***
Эмиль, словно он в гребанных американских фильмах, бежал по длинным коридорам больницы, глазами суетливо ища отца. В отличии от Америки здешние больницы были старыми и потрепанными, с посыпавшейся штукатуркой, без должного освещения, а назвать их благоприятными можно было бы только в контексте очень непатриотичной шутки. Парень буквально полчаса назад стоял рядом со своим классным руководителем, чувствуя расслабленность и легкую усталость, несмотря даже на непредвиденный инцидент с давлением, а сейчас он напряжен и задумчив, вместе с этим обеспокоен и здоровьем матери, и встречей с отцом. С того момента в сентябре они не виделись и почти не общались, если не считать смехотворных попыток отца быть отцом, и поэтому Иманов слегка нервничал, прокусывая нежную кожу на губах до капель крови и слегка теребя рукав застиранного свитера. Наконец в бесконечных лабиринтах из коридоров, куда его направила бабка на вахте, Эмиль узнал в одной из темных фигур отца. — Где мама? — сходу спросил он, подходя к нему ближе, смутно начиная видеть черты его лица. — Эмиль, стой, успокойся, — отец поднял руки, останавливая наэлектризованного напряжением парня, — Мама сейчас на обследовании, ей нужно лечение, у неё случился инфаркт. — говорил он быстро, но четко, — Ты мне нужен, чтобы перевести некоторые вещи ей сюда, её хотят положить на некоторое время, чтобы она была под наблюдением… В общем, сможешь собрать то, что нужно? — отец смотрел глазами полными надежды и… заботы? Эмиль теряется при таком взгляде, легко кивая и сглатывая глупый ком в горле. Он даже не замечает, как одной такой просьбе и малюсенькому шансу на «воссоединение» семьи, о котором не может быть и речи, удалось подмять под себя обиду и выкинуть её на второй план. — Да, хорошо, напиши только, что ей нужно будет… — он даже и не вспомнил, что отец давно у него в черном списке, когда говорил это. — Фу, блять, — в тихом и совершенно безлюдном коридоре послышалось наимилейшее словосочетание из уст наимилейшей особы, которая, еле открыв тяжелую дверь, вышла с балкона в своих осенних ботиночках на каблуке и легкой курточкой на плечах. Отец тут же обернулся к ней, теряя интерес к парню, и подбежал к девушке. — Дорогая, ты курила, что ли? Тебе же нельзя… У Эмиля маленькая частичка надежды на жизнь в полной семье раскалывается на ещё более маленькие кусочки, царапая на сердце изнутри. Бабочки в животе дохнут, а глаза теряют свой блеск, стоит только вспомнить и придти в себя. Мадам эта, как оказалось, та самая «новая семья» отца, на которую он и променял их. — А она что здесь забыла? —Иманов забыл обо всём, что показалось ему таким важным и нужным буквально секунду назад. Его разочарование изнутри разрывает, а сердце глухо бьется о ребра, напоминая о том, что, к сожалению, оно всё ещё чувствует и всё ещё живёт. — Эмиль, давай не будем сейчас об этом… — отец пытался снова его успокоить, пока его пассия показательно закатывает глаза, тем самым демонстрируя то, как ей здесь не нравится и как Эмиль её раздражает. — Да пошёл ты, — Иманов поморщился, представляя то, что этому мудаку действительно удалось его одурачить на пару минут, заставив полностью забыть о ссоре. Эмиль думал о том, что он уязвим к своей «семье». Кажется, его ещё долго эта ситуация не отпустит. Он думал, что в девятом классе это его сломало, а починить до сих пор не получилось. Думал наконец, что устал от такой жизни.***
Эмиль утыкается в сложенные на парте руки, прячась от взора учителя, и глубоко дышит. Он приходит к выводу, что алкоголь — один из способов взрослых попросить о помощи. Люди пьют, чтобы расслабиться после долгого дня, дать себе возможность избавиться от навязчивых мыслей и утолить свою боль и несбывшиеся мечты в алкоголе. Они оправдывают это тем, что они много работают, да и расслабляться иногда надо, только вот взрослые почему-то не думают о других способах наслаждения и успокоения. Люди не выбирают оздоровительные массажи в СПА салонах, йогу, да даже занятие хобби, как метод расслабления. Они продолжают тратить деньги, покупая литрами бутылки пива, напиваются до громкого храпа, а потом умирают в засранных больницах от инфаркта миокарда. Они не тратят те же деньги на оздоровительные центры, просто потому, что взрослые не умнее тех, кого сами так и хотят назвать «глупыми подростками». Они — такие же жертвы. Взрослые какого-то черта тратят огромные деньги на алкоголь, который вскоре всё же доберётся до мозга, убив его, и никакая реанимация не поможет, не думая даже о том, что это — один из видов самоистязания, за которое они так активно стыдят тех самых «глупых подростков»… Иманов, несмотря на все обидны на отца, собрал нужные маме вещи и собирался её повторно навестить, чтобы отдать все необходимое, ведь выпишут её ещё нескоро. Радовало одно — выжить мама должна была, как сказал отец вечером прошлого дня через другой номер. — Так, ладно, теперь вторая новость, — Дмитрий Андреевич, про которого Иманов даже на секунду забыл, хлопает в ладони и бегло поправляет очки, осматривая учеников внимательным взглядом, — Нашему классу выпала честь устроить осенний бал, который пройдёт уже вот… через две недели, — мужчина прикусывает губу, изучая реакцию подопечных, — Вместе с нами организацией заниматься будет ещё и 11 «Б», — говорит он. Эмиль на этих словах хмурится. «Б» класс вызывал только негативные эмоции. Парень считает, что туда засунули только самых отбитых пацанов и ебнутых девчонок, поэтому с самых первых классов даже не пытался завести с ними общение. И пусть задирающие его старшаки уже давно выпустились из школы, в этом классе оставались… индивиды, не упускающие шанса колко пошутить в его сторону. Так мыслит, видимо, не только он: половина его одноклассников тоже одновременно напряглись, расстраиваясь «коллегам» по организации. — Тише-тише, это всего лишь одно мероприятие… — пытается подбодрить их Дима, но и сам видно не сильно радуется такому исходу, — И так, мне надо человек десять-пятнадцать. Кто что умеет? Кто чем занимается? На этих словах класс тут же подутихает, то ли думая, а стоит ли вообще ввязываться в организацию с вечными противниками, то ли прикидывая свои шансы на достойное выступление. Эмилька же не оценивает себя, как хорошего певуна или танцора, а поэтому снова пытается отсидеться