***
В первую очередь на глаза Эмилю попадается очень встревоженный и задумчивый Сударь, стоявщий у вахтерши на входе. Он притаптывает носком ступни, закусывая губы, а когда замечает парня, срывается с места к нему. Иманов видит сразу — в школе царит хаос и непривычный для этого времени гул. На первом этаже около охранников и завуча по воспитанию толпятся все старшеклассники, начиная с девятых классов, и перешёптываются, оглядываются по сторонам, шарахаются от следователей и полицейских, приехавших, видимо, с ближайшего участка. — Чувак, это пиздец, нам тело не показывают, но я слышал, что у него голова нахрен раздроблена… — начинает судорожно шептать Никита, когда Эмиль наклоняется к нему. Рядом проходит местный прокурор, и парнишка замолкает. Иманов даже и не знает, что сказать, поэтому не отвечает. Он в замешательстве. Для него все происходящее кажется шуткой, просто каким-то розыгрышем — ну не мог ещё вчера он брызгаться ядом, будучи живее живых, а сегодня лежать с раздробленным черепом в гробу!.. — Так, классные руководители одиннадцатых классов, отведите учеников в кабинеты, позже к вам подойдут следователи и проведут беседу, — очень неровным голосом произносит завуч. Естественно она напугана, после этого случая могут и школу накрыть. Только на этих словах Эмиль поднимает голову, чтобы снова всмотреться в лица одноклассников и других учеников, как замечает на себе взгляд Дмитрия Андреевича, стоящего рядом с бледной Полиной, успокаивающе поглаживая её по плечу. Девушка выглядит… нездорово. Ещё долю секунды Иманов смотрит на мужчину, а потом разворачивается к лестнице, чтобы подняться на второй к двести пятнадцатому. — Думаешь, он сам? Или кто-то толкнул? — спрашивает Никита по пути, догнав парня. — Я… не знаю. — сам того не ожидая, отвечает он очень неуверенно, — Думаю… не сам. Ведь зачем такому человеку, как Сеня, прыгать с моста в качестве самоубийства? Иманов почти уверен, что это неумышленное решение. — Итак, — начинает Дмитрий Андреевич, когда класс медленно рассаживается по своим местам, оглядываясь друг на друга. Каждый хочет увидеть в глазах другого ответы на возникшие вопросы, но, естественно, не находит, — Мне… жаль, что мы снова встретились именно при таких обстоятельствах, — Эмиль замечает глубокие синяки под глазами у учителя, замечая вымученное на лице спокойствие: чувствуется исходящая от него накаленная атмосфера, — Я призываю вас не паниковать и не строить своих теорий по поводу произошедшего. Когда начнется допрос, говорите только правду. Я на вас надеюсь, — говорит он и на последних словах очень долго и пронзительно смотрит на Эмиля. Мужчина закончил речь, уставился на таких же недоумевающих детей, выдохнул и уселся на свое место, скрестив руки на груди. Ну, раз нет вопросов, то остается лишь ждать прокурора. Иманов наконец приходит в себя, фокусируя свой загипнотизированный на учителе взгляд, и поворачивается к нахмурившемуся Сударю. — Ильи и Дани не было на первом этаже, — вспоминая плачущих одноклассниц Сени около классного руководителя 11 «Б», вещает пацан, — Они, кажется, не приходили сегодня… Может, это они? — интересуется он у Эмиля. — С чего бы? Они же друзья. — Да чувак, ты вспомни хотя бы наркоту! — слишком громко шипит Сударь, отчего на него поворачивается весь класс, уставившись на них обоих, — Вдруг обдолбались и подрались из-за какой-нибудь херни, — уже тише говорит Никита. В классе поднимается небольшой гул из-за шепчущихся, поэтому следующие слова Эмиля никто не слышит. — Или может он сам один обдолбался и решил, что