***
Тонкая стрелка висящих над дверью деревянных часов переходит двенадцать ровно в тот момент, когда Эмилю и остальным олимпиадникам разрешают открыть их бланки и начать заполнять пустые строчки ответами. Все сидящие в душном кабинете одеты с иголочки, слегка волнуются, словно эта олимпиада — какая-то возможность съебаться отсюда. Эмиль понимает, что толком бороться за место на областной ему не нужно, в любом случае, он тут только для галочки, но, вспоминая то, что учил и подготовил его Дмитрий Андреевич, хочется оправдать ожидания. Как и, в общем, частенько в последнее время. Иманов ловит себя на мысли, что хочет быть всегда на виду у Димы, обращать на себя его внимание. Это… пугает. Раньше у парня такой потребности не возникало. В другом конце кабинета сидит Артем, лениво выводя какие-то завитушки в своем черновике. Кинув на него мимолетный взгляд, Эмиль, выдохнув, смотрит на первое задание. «Тур первый… Тестирование. Назовите имя первого римского императора…» Спустя полтора часа на стол куратора приземляется бланк с ответами, подписанный Имановым Эмилем, а сам парень со спокойной душой выходит из кабинета вслед за давно ушедшим Артёмом, который закончил ещё полчаса назад, толком ничего и не написав. Чувствует, словно огромный валун с плеч упал. Осталось выступить перед полсотни человек в обтягивающих задницу лосинах, и он будет свободен на целую недельку, просиживая её либо в больнице, либо в одинокой квартире. Сейчас ему следует идти к Дмитрию Андреевичу, так как тот его курирует на олимпиаде, и ему надо отчитаться, но видеть учителя после того, что было в понедельник, не хочется совсем. Эмиль не знает — не понимает, почему так остро отреагировал на заявление учителя, но неприятный осадок остался до сих пор, поэтому парень сразу идёт в актовый зал. Всю репетицию, которую сегодня проводил классный руководитель «бэшек», Эмиль непроизвольно возвращался к мыслям, связанными с именем ненаглядного Димочки, искренне заебавшего Иманова за эти два дня. Сидя в конце зала и дожидаясь своей очереди в конце, пацан открыл инстаграмм и зашёл на профиль учителя, задумываясь над давними словами Сударя. " — Ну фотки же реально клёвые!» — говорил он тогда. Так ли это? Тогда Иманов лишь посмеялся бы в ответ, сказав, что Масленников этот странный, а сейчас… он бы сказал то же самое, только вот уже без смеха. Дмитрий Андреевич странный. В чём смысл тех ночей у него и завтраков, если через неделю они даже здороваться при встрече не будут? И зачем он вообще переживает за его состояние, что даже кидается на его поиски, не увидев среди остальных учеников, если потом это всё вольется в… нихуя? Эмиль не понимает мотивов мужчины. «Неравнодушен» А с чего бы? Кто Эмиль такой, чтобы быть к нему неравнодушным? И тут парень задает себе действительно важный вопрос: «А я? Равнодушен ли я к нему?» И ответ, скорее всего, донельзя прост. Эмиль, можно сказать грубо, никогда не имел со взрослыми хороших отношений, чувствует бесконечное одиночество, а тут появляется он — заботливый, заставляющий чувствовать себя нужным, к которому парень привязался быстро и прочно. Это ли не ответ на вопрос? Пацану, правда, ответ не нравится. Он опускает взгляд на телефон в руках, на экране которого всё ещё открыт инстаграмм. На качественных, нельзя оспаривать этот факт, фотографиях он уж слишком… идеальный? Красивый фон, красивые локации, красивая одежда и удачные позы… И он красивый. Становится вдруг совестно, и Эмиль блокирует экран, перед этим закрыв профиль учителя. Парень решает отвлечься и впервые за весь час глянуть на репетицию. Очень вовремя. На сцене Илья отыгрывает какой-то несомненно мега важный диалог с партнёршей. Но от их игры, если честно, хочется только смеяться. Или плакать. От смеха. Эмиль, наверное, ненавидит Илью. Да, слово хорошее. Этот мудак вселил столько недоверия и неуверенности в него, что хватило бы на пару сотен таких же мальчишек, а ему за это даже никакое наказание не