в сторонке — авось прокатит! На самом деле с начальных классов в таких мероприятиях Иманов выступал только либо как массовка, либо как один из рассказчиков стихов, несмотря на свою активность на уроках. И если тогда такие были нужны, то сейчас на выступления все чаще зовут чем-то одаренных учеников, коим Эмиль себя не считал, да и не особо ему хотелось. Всё у него было как в самых клишированных рассказах — мать приходить на мероприятия не хотела, отец и вовсе иногда забывал в каком классе его сын. Однако в этом году, видимо, судьба решила кардинально изменить планы пацана и вмешаться в его размеренную жизнь. А именно тем, что подкинула гребанного Дмитрия Андреевича, который заметил бы его, даже будь он невидим. — Хорошо, значит… — Дима садится за свой стол и начинает записывать, — Катя может спеть… Дальше? — он поднимает взгляд на класс. — Ну… я умею играть на скрипке, — поднимает руку аккуратно Сашка, — Могу сыграть ансамблем с кем-нибудь из «бэшек». — Отлично, я запишу… И так проходят ещё минут десять, пока не составляется точный список из пяти номеров, которые наскребли одноклассники. Остается только обговорить всё с параллельным классом… Эмиль же нигде не участвовал, чему естественно радовался, думая, что ему удалось-таки избежать лишней нагрузки на конец октября, однако… — Ещё нам нужно закрыть выступление… перед дискотекой. А значит закончить нужно либо вальсом, либо чем-нибудь схожим, — смотрит он на план, а потом поворачивается на учеников вновь, — Ну? Кто готов? Парень и девушка. Все вдруг резко замолкает, смутившись, отчего Дмитрий Андреевич невольно усмехается. «Вроде взрослые уже, а щёки-то у всех порозовели…» — Я могу, — поднимает руку Полина. Эмиль вылезает на секунду, чтобы глянуть на «храбрую» девчушку. Та тоже слегка смущалась, но взгляда от учителя не отрывала, неловко улыбаясь и выставляя худенькое запястье вверх. — Я занималась танцами немного… — Отлично! Теперь нам нужен доброволец, — мужчина отмечает, что после изъявленного желания Полины выступать, никто руку поднимать не спешит. — Ну же, не я же в конце концов буду выступать! — после затянувшейся паузы произносит учитель. — Давай, поднимай руку! — Эмиль же громким шёпотом старается убедить Сударя не трусить и вызваться, даже для убедительности ударив его по ноге своей ногой. — Да ну тебя! Я танцевать не умею! Опозорюсь! — паникует Никита намного громче, чем надо было, и тем самым привлекает внимание к их парте. — Так, на задней парте! Ой, Эмиль же есть! — тут же радуется Дима, словно нашёл жемчуг какой-то. Иманов в этот момент вздрагивает, услышав свое имя и увидев, как все тут же обратили на них свое внимание. Первым делом он естественно замечает довольное лицо препода, а потом охуевшее Савекиной, которая явно не планировала танцевать с ним. Наверное, лицо парня было похожим, ведь и он желанием особым не горел. — Что? Да я вообще не подхожу! Вот… Никита может! — пацан решает, что раз выхода нет, то нужно пользоваться всем для самообороны, из-за чего тут же получил по ногам под столом. — Заткнись!.. — шипит Никита. — В принципе, если Никита хочет, то я даже за, — Масленников предоставляет им выбор, подняв руки и выставив их в капитулирующем жесте. — Нет! Не хочу! — трусливо выдает друг, собственноручно заколачивая последний гвоздь в крышку гроба свободного времени Эмиля. — Блять, — кажется, и парень, и девушка выдыхают это слово одновременно. — Ладно, а тебя, Эмиль, я не спрашиваю даже. За тобой должок, — он снова припоминает ему прошедшие события, хитренько ухмыляясь. Иманову остается только согласиться и обреченно простонать что-то нечленораздельное в согнутые в локтях руки. «Не смог деньгами, так расплачивайся телом, блять» — думает он угрюмо. — Расплатишься телом, как говорится, — тут же произносит Дмитрий Андреевич. Эмиль аж вскакивает от неожиданности. Все в классе начинают дружно угорать. «А он всё такой же шутник…»***
— Ну ты и чмо, — звенит звонок, а Эмиль несерьезно обижается на друга, — Ты такой шанс просрал! — тихо произносит он, собирая вещи с парты, — И меня мог спасти от этих репетиций, и с Полиной ближе заобщаться! — Я не хочу так с ней сближаться… Особенно учитывая то, что я не умею нормально двигаться! Опозорюсь же перед ней. — он бегло оглядывается, понимая, что Полина уже ушла в другой кабинет, и они с Эмилем только вдвоем. — А в тебе я точно могу быть уверен. Ты с ней не замутишь! — он улыбается хитро, словно придумал сверх гениальный план по захвату сердца, а может и чего-нибудь ещё. — Ты тормоз, блин! И вообще, с чего ты взял что не замучу! Такими черепашьими темпами даже я успею… — он закатывает глаза, закидывая рюкзак на спину. — Ты не посмеешь, — смеется Сударь, и в общем-то будет прав: не посмеет. Никита ему слишком близок, а Полина далеко не его типаж. — Кстати, как там… ну, ты понял? — вдруг интересуется Никита, подыгрывая бровями. — Не знаю. Мы с тех пор не общались. — пожал плечами Эмиль, — Да и пофиг уже как-то… — пацан хочет свести неприятную тему на нет, однако за него это делает Дмитрий. — Эмиль, задержись. — бросает он, резко выходя из личного кабинета, приставленного к основному, чем сильно пугает парней, что те даже не сопротивляются — Сударь убегает в коридор, Иманов подходит к кафедре учителя. Учитель закрывает за парнишкой дверь, возвращаясь к парте. — Ну, как дела у тебя? — интересуется учитель. Это, наверное, нормально, учитывая вчерашние события. — Нормально будет, — повторяется юноша, вспомнив, что Масленников просил его не врать. — Видел маму? — Нет, — он замолкает, вроде бы не планируя продолжать эту тему, но… — Отца видел. И его… ну… извините, — думает, что историку это нахрен не сдалось, и вновь замолкает. — Ты один будешь жить это время? — Да? — больше вопрошает Иманов, ведь даже не думал об этом. «Наверное, да… Не к отцу же идти» — пацан даже усмехается этой мысли. — Сложно не будет? Сможешь сам? — Да всё в норме, — смутившись от количества заботы (?), парень отмахивается и даже пытается отшутиться, — Тем более я по ходу переезжаю в школу на эти две недели. — Заметь, ты сам сказал, что не против олимпиад. — он выставляет указательный палец, говорящий о том, что протесты не принимаются, — А насчет концерта… Я просто хочу посмотреть, как вы с Полиной будете работать в паре. Да и у тебя телосложение подходящее, — говорит он и обходит взглядом закрытое толстовкой тело. Иманов лишь пожимает плечами. — Ладно, Эмиль, задерживать не буду. Уже завтра начнутся репетиции, так что не переживай — всё успеете. И… — он думает секунду, чтобы сказать следующее, — Будет нужна помощь, пока будешь жить один, то не стесняйся обращаться ко мне. — Ээ… Хорошо, — кивает ученик, прогревшийся теплом от одних только слов. Сдержав улыбку, пацан спешит вслед за другом. Может это и было глупо, но, выходя из этого кабинета, Эмиль проводит параллель между собой и заядлым зэком, отсидевшего пятнашку — вроде и свободнее дышать становится, но и обратно хочется вернуться тут же, потому что жизнь после «срока» уже явно не та.***