летать умеет… — закатил он глаза. — Так или иначе, нет смысла гадать. Эмиль обрывает эту тему на корне, не желая даже думать о Семёне. Иманов не хочет жалеть его или, что ещё комичнее, Илью с Даней. Его, разумеется, пугает смерть, но, к своему собственному удивлению, только одно проносится в голове, стоит подумать об этом: Ну и плевать. Иманов успокаивает себя тем, что ненавидел Сеню, но скребущий на душе коготь неприятно напоминал о себе, тихим и мерзким голосом говоря, что это эгоистично. Следующие несколько часов проходят в кабинете под присмотром полиции, потом следователя с его странными вопросами, психолога, какого-то хрена посчитавшего, что Эмильен глубоко ранен этим событием, и в конце снова Дмитрия Андреевича. — Ладно, я знаю, вы все ужасно утомлены этим днем, — сказать точнее не получилось бы точно, время: 17:36, они пробыли свой первый день каникул в школе, отвечая на одинаковые вопросы разных людей, но так ничего и не выяснили, — Быстренько собирайтесь, наверняка вас дома ищут, не задерживайтесь на улице, идите домой. И после наступления темноты старайтесь не появляться на улице, — дает последние наставления учитель и отпускает учеников. Завтра — похороны. Им сказала об этом директриса, поэтому и следующий день они проведут в этом здании, что не может не печалить. — Как ты, Эмиль? — Дима выхватывает парня из толпы подростков, когда все уже выходят из кабинетов в коридоры школы. Они останавливаются у отдаленного окна около актового зала на первом этаже, отойдя от остальных. Пацан пожимает плечами, пряча взгляд в каплях дождя на окне. — Не выходи на улицу ночью, хорошо? Если какие-то проблемы будут, звони мне, — голос действительно очень взволнованный, чему парень удивляется. — Вы тоже, — набравшись смелости, парень отрывает взгляд от капель, приковывая его к Диме, — Я тоже волнуюсь. Масленников слегка теряется, но тут же берет себя в руки, сдержанно, но искренне улыбаясь. Иманов чувствует себя немного лучше, когда видит, что Дима улыбается по-настоящему. — Ты до сих пор один дома? — Да… Маму вряд ли скоро выпишут, — отвечает честно, — Но всё хорошо, отец решил позаботиться об этом. Мне… нормально, — он неопределённо ведёт бровью, неловко улыбнувшись уголками губ. — Я рад. Ты заслуживаешь отдыха после всего произошедшего, — Дима кладет руку ему на плечо и на секунду задумывается, — Но я бы хотел решить один вопрос по репетиторству. Во второй четверти у меня не будет времени после уроков, поэтому предлагаю тебе альтернативу — будем встречаться у меня дома по понедельникам и средам в шесть. Но, если тебе неудобно в это время, могу найти тебе другого репетитора, который сможет во вторник и четверг. Эмиль хлопает глазами, явно не ожидавший такого предложения. — Да мне… без разницы. Давайте у вас, — Иманов слегка краснеет, понимая, что теперь каждые понедельник и среду он будет находиться в доме Масленникова, — Адрес я помню, — рассеяно произносит он. — Запиши новый, я переехал. — Почему? — недоумевает Эмиль, — Когда? — ещё больше недоумевает он, недолго подумав. — Недавно совсем, — он говорит ему адрес, и Эмиль отмечает, что учитель теперь живет немного ближе к его дому, чем раньше. — Ладно… Тогда… до завтра? — заблокировав экран телефона и сунув его обратно в карман, Эмиль поджимает губы, продолжая неловко улыбаться. — Да, до завтра, — кивает Дима, напоследок поправив завернувшийся капюшон кофты.***