последует. Конечно, можно воспевать волю Божью и верить, что боженька Иисус отомстит за Эмильку, но только вот он не крещённый. С самого первого класса белобрысый ублюдок отравляет его жизнь своим токсичным ядом вместе со своими дружками, продолжая это делать и по сей день, пусть все они уже давно и не дети. Семён, или же «местный дурачок Сеня» — такой же мудак, как и его главарь. Обычный худощавый прихвостень с уебищной прической. Эмиль не знает, чем надо думать, чтобы сделать на башке кривой горшок. Иманов помнит, как этот придурок держал его, пока Илья отыгрывался кулаками, проиграв в словесной перепалке. Он стоял рядом с Даней у края сцены, играя каких-то второстепенных персонажей. Вдруг Данил кидает на него взгляд, говорящий всё за себя. Иманов хотел бы, чтобы их в школе не было. Чтобы они испарились, канули в лету, пропали без вести или просто переехали. Хотел бы никогда их не встречать. Хотел бы… — Почему не пришёл ко мне с отчётом? Я искал тебя, — к Эмилю очень неожиданно на последний ряд стульев подсаживается Дмитрий Андреевич, поправив сползающие очки. «Только этого не хватало…» — Подумал, что вам всё равно это уже не нужно, — отвечает Эмиль. — Это ещё почему? — подыгрывает Дима, пусть и понимает всё. Ему надо, чтобы ученик сам сказал причину. — Вы уходите. — не смотря на мужчину, «поясняет» Эмиль. Дима поджимает губы, чтобы не выдать улыбку, и садится поудобнее, скрестив руки на груди и наклоняясь к парню ближе. — Это не значит, что тебе не нужно отчитываться по результатам олимпиады. Сложная была? — Состояла из трех туров, первый был тестом с пятнадцатью вопросами, захватывающих периоды создания древних империй и проведения первой мировой, вторым заданием был исторический диктант по сражениям Отечественной войны. В третьем туре нужно было написать сочинение по историческим деятелям Индии, Турции и Британии. — на одном дыхании, словно бы специально подготовил, произносит раздраженно Эмиль, — Легкая олимпиада. Вот и отчёт. — а затем поднимается с сиденья, поправляя одежду, и идёт к сцене, не желая разговаривать больше. — Стоять. Успеешь переодеться, — пацана резко хватают за запястье, возвращая к стульям, на которые Эмиль, не справившись с резким разворотом, заваливается. Пацан только возмутиться успевает, чуть не поперхнувшись от испуга. «Пиздец, я с ним седым останусь!» А Дима тем временем внимательно смотрит своими серыми глазами чуть ли не в душу парня, пытаясь рассмотреть там то, что кроется глубоко в мыслях, возможно даже то, что ещё сам паренёк не откопал… — Радость моя, ты на что обижаешься? Вопрос, поставивший в тупик. Эмиль облизывает пересохшие губы, часто моргая. — Я… — Помнишь, — перебивает его Дима, наконец отпуская запястье пацана из хватки, — Мы договорились не врать друг другу? Иманов выдыхает. Решает. — Я обижен, потому что в следующей четверти вы не будете у нас преподавать. Я просто не понимаю, в чем был смысл тогда сближаться со мной? В чём вообще весь смысл ваших действий? — срывается Эмиль, продолжая прятать взгляд, предпочитая смотреть в пол. — Эмиль… — Знаете, извините. Я веду себя неправильно сейчас, но иначе не могу, — парень стремительно поднимается вновь, проследив, чтобы у Дмитрия Андреевича не было возможности остановить его, — Вы сами сказали, что мы договорились не врать друг другу, но я, если честно, сам ничего не понимаю. Наверное, в вас я увидел фигуру родителя, пытаясь компенсировать нехватку заботы от отца, а теперь веду себя, как ребенок. Вы мне ничего не обещали, мы ничем не связаны, поэтому, пожалуйста, давайте забудем этот разговор, — и только последний звук вырывается из уст Эмиля, он разворачивается и торопится к Полине, что ждала его за кулисами. Уже завтра выступление — надо отрепетировать идеально. Дмитрий Андреевич же наблюдает за убегающим пацаном, отчего-то чувствуя неприятный вес на груди, непозволяющий сделать полный глоток воздуха.***