Эмиль снова видит перед собой разъебанный фасад больницы, куда положили маму, уже через час после разговора с учителем. Сопливо-смущённое настроение парня стирается, а вместо него приходит угрюмость и недовольство от одного только воспоминания из этого здания. Пьяный сторож интересуется, куда это он намылился, а Иманов пропускает его бред мимо ушей, даже не обратив внимание на бомжатского вида мужчину. Парень говорит медсестре, что его маму вчера привезли с инфарктом, и он пришёл её навестить, а женщина отвечает, что она лежала в реанимации, но из-за недостатка места её перевели в кардиоцентр, потом называет палату и отпускает парнишку то ли пожалев мальца, то ли уже устав проверять данные семьи пациентов. Эмиль быстро поднимается на второй этаж, заворачивает в знакомый коридор, где вчера общался с отцом, находит нужную палату и легонько стучится. Его встречает светлая палата с двумя кроватями, на одной из которых лежит женщина средних лет, в которой пацан узнает свою сильно похудевшую маму. У другой стенки стояла ещё одна кровать, отделенная подоконником от кровати, где расположилась женщина. Соседкой её оказалась пожилая женщина, подключенная к аппаратам жизнеобеспечения, ИВЛ и скорее всего каким-нибудь ещё, отчего за всей техникой бабульку можно и не заметить. Иманов, несмотря на то, что это слегка эгоистично, радуется, что это не мама. Пацан аккуратно проходит внутрь, оставляя дорожную сумку с вещами у одной из четырех металических ножек, а сам садится рядом на кровать. — Привет, — мама улыбается слабо, но по крайней мере реагирует и помнит его. Эмиль ожидал худшего. — Как ты? — такой, казалось бы, обычный вопрос звучит странно в стенах этой палаты. — Пойдёт. Только перенесли сюда… — мать презрительно смотрит на соседку, — Пищать бы перестала, карга старая, ещё лучше было бы, — говорит она с ноткой раздражения. Пищание аппаратов и не думает прекращаться, Эмиль лишь усмехается. — Ты с отцом говорил? — спрашивает женщина через пару секунд, забыв о бабульке. — Говорил, — выдыхает Эмиль, потупив взгляд в пол. — И что он говорит? Он был один? — Сказал, что тебе нужны вещи, — пацан кивает на сумку в ногах, — Да… он был один, — не глядя в глаза, отвечает он. — Ну хорошо, — поджимает губы женщина, — Он больше не приходил, я его не видела. — Не думаю, что он того стоит, — Эмиль, конечно, не надеется, что его слова возымеют эффект на дурную привязанность матери, он сам себя пытается убедить в этом. — Не говори так, — как он и предсказывал, — Он же твой папа. Тем более он хочет тебе помогать и не отказывается. Иманов не хочет обсуждать эту тему дальше. Он всё ещё обиженный подросток, который из принципа не хочет «простить и отпустить обиду», только потому, что придурок решил вытащить голову из задницы и впервые за последние десять лет увидеть, что у него есть сын. Легко сказать, не правда ли? — Вообще плевать, — отмахивается Эмиль, вставая с кровати, чтобы начать раскладывать вещи первой необходимости по полкам, — Ты здесь на сколько? — Эмиль, врачи сказать точно не могут, но неделю я точно буду в этой палате… Потом, может быть, меня переведут в обычную. — А эта прям лакшери, пять звезд, блять, — бурчит Иманов тихо, разглядывая потертую штукатурку, что вот-вот посыпется, и порванные по углам обои. — Не бухти, — всё же слышит мама, но ругать за маты не спешит. Эмиль прикусывает губу, медленно выдохнув, и продолжает раскладывать столовые приборы. — Ладно, мам… — через минуту, поднявшись, он поправляет челку и снова садится рядом, — Мне надо идти, — вспомнив, что и так пропустил сегодня дополнительные занятия, спохватился пацан, — У меня может и не быть времени, чтобы тебя навещать, я… «…набрал долгов у одного взрослого мужика, а теперь отплачиваю телом» — У меня олимпиады скоро… и выступления на осеннем балу, — может и нет смысла в том, чтобы говорить об этом, ведь никто из родителей придти не сможет, но Эмилю почему-то всё же хочется. Пусть просто знают, — Я папе напишу, он позаботится. — Давай, сынок, — соглашается мама и даже слегка подбадривает его, сжав на секунду свободно лежащую на простыне руку. Перед тем как уйти Эмиль отмечает, что когда мама не пьяна, она не такая уж и страшная женщина.***
Проходит неделя, а у Иманова свободного времени за эту неделю — ноль. Если не считать, конечно, моменты, когда у барной стойки нет никого. Всё остальное же уходит на уроки, подготовку к ЕГЭ и олимпиаде, а также чертов осенний бал. Знал бы Эмиль, как на деле всё обстоит — бежал бы в первый же день, позабыв об обещании отработать учителю. Первая встреча одиннадцатых классов прошла более чем напряженно. Постоянно кто-то с кем-то спорил, очередность номеров никак не складывалась, мнения не сходились, и Эмиль предпочитал помалкивать, иногда пялясь на такую же отстраненную Полину. Их номер должен быть последним в любом случае, так что парочка спорить не желала. — Что, Эмильчик, снова стишки рассказываешь или дерево в спектакле играешь? — к ним подходит стройный и высокий блондин переросток, смотрящий на Эмиля сверху-вниз. Полина, естественно, не была удостоена его внимания. Этот парень — Илья — с самого детства бесил Эмиля, а насмешки и издевки с его стороны по отношению к ним с Сударем, видимо, не закончатся до выпускного. В шестом классе пацан, раньше всех достигший пубертата, решил домогаться до одноклассниц парней, задирая их юбки и дергая за косички, а те в свою очередь, пытаясь защитить девочек, вызвали его на стрелку. Это была самое первое и самое жестокое избиение в жизни Эмиля. С тех пор они друг друга не