Щупальца

      Заходя в коридоры Оскорпа, Паркер пребывал в каком-то до неприличия приподнятом настроении. Одна лишь мысль о том, что он больше не вернётся в это проклятое место никогда на свете, грела душу необъяснимо приятным теплом. Под подошвами кед Питера эхом раздавался хруст осколков его мечты работать в Оскорпе, но юноша находил этот невербальный звук на удивление мелодичным, не замечая, как острая крошка впивается ему в сердце. Или он не хотел замечать, чтобы не испытывать боль? Едва ли там уже было чему болеть: глубокие раны зарубцевались толстой пуленепробиваемой коркой, изничтожив практически все эмоции и чувства, что так долго и мучительно бушевали внутри. Стало до безобразия легко дышать. Даже совесть больше не мучила. Питер будто бы воспарил выше всех своих проблем. Редкое состояние.       Он больше не пытался вычеркнуть Октавиуса, не затирал истерично ластиком прошлую ночь. Он решил, что оставит это. Оставит, но не забудет. Во всяком случае, любое событие в жизни обладало смыслом, просто не всегда явным. Иногда оно даже преподавало полезные уроки, главным было — извлекать из них пользу. Да, Отто Октавиус был маяком в жизни Питера, но едва ли Питер до этого момента вообще понимал функцию маяков. Верный путь, надежда в темноте, но технически — это башня с сигнальными огнями, которая помогает морякам определить местоположение скал. На него не плывут. По его свету корректируют путь. Если плыть прямо на луч маяка, есть угроза раскрошиться об острые камни, но понял это Питер лишь когда уже пошел ко дну.       Логично было бы собрать кораблик заново и оплыть опасное место, однако ведомый местью Паркер решил, что он вновь отправится к проклятому лучу. Но не чтобы получить тепло от света, нет, нет, нет. Этот свет не греет, он давно уже понял, что это иллюзия. Питер решил, что корпус его судна достаточно затвердел от боли, чтобы крошить скалы под маяками, которые ему больше не нравятся. Он решил, что совершенно точно сможет разбить опору под ногами Октавиуса. Пусть даже это выглядело, как самоубийство.       Опорой был Оскорп. Его коридоры со стеклянными перегородками между лабораториями напоминали огромный холодный океанариум, где вместо рыб проносились потоки белых халатов, мерцали мониторы и сенсорные дисплеи, гудели огромные компьютеры, вертелись меловые доски, испещрённые формулами и пометками, а провода толстыми питонами опутывали столы, стены и потолки. На первый взгляд казалось, что помещения были похожи на гудящие хаотичные муравейники, но при внимательном осмотре становилось понятно, что даже у небрежно скомканного листа бумаги здесь было свое логичное место.       Атмосфера кипящей научной деятельности опьянила Питера, как первый раз, когда он ступил через порог лаборатории Октавиуса. Как назло, нежные и тёплые образы из недалёкого прошлого начали всплывать в замученном сознании юноши, унося во времена, когда после плодотворного дня практики он сидел с доктором в общем кафетерии, неловко рассуждая на тему, какой из языков программирования самый лучший в робототехнике и насколько этично делать андроидов максимально похожими на людей. На мгновенье ему даже стало жалко всё это разрушать, учёные ведь не виноваты, что их заведующий лабораториями оказался абсолютнейшим уродом…       Уже задумчивый Питер вертел головой по сторонам, будто медленно ехал на экскурсионном автобусе по достопримечательным местам — он никогда не был в этой части здания. По большей степени отдел опирался на столь далёкую для Паркера химию и медицину и работал над фармацевтическими проектами. От осознания, что где-то здесь хранятся капсулы с бразильскими пауками, у Питера свело живот. Его же собственный паук с мутагенными прелестями в яде хоть и был образцом выставочным, но, скорее всего, тоже находился где-то в лабиринтах этого сектора компании.       