Бледное, практически серое лицо, отмытое от крови, загримированное, но всё такое же изуродованное, со сломанным выгнувшимся носом, как бы ни старались санитары этого скрыть, предстает в черном ящике перед учениками уже через день. Эмиль узнает в его чертах ещё совсем молодого парня, знакомого с самого детства. Странное чувство. У него на памяти никто не умирал, а тут смерть подобралась действительно близко. Интересно, что было бы, если бы в тот роковой день, в ту секунду на мосту проходил не Сеня, а Эмиль? Основной версией следствия оказался несчастный случай из-за найденного в крови мефедрона, а все раны и гематомы были объяснены сильным ударом об землю. Камер на малюсеньком мосте на окраине города, естественно, никто никогда не ставил, так что дело, пусть и было незакрыто, явно не было близко к правдивому завершению. Эмиль не очень верит в версию с несчастным случаем, а тем более суицидом. Он почти уверен, что что-то было не так, однако и Илья, и Даня, пришедшие сегодня на кладбище, не выглядели подозрительно. И наркотиков в их крови при общем осмотре найдено не было. Задержав взгляд на лице парня ещё на секунду, Иманов сжал темно-красные розы, положил их в гроб и удалился под глубокий голос священника, произносившего молитву. Помимо него на кладбище было слышно разговаривающих людей, шепчущихся учеников и завывающий ветер, колыхающий оставшиеся листья на деревьях. Погода в этот день совсем не соответствовала настроению окружающих — было тепло и солнечно для первого дня ноября. — Вот черт, прикинь, если школу закроют, — предполагает Сударь, когда они всем классом возвращаются ко входу. — Вряд ли. У нас тут не серийные маньяки, а тупые наркоши, — шепчет тихо Эмиль в ответ, — За такое максимум к школе охрану поставят дополнительную… — Эмиль неосознанно теребит застежки на рукаве пиджака, щурясь от солнца. Быть честным, он не уверен даже во втором варианте. Парни выходят за пределы кладбища, останавливаясь и отходя в сторону от общей толпы. «Маму надо будет навестить» — эти события почему-то заставили его подумать именно об этом. — Маму навещу, наверное, — о чём он и спешит доложить Никите. — Как она? — Нормально. Вроде. Папа бы написал, если бы что-то случилось. Меня он напрягает немного, — делится переживаниями парень, — Вся эта помощь с его стороны… так внезапно. Не знаю, может, стоит радоваться, мне не приходится надрывать спину на двух работах, но… не знаю. — В любом случае, думаю, у него нет плохих намерений. — говорит Никита, — Он же говорил, что захотел измениться, разве нет? — Ну да, но… блин, сложно поверить. — наблюдая за всё ещё выходящими одноклассниками, отвечает Иманов, — Надеюсь, маму скоро выпишут, — говорит он уже шёпотом. Как бы не хотелось этого признавать — Эмилю одиноко дома. Он пытается не бывать один в квартире, однако не всегда получается. Ночами его пугает тишина и знание того, что он совершенно беззащитен. В темноте порой вырисовываются силуэты, а страх того, что сейчас к нему вломятся бандиты и закончат свое дело, начатое ещё в августе, преследует его. — Все наладится. Москва не сразу строилась, — Сударь поджимает губы в улыбке и хлопает Эмиля по спине. — Мда, — бегло оглянув затхлый район той самой «Москвы», где они сейчас находились, пацан выдыхает, однако не успевает ничего сказать в ответ, как видит, что с кладбища последними выходят Дмитрий Андреевич в белой рубашке и Полина с его блядским пиджаком на плечах. Её лицо слегка опухло, а нос покраснел. Сударь с Эмилем одновременно закатывают глаза, увидев их. — Вот черт, ну как так можно было? — досадливо вздыхает Никита, — Как думаешь, Дмитрий Андреевич мог бы влюбиться в своего ученика? — угрюмо интересуется он, прищурившись наблюдая