переносят на дух. — Ага, — безэмоционально отмахнулся он, решив не поддаваться на провокации. Илья же решил по-другому. — Слышь, отвечай мне! — парень хочет схватить уходящего от него Эмиля и развернуть, однако перед ними резко возникает подошедший Дмитрий Андреевич, одарив его строгим взглядом. — Илья, вы уже договорились, каким по счету будете? И получили свой монолог? — и Дмитрий Андреевич говорит это с таким нечитаемым выражением лица, а Илья такой взбешенный, что Эмиль невольно прыскает, не сдержав смех, отчего получает презрительный взгляд от уходящего к общей толпе парня. «Это того стоило» Однако Дима ещё долго смотрит в след, прожигая полным ненависти взглядом, а потом только оборачивается, будучи мрачнее даже, чем в музее. — Будьте аккуратнее с такими, — лишь советует он своим ученикам, уходя к классухе 11 «Б». Под конец первого собрания всё-таки учителя берут управление в свои руки и распределяют номера, которых оказалось девять в общем, а Полина настаивает на том, чтобы они с Эмилем станцевали танго. Преподы соглашаются, только предупредив о том, чтобы откровенной вульгарности не было. В итоге этим вечером Эмиль, на которого осталась вся квартира, в полном одиночестве смотрит видео на ютубе по этому танцу и пытается хоть что-то повторить, но всё кончается тем, что он ударяется запястьем об полку и падает измотанный на диван. На этом диване спустя минут десять и засыпает.***
Пацан ходит на уроки, по вторникам и четвергам остается после уроков, иногда пьет чай с Дмитрием Андреевичем, чувствуя, как начинает привязываться всё сильнее, ежедневно ходит в актовый зал, коллективно учит движения и слова вместе в параллельным классом, а вечерами Эмиль снова обустраивается в зале, так как его комната слишком мала для танцев, и отрабатывает движения до поздней ночи. Так проходят его дни. — Раз, два, три… Р-раз, — парень делает три шага вперед, один назад, поворот… — Сука! — он заплетается в движениях и поскальзывается. В батарею с ноги летит бутылка воды, которую пацан пнул от злости. Через секунду слышится звук ударов по этой самой батарее от соседей, видимо, уставших от постоянных матов и ударов кулаками об стенку за эту неделю. — По башке себе, блять, постучи, — шепчет Эмиль озлобленно. Этот танец танго раздражал его невероятно, а тот факт, что в напарницах у него именно Савекина выбешивал вдвойне. Конечно, ей легче, и движения у неё плавные, она занималась этим годами! А у Эмильки на это только две недели и считанное количество оставшихся нервов. Так в процессе им ещё и эмоции показать нужно, танец-то страстный получиться должен, а в конце Полина и вовсе должна была повиснуть на нём! Ему бы самому удержаться, не то что её держать… — Похуй, — забив на все мысли и резко поднявшись с пола, он снова включил мелодию, уже, кажется, заученную наизусть, и начал отрабатывать движения заново. Начало простое — Иманов выучил быстро. Он представлял воображаемую девушку, выставив руки так, словно они на её талии и плечах, двигался то резко, то плавно, пытаясь управлять своими эмоциями, однако продолжал мысленно материть Сударя за трусливость, ведь, как он считал, выдавить из себя страстно влюбленный взгляд у него получилось бы лучше. Парень вслушивался в музыку, разделив танец на несколько частей, как посоветовала одна танцовщица на ютубе для начинающих, и пытался не путаться в движениях. — Шаг влево, поворот, резкая остановка, переглядки и… — шепча подсказки, Иманов исполнял танец под тускло горящей лампочкой и, переместив руку туда, где предположительно должна будет находится талия девушки, он приобнял её и, повернув к себе спиной, схватил её вторую руку, медленно опускаясь на пол с воображаемой партнершей на руках, а потом резко поднялся, отпустил девушку и, не жалея, крутанул вокруг своей оси, после притягивая к себе и придерживая одной ногой, навис прямо над ней. Песня ещё не закончилась, танец должен продолжаться, однако Эмиль застыл, невольно представив перед собой не карие глаза Полины, в которые должен был властно всматриваться, а бирюзовые, уже давно забытые казалось бы, однако во взгляде далеко не доминантность. Это пугает его, и парень останавливает тренировку, тяжело дыша. Он сваливается на пол, выключив песню. «И почему я вообще о ней вспомнил?..» — он хмурится, потянувшись забившейся рукой к телефону, разблокировав его, и читает новые уведомления. [emilen_im] Дима Масленников: Привет. Как проходит подготовка к выступлению? Завтра у вас первая тренировка вместе, не забудь. Я тоже буду) Последнее сообщение слегка будоражит пацана, заставив нервно прокусить кожицу губ. Но эти сообщения не единственные, заставившие напрячься. [emilen_im] Полина Савекина: Завтра Дмитрий Андреевич будет на нашей тренировке. Только посмей уронить меня.***
Предпоследняя неделя октября тянется, кажется, вечность. По крайней мере для Димы. В трехкомнатной квартире уже какой день творится невероятный беспорядок и хаос из-за бесконечно тянущихся по коридору коробок и сумок. Масленников чувствует, что он уже на финишной прямой, и осталась лишь одна комната — та самая, но всё никак добраться до нее не может. Мужчина наконец нашел покупателей, чтобы избавиться от квартирки. Он ощущает странное облегчение в своем поведении — словно небольшой груз с плеч упал после подписания договора. Теперь же остается только собрать все вещи и отдать ключи в хорошие (он надеется) руки. Благо, покупать решили с мебелью, и особых проблем с грузчиками не возникало. — Ты куда все эти вещи пихать собираешься? — чуть ли не выползая с балкона с очередным барахлом, из последних сил спрашивает Даник. Мужчина давний друг Масленникова. После произошедшего летом он был первым, кто поддержал его и старался помочь, даже встретил в аэропорте холодной ночью в июне, чтобы в старую квартиру друг не возвращался в одиночестве, а потом помог разобрать вещи, привёл в чувства и заставил его начать заново жить. Они с Даником дружат со школы, и Дима этим человеком дорожит невероятно, пусть порой он бывает слишком занудлив. — Ну половину, ты знаешь, я увезу к тетке, половину выкину к чертям, а остальное завезу в свою съемную, — Масленников вытер влажный лоб, вытащив очередную коробку в коридор, и расправился, потягивая спину. Ещё неделю назад он снял однокомнатную квартиру почти