Здесь когда-то работал доктор Коннорс. Питер вспомнил это, когда увидел клетки с белыми красноглазыми мышатами, активно глотающими экспериментальный препарат через трубочки маленьких поилок. У доктора тоже был такой мышонок по имени Фредди. Тихий, милый и безлапый — он словно был миниатюрной анималистической проекцией самого профессора. Коннорс рассказывал, что не смог оставить это маленькое чудо и, как только подписал увольнительный, сразу же украл зверёнка, о чём не пожалел еще ни одного дня. Однако доктор никогда не рассказывал о своей прошлой деятельности в Оскорпе, и для каких экспериментов вообще требовалась безлапая мышь. Наверное, это было как-то связанно связано с восстановлением конечностей на генетическом уровне… Питер наконец-то добрёл до нужной лаборатории.       — Ого… вы всё-таки явились, не побоялись, что на Оскорп тоже могут устроить рейд, как на Старк Ин? — за рабочим столом его встретил черноволосый худощавый мужчина с пугающе бледной кожей и подозрительно бегающими зелёными глазами. На учёном был застёгнутый до самой последней пуговицы двубортный халат угольного цвета, что сильно выделяло его на белоснежном фоне остальных работников, а в нагрудном кармане было как минимум три ручки. Доктор был моложе Октавиуса. — Ваш прошлый руководитель убеждал меня, что вы не придёте. Что ж, добро пожаловать, мистер Паркер, — доктор Смайт встал с кресла и протянул руку для рукопожатия, натянуто улыбнувшись: — Но вы пришли, и мне в усладу моменты, когда Октавиус ошибается. Давайте же назло ему добьем наконец-то вашу практику.       «Да, давайте. Желательно, прежде чем она добьёт меня», — мрачно подумал Питер, пожимая руку доктору, а затем озвучил уже другие свои мысли:       — Я бы хотел её закончить сегодня. Доктор Октавиус говорил, что имеет возможность закрыть её досрочно.       Серое лицо Смайта несколько посветлело — он явно был рад тому, что не придётся долго возиться с чужим студентом.       — А на отчёт и дневник вам хватит материала?       — Более чем, — отмахнулся Питер. — Я пересиживал у доктора положенное время. О чем очень жалею. У нас появились разногласия, и, собственно, поэтому мы и… — Паркер сглотнул. — Собственно, поэтому мы и разошлись.       Доктор Смайт неожиданно просиял ещё сильнее, словно встретил родную душу: его зелёные глаза загорелись, а губы скривились в ядовитой улыбке. Он согласно покачал головой Питеру:       — О, мистер Паркер! Вы даже не знаете, сколько людей разделяет ваше мнение о нашем завлабе. Отвратительный и некомпетентный человек. Все эти его форумы, каналы на Интернет-ресурсах, семинары, лекции — пустышка. Он только притворяется белым и пушистым, а на деле — тот еще хам и проходимец. Мне очень жаль, что вам пришлось быть в его компании.       Наверное, если бы Питер услышал подобное изречение месяца два назад, то непременно бы откусил собеседнику ухо, но сейчас с необычайным равнодушием просто ответил:       — Да. Согласен.       У доктора Смайта буквально сорвало все тормоза от этих слов. Теперь он улыбался Питеру совершенно искренне и добро, будто видел не подкидыша от коллеги, а родного любимого сына.       — А я говорил, — он продолжал зубоскалить. — Я всем это говорю — Октавиуса давно пора убирать с должности. Пора подчищать остатки «старой гвардии» Оскорпа, их мозг уже высох. Мистер Озборн меня совершенно не слышит! Я бы навёл порядок на должности завлаба, и такого безобразия, что сейчас, не было бы, — он выхватил из рук Питера дневник и расписался на последних страницах. — Я вам отпишу отзыв в течение дня, договорились?       — Ага, — Питер впервые в жизни видел, чтобы над рабочим столом было столько грамот и дипломов, а сам стол — практически пуст. Только две ручки лежат, причем в строгой параллельности краю стола. У Октавиуса рабочее место напоминало алтарь богу Хаоса, над которым возвышались невероятные по своей высоте стопки папок и документов. Издалека заполненный стол напоминал бумажный макет Манхэттена с его высотками, что невероятно умиляло Питера. Раньше. — А что за… старая гвардия?       Смайт громко прыснул, закатив глаза:       — Учёные, работающие с основания Оскорп. Октавиус, Коннорс и так далее. Безумные идиоты, не дающие дорогу молодым учёным и продвигающие только свои дурацкие идеи, — Питер наконец-то понял, кого ему напоминал доктор — хитрого и злобного хорька. — Хотя бы Коннорса выкинули с этого корабля. Я до сих пор пытаюсь разгрести мусор, который он за собой оставил. А сколько лет прошло уже? Пять? Брр, — Смайт нервно поправил воротник халата, словно он его душил. — Октавиус мне мешает, пытается сохранить наработки и продолжить его проекты. Старые дружки, выгораживающие друг друга. Ничего, его время тоже скоро придёт!       Отлично, давайте ещё проедемся по Коннорсу, только этого теперь не хватало. Хотя Питер уже ни в чем не был уверен после той ночи, когда тащил тушу Октавиуса через весь Нью-Йорк. Вполне возможно, что тихий и скромный профессор по ночам превращается в огромную ящерицу и жрёт младенцев. Это же Оскорп! Но, честно признаться, когда дерьмом поливали только Октавиуса, Питеру нравилось больше. За Коннорса почему-то кололо сердце. «Нет, давайте всё-таки остановимся на том, что мудак здесь только один доктор», — буркнул про себя Паук.       — А чем… занимался доктор Коннорс? — осторожно поинтересовался Питер, поправляя лямку рюкзака на плече.       Смайт вдруг поджал губы, обдумывая, стоит ли отвечать, или всё же придержать язык за зубами.       — Ничем хорошим, мистер Паркер, — отмахнулся он, наконец, от любопытного студента и вернул Питеру дневник. — Раз уж это у вас последний день здесь, то можете просто помочь моей практикантке. Она в лаборатории через коридор, возится с кроликами. Кстати, она тоже из Импаерского, может, вы даже знаете друг друга.       Питер кивнул и направился к двери.

***

      — Воу, воу, воу! — Гвен застыла с брыкающимся кроликом в руках, завидев не менее удивлённого Питера на пороге. — Ты какими судьбами здесь, Пит? Робототехника — налево от ресепшена, если что.       — Я еще не до такой степени отупел, спасибо, — с улыбкой фыркнул вместо приветствия Питер, закидывая рюкзак на ближайший стул.       Не то что бы Паркер ожидал увидеть в этом отделе кого-то другого. Гвен Стейси — симпатичная умная белокурая отличница с факультета биохимии. А ещё та самая девочка из параллели, что притащила на школьную выставку домашних питомцев комодосского варана, который под рёв и визги первоклашек тут же слопал пять волнистых попугайчиков и одну змею. Фанатка Коннорса до мозга костей. Даже сошедший с ума в своё время по Октавиусу Питер несколько побаивался её фанатизма, но не мог не признать, насколько она действительно хорошо шарит за биофизику, биохимию, биологию и еще много вещей, которые имели приставку «био». Она не пропускала ни одной лекции профессора, перевыполняла все его домашние задания и втискивала себя в любые предлагаемые им учебные проекты. Не мудрено, что сам Коннорс души в ней не чаял, буквально заваливая её отличными рекомендациями и не скупясь хвалебными отзывами о ней преподавательскому составу. Это вам не лентяй Паркер, который вечно ошивается хрен пойми где, постоянно списывая свою прокрастинацию на болезни, забывчивость или другие «выдуманные дела».       