Щупальца

      — Мне очень жаль, Пит, — Гарри почесал ухо, как делал всегда, когда испытывал неловкость, и глаза Питера моментально потухли, — отец не сможет познакомить тебя с доктором Октавиусом. Дела, дела, дела… Ты прекрасно знаешь мелодию этой шарманки, мне тоже она уже давно осточертела. Ох, ну не смотри на меня так, пожалуйста! Честное слово, я делал всё, что мог!       — Ничего, всё отлично, я понимаю, доктор очень… занят, — Питер как можно шире улыбнулся другу, но дрожащие от досады губы неконтролируемо кривились, выдавая расстроенного хозяина с головой.       Еще одна попытка подобраться к кумиру обвенчалась полным провалом, хотя чего он, собственно, ожидал? Что доктор Октавиус заинтересуется несчастным абитуриентом? Еще чего, у него с мистером Озборном есть дела куда поважнее вчерашнего школьника, который ещё даже никуда не поступил. Ах, если бы доктор только мог знать, насколько он влюблён в его работы, в его курсы, в его лекции, в его мысли… Отчего-то Питеру казалось, что узнай это, Октавиус непременно бы устроил ему многочасовую аудиенцию и с радостью бы выслушал бредовые идеи самого Паркера. Хотя, наверное, едва ли школьник смог бы вымолвить хоть слово при нём. Так бы и сидел, разинув рот и не веря, что перед ним настоящий учёный, а не мерцающее изображение с покоцанного IPS-экрана.       — Может быть… Может быть оно и к лучшему? — пробормотал Гарри, когда они вышли в цветущий двор школы. Озборн младший изо всех сил старался не смотреть на понурого друга, ощущая себя совершенно бессильным и виноватым. Вряд ли у него был хоть какой-то шанс договориться с отцом. — Доктор Октавиус, конечно, заглядывает к нам на ужин, но отец был… очень категоричен. Прости.       Питер грустно вздохнул:       — Может быть, они говорят о чем-то важном, а мы будем лишь надоедливой малышнёй? — вдруг тусклый взгляд мальчишки сменился на вожделенный: — Доктор Октавиус ведь говорит о проектах с твоим отцом, да? Ты никогда подробно не рассказывал об этих встречах. Что доктор любит на ужин? Он также шутит, как на записях с семинаров, или в личной беседе более серьёзен? В какой из комнат он у вас обычно спит?       Из виновато-прискорбного гримаса Гарри тут же превратилась в устало-раздражённое. Питер всегда задавал миллион и один вопрос, который каждый миллион и один раз касался исключительно одного человека. Не удивительно, что за короткий промежуток времени Озборн младший начал воспринимать эти блиц-допросы за пытку, а не любопытство.       — Пи-и-т, — простонал Гарри, закатывая глаза. — Я триллион раз уже говорил, что отец отправляет меня в комнату, когда приезжает доктор. Мы только иногда можем пересечься в коридоре или холле. Он обычный человек: дышит кислородом, а не угарным газом, и пьёт воду, а не ацетон. Ну, ещё дымит, как паровозная труба. После него только в респираторе ходить.       — А спит где? — всё никак не унимался Питер. Не сложно было догадаться, что зависть буквально выгрызала ему рёбра. Незаинтересованность Гарри в таком научном светиле, как Октавиус, воспринималось Паркером чуть ли не личным оскорблением и порождало вечные и бессмысленные попытки донести до друга всю важность происходящего. Вот если бы у Питера отец приглашал его кумира в дом, то он бы непременно дежурил у дверей кабинета и точно бы выпросил один совместный ужин! Вот если бы… у Питера вообще был отец.       Гарри довольно часто спорил с ним на эту тему, безмерно раздражая Питера аргументом: «Дело не в наличии отца, а в его отношении». Паркер даже слушать не хотел про то, что его дядя в сто раз внимательнее и добрее, чем Озборн старший, и вообще, кто кому еще тут завидует. Как богатый мальчик, у которого есть всё, может переубедить друга-сироту с финансовыми дырами? Вечно дети миллиардеров чем-то недовольны. Питер никогда не видел проблем в мистере Озборне, считая его типичным представителем элиты предпринимателей. Директора компаний всегда заняты делами: отвечают на миллионы звонков, читают сотни документов, решают ежесекундно возникающие проблемы, заключают и расторгают договора. По крайней мере, такое Питер видел в кино.       