у центра Москвы, где и собрался жить следующий год. — И когда обратно? — намекая на незаконченные проекты и дела в Англии, Даник зашел в кухню и налил себе воды, знатно вымотавшись. В это воскресенье они с десяти утра на ногах, и, кажется, совсем скоро уже закончат. — Как здешние дела закончу, так и вернусь обратно, — Дима присоединился к другу, угрюмо глядя в окно, в котором виднелся серый пейзаж окраины, — Меня тут больше никто не держит. Данияр смотрит на парня с неким подозрением и толикой сочувствия, понимая, что Диме понадобится далеко не год, чтобы отпустить ситуацию и оставить её в этом грешном городе. Он выдыхает тихо, лишь безмолвно подбадривая. Он верит, что после совершенного ему действительно станет легче. — Может, тебе стоит найти кого-нибудь? Что насчет Карины? — Даник вспоминает девушек, с которыми они ходили в бар недели две назад, — Ты ей понравился, — пытается намекнуть он, ведь сам познакомил их тогда, думая, что Диману так будет проще. — Брось, мне не нужна подружка, — Масленников устало садится за стол. Даник закатывает глаза и прибегает к плану Б — идет в коридор и приносит черный пакет с двумя бутылками коньяка. — Выпьем. Мы давно уже не отдыхали. — Не-не, — хмурится Дмитрий, — Мы ещё не закончили, — он кивает в сторону комнаты, которую он в одиночку так и не разобрал. — Так будет легче, — уговаривает его Данияр. Дима же подавлен. Он растоптан, одинок и просит помощи непонятно у кого, а поэтому он уязвим — он соглашается на всё, лишь бы немного отпустило, лишь бы перестало так сильно болеть. — Ну так что? Всё ещё думаешь, что мои слова бред? — разливая по стопкам алкоголь и нарезая фрукты в большую тарелку, спросил Данияр, видя состояние друга. — Тебе будет не так одиноко, — он пытается убедить его, что хотя бы попробовать подыскать себе кого-нибудь на краткое время — неплохое решение. — Нет времени на это, — Дима залпом выпивает первую стопку, чуть нахмурившись, и закусывает. — А на что есть, Диман? На страдания? — Даник подхватывает меланхоличное настроение друга и тоже выпивает первую рюмку. Масленников не отвечает, лишь опустив голову. Если уж и тратить время, то лучше на что-то полезное, а не на банальное «люблю», в которое Дима и вовсе уже не верит. Он уверен, любовь — яд, способный убить любого в нужных пропорциях. Он не хочет придаваться этому чувству снова. — Я не буду искать никого на «одну ночь», — Масленников принципам не изменяет, — А что до серьезных отношений, то… — мужчина замолкает, наливая тут же ещё алкоголя себе в стопку, — Я уже попытался однажды. — Ты всё ещё отпустить не можешь? — Даник прекрасно знает, про что он — помнит. Дима сильно зажмуривается, пряча лицо в ладонях, и сильно давит на виски пальцами, разминая. Он не хочет даже вспоминать о Лие. Он давно отпустил: прошло больше двух лет, однако вера в то, что у него вновь получится завязать с кем-то достаточно близкие отношения, пошатнулась. Они с Лией познакомились ещё в универе, когда Дима был не состоятельным мужчиной, а лишь молодым и испуганным первокурсником. Встречаться начали они только под конец третьего курса, когда Лия уже заканчивала учёбу, а потом они съехались, всё предположительно двигалось к свадьбе. И вот, в одно солнечное утро после завтрака Дима становится перед ней на колени, тянется к карману спальных штанов, куда предварительно спрятал кольцо, а в ответ один огромный испуг в глазах. А потом тихое и холодное: «Прости, пожалуйста». А потом сильная ссора, её пощечина, окончательное расставание и недели запоя. Дима прекрасно помнит и поэтому слышать её имени не хочет. — Мне нет дела до нее, но я больше не хочу ни к кому так сильно привязываться. Давай не будем об этом, — раздраженный и уже немного пьяный Дима недоволен тем, куда завернул их диалог. Он выпивает ещё стопку, — Дел и так достаточно… Взять только эту работу… Даник, решив оставить неприятную для друга тему на другой день, переключился на работу. — И зачем тебе вообще сдалась эта школа? Так ещё и класс впихнули, — мужчина не помнит, чтобы Дима любил детей, так ещё и чтобы горел желанием воспользоваться своим средним специальным, поэтому намерений не понимает. — Я не думал, что стану классным руководителем. Никто бы не доверил новенькому целый одиннадцатый, но одна учительница заболела сильно, поэтому эту четверть у них вести буду я, — скрыв настоящую причину поступления учителем в школу, Дима непроизвольно вспомнил и о концерте, который ему надо организовать, — Но надо отдать должное — они спокойные. — Им по семнадцать, да? — интересуется Даник, — И как? Умные хоть есть? — хмыкает он, вспоминая себя в одиннадцатом. — Да, — кивает Дима, наконец отвлекаясь от неприятного осадка из-за воспоминаний с Лией, — Есть один… — задумчиво произносит он, неожиданно вспоминая Эмиля. — Пацан, что ли? — искренне удивляется мужчина. — Мгм, — устало отвечает Масленников, — Интересный. Невольно Дима прокручивает недавние воспоминания с ним и мягко улыбается. Он думает, что слово «интересный» хорошо описывает Иманова. Парень замкнут, но общается чуть ли не со всей школой, уверенный в себе, но такой закомплексованный глубоко внутри, весь из себя умный, а иногда такой дурак, каких свет не сыщет, поэтому и интересный, поэтому и нравится Диме, а ещё… — Он мне чем-то Лизу напоминает… — Даник вздрагивает, когда Дима начинает говорить, ведь тот молчал довольно долго, а имя, сорвавшееся с уст, которое, кажется, он не слышал уже больше полугода, и тон, каким была сказана эта фраза режут парню сердце и заставляют против воли поежится. Дима поднимает тоскливый взгляд на Даника, понимая, что сказал сейчас. Это разбивает его ещё больше, а только что пришедшее осознание заставляет снова погрузился в темные мысли, которые Масленников гнал на протяжении всех четырех месяцев. — Давай разберем уже ту комнату, пожалуйста… — просит Дима. Даник не может отказать.***