— Привет… — несмело улыбается одиннадцатиклассник, заходя в светлую, в отличии от коридора, палату больницы. Ничего за неделю почти не изменилось — всё такая же обставленная в бежевом цвете слегка потрепанная комнатка, а на одной из кроватей лежит болезненно-бледная женщина, встречая своего сына. В её руке катетер, вокруг стоит немалое количество капельниц, но выглядит она бодрячком, чем радует Эмиля. После репетиции пацан решает заскочить к матери, поговорить, быть может, спросить о самочувствии. В общем, сделать то, что сделал бы любой порядочный мальчик на его месте. — Привет, Эмиль, — здоровается мама. — Ну, как у тебя дела? — интересуется парень, садясь рядом на деревянную табуретку. — Лучше. Бабка, соседка моя, померла вчера, теперь ничего не пищит ночью, — хмыкает она, кивая на вторую кровать. И в правду. Пустая. Иманов на это не отвечает, лишь слегка нахмурив брови на её фразу. Знает, что лучше не спорить. — Болит что-нибудь? — Пока нет, — поджимает губы женщина, — Спина иногда затекает. А ты чего так редко заходишь? Папа и тот уже два раза заезжал. Пытаясь скрыть удивление, Эмиль просто говорит правду: — Я же говорил, что у меня осенний бал скоро. Вот, готовлюсь. — А, точно. Осенний бал. — кивает мама. Разговор затихает и тонет в тишине, пока Эмиль не решается вновь заговорить. — Буду танго танцевать. — парень прокашливается, прогоняя хрипотцу, — Завтра уже. — Слушай, сыночек, а тебе сигареты не продадут, да? — всё это время задумчиво смотревшая в окно женщина поворачивается к сыну и смотрит умоляющими глазами, — Может ты попросишь кого, а? Купишь мамке одну пачку? Я денег дам, возьмешь себе чипсов на сдачу, — кривит губы женщина. Эмиль выдает что-то едва напоминающее улыбку в ответ. Весело ей. И плевать, видимо, что инфаркт пережила, плевать, что через несколько лет он повторится почти со стопроцентной вероятностью, плевать на всё. Этой женщине плевать на всё. Ну, хотя бы не лжёт. — Не продадут, мам. — А может у тебя знакомые есть постарше, м?.. — Мама. — отрезает Эмиль, даже не думая о том, чтобы попросить Масленникова купить ему сигареты для больной матери. Может, он и пал, но не так низко. — Ой, ладно-ладно, не нервничай, — отмахивается мать, прикрывая глаза. Иманов лишь выдыхает тихо. — Ты сказала, что тебя перевезут в другую палату. Почему не перевозят? — пацан решает делать вид, что всё нормально, пусть и неприятно сжимает в районе глотки. — Твой папа… Он… оплачивает лечение здесь. — Мать-тереза, блять… — цокает пацан. — Он пытается стать лучше. Почему ты не хочешь его понять? — Мне ему спасибо сказать? — Эмиль упирается. Ведь кто знает, может, не будь отец таким козлом раньше, мама бы не начала бухать, а как следствие и инфаркта бы не случилось. Так пусть и пожинает свои плоды, если уж так хочет показаться героем. — Он этого не просит. Он просто хочет, чтобы ты его понял! — а мать так и продолжает гнуть свою линию, оправдывая жалкий кусок дерьма. — Сделав из себя жертву? Что мне понять, мама?! То, что вместо нас он выбрал какую-то девку помоложе? Что я ему нахрен не сдался? Что он это делает, чтобы не чувствовать вину? Ну, нашёлся мученик! Может, мне ещё забыть то, что меня из-за него убить хотели? — срывается Иманов, — А точно, ты же и не знаешь, потому что вам обоим нет до меня дела! Его право, оплачивать палату или нет, но я ещё не способен забыть всё, что он сделал. — прорывает парня, что пугает и его самого. Кажется, он слишком долго молчал об этом, что теперь не может даже свести тему на нет, как делал раньше. — Сынок, ты не прав сейчас, — только и говорит мать спокойно, — Он — твоя семья. — Да мне плевать, — перебивает женщину Эмиль, поднимаясь с табуретки и перенося её обратно в угол комнатки. С него хватит этой палаты на сегодня. — Эмиль… Ну что за сцены? Не веди себя, как маленький! — ругается женщина в догонку. — Пока, — шипит парень, выходя из палаты. Да, наверное, сейчас он ведёт себя, как противный подросток в самый разгар переходного возраста или неблагодарный ребенок, не ценящий родителей, пока они «здесь и живы», но знал бы мир, как Эмилю безразлично на это.***
