На Бракке и не только

А Кэл, тем временем, отчаянно стискивал зубы, чтобы молча пережить отходняки от парализатора. Ощущения были мама не горюй. Это чувство и болью то не назовёшь. Это просто какой-то глобальный капец для всех мышц, как судорога, только без напряжения. Напротив, любая попытка шевельнуться во сто крат увеличивала это невообразимое ощущение. И лежать спокойно тоже никак, потому что в неподвижности было невозможно терпеть ощущение, что каждое волоконце мышечной ткани скрутили как тряпку, чтобы выжать досуха, и плющат стотонным прессом, а по коже распустили полчище муравьев, или завернули в одеяло из гвоздей. Но, по прошлому опыту он знал, что чем больше шевелишься, тем быстрее пройдёт, и поэтому, мысленно воя, всё же заставлял себя двигаться. Наконец, после целой вечности, наполненной желанием немедленно потерять сознание, сумел перекатиться к стенке и сесть. Постепенно отпустило, осталось только покалывание в коже. И, конечно, приползла боль от травм и невесёлые мысли. Положение хуже некуда. Ясно только одно, – будущее сулит боль, страх, и смерть. И как только его вычислили? Всё было уже отлично. «Никто не догадывался, что я не местный, на работу взяли. И вдруг штурмовики и эта инквизиторша», – Кэл попытался устроиться поудобнее и лёг на живот. Руки были скованы так, что не перекинуть вперёд. Наручники держали жёстко, не сломать, и не открыть, Сила, увы, не отзывается. Оставалось только ждать, и смотреть в оба. Привычно скользнул в медитацию. Вынырнул из транса с чувством жажды и близкой опасности. Вокруг было светло, и тёмный силуэт нависал над ним. Падаван мгновенно сгруппировался, пнув тут же потерявшую равновесие фигуру обеими ногами, вскочил, оттолкнувшись плечами от пола. Но, инквизитор ловко извернувшись, быстро пришла в себя и алое свечение загудело возле самой переносицы Кэла. Инквизитор отчеканила: – Воткну между глаз, только дёрнись! Кэл, в мыслях уже искавший ключ от наручников на бесчувственном теле, замер. – Вот так и стой! – модулированный голос из-под шлема не выражал эмоций: – А теперь медленно сядь на пол и слушай. Или снова будешь валяться тряпкой до прилёта. Падаван мягко опустился на пол, и исподлобья уставился на имперку. «Красивый, чертяка. Серьёзный такой, фу-ты ну-ты, ложки гнуты. Как смотрит! Чуть дыры не прожигает глазищами своими. И от грязи как-то умудрился отчиститься, – цепляя меч на пояс, думала Китнисс Олли, бывший лейтенант Корпуса обслуживания, – Я не вербовщик, но попробую, времени вагон». Сама она почти не сомневалась, когда после 66-го её, с товарищами по службе, взяли в плен и объяснили свою точку зрения на события в Галактике. Так получалось, что чёрное совсем не чёрное, Совет джедаев – алчные лицемеры, а Светлая сторона всего лишь огрызок с королевского стола Силы Вообще. И никакой злой и нехорошей Тёмной стороны нет и в помине, а есть тонко продуманный психологический приём, позволяющий воспитать послушных и исполнительных псов. Которые и мыслить-то не могут по собственной воле, не то чтоб кусать. И теперь, действительно, силы её росли, а в душе поселилось осознание собственного достоинства и важности миссии, возложенной на неё Императором. Падаван первым нарушил затянувшееся молчание: – Что вам от меня надо? – спросил он хрипло. В горле совсем пересохло. – Чтоб ты понял, как и кто тебя обманывал всю твою жизнь, и сделал первый в своей жизни свободный выбор, – спокойно произнесла Китнисс, и подумала: «Пафосно немного, ну да ладно. Зато правда». – Хорошенькая свобода, в наручниках! – сердито выдохнул пленник. – А драться не надо было. – парировала инквизитор: – Ты сопротивляешься, сбегаешь, снова сопротивляешься и сбегаешь, и наверняка в мыслях уже запер меня в этой самой камере и летишь разыскивать свой обожаемый Совет. Кэл немного опешил от такой проницательности имперской ищейки. Нахмурил золотистые брови: – То есть, ты хочешь сказать, что это я сам виноват? – Да. – просто ответила Китнисс. «Краткость – сестра таланта», – похвалила она себя и едва не рассмеялась, увидев смятение на сердитом веснушчатом лице падавана. «А крепко ему досталось» – вдруг подумала она. Длинный шрам от ожога пересекал шею и терялся под воротником. Ожоги на лопатке и ноге наверняка болели. Волосы покрыты пылью, на скуле и лбу синяки, часто дышит и сглатывает, прикусывая распухшую нижнюю губу. – Ладно, а что