Почти ничего не поменялось с тех пор — тот же шкаф-стенка синего цвета, двуспальная кровать, на которой Дима переодически засыпал, хрустальная люстра, откуда несколько хрусталиков упало и затерялось где-то под кроватью, письменный стол, немного пожелтевшие по краям тетради и комод из темного дерева. Дима в этой комнате часто бывает, однако именно сейчас она кажется ему лишь смутно знакомой, будто тут всё ещё живёт его маленькая принцесса, будто учебники и блокноты давно не были прибраны им же. — Я разберу шкаф, а ты разбери выдвижные ящики, — не дав себе и секунды, чтобы расчувствоваться, Дима начинает командовать, подходя к шкафу и начиная закидывать все вещи в китайскую сумку, бегло их осматривая. Может, в этом виноват алкоголь, может, Дима просто находился в своих мыслях, однако собрать вещи из шкафа удалось довольно быстро. Даник также закончил зачищать свою территорию. Мужчина подходит медленно к комоду и открывает его. И выдыхает, потому что до этого практически не дышал. В первой же полке лежит портрет. А рядом маленькие резиночки, дневник Масленниковой Лизы за десятый класс, пыльные грамоты и дипломы, а под кучей хлама в виде косметики и старых учебников запрятан небольшой баллончик размером с ладонь. Перцовый. На портрете, поставленном в золотистую рамку, красуются на том самом диване, что стоит сейчас в зале, Дима и… его улыбчивая сестра. Он смотрит на портрет невидящим взглядом, будто бы и вовсе сквозь него, закусывает губу и чувствует, как сердце медленно обливается кровью, а несуществующий ком в горле застревает. Это, кажется, их последняя совместная фотография. Диме всего двадцать четыре, сестре двенадцать. Тогда ещё пацан приехал навестить в этот дом сестру и бабушку, с которыми жил после смерти родителей. Мать умерла при кесарево, родив Лизу, а отец спился после этого и был убит в пьяной драке. Дима тогда только седьмой класс закончил. Он помнит, как обещал самому себе, что сможет сберечь сестру, что смерть родителей произошла не зря, и он вырастит её такой же, какой была их мама: сильной, ласковой и доброй, сделает самой счастливой, не даст почувствовать себя одинокой, только вот… не вышло у него. Дима оставил их, улетел в чертову Англию, будь она проклята, не уследил, не сберег, а теперь и беречь-то нечего — он один, рядом никого — родители, сестра, бабушка — все ушли, а Дима только и может, что себя винить. Вся его жизнь — лишь обещание мертвым, что умерли они не напрасно, и Дима уже привык так жить, но у него с каждым днем все меньше сил на это. И вроде бы он взрослый мужчина, а произошедшему уже почти полгода, но предательская слеза всё же заставляет его стыдливо спрятать глаза от друга, наблюдавшего все это время за ним. — Что ты сделаешь с этой фотографией? — спрашивает он, смотря на улыбающихся детей. — Сохраню, — выдыхает тихо, медленно пальцами проведя по рамке. Это будет единственным и последним напоминанием о них, ведь внуки больше никогда не встретятся и не повторят её.***
Иманов нервно притаптывает ногой по полу, чувствуя, как замерзли ступни и разминая верхнюю часть тела. Рядом бегает ещё куча одиннадцатиклассников, таская реквизиты от одного угла актового зала до другого. Сашка, например, даже привела с собой нескольких друзей из музыкалки, чтобы ансамбль не казался маленьким и пустым. Теперь переодически эхом по всей школе отзывалась мелодия скрипки. Эмиль, если быть честным до конца, не совсем понимает, что мешало сделать также Полине, и привести какого-нибудь испашку с танцевального кружка, чтобы именно он бегал по сцене в обтягивающих черных штанах и кофте, выплясывая все эти пируэты, раз сама жутко боится танцевать с «деревом». Так прозвал его Илья. Иманов бы, с чистой совестью и душой, уступил место профессиональному танцору танго. Да и некомфортно ему, когда каждый взгляд на него устремлен либо на задницу, либо на грудь. Ладно хоть ничего другого не видно… Увы, приходится к этому привыкнуть, но когда в актовом зале появляется Дмитрий Андреевич и тут же ловит взглядом Эмиля и его прикид, пацан чувствует, как краснеют щеки, а некачественная ткань кофты неприятно прилипает к влажной спине, заставляя ёжится от легчайшего ветерка. — Готов? — подходит к нему мужчина, не переставая смотреть в глаза. Это обнадеживает. — Да? — пожимает плечами Эмиль, обхватив себя руками, словно обнимая. Он еще секунду наблюдает за Дмитрием Андреевичем, замечая темные синяки под сияющими глазами, отмечая, что мужчина сегодня выглядит усталым, а потом появляется Полина и прерывает их зрительный контакт. — Здравствуйте, — улыбается девушка, не обратив внимания на Эмиля, — Как у вас дела? Вас не было утром… В этот понедельник Димы действительно не было на первых уроках, но к последнему, седьмому уроку он всё же был замечен в школе. — Всё в порядке, у меня были дела, — мужчина поворачивается к Полине полностью, повернувшись к Эмилю профилем. — Ну, уже в этот четверг у вас выступление, как дела обстоят? — Я выучила свою хореографию! Осталось только… — на этих словах она кинула на Эмиля взгляд, кажется, первый за все полчаса, что они здесь находились, — ещё немного отрепетировать. Решив, что компания Полины Диме интереснее, пацан отлучился, зайдя за кулисы и усаживаясь на классические черные стулья, недовольно растягивая свой костюм. И как они вообще в таких танцуют? Он прокручивает в голове хореографию, которую, пусть и выучил, как он думает, на отлично, нужно всегда напоминать себе. Один неверный шаг или касание, и кто-то точно навернется на сцене. Пацан снова и снова воспроизводит движения, пытается чувствовать Полину, вспоминает дурацкое видение вечером субботы и невольно окунается в то время, когда всё ещё казалось не таким уебищным, море только по горло, не убивая жестокими приливами, а прекрасное далёко действительно прекрасным.***
Они любили проводить в этом дворе время — бабки у подъездов не сидят, дети по площадке не бегают, случайных прохожих почти что нет. А они, совсем ещё молодые, просто наслаждаются тёплым весенним днём и друг другом, убежав с последнего урока. — Какова вероятность того, что наши физруки спят друг с другом? — девушка достает из кармана легкой накидки одну сигарету и пытается закурить, аккуратно поднеся зажигалку к кончику. Девушка боится огня — делает все резко и едва ли не поджигает прядку своих кучерявых волос. — Дай сюда, — хихикает Иманов, отбирая зажигалку и сам поджигает кончик, предварительно убрав локоны подружки, — Сударь сказал, что видел их, уезжающих вместе, — хмыкнул он, отвечая на ранее заданный вопрос. Он, прикрыв один глаз из-за светящегося прямо в лицо солнца, наблюдает за тем, как курит Аля. Она делала это постоянно. Может, даже чаще чем их трудовик. Она улыбается, зажав сигарету в зубах, и начинает копаться в своем рюкзаке. — Курение убивает, — выдыхает пацан, выхватив у девушки её. — А что не убивает? — недовольно вопрошает она, внезапно погрустнев. Иманов игнорирует риторический вопрос, смотрит на сигарету и подносит ко рту, аккуратно затягиваясь и тут же выдыхая, поперхнувшись едким и горьким дымом. Его кашель заглушает громкий смех Али…***