В то время Питер ей очень завидовал: ещё бы, ведь у нее была уникальная возможность работать со своим кумиром и, что еще более прекрасно, слушать от него похвалы и восхищения. Едва ли он мечтал о таком с Октавиусом. Намечтался. Теперь же он смотрел на Гвен совершенно по-другому. Её безумная увлечённость гением Коннорса вызывала у него горькую насмешку на губах. Глупая, глупая девочка, сотворила себе кумира и радуется. Ах, как сильно она обожжётся, когда поймёт, что мир очень жесток.       — Меня перевели к вам, — хмыкнул Питер, натягивая халат с вешалки. Удивлённый взгляд Гвен его рассмешил. — Я теперь у доктора Смайта, но он закроет мне практику сегодня.       — А Октавиус? — в недоумении уставилась на него Стейси. Кролик в её руках забрыкался сильнее, готовясь верещать.       — А что Октавиус? — с напускным холодом в голосе отозвался Питер, засучивая рукава. — Был, да сплыл. Кинул меня, вот и всё, — и тут же сменил тему: — Чем тебе помочь? Смайт сказал побыть твоим ассистентом.       Гвен нахмурилась, с необычайным подозрением разглядывая Питера, точно к ней пришёл не однокурсник, а инопланетянин, усиленно притворяющийся её знакомым.       — Держи Оливера, — после недолгой паузы, она всучила в руки Питера кролика, который уже во всю требовал, чтобы его наконец-то отпустили и дали морковку, и ткнула пальцем в дальней угол лаборатории. — Переложи его вон в тот вольер и налей ему в поилку воду из баллончиков, которые лежат на столе.       — Слушаюсь и повинуюсь.       Дальше они переговаривались только по делу, но Питер время от времени улавливал на себе её ехидные взгляды и понимал, что разговор еще только предстоит; уж слишком любопытной и активной была Гвен, когда дело касалось её знакомых, ну и сплетен, конечно же. В принципе, так и случилось, когда они вышли на обеденный перерыв в кафетерий. Питер забился в самый дальний угол, чтобы никто его не видел и не слышал. Удивительно, но стол, за которым они обычно сидели с Октавиусом был пуст. Юноша старался не смотреть на него, чтобы не ворошить память о приятных моментах, проведённых вместе со своим бывшим… руководителем практики. Сердце неожиданно сжала ледяная рука от мысли о том, что доктор тоже решит выйти на обед. «Так, Паркер, спокойно», — приказал себе Питер, но глаза против воли окидывали столы и очереди, боясь и одновременно желая разглядеть знакомую тучную фигуру. — «Мы с этим завязали, помнишь? Из-за него погибли люди, из-за него у тебя всё пошло наперекосяк, из-за него…»       Когда Гвен с грохотом поставила поднос со своим обедом прямо перед его носом, Питер чуть не вскрикнул от испуга. Хмыкнув, Стейси села перед ним и, опершись локтями о стол, положила подбородок на сцепленные руки, впившись в Паркера пытливым взглядом:       — Ну? Давай, рассказывай, что у вас там случилось.       Питер возмущённо вытаращился на Гвен, а из его рта выпала картофелина фри.       — Ничего не случилось, — недовольно отозвался он. — Не сошлись в научных взглядах и разошлись. Всё.       — Сказал человек, который с пятого класса дрочит на вырезанные из журналов фото с Октавиусом, — издевательски усмехнулась Стейси, — как у тебя только член тогда не отвалился.       — Очень к столу, Гвен! — поморщился Питер, подтягивая к себе чашку кофе, но едва ли он сейчас был в состоянии его выпить. — У самой-то там ничего не разорвалось, пока наяривала на фотки с Коннорсом, а?       