ты обо всём этом думаешь? – Ещё раз попыталась Китнисс. – Что думаю? Как мы могли допустить это безумие. – Вы? – удивилась инквизитор. – Джедаи. – Хм, дай подумаю... – в голосе был сарказм: – Может потому что думать разучились, и, упиваясь собственным могуществом забыли, чему и кому надо служить? Брови падавана удивлённо поползли вверх. В серых глазах тоже было удивление: – Я, в отличие от тебя, всегда помнил, кому и чему надо служить. – Так просвети меня, о великий защитник справедливости! – с издёвкой пропела инквизитор, потупила глазки (ну и что, что он не видит через шлем), не теряя осторожности, продолжая держать падавана в поле зрения. И не зря. Тот незаметно подобрался, немного сместившись вбок. – Ты ведь тоже джедай, я чувствую это. В тебе есть свет... – Во мне нет тьмы! – перебила инквизитор: – Это всё бабкины сказки! Сила она одна! И то, чему нас учили, это как есть шкурки от литапы, а мякоть выбрасывать! Сила не бывает светлой и темной, она просто есть. Вопрос для чего ты её используешь! Увлёкшись своей горячей речью Китнисс потеряла бдительность, и живая молния сбила её с ног, крепкие пальцы ухватились за рукоять меча, но удержать не смогли. Падаван свернулся на полу, молча пережидая боль от шокера, вмонтированного в наруч инквизиторского доспеха. «О, пригодился!» – обрадовалась Китнисс. Но радость быстро погасла. Ей действительно стало жаль этого сильного, упрямого и красивого, чего уж там, подростка. – Ну почему ты такой упёртый? Почему не хочешь взглянуть шире? Империя не только убивает и угнетает, а Орден тоже и убивал, и угнетал всю свою историю! Зачем нам световые мечи, если мы только добро и справедливость должны нести в мир? Сам знаешь, убить мечом гораздо легче, чем ранить! Зачем нас учили убивать, причём быстро и массово? Это прямо главное качество добра, да? – Китнисс, разгорячившись, совсем забыла об осторожности. Но рыжик и не думал этим воспользоваться. Он сидел, стиснув зубы, и смотрел на сдёрнувшую шлем ещё в середине речи Китнисс широко раскрытыми глазами. – Я тебя помню. – прошептал он, – что они с тобой сделали? Ты же была воплощением добра и самопожертвования... – Я была воплощением слабости, и глупого желания угодить всем, а теперь смотри: я действительно приношу пользу, а не заменяю собой дроидов на фермах, я могу реально что-то изменить в этом мире. Не подбирать крохи Силы, а владеть ей всей! Да я раньше и помыслить не могла, на что способна, и наставники поощряли моё невежество. – И на что ты способна? Выслеживать своих братьев и сестёр, и сдавать их на переделку? Уничтожать свободу и демократию? Служить лишь своим интересам, за счёт всех, кто не с тобой? – Злость поднималась в Кэле горячей волной, и он перевёл дыхание, подавляя гнев. Китнисс же напротив, расплылась в насмешливой улыбочке. Без шлема её чистый голос звенел, отражаясь от стен: – Ой, какие мы чистоплюи! Белые и пушистые. Чтобы спасти ваши шкуры, твой учитель, образец доброты и человеколюбия, одним махом угробил пять тыщ экипажа, и не все они были клонами! Это самопожертвование? – она перевела дух, откинула со лба блестящую прядь волос: – Ты, когда шарахнул силой так, что полгорода головной болью мучалось, и, кстати, по этому следу тебя и взяли на заметку, думали, что это Тапал, от тебя не ожидали такой прыти, так вот, тот твой выкрутас тоже был благом для всех? Или ты думал только о себе, любимом? А то, как ты при задержании ловко отбивал выстрелы так, чтобы они обратно в клонов летели, это добро такое было? Кэл, кажется, дышать забыл во время этой горячей отповеди. Он не знал, что сказать. Разум не находил слабых мест в картине событий, нарисованной Инквизитором Олли. Но душа кричала, беззвучно кричала в груди, и он, сжавшись в комок, и уткнувшись лбом в колени прошептал: – Уйди. Прошу, уйди. Я не могу принять твою правду. Делай своё дело, и не лезь ко мне в душу, умоляю тебя... Китнисс вылетела из камеры, разочарованная и злая. Ну ничего, есть специалисты. Просто она не за своё дело взялась, только и всего. Скоро рыжик всё поймёт, и может они станут напарниками. Улыбка тронула нежные губы, и жизнь снова была хороша. А Кэл, скованный, избитый, неловко пристроив затёкшие руки, лежал на жёстком полу камеры, и снова и снова повторял про себя: «Война не окончена, падаван. Держи оборону. Жди знака от Совета джедаев. И помни: верь только в Силу».