Ночь. Хочется выпить. Эмиль занимается танго. Переставляя ноги под музыку, попадая в ритм, делая движения успешно, парень разгружает свой мозг, заставляет мыслить иначе. Проходит примерно три часа с полуночи, и Иманов задумывается над тем, что отец заебал быть причиной ссор между ним и матерью. Но разве так легко простить его, как сделала это мама? Если и так, то Эмиль, видимо, ничего в жизни не смыслит. Всё то, что происходит сейчас — сильно давит на его сформировавшееся мнение. Зачем отцу вдруг начать помогать? Хочет задобрить карму? Думает, что боженька по головке за это погладит? В чём смысл его действий? Иманов устало выдыхает, протирает лоб ладонью, делает несколько больших глотков из лежащей рядом бутылки воды и садится на пол. Эмиль не верит, что отец одумался. Не верит в то, что он может быть лучше. Или просто не хочет знать того, что лучше его делает другая женщина, а не его же семья. Парень закрывает глаза, до звездочек надавив на веки. Он решает об этом больше не думать. Вместо извечных проблем с родителями в мыслях появилась ещё одна — Дмитрий Андреевич. Иманов, кажется, не может даже сосчитать сколько раз в день у него это имя в голове случайно пролетает. Особенно последние два дня, после того, как он узнал, что историк оказывается не собирается быть их классным и дальше. Парень чувствует себя так, словно у него без предупреждений отобрали что-то очень значимое. Масленников не только заставил влюбиться в историю, но и привязаться к нему, его лекциям, его методике подачи материала, тембру голоса, общению, поддержке и заботе. Эмиль чувствует себя странно, его распирает от знания того, что завтра — последний день Димы в качестве их учителя, а состояние Иманова едва ли позволит ему так быстро отойти и принять этот факт. Не хочется спать — хочется, чтобы день продолжался, ведь стоит сомкнуть глаза, и следующее утро настанет мгновенно, знаменуя идиотским выступлением. Иманов чувствует безысходность. Он чувствует бесконечную тоску. — Твою ж… — Эмиль знает, что его эмоциональным состоянием двигает ночная атмосфера и непонятное отчаяние, однако одно только понимание не спасает его от глупых действий. Пацан откидывает сотовый в сторону, запустив руки в кудрявые пряди, пытаясь избавиться от постоянной тревожности. На телефон давно спящего неспокойным сном Димы приходит одно уведомление. [dima_maslen] Эмиль: Не отводи от меня взгляда завтра.***
Как и подразумевал Иманов — наутро стало стыдно. «Талантливая» половина класса находилась с самого первого урока в актовом зале, репетируя и прогоняя выступления в последние разы, пока другая часть класса пыхтела над заданиями по физике. А может им дали отдохнуть из-за отсутствия большей части, но в любом случае в актовом зале, руководя и подсказывая выступающим на сцене, задумчиво проводя взглядом, спрятанным за линзами очков, по строчкам спешно начерканного классным руководителем 11 «Б» сценария, присутствовал Дмитрий Андреевич. Мужчина с Эмилем заговорить не решался, да и вроде не горел желанием, не обратив на него ни малейшего внимания с момента прибытия. Иманов думает, что это из-за по глупости написанного сообщения, а поэтому чувствует себя ещё смущенней. Помимо волнения за ночной инцидент, парень жутко нервничал из-за скорого выступления, на которое будет смотреть, как минимум, человек сто. А если он запнется? Или завалится? Если забудет движения? Если… Если, если, если. Эмиля тошнит уж от этих «если», они ему всю голову заполнили с самого утра. Из-за обеспокоенности за танец, время для пацана тянется то слишком быстро, то слишком медленно. Мимо него бегают одноклассницы и ученики параллельного класса, делают последние штрихи учителя, костюмеры готовят костюмы, и даже Илья со своими дружками пару словечек кинул в его адрес, только вот не заметил ничего Иманов. А вот Дмитрий Андреевич выглядит совершенно спокойно. Это и