за ними. — Кто его знает, — запоздало отвечает Эмиль, тоже наблюдавший за картиной. Вот она его платком вытирает несуществующие слезы, вот шмыгает носом, чтобы Дима приобнял её, и сама лезет обниматься с ним. Актриса, блин. Эмиль уверен, что ничего похожего на скорбь девушка и отдаленно не ощущает. И вообще, ему тоже жутко грустно, кто бы ему подал свой платочек… Стойте-ка, это что, ревность? — Ну как вообще можно было втюриться в учителя, а? Эмиль? — цокает Никита, — Это… ну… нездорово же. — Вот и мне интересно… — смутившись, отвечает Эмиль. Он совершенно сбит с толку новым чувством. Ревности он не испытывал ни к Сударю, ни к одному из других близких друзей, да даже Алю ревновать не было поводов, а сейчас… черт, Эмилю не хочется делить внимание Димы с ней. — Считаешь это нездоровым? — Ну конечно! Он же старше её в два раза!.. Иманов ничего не отвечает. Мужчина интересуется состоянием девушки, приносит бутылку воды, чтобы та немного успокоилась, не замечая, или предпочитая не замечать, испепеляющий взгляд в нескольких метрах, и пытается разговорить ученицу. Эмиль продолжает стоять истуканом. Он же старше в два раза… — Мда, а вот и главный мудак. Интересно, теперь они также продолжат разгуливать по школе вдвоем? — слышится от Сударя, однако Иманов всё ещё в своих мыслях, поэтому Илью замечает только тогда, когда тот уже спешит уйти. — А что им остается? Наверное, залягут на месяц, а потом опять начнется… Дмитрий Андреевич тем временем прощается с Полиной, садящейся в такси, надевает свой пиджак, и в нос ударяет запах её резких духов. Думает о том, что надо будет постирать, как приедет домой. Он замечает, как прощаются Эмиль с Сударем, дожидается, пока Никита развернется и побредет к своей остановке, и подходит к Иманову. — Надеюсь, у тебя всё хорошо? Некоторые… не смогли сдержать эмоций при церемонии, как себя чувствуешь ты? — интересуется он, откинув нижнюю часть пиджака назад и положив руки на талию. — Изумительно, — и почти не соврет. Дмитрий Андреевич ухмыляется уголком губ. — А твой... товарищ… Никита? У него все хорошо? — Лучше не бывало. — чуть ли не закатывает глаза он вновь. Дима с этой комичности умиляется. — Это отлично. Тогда я уверен, что он уже готов сделать первый шаг, вместо того, чтобы прожигать Савекину взглядом. Не так ли? — откровенно издевается Масленников. — Он… Ну, наверное, я понятия не имею… — это сбивает с толку. Вот это всё. А Дмитрий Андреевич в большей степени. — И в тебе я уверен тоже, — загадочно улыбается мужчина, чем поражает парня ещё сильнее. — В каком плане?.. Мне не нравится Полина… — краснеет он, отведя взгляд. — Знаю, — и уходит, как блядская модель, даже не обернувшись. Эмиль лишь смотрит в след.***
После того, как в школе все более-менее утряслось, и учеников больше не вызывали на допросы, Иманов решает снова навестить маму. Однако он не доходит до двери палаты, встретившись с выходящим оттуда отцом. Эмиль замирает на месте, а мужчина, прежде чем заметить парня, тяжко выдыхает и задумчиво пялится в закрытую дверь. — Ты… тоже тут, — растерянно произносит он, обернувшись. — Не вовремя, кажется, — Иманов кивает на дверь. — Нет, совсем нет, — качает головой, — Она уснула правда. Но можешь… кхм, зайти, — мужчина отходит от двери, предоставляя проход парню. — Не буду тревожить её, — парень подходит ближе и облокачивается о стену, внимательно наблюдая за отцом. Давно он не видел его. Месяц? Кажется, вроде того. Он не изменился, выглядит также, но вспоминая их последний разговор, Эмиль понимает, что атмосфера не из приятных. — Как