Конечно, Норман Озборн обладал пугающей аурой, просто воспринималась она почему-то… как должное. Может быть, потому что он в целом выглядел жутко, даже когда находился в чудесном расположении духа? Его огромная улыбка с острыми зубами выглядела, как самый настоящий акулий оскал, а впалые глазницы вместе с небольшим носом невольно создавали ассоциацию с грубо вырубленным ритуальным черепом. Каждая чёрточка его худощавой фигуры, каждое его движение, каждый взгляд стеклянных зелёных глаз излучали что-то мистическое, а вкупе с густыми огненно-рыжими волосами — ещё и дьявольское. Страшно представить, каким был глава Оскорп, когда злился: Гарри рассказывал, что отец никогда не повышал голос, при злобе предпочитая переходить на ядовитое шипение и нарочито вежливый тон, любил цепляться к словам и задавать встречные вопросы. А еще он не извинялся. Никогда.       Несмотря на все ворчания Гарри и в целом зловещий вид его отца, Питер не чувствовал себя прокажённым, когда перешагивал порог гнезда Озборнов: глава семьи всегда общался с ним вежливо и учтиво, иногда даже интересовался учёбой, а на один из дней рождений подарил очень дорогую ручку (правда, почему-то пустую и со сломанным поршнем для заправки). В любом случае, все жалобы друга на отца Паркер пропускал мимо ушей, считая, что тот просто не ценит то, что имеет. Да, родители бывают строги, а еще очень заняты на работе, поэтому не всегда могут уделять своим детям внимание. Нужно относиться к этому с пониманием, он ведь не жалеет на сына ни цента! Наверное?       — Он ночует в крыле отца, — как-то мрачно ответил Гарри, когда они встали возле дороги в ожидании личного водителя мистера Озборна.       — В его комнате?.. — удивился Питер, захлопав ресницами. — Не в одной кровати, надеюсь, — он громко рассмеялся от этой мысли.       — Без понятия, Пит. Говорю же, я за всё время пересекался с ним только пару раз. Мы почти никогда не разговаривали, — отмахнулся Озборн младший. За поворотом зашуршали шины чернильного Роллса, и Гарри нетерпеливо поправил лямку рюкзака на плече, желая скрыться от этой темы разговора за тонированными стёклами автомобиля. — Я ничего не знаю. Честно.       Гарри врал.

***

      — Вольтметр, внутреннее сопротивление которого равно 50 кОм, подключенный к источнику постоянного тока последовательно с дополнительным сопротивлением, равным 120 кОм, показывает напряжением 100 В. Нужно определить напряжение на клеммах источника тока.       Гарри брезгливо поморщил нос, но всё же старательно записал условия задачи. Октавиус поправил очки и многозначительно посмотрел на мальчика:       — Есть идеи, молодой человек?       Гарри уставился в тетрадь. Он прочитал условия задачи уже несколько раз, но из-за того, что мысли его были в совершенно другом месте, не понял ни единой буквы. Октавиус всё ещё ждал «идей». Идеи всё же были. Например, вернуть Питера. Методы, которые для объяснения применял доктор, младшему Озборну абсолютно не нравились. То ли дело Пит: внятно, быстро, доходчиво. Не А+, конечно, но даже В было достаточно. Такой оценки Гарри хватало с головой. Просто домашка, не более. Октавиус же вгрызался в мозги мальчика основательно, поэтому помимо заданного задания приходилось решать еще дополнительные для «закрепления материала». Стоило ли говорить, что это буквально доводило несчастного школьника до точки кипения.       Так и не дождавшись ответа, доктор спокойно продолжил:       — О чем говорит нам то, что вольтметр и дополнительное сопротивление соединены последовательно?       — Я не знаю, сэр, — тихо ответил Гарри, не поднимая головы. Он не хотел смотреть на доктора, вальяжно раскинувшегося на соседнем диване. Он боялся.       Тяжело вздохнув, Октавиус снял очки и устало потёр переносицу:       — Хорошо, пойдём от простого к сложному. Что ты знаешь о силе тока?       — Ничего, — Гарри успел открутить колпачок ручки и вынуть грифель, а затем вставить обратно раз пять. Пальцы начали мелко дрожать.       — Интересно, — доктор скрестил руки на груди. — А что насчёт закона Ома?       — Я его не знаю.       — Тебя что-то беспокоит, Гарри?       — Нет, сэр.       Врать было сложно, да и Гарри не чувствовал себя мастером в этом виде «спорта». Отец как-то уличил его за пачку травы, выведя на чистую воду за рекордные тридцать секунд. «Если ты хочешь убедительно врать, то хотя бы научись нагло смотреть в глаза», — уничижительный совет сложно было назвать полезным. Смотреть в глаза во время вранья, в принципе, занятие не из простых, особенно когда ты всегда искренне пытаешься играть роль хорошего мальчика-аристократа. Октавиус — друг отца, он наверняка тоже знает все эти приемчики и прекрасно понимает, что Гарри врёт.       — Гарри, — как можно ласковее позвал его доктор. — Гарри, посмотри на меня, пожалуйста. Я скажу тебе одну вещь. Всего одну. Просто посмотри на меня.       Не выдерживая давления, Озборн младший глубоко вздохнул и послушался, обернувшись к профессору в пол оборота. Лицо доктора моментально стало серьёзным, а теплота в голосе испарилась, словно ее никогда и не было. Сузив глаза, Октавиус медленно процедил сквозь зубы:       — Когда Бернард* укладывает тебя спать, Гарри, это значит, что ты должен видеть сны в своей постели, а не дежурить у двери ванной. Я знаю, что ты был там, не отводи глаза. Я просто не стал давать Норману лишний повод морально четвертовать тебя. Прекрати этим заниматься, не добавляй доктору Гамильтону лишней работы и не мучай себя.       Гарри вздрогнул, точно ошпаренный. Уши его вспыхнули по мгновению ока, и он поспешил отвернуться от доктора, прикрыв рот рукой. Чёрт, всё-таки он спалил себя вчера, когда нечаянно уронил статуэтку с полки, пусть даже она и упала на мягкий ковёр…       Это было ужасно. Или тошнотворно? Наверное, даже омерзительно. Гарри не мог подобрать слово, которое бы в полной мере своей ёмкостью смогло описать все его чувства, когда он впервые застукал отца с Октавиусом. Тогда их просто отпустили со школы пораньше. Если бы Озборн младший знал, что будет его ожидать дома, то, скорее всего, согласился бы остаться ночевать с охранниками. Интересно, Бернард предлагал им сделать это в комнате за закрытой дверью, а не прямо в гостиной на залитом вонючим виски ковре? Нет? Гарри совершенно не интересовал ответ на этот вопрос. Его больше волновало то, что происходило внутри него самого. От нахлынувшего шока в грудной клетке взорвалась самая настоящая атомная бомба, раскрошив нутро в костную муку, — не каждый день увидишь, как твоего отца трахает заведующий его лабораториями.       Хотелось зажмуриться и выбежать из дома, остервенело хлопая себя по щекам. Это сон, иллюзия, враньё, но было слишком поздно. И невозможно. Было невозможно забыть дрожащие веки отца и его блаженно раскрытый рот, с которого срывались громкие прерывистые стоны. Всегда властный, жёсткий, холодный, он никогда не был таким… раскрытым, жаждущим и податливым. Пальцы рисовали ногтями багровые полосы на чужой широкой спине, вздрагивая от каждого особенно глубоко толчка; зубы безжалостно выгрызали бледную шею, кусая все места, до которые только могли дотянуться. Норман Озборн, вечно собранный предприниматель с каменным лицом и острым языком, уничтожающий одним лишь взглядом любого оппонента по бизнесу, извивался в чужих руках, задыхаясь чужим именем и просил ещё.       