отмечает юноша. Мужчина одет в черный костюм, штаны и пиджак которого сидят на нём великолепно, а горло едва прикрывает вырез заправленной черной футболки. Дима стоит непринуждённо, улыбается ученикам, найдя общий язык за эти две недели, кажется, со всеми, и чувствует себя комфортно под взорами других людей. Масленников уверен в себе, он засовывает руки в карманы штанов, расстегнув пиджак, и очень увлеченно обсуждает что-то связанное со сценой. Эмиль наблюдает за ним сбоку, зачем-то отслеживает каждое движение, пытаясь запомнить его жестикуляцию, словно это как-то помогло бы справиться с волнением, не упускает из виду и то, как он бегло поправляет очки одной рукой, легонько нахмурив брови. Перестать глазеть выходит сложновато, однако закончившие с подготовлением учителя и ученики уже собирают всё улики и перетаскивают их за кулисы, а Дима случайно смотрит в сторону Эмиля, чем заставляет его тут же отвернуться и схватить что-то непонятное в руки, только чтобы тоже уйти с этим за сцену. Только в каморке он понимает, что это нахрен не сдавшаяся никому декоративная голова оленя. Одноклассники и старосты сидят в широком помещении за самим актовым залом, пока учителя остаются около зрителей, занимая свои места рядом с местом в самой середине — директора. Многие нервничают — это видно даже по тому, как ведущая — Лера из «Бэшек» — теребит пальцами напечатанный в руках сценарий, покусывая губы и аккуратно поглядывая в зал через маленькую щёлочеу между колонной и занавеской. Эмиль разделяет их настроение, тем более он уже одет в свой костюм «стриптизера». Благо, позволили сделать его не таким облегающим. Мероприятие, всё-таки, четырнадцать плюс! Так или иначе, тот факт, что костюм он уже напялил, непроизвольно заставлял думать о том, что совсем скоро и он окажется на сцене. — Дорогие ученики и учителя! Рады приветствовать вас в этом месте в этот прекрасный день — день осени! Иманов вздрогнул. Леркин голос звонким эхом от не очень качественного микрофона разлетался по всему зданию, оповещая о начале. Вот же блядство, пацан и не заметил, как всё началось. — Ты точно готов? — заговаривает с ним Полина, подойдя сзади. — Да. А ты? — парень не поворачивается к ней, устремляя взгляд в зрителей, а точнее в их пока что классного руководителя через заднюю часть кулис, где его не видно. — Я надеюсь, в этот раз всё пройдёт идеально, — требовательно высказала Савекина шёпотом, а потом, когда Эмиль всё же посмотрел на неё, повернулась туда, куда он смотрел до этого, задержала взгляд буквально на секунду, сверкнула глазами и удалилась. Иманов провёл её своим взором, недовольно закатывая глаза. «В платье не запутайся, если уж так хочешь понравиться ему» — едко комментирует он про себя, закрывая поплотнее шторину и уходя глубже закулисье. Проходит время, и Эмиль скрывается, уединившись с самим собой подальше от основной кучи — ему надо прогнать в голове движения и немного успокоиться. Сердце начинает ускоряться до ста ударов в минуту, когда парень немного отдаленно слышит, как объявляют ансамбль скрипачей, которые начинают совершенно неизвестным Иманову способом извлекать мелодию Вивальди «Осень». Получается завораживающе, Эмиль даже отвлекается, прислушиваясь. Скрипачи творят магию. Наверное, только на их репетициях пацан не сидел без дела, а внимательно слушал. На деле, конечно, единственное, что связывало осенний бал и эту мелодию — лишь название. Ну и может ещё желание напиться вина и упасть от усталости на кровать, как это делают празднующие праздник урожая крестьяне. В любом случае, всем плевать, все аплодируют, все довольны — чего большего им нужно? Эмиль не зацикливается на этом, продолжая настраиваться. Ему хочется быть в глазах Димы лучшим. — Эй, балеринка. «Да блять» Иманов поворачивается, но, к удивлению, замечает только Сеню. Его псевдо-слащавый голос разбивается об стенку, эхом отдавая по помещению. — Чего тебе опять? — Иманов категорически не настроен выяснять