Стейси весело рассмеялась в ответ. Несмотря на то, что они не были уж такими близкими друзьями, форма их общения была до безобразия фривольна, и это в свое время невероятно раздражало ЭмДжей. Они часто подкалывали друг друга еще со школы, соревнуясь между собой в учёбе, а в университете Гвен буквально коршуном кружила вокруг доктора Коннорса, ревностно реагируя на каждую похвалу профессора в сторону Питера.       — Нет, ну серьёзно, Паркер, — она убрала свой пшеничный хвост за спину. — Вы начали практику, ты буквально парил под облаками, а потом — пау! — вы оба пропадаете фиг знает на сколько времени. Ты — на больничный, он — оформляет отпуск. Октавиус! В отпуск!       — У меня было воспаление лёгких, — тут же выпалил Питер. — И что вообще такого в том, что Октавиус ушёл в отпуск?!       — Действительно! — громко хмыкнула Гвен. — Доктор Смайт говорил, что Октавиус последний раз был в отпуске, ну… Никогда? По крайней мере, тот еще ни разу не видел его отдыхающим. За всё время своей работы. Если что, он тут уже десять лет работает.       Питер покраснел и уткнулся в тарелку с едой. Опять сердце стучит. Интересно, его можно выколоть пластиковым ножом?       — Вас весь Оскорп уже месяц обсуждает, — резко понизив тон, безжалостно добавила Гвен, жадно сверкнув глазами, и Питер вдруг ощутил непреодолимое желание закопаться под плитку кафетерия. — Признавайся, у него правда там двадцать пять сантиметров в длину и шесть сантиметров в толщину? Это же, блин, целая дубинка!       — Ч-чего?!       Кусок мяса больно застрял в горле Питера, а голова закружилась. Он с трудом сглотнул и прокашлялся. После слов Гвен ему неожиданно показалось, что он сидит за столом совершенно голый, и все таращатся на него и показывают пальцем. Питер тряхнул головой, успокаивая воспалившееся воображение, и, с усилием взяв в себя в руки, как можно более возмущённо и оскорблённо посмотрел на широко улыбающуюся Стейси.       — Сбавь-ка обороты, окей? — рыкнул он. Уши его горели. — Я, конечно, знаю, людей не пои, не корми, дай только слухи распустить, но это просто какая-то бредятина. Я и Октавиус? Только потому, что мой больничный совпал с его пусть и неожиданным отпуском? Серьёзно?       Гвен одарила его умилённым взглядом, точно смотрела на кота с белой от сметаны мордой. Питер прекрасно понимал, что его паника и смущение видны невооружённым взглядом, а кожа в своей красноте могла бы посоревноваться с томатом, но он решил, что будет сражаться до конца.       — Мне нравится, что ты всегда настолько сконцентрирован на чем угодно, кроме людей, что постоянно добровольно пребываешь в информационном вакууме, — промурлыкала Гвен, буквально распиливая пополам несчастного Паркера озорным взглядом. — Еще скажи, что не знаешь про отношения Октавиуса и Озборна.       «Господи, если ты есть, дай сил пережить это»       Питер до боли сжал челюсти и шумно вздохнул. Интересно, как быстро его скрутит охрана, если он сейчас начнёт душить Гвен?..       — Нет. Не знаю, — процедил сквозь зубы Питер. — Я повторюсь, у нас с Октавиусом ничего не было. Не знаю, что там у него с Озборном, да и не интересно, если честно. И вообще, после опыта общения с ним, я совершенно в нём разочаровался. Многие его исследования стоит подвергнуть сомнению. Особенно его последние разработки. Прогнозирую, что скоро он утратит вес в научных кругах и потеряет весь свой авторитет в качестве компетентного зубра науки. Возраст дает своё. Очень жаль, Октавиус действительно в прошлом был достойным учёным.       — То есть он трахнул тебя и бросил? — глаза Стейси поражённо расширились. — Или… это ты его бросил? Наверное, ты… Да, точно ты! Теперь всё сходится.       