Гарри тогда пролежал на кровати всю ночь, закрыв лицо руками. Он не понимал, что чувствовать в такой ситуации, что об этом думать, как реагировать. Однако он совершенно точно осознавал, что увидел то, чего видеть был не должен. Конечно, отец уже приводил любовниц и не раз. Гарри научился не воспринимать это как предательство так рано покинувшей этот мир матери, но… это? Это не способно было уместиться ни в одних рамках чьего-либо сознания.       «Я ненавижу тебя, отец, ненавижу», — кусал простыню Гарри, а воображение нещадно вырисовывало жаркие образы, раскалённым металлом прожигая глубокую душевную рану. Худые пальцы отца запутываются в кудрявых каштановых прядях доктора, нетерпеливо дёргая и оттягивая корни. Вспотевшие тела мелко дрожат, утопая в безмерной грязной похоти, рычании и сладком грехе. Гарри запирается в туалете и выворачивает смеситель на полную. Нет, он не расскажет об этом завтра на сеансе у доктора Росса. Ни завтра, ни через неделю, ни через год. Никогда.       — Я понял вас, доктор Октавиус… Только не говорите отцу… — Гарри покорно опустил голову.       — Замечательно, я сделаю вид, что не видел тебя.       — Благодарю вас, сэр.       Индивидуальное занятие по физике было прервано приглашением дворецкого на ужин. Гарри завидовал хладнокровности и безучастности Бернарда, ведь тот, скорее всего, видел и слышал в этом доме намного более ужасающее и отвращающее вещи, чем Озборн младший.       Обилие тёмного дуба, жадно пожирающего любой солнечный свет, до смешного длинный обеденный стол, как в фильмах про мафию, и дурацкие африканские маски на стенах, отбивающие аппетит, — столовая была самым неуютным местом в доме, если не считать кабинет самого отца. Здесь даже посуда была чёрная.       — Как успехи у Гарри, Отто? — не обращая внимания на сына, обратился к Октавиусу Озборн леденящим кровь тоном. Восседая во главе стола, он уже начал ужинать. Он никогда не ждал.       Гарри бросил жалобный взгляд на профессора, но не смог прочитать на его лице ни единой эмоции. Доктор дошёл до конца стола и медленно сел по правую руку от своего начальника. Из-за спины, точно приведение, вырос Бернард с подносом и тут же накрыл перед гостем ужин. Если Октавиус мог выбирать, на каком стуле примоститься, то у Гарри всегда было одно и тоже место — за три стула от отца по левую руку. Причем перед приёмом пищи перед мальчиком стелили клеенку, чтобы он не дай бог не поцарапал и не испачкал дубовую столешницу, а колени укрывали салфеткой, потому что «из твоего рта вечно что-то падает на дорогие штаны». Гарри тихо ненавидел вселенную, когда эти унизительные манипуляции проводились на глазах у Питера, которому, естественно, никто ничего подобного не делал.       — Изучаем законы Ома, — улыбнулся Озборну Октавиус. — Благодарю, Бернард, я налью себе сам.       — Законы Ома? — отец строго нахмурился, и Гарри вжался в стул. — Разве вы не должны были их изучить их ещё в прошлом полугодии?.. — побледнев, Озборн младший уткнулся в тарелку и принялся царапать стейк зубьями острой вилки. — Когда я говорю с тобой, Гарри, ты должен смотреть мне в глаза.       — Он не безнадёжный, Норман, — аккуратно уведомил Октавиус, разрезая куски мяса. Гарри бросил на доктора кроткий благодарный взгляд. — Он же как-то получал хорошие оценки до этого.       — «Как-то получал?» — тихо прорычал Озборн, вытирая губы салфеткой и с силой сминая её в кулаке. — Их получал не Гарри, Отто, а Паркер, — ноздри острого носа главы Оскорп дрогнули. — Мне стоило это заметить с самого начала. Прицепиться, как паразит, к отличнику и вытягивать через него хорошие оценки по физике и химии — неплохой способ жить припеваючи, да, сын? А сдавать экзамены за тебя тоже будет Питер? Учиться в университете, проходить практику, проходить стажировку, работать? — отец перешёл на ядовитое шипение: — О каком месте в Оскорп ты смеешь мечтать, если не знаешь элементарных вещей из школьной программы?       