отношения — у него выход буквально через пару минут, ведь после ансамбля по списку идут они. — Как делишки? — надменно улыбается он, обводя взглядом всё его тело, — Готов попкой трясти перед залом? — он скалится, обнажая кривые зубы, и кивает за кулисы. — Отъебись. Делать будто больше нечего, — буркает Эмиль, намереваясь свалить, но останавливается, когда парень преграждает дорогу своим телом. — Ты забыл, с кем дело имеешь, сопля? — он рукой отталкивает его подальше от себя. Иманов, плюнув на свои устои, делает два шага вперед. — А главный ваш, Ильюша-то где? Я думал, вы без него никуда, кому-то же нужно его задницу вылизывать, — язвит в ответ, — А хотя знаешь? Пошли вы нахуй втроем, чё приебались? Или скучно больно? Иди терроризируй малолеток, а от меня отстань. — Слышь, ты забыл, под чьей ногой валялся позавчера, выродок? — Сеня в долгу не остается, — Оглядывайся по сторонам впредь, шлюха, — толкнув Эмиля в плечо, хулиган, видимо зассав трогать его без главаря, съебал, засунув руки в карманы. «Отморозок» Эмиль пытается контролировать свою агрессию, но выходит сложно, учитывая, что его бесит всё: этот осенний бал, трое недоразвитых, Полина с извечным недовольством на лице, школа, отец, мать, и долгий чёртов ансамбль. И он прекрасно осознает, что причиной всех его нервов — Дмитрий Андреевич, который, сам того не подозревая, вызывает в нём столько эмоций, сколько он даже не привык испытывать. И это бесит больше всего. Вскоре наконец заканчивается «Осень», и скрипачи уходят за кулисы. Полина уже на другом конце сцены — готова и нарядна. Эмиль ждёт, когда их объявят, а его коленки непроизвольно трясутся, вызывая мурашки. — И чтобы открыть наш сегодняшний бал, на сцену приглашаются ученики 11 «А» класса… Лера говорит что-то ещё, но Эмиль уже не слышит. Последнее, что он помнит чётко — громкие аплодисменты и улыбающаяся на сцене Полина. Первые пару секунд она на сцене одна. Девушка тут же завораживает всех своими движениями, а «нетипичная» для школьных мероприятий мелодия заинтересовывает даже тех, кто до этого бессовестно залипал в телефоны. Эмиль боится выйти и испортить атмосферу своими неловкими движениями, однако, при знакомых нотах, ноги сами движут им, будто автоматически, и Эмиль выходит, кидая один единственный взгляд в зал — на Масленникова. А тот действительно смотрит только на него. Дальше «по сюжету» девушка отталкивает юношу, разворачиваясь и уходя, но парень хватает её за руку, разворачивает, и они выполняют первое парное движение — всё ещё не касаясь, тянутся друг к другу, а после Иманов смотрит в полные азарта глаза и принимает вызов — хватает резче, дергает к себе, уверенно прижимает, словно «она его женщина», как сказали ему на репетиции, и ведёт в такой же позе, делая круг по сцене. На этот раз он не робеет, следит за их дыханием, крепко держит Полину и всматривается в ее глаза под созвучные с мелодией хлопки из зала. Они проделывают ещё несколько кругов, Эмиль не дает себе раскраснеться, заставляя не думать о том, что на их танец смотрит ещё пол сотни людей. Захотел уверенней — получай. Пара резко расходится, но тут же снова прижимается друг к другу, выходя на нулевую точку — центр. И вот оно — тот самый момент. Полина оказывается повернутой спиной к Эмилю, выдыхает и прогибается, облокачиваясь телом на парня, как на их первой совместной тренировке, повторяет движение руки вверх, ногой цепляется за его бедро. Эмиль выдыхает и кладёт руку ей на открытый участок кожи, проводит по ней, а потом, по крепче схватив за талию, поднимает Полину над землей, делает круг и приседает. Это тяжело, но Иманов справляется успешно — ни один нос не был сломан о деревянный пол сцены. Полина, несмотря даже на свой собственный страх, делает всё максимально профессионально, не выдавая ни себя, ни Эмиля. Дальше — легче. Парочка перекрутов и приседаний, при которых Эмиль может только порадоваться за то, что платье девушки не имеет слишком глубоких вырезов. Парню