ты? — интересуется он. — Все неплохо, я надеюсь, тебе дома одному не сложно? — мужчина слегка удивлен тем, что парень первым решает начать диалог. — Немного, — пожимает плечами, — Как там… она? — Эмиль имеет ввиду маму. В последний раз он ушел слишком резко, даже не попрощался нормально, да и она была какая-то бледная. Невольно вспоминается лицо Сени в гробу. Юноша вздрагивает. — Ещё слаба. Но стабильна. — утешает отец. Тишина. Эмиль отмечает, что между ними огромная пропасть. Это, разумеется, очевидно и ожидаемо, однако осознание этого факта заставляет прочувствовать угрызения совести. — Спасибо, что помогаешь ей, — перебарывает себя Эмиль, — Она ценит это, — убеждает он, снова замолкнув. В коридоре до сих пор очень темно — свет на этаж так и не провели, поэтому Эмиль видит лишь силуэт. — Возможно, я уеду в другой город через полгода, — зачем-то информирует отец. — Куда? — интересуется Эмиль немного растерянно. — В Питер. Наверное. — звучит он так, будто сознается в каком-то ужасном преступлении. Пацан не понимает. — Ладно. И… насколько? — Навсегда, Эмиль. А, понятно. Вот оно что. — Уезжай, — кивает он, потупив взгляд, — Там лучше. — Эмиль… Чёрт, парень не думал, что известие о том, что отец свалит из его жизни, он воспримет вот так. «Ну же, ты хотел этого. Хотел же…» — Да? — Я хотел сказать раньше, но… я боялся. Иманов снова нихрена не понимает. — Чего боялся? Не мне тебя удерживать тут, — все же язвит Эмиль, сразу же ругая себя. «Хотел же, блять. Так жри теперь это» Отец секунду рассматривает свои ботинки, убирает руки в карманы и поднимает взгляд на сына. — Настя беременна, — мужчина почему-то выглядит виновато. А Эмиль никак не реагирует, хотя, может, и надо бы. Стоит, как статуя, перебирает моменты, повторяет эту фразу, отчего-то снова чувствует себя лишним. Вот блядство. — Вот как её зовут, — отвечает Иманов тихо, — Поздравляю вас, — убито произносит он. — Мне стоило сказать это раньше. Новый ребенок. Новая жизнь. Это так… здорово. Это малыш получит заботу от своих родителей, будет расти вместе с ними, в конце концов будет любим. — Маме говорил? — и какого-то хрена в этот момент Иманов до сих пор волнуется за отношения матери с отцом. — Нет, не хватило… духу. Не стоит, наверное. — Да, не стоит. Вдруг ей хуже станет, — совсем тихо шепчет Эмиль. Ком неприятно сдавливает горло, перекрывая его, мешая сделать один, спасительный вдох. — Слушай, я надеюсь… у тебя нет претензий ко мне. Ты же понимаешь… — Конечно. Да. Я знаю, прекрасно понимаю. — начинает судорожно кивать Эмиль, сдерживая стыдливые капельки слез, — Поздравляю ещё раз. Рад за ребенка, — и это звучит так фальшиво, что парень просто хочет удалиться. Он больше не в силах поддерживать этот натянутый диалог. — Прости, я пойду. Друг ждет. — врет он и отходит на несколько шагов назад. — Конечно, — отец, наверное, видит все и так. Поэтому отпускает. Эмиль ровным шагом идет вплоть до лестницы, чувствуя липкий взгляд на своей спине, однако выйдя из здания, он срывается на бег. Дома, естественно, никого. Но так одиноко ему не было ни в один из прошедших дней. И противоречие всех его чувств заставляет пацана закрыться в комнате и от досады долбануть затылком по двери. У него нет права на отца обижаться, нет права осуждать его, невозможно обвинить, но он снова против своей же воли думает о том, что одинок. Мать ведь больна, ей не до него, и это, конечно, правильно, она должна заботиться о себе, а отец строит свою личную жизнь, и это, конечно, тоже правильно, невозможно жить прошлым. А этому ребенку достанется всё, чего недоставало ему. Он будет с самого рождения желанным и долгожданным, а Эмиль… Эмиль же взрослый уже, Эмиль как-то переживет. Он ведь сам по себе.***