Глаза Гарри засверкали. Хотелось выбежать из-за стола, но он силой воли удержал себя на стуле. Непослушание и излишне яркие эмоциональные всплески лишь усугубят последующее наказание.       — Паркер? Кто это? Судя из описания, кто-то очень талантливый, — тепло улыбнувшись, как ни в чём не бывало поинтересовался Октавиус, ловко переводя тему. Озборн на секунду осёкся, и его заострившееся в злобе лицо разгладилось. Гарри тихо всхлипнул, но тут же успокоился. В докторе всё же была польза: он невероятным образом влиял на отца, сглаживая острые углы и умудряясь тушить адское пламя в его малахитовых глазах.       — Да, гордость школы, неоднократный победитель всевозможных олимпиад и кибер чертёнок, который взломал наш сайт с обучающими проектами, чтобы скачать все твои лекции и бесплатно распространить их по всему Интернету, — Озборн закатил глаза, когда Октавиус при этих словах весело рассмеялся. — Смешно? Да, тебе непременно должно быть смешнее всех, Отто, ведь большая часть денег с видеокурсов шла тебе в карман.       — Меня ограбили, а я и не знал. Дружишь с пиратами, Гарри? — беззлобно хмыкнул Октавиус, явно совершенно не расстроенный потерей пары долларов. Озборн младший подтянул к себе стакан с соком и принялся медленно тянуть напиток через трубочку, безучастно уставившись в стену. — Что же ты не наказал его, раз вычислил, Норман? Озборн скептически посмотрел на Октавиуса:       — Там не на что подавать в суд. Паркеры беднее пастухов. К тому же, — Норман многозначительно скривил губы, выделяя интонацией каждое слово: — Главный виновник всё-таки тот, кто дал Паркеру исходный код.       Уши Гарри покраснели, точно воспалённые.       — Интересно… — медленно протянул Октавиус. Кажется, действия маленького преступника возымели на него совершенно обратный эффект. — Паркеры, Паркеры, Паркеры… — он задумчиво поцокал языком. — Очень знакомая фамилия, но я совершенно не могу вспомнить, где её слышал.       Норман тихо фыркнул, поморщив нос, и потянулся за бокалом вина:       — Конечно, слышал. Это сын Ричарда.       Лицо Октавиуса в одно мгновенье просияло: за тёмными линзами поражённо распахнулись глаза, густые брови взмыли вверх, губы растянулись в лучезарной улыбке, словно он услышал что-то невероятно удивительное и шокирующее. Доктор даже отложил столовые приборы и салфетки. Это очень насторожило Гарри.       — Сын того самого Ричарда Паркера, который работал над генетическими пауками? Он еще подвязал к ним своё ДНК, чтобы наш отдел не смог продолжить работу.       — Да, и, надеюсь, черти жарят его душу на медленном огне в самом кипящем котле, что есть у них в аду, — процедил сквозь зубы Озборн. — Его сын никогда не будет работать в Оскорп, — глава Оскорп обернулся к притихшему сыну: — В твоих интересах не передавать эти слова.       Октавиус удивлённо изогнул бровь:       — То есть, когда у тебя под боком живой носитель ДНК Паркера, всё, на что тебя хватило это: «Его сын не будет работать в Оскорп»? Да Коннорс бы в миг вернулся в компанию, узнав, что у его проекта с ящерицами появился шанс.       Озборн сложил на тарелке вилку и нож крест на крест и вытер губы салфеткой:       — А у тебя есть предложения?

***

      Питер почувствовал, как пальцы доктора сжимают простыню, как напрягается его грудь под рубашкой. Юноша знал, какие эти мышцы наощупь, как приятно скользить по ним ладонями, как удобно на них лежать, блаженно закрыв глаза. Паркер недовольно замычал под чужим телом, пытаясь отогнать навязчивые мысли.       — Выйди, — низко прорычал Октавиус, угрожающе сверкнув глазами. — Это мой кабинет.       — А это моя компания, — дьявольски оскалился в ответ Озборн. — Ты заигрался, Отто, — тут его взгляд смягчился, когда он посмотрел на ничего непонимающего Питера. — Наверное, мистер Паркер хочет объяснений?