становится жарко, но танец ещё не закончен. Следует движение, при котором девушка повисает на нём, схватив за шею, однако Эмиль едва держится, от усталости готовый завалиться на пол немедленно. Секунда длится, кажется, не меньше часа для него, и Иманов наконец может отпустить Савекину, передохнув. Всего пара движений остается — они снова приближаются друг к другу, на этот раз даже ближе, чем на тренировке, вслед за быстротечной музыкой повторяют движения, отточенные до идеала, а потом Эмиль в последний раз поднимает партнершу на руки, а та по сценарию стыдливо прячет своё лицо в его плече. Парень выходит ближе к обрыву сцены, прокрутившись с ней на руках, сильнее сжимает её под колени сквозь платье и поклоняется. — Всё, спусти меня, — шепчет Полина ему в шею, и это становится первым, что понимает Иманов за эти пять минут на сцене. Парень отпускает девушку, и они, словно космонавты, только спустившиеся на землю, неловко поклоняются и спешат уйти на ватных ногах из поля зрения учителей и учеников под аплодисменты. Иманов сдерживает своё слово — отплачивает долг «телом». Дмитрий Андреевич тоже — смотрит на него до конца, не отрывая взгляда.***
Эмиль в абстракции почти всё остальное время. Он едва ли замечает, как притихшая Полина кидает ему бесцветное «хорошо поработал», как сбежавший в закулисье Сударь крепко обнимает его и трепет по голове, говоря, что «я верил в тебя, братан!», как переодевается в свои мешки вместо осточертевшего облегающего костюма и наконец чувствует, как маленький груз из ответственности и обязанностей спадает с его плеч, позволяя разогнуться ещё хоть на немного. Неужели они выступили? Эмилю даже не верится. Произошло всё настолько быстро, что кажется, будто это снова одна из бесконечных репетиций, но придти в себя и почувствовать, что это — действительно окончание, заставляет директриса, вышедшая на сцену, чтобы отблагодарить классных руководителей и одиннадцатиклассников за организованный концерт и объявить о начале бала. Когда парень выходит из-за кулис, в актовом зале уже приглушен свет, играет из колонок музыка и танцуют девятые, девятые и одиннадцатые классы своими компашками. Иманов взглядом ловит свой класс, который о чём-то общается и танцует, но присоединяться не спешит. Сегодня у него нет на это желания. Да и на этих школьных дискотеках всё всегда одинаково — подростки веселятся, пока не включат медленную мелодию, а потом разбегаются по углам, краснея, как раки. Сегодня Эмиль уже станцевал «медляк», поэтому, улыбнувшись комплиментам девятиклассниц, подбежавших к нему, свернул на выход, чтобы подышать воздухом. В коридорах темно — время семь вечера, вахтерша и охранник куда-то подевались, поэтому на долгожданную свободу Эмиль выходит в тишине, нарушаемую лишь эхом его собственных шагов. Умиротворяет. Парень из школы выходит без проблем через задний выход, где из преград лишь незапертая железная дверь. Глаза привыкают к темноте и расслабляются, а тело привыкает к несильному ветру. На улице тепло, даже не прохладно, несмотря на то, что это — конец октября. Небо звездами не усыпано, но их заменяет искусственное освещение, из которого состоит вся Москва. Эмиль спускается с крыльца по лестнице и разминается, сделав глубокий вдох. Выгнувшись в спине, парень чуть ли не мурлыкает от удовольствия. Всё тело, будучи в напряжении почти три часа, затекло и окаменело, поэтому тихо потянувшись, юноша смог окончательно убедиться в том, что всё кончилось. Завтра — выходной, Эмиль снова будет проводить время либо на работе, либо гуляя с Сударем, а потом вернется в школу и за кафедрой будет сидеть Ольга Леонидовна. «Тоска-а…» — думается ему. Проходит довольно много времени, которое Иманов так и проводит на улице, всунув наушники у ухо. Домой не хотелось — делать там нечего. Внутрь тоже — слишком душно, да и натанцевался он уже. Он бы и продолжил сидеть на скамейке, смотря на протекающую за школой почти высохшую речку, похожую больше на ручей, и