— Эй, деревко, — Эмиль сразу понимает к кому обращение и от кого, медленно прикрывает глаза и пытается не заматериться, — Что, готов скакать по сцене в этом шлюшьем прикиде? — нарывается и провоцирует. — Да что ж ты приебался-то ко мне, — тихо интересуется парень, оборачиваясь на голос. Ух ты, а Илюша-то не один, друзей привёл своих давних. — Твоя нездоровая фиксация на мне пугает, — говорит уже громче, привлекая внимание, — Влюбился, что ли? — пацан совершенно не заинтересован сейчас в выяснении отношений с тремя придурками, у который на всех одна клеточка мозга. И та лишь чечётку в их мозгах способна станцевать, не более. — Доиграешь же, Эмилька, — голос слышится уже ближе. Эмиль улавливает звуки шагов, отдающих эхом в темном и полупустом закулисье. Свет в этой каморке, кажется, не работает уже второй год. — Мы тебе твои ангельские крылышки-то поотрываем, — грозится он, наконец появляясь в поле зрения парня и вставая перед ним. Иманов лишь показательно громко цокнул, разблокировав экран своего телефона, игнорируя его. «Не надо. До выступления буквально пара номеров, выходить разукрашенным нельзя… Не нарывайся» — Слышь, заднеприводный, — Илья резко пнул по ножке стула, на котором сидел Эмиль, и тот, не выдержав давление, развалился, заставив Иманова приземлиться прямо на ту самую задницу, которую Илья не мог оставить в покое. — Ты охуел?! — внутренние установки и уговоры летят нахуй, а Эмиль поднимается и толкает обидчика, отчего тот делает маленький шаг назад и ухмыляется слабости соперника. Его шестерки — Даня и Сеня — также довольно скалятся. — Уу-у… Правда ушки режет? — донельзя противным тоном произносит он, в миг преодолевая расстояние между ними, — Чертов пидрила, ты, кажется, перепутал себя с неуязвимым, раз таким борзым стал. — он хватает его за бедную кофту, которая чуть ли не рвется по швам, и, на самом деле, Эмиль сейчас за этот кусок ткани переживает больше, чем за себя. — А тебе, я вижу, в кайф с педиками общаться, — он не теряет запал, почувствовав прилив смелости. Или слабоумия, — Может, ты сам такой? — Иманов смешливо приподнимает бровь, выдавливая абсолютно неискреннюю усмешку, — Сосёте друг дружке на переменках, а? — и, о Господи, Эмиль просто наслаждается лицами этих придурков. Недолго, однако. — Отсосешь мне ты, шлюха ебанная, — и тело пацана тряпичной куклой летит в бетонную стенку, делая в ней пару новых трещин. Эмиль чувствует холодный пол помещения всем телом, руками упираясь в него. Сука, а он и забыл, что это больно. Илья подходит ближе, своим грязным ботинком переворачивая пацана на спину и больно надавливая ногой на живот, перенеся практически весь свой вес на Эмиля. Наклоняется и шепчет: — Ещё раз что-то скажешь про меня или про пацанов, — он кивает на сторожащих выход друзей, — Отплатишь почкой нахуй. Он скалится, а в его голубых глазах горящая сталь, сжигающая все мосты между мозгом и благоразумием. — Бля, Илюх, там этот пидор его идет, валим, — пиздюки начинают легкую панику, оглядываясь то на парней, то куда-то за дверью, и уже на низком старте, чтобы съебать. — Сука, на задницу твою приперся видимо, ну, удачки тебе, хуем не подавись, — и в последний раз особенно сильно надавив на живот, Илья развернулся и быстро ретировался со своими прихвостнями, кинув лаконичное: — Пидр. Эмиль старается встать как можно быстрее, игнорируя неприятные ощущение легкости после ощутимого веса на животе. Зарождающееся раздражение удается подавить, однако он не успевает отряхнуться от пыли, когда в каморку заходит Дмитрий Андреевич. Он хочет что-то сказать, но видит Эмиля с растрепанными волосами и в пыльной одежде и замолкает на полуслове. Осматривает с ног до головы, думает, наверное, что стоит лекцию ему прочитать о том, что школьное имущество лучше не портить, но видит огромный такой, отчётливый след на животе от ботинка, и его взгляд меняется. — Ну ты и фрукт, — качает он головой, подходя к пацану, тщетно пытающегося избавиться от пыли на себе. — Извини, — Эмиль досадно потирает колени, которые тоже пострадали в ходе «битвы», а потом устало садится на скамейку. — Кто? — только одно слово срывается с его уст, когда он ставит на место поломанный стул. — Никто. — Иманов поднимает глаза на мужчину, рассчитывая увидеть недовольный или очередной жалостливый взор, но только в потемневших глазах Масленникова и намека на жалость не проскальзывает. — Эмиль, я спрашиваю: кто? Этот тон. Грозный, властный, не терпящий непослушания. От одного только баритона Эмиль весь сжимается, задерживав дыхание. В глазах горит синий огонь. Чем-то похожий на тот, который Эмиль заметил в глазах Ильи, однако здесь только искренняя ярость. — Дмитрий Андреевич, — парню страшно обращаться на «ты» в этот раз, — Почему… почему вы так рассержены? — все же выдавливает из себя Эмиль. Он мысленно проводит параллель между разговором с хулиганами и этим. И Иманову сейчас гораздо страшнее. — Эмиль, после репетиции зайди ко мне в кабинет. Поговорим, — и ничего не объяснив, просто уходит. «Прелестно. Просто, блять, прелестно»***
