл с хирургической точностью, хоть и не был «доктором медицинских наук».       — Постойте… — осознание вдруг прожгло Питера. Он поднял голову и посмотрел на Октавиуса. — Как вы всё это поняли?..