Пластиковая вилка в руке Питера с громким треском переломилась по полам. Дрожащим от еле сдерживаемой ярости голосом он выдавил из себя:       — Что сходится?       Гвен невозмутимо откусила тонкий ломтик картофелины:       — Ну, с тем, что сегодня утром было.       Нервы Питера сейчас напоминали металлофон, и Гвен умело стучала по нему палочками. Всё лицо горело адским пламенем, а еда не лезла в рот.       — А что было утром?..       Стейси довольно сверкнула глазами:       — Октавиус пришёл сегодня на работу в пять утра с бутылкой скотча, совершенно пьяный и злой, наорал на охрану, а когда к нему спустился Озборн — послал его на хер. Еще он сказал, что никогда в жизни больше не возьмёт себе студентов.       Октавиус… переживает?       Питер изо всех сил постарался не показывать, насколько сильно его взволновало услышанное. Он медленно взял новую вилку и наколол на пластмассовые зубья сосиску. О, так значит наш непробиваемый доктор оказался вполне себе пробиваемым. Почему-то от осознания этой мысли в животе приятно защекотало. Внутри засвербело непреодолимое желание еще порасспрашивать об Октавиусе, но Питер вовремя дёрнул себя за узды.       — Понятно, — мёртвым голосом отозвался Паук, стараясь затушить вспыхнувший внутри огонь. — Вот только причём тут я и как это связано с размерами Октавиуса. Неужели нет чего-нибудь поинтереснее, помимо члена заведующего лабораториями? — он проглотил кусок сосиски.       — Ну… — Гвен задумчиво закатила глаза, поняв, что Питер скорее вскроется ложкой, чем продолжит разговор о своем бывшем руководителе практики. — Вообще, конечно, здесь чаще всего обсуждают Октавиуса и Озборна. Более мелкие слухи меня не очень интересовали, — призналась она. — Ну, разве что… Наработки доктора Коннорса, за которые так вгрызается Октавиус. У доктора Смайта мечта вычистить S-сектор.       — Он вообще нелестно о них обоих отзывался.       Гвен фыркнула:       — Смайта послушать — у него все дураки. На Коннорса у него так вообще отдельный пунктик. Чтобы меня взяли на практику, мне пришлось сменить преподавателя и умолчать хоть какую-либо связь с нашим профессором, — она раздражённо убрала выбившуюся из хвоста прядь волос. — Знаешь, сколько раз мне хотелось ему врезать? Только о себе и болтает. Говорит, что при нём генная инженерия и фармацевтика в Оскорпе расцвела. Нет, серьёзно, никого не смущает, что при Коннорсе здесь изучали возможности регенерации утраченных конечностей, а при Смайте сейчас пытаются выжать виагру из несчастных бразильских пауков?       — Пытаются в полной мере раскрыть тему членов? Отлично подойдёт для будущей курсовой, — пожал плечами Питер, и они с Гвен расхохотались так громко, что соседние столики на них обернулись. Боже, как тупо.       Гвен вытерла выступившие от смеха слёзы и быстро успокоилась:       — Знаешь, я иногда не знаю, кто больше похож здесь на крыс: лабораторные крысы или сами лаборанты. Тут все не просто ямы копают друг под друга, а целые котлованы. Когда они только наукой успевают заниматься.       Немного отойдя от нахлынувших эмоций, Питер вдруг задумчиво произнёс:       — А что за S-сектор?       — Особая часть Оскорпа с секретными разработками, проектами и прочим. Там даже своя отдельная вентиляционная система, — Гвен опустила глаза. — А по ночам, говорят, за дверьми слышатся странные звуки. Я узнала, что именно там хранят наработки Коннорса. Без кода безопасности туда не попасть.       Питер ухмыльнулся и хитро сощурил глаза. Возможно, удача всё же улыбалась ему сегодня, пусть и только уголками своих незримых губ:       — И ты его знаешь.       — Ну…