Тело всё ещё немного болит, но Эмиль не подает виду, когда видит свою партнёршу. Девушка всегда выглядела привлекательно, однако сегодня даже лучше, чем обычно. Савекина нанесла легкий макияж, ограничившись ровными стрелками поверх светло-коричневых теней и несколько темным оттенком помады для школьных будней. Её фигуру выделяло облегающее платье, подол которой украшали красные вставки и небольшой разрез, открывающий вид на закрытую капроном внешнюю сторону бедра. Включается размеренная, ритмичная музыка, под которую выходит девушка, плавно исполняя отточенные движения внимательно смотрящему залу. Движения безупречны, это видно, когда девушка работает одна, однако стоит Эмилю выйти на сцену, её уверенность слегка теряется. Иманов играет роль дерзкого парня, намеревающегося получить то, что хочет. Он вышагивает к середине за удаляющейся под музыку Полиной, смотрит правда совсем не как испанский «мачо». «Скорее как испуганный мальчишка…» Парень хватает ее за руку, притягивая к себе, слушает музыку и делает первые шаги вместе с Полиной под рукой. Он ведет, но его ладони почти не касаются ее спины, а сам он и вовсе смотрит отстраненно. — Эмиль, уверенней. Думай о том, что она — твоя женщина. — подсказывают из зала. «Блять, легко говорить! Представить такое и во снах сложно…» Эмиль отрывается от девушки, сделав поворот, как и она, а потом, прильнув к ней и откинув свои принципы на задний фон, обхватывает её одной рукой выше талии, а второй берет в свою ладонь её. Так они делают один круг, стараясь не отдавить друг другу пальцы ног, смотря глаза в глаза и чувствуя даже сбившееся дыхание. Наконец, она отстраняется, разрывая контакт, рукой разрезает воздух, а далее вновь чувствует прижавшегося к ней Эмиля. Только теперь уже спиной. Она, выдохнув, что не ушло от внимания парня, собирается с силами буквально мгновение и прогибается в спине, телом облокачиваясь на Эмиля, поднимает ввысь руку, элегантно её выставив, и ногой цепляется за бедро Иманова, позволив ему положить руку ей на талию и приоткрывшуюся часть ноги. Она спиной чувствует, как пацан напрягается, а потом, помолившись всем богам, позволяет поднять себя над землей и, прокрутившись, присесть. Ко всеобщему удивлению, они мало того не завалились с громким грохотом на пол, так ещё и недостающую уверенность показали. Дальше следует всего несколько простых перекрутов и дефиле, немного неловкое движение, где между их лицами минимальное расстояние, и финал — Полина закидывает ноги на парня, а тот руками хватает её под колени, придерживая на руках, делает так четыре круга вокруг своей оси и освобождает наконец Савекину от своих касаний. Они делают поклоны, а потом уходят за кулисы, держа максимально серьезные лица. — Пиздец, — выдыхает Иманов, сильно вспотев. Не то чтобы Полина много весила, просто сам факт возможности уронить её на глазах у всех — пугал. Кажется, сама девушка тоже слегка взбудоражена танцем с новым, совершенно не подготовленным партнером, так как после выступления, даже не сказав ничего колкого в его сторону, пошла переодеваться. Парень не торопится бежать следом и обговаривать выступление — если бы Полине что-то не понравилось, она бы сразу въелась в него, а тут, кажется, нечего и сказать. Да и Иманов поражен тому, как Савекина может отключаться от реальных чувств, играя то, что нужно ей в данную минуту. Вряд ли, конечно, она впечатлена навыком эмилевских танцулек, но по крайней мере не критикует. Пацан также быстро уходит в мужскую раздевалку, переодевается в привычные классические штаны и черную толстовку, избавившись от чешущих кожу синтетических шмоток, сдав их обратно костюмерам. Выходит в зал, где все уже обсуждают совершенно другой номер и собираются расходиться. Только классный руководитель 11 «Б» подходит к нему и говорит, что выступление у них вышло отличное, но надо ещё доработать, и, чуть не забыв, предупреждает, что Дмитрий Андреевич ждет его у себя в кабинете. Это заставляет напрячься вновь. Иманов поднимается по лестнице, перед этим немного освежившись в туалете, чтобы не выглядеть уж слишком потрепанно перед учителем. Вспоминая их последний разговор, Эмиль не очень хочет появляться на пороге кабинета 215, но против воли заставляет себя постучаться и приоткрыть дверь. Слышит «входите», но, войдя, учителя не видит. Тот в личном кабинете. — Дмитрий Андреевич?.. — Эмиль медленно проходит к парте и ставит на неё свой рюкзак, пытаясь заглянуть в приоткрытую дверь второго кабинета. Ответа ждать не приходится, мужчина выходит уже через секунду, держа что-то непонятное в руке. Дмитрий Андреевич сегодня в чёрных джинсах и заправленной в них белой футболке, а Эмиль невольно пялится на него, поднимая взгляд. — Хорошо поработали. Вторая часть танца вышла идеально, — хвалит он, собирая вещи с рабочего стола, — Надеюсь, к концу недели танец станет идеальным от начала и до конца. Также хочу предупредить тебя об олимпиаде. Она уже послезавтра, будь готов, Артёму я всё поведал. — Хорошо, я понял, — кивает Эмиль, ожидая продолжение разговора. Вряд ли он позвал его, только чтобы рассказать об этом. — Как мама? Проблем не возникает без нее? — Ну… — вспомнив нелепые попытки приготовить хоть какой-то еды, пацан пожал плечами, — Сносно. — Ладно… и насчет Ильи… Пусть это будет у тебя, — он протягивает ту самую вещь, которую держал в руках. — Что это?.. — Иманов хмурится, беря в руки черный баллончик, а потом, кажется, понимает, — Перцовка, что ли? — удивляется он. — Да. Используй с умом, не терпи побои. У тебя есть полное право защищаться. — Что?.. Я… Я и сам могу за себя постоять. Правда, не нужно! И вообще откуда она у вас? — потрясенный Эмиль кладет баллончик обратно на стол. — Пусть будет в любом случае. Даже если я останусь вашим классным руководителем после первой четверти, держи это при себе, — уверяет его Дима. — Вы… ты уйдешь после каникул? — Эмиль пытается не подавать виду, но это его расстраивает. Пусть перед началом учебного года он и хотел, чтобы «пафосный индюк» в лице Масленникова свалил да поскорее, сейчас наоборот и думать не хочет о какой-нибудь Ольге Леонидовне в виде их классухи. — Нет, в школе я буду до конца года, но… просто пойми: мне не нужен собственный класс. У меня есть свои дела, да и я изначально не шёл ради того, чтобы быть личным руководителем детей. Возьми, пожалуйста, — он кивает на перцовку, смотря жалобным взглядом. Эмиль же не знает, почему чувствует себя так, словно его снова предали. Разве это нормально, помогать в сдаче пробников ЕГЭ, оставлять на ночь у себя дома, вытаскивать личные проблемы из него, предлагая свою помощь, готовить, черт их подери, блинчики, а потом говорить, что уходит? Эмиль это нормальным считать не хочет. Да он даже на эти дурацкие олимпиаду и выступление согласился только ради него! Может, Эмиль и ведёт себя, как ребенок, но что уж поделать, если детства-то нормального и не было? — Ясно, — кидает он безэмоционально, забирая треклятый баллончик себе и быстро вышагивая к выходу, — До свидания, — сделав всё, чтобы Масленников понял, что он обижен, Эмиль скрывается за дверью, быстро шагая к лестнице на первый этаж…