проезжавшие над ней на мосте машины, если бы со спины не подкрался Дмитрий Андреевич, пугая парня. — Привет, — улыбается Масленников, обходя скамейку и садясь рядом. — Здрасте, — нервно отвечает Иманов, выдергивая наушники, — А вы чего… тут? — У меня к тебе такой же вопрос, — не прекращает мягко улыбаться Дима, — Но сперва мне стоит поздравить тебя. Отличное выступление, хотя можно было не так откровенно. — он кладет руку ему на плечо и похлопывает, усмехнувшись. — Спасибо, — тихо произносит парень. Страсть и дерзость увядают на глазах, когда рядом Дима, и ответить адекватно не получается. — Почему с остальными не веселишься? — спрашивает у пацана Дима после недолгой паузы, — Тебя ищут там. — Не хочется. Настроение не то. — пожимает он плечами, — А вы? Разве не должны следить, чтобы ничего не натворили? Маслеников хмыкнул. — Им по семнадцать, они могут сами приглядеть за собой. Тем более там начался медленный танец, не думаю, что им было бы комфортно танцевать в моем присутствии. Эмиль не отвечает, лишь поджимая губы. — Я рад, что именно ты сегодня выступил. Я был впечатлен — выучить такой сложный танец за столь короткое время, наверное, едва ли возможно. И когда я смотрю на тебя, у меня встает вопрос, а есть хоть что-то, в чём ты плох? — вдруг спрашивает он, смотря на ученика. Его отросшие кудри вьются на ветру и падают на глаза, а взгляд устремлен в бесконечные машины, стоящие в пробке. Блики фонарей отсвечивают зрачки. Внезапно он отвлекается, моргнув быстро пару раз, и поворачивается к Диме. — Я плох в поцелуях, — совершенно серьезно говорит он, — Совсем не умею, — пожимает плечами, а на радужке глаз бегают игривые чертята, искрами блистая под светом луны. Масленников, всё это время сидевший в ожидании хоть каких-то слов, заметно расслабляется и начинает хихикать. Иманов тоже выдыхает. Пусть сказанное бред полнейший, никак не подходящий под ситуацию, это помогает разбавить напряжение. — Времени у тебя ещё много. Научишься, — «подбадривает» Дима. Эмиль расплывается в теплой и смущенной улыбке. — Может быть. И снова молчание. Они не смотрят друг на друга, предпочитая огни Москвы, но Эмиль всё-таки отрывается от них. Переводит взгляд, видит профиль задумчивого Дмитрия Андреевича, тихо наблюдает, как он шмыгает покрасневшим от прохлады носом, как слегка слезятся на ветру его глаза, как он облизывает обветренные губы, покусывая поврежденную кожу, и не может оторваться от наблюдения. Мужчина вызывает смерть всех бабочек в животе, заставляет чувствовать необъяснимую тревогу, но в то же время успокоение. — Ты же понимаешь, что я останусь твоим репетиром по истории и географии? — интересуется он внезапно, — И другом твоим тоже. Ты больше не будешь моим подопечным, наши отношения, как классный руководитель и ученик, закончатся, но это не значит, что мы больше не будем иметь право общаться. Мужчина тоже поворачивается к Эмилю, встречаясь с ним взглядом, смотрит долго и убеждает его. Он вселяет уверенность только одним своим видом, и это, блять, ненормально. — Не волнуйся, я в порядке, — видя, как обеспокоен учитель, он искренне улыбается, — Я же говорил, что буду, — «не соврал». Мысли путаются, но на душе уют, словно цветок распускается, и так тепло, что едва ли возможно замерзнуть. Давно так не было. Иманов привык к постоянной апатии и холоду, но в этот раз он чувствует что-то другое. Что-то поистине забытое. Масленников же впервые, кажется, за долгие полгода отвлекается от безумных голосов из мыслей в своей голове, перестаёт быть пленником мертвых обещаний, просто находится в настоящем, смотря в даль, и ему неплохо. Им обоим хотелось остановить время на этом моменте.***
Следующим утром в беседу класса приходит ломающее весь уют и возвращающее с небес на землю сообщение от старосты: Полина Савекина: Ребята, срочно. 9:45 Семёна Соколова из 11 «Б» нашли мертвым этой ночью под мостом. Все, кто вчера был на осеннем балу, должны быть в школе через полчаса. 9:45