Под покровом ночи на мосту идет мужчина, воровато оглядываясь по сторонам. Вокруг совершенная пустота, нет ни одной машины, а далекие фонари едва дотягиваются до него. Навстречу ему идет кто-то в чёрном капюшоне, чью личность он не опознал. Этот человек делает пару шагов вперед, якобы пытается обойти, а потом набрасывается на мужчину, сбивая его с ног. Комок из тел заваливается на грязную и влажную землю, пачкаясь в луже и расплескивая её по всем перилам. Ещё секунда, или две, и незнакомец нависает над мужчиной, замахнувшись и крепко ударив в челюсть. Он пытается отстраниться, но слабость и головокружение не дают сделать буквально ничего, и мужчина видит, как преступник засучивает рукава и с резким нажимом прикладывает ладони к шее, сдавливая её. Он хаотично машет руками, пытаясь сбросить его с себя, однако не получается сделать и вдоха, отчего конечности просто перестают принадлежать ему. Ещё мгновение — постепенная темнота перед глазами, сильные и грубые руки на шее, отчаянное желание сделать глоток воздуха — и мужчина теряет сознание. Злоумышленник рвано выдыхает, медленно поднимается с колен, смотря на жертву сверху-вниз, а потом берет ещё теплое тело живого человека на руки, свешивает над мостом и безжалостно отпускает, позволяя упасть на дно канала. Тело летит буквально секунду, после слышится глухой удар о поверхность, и снова такая же безмятежная тишина. Под мостом, на земле лежит с переломанными костями, раздробленным лицом в неестественной позе… Дима. Эмиль кричит, не сдерживая льющих ручьем слез, но не может даже шелохнуться, чтобы упасть рядом, зарыться к нему в грудь, почувствовать его сердцебиение, пусть после такого удара оно вряд ли есть — всё тело будто парализовало. Иманов продолжает срывать свой голос, захлёбываясь в слезах. Парень резко принимает сидячее положение, оказываясь завернутым в одеяло на диване. Он тяжело дышит, расширенными зрачками проводит по каждому предмету в темной комнате, чувствует, как по спине скатывается капелька холодного пота, и тянется к табуретке за рюкзаком, в котором ингалятор. Делает несколько судорожных вдохов, закрывает глаза и снова видит этот мост, а под ним Дмитрия Андреевича. Давно ему не снились кошмары. Пацан пытается успокоиться с помощью ингалятора, выравнивает дыхание и поднимается на трясущихся ногах. В глазах на секунду темнеет, и он придерживается за спинку дивана, смотрит на мирно спящего на второй половине дивана Никиту, оставшегося на ночевку, а потом выходит в коридор, чуть не спотыкается о ботинки Сударя, и идет дальше на кухню, чтобы налить воды, потому что во рту ужасно пересохло. Пацан осушает стакан и открывает мессенджер. Сделать это его заставляет спонтанное желание увидеть или хотя бы услышать Дмитрия Андреевича, но, к сожалению, в три часа ночи это не является возможным. Эмиль пишет всего два сообщения контакту «Дима», а потом выключает телефон. Он стоит где-то с полминуты, чувствуя пятками холодный кафель на кухне. Все эти события, связанные со смертью Сени, странно на него действовали. Свою версию произошедшего Эмиль непроизвольно перевел на близкого человека — Диму. К удивлению, экран телефона загорается. Дима: Привет. Почему не спишь? Эмиль нераздумывая набирает ответ:Кошмар приснился. С тобой.
А ты?
Дима: Я надеюсь, я ничего плохого не сделал? У меня просто бессонница.Ты умер.
Дима: Оу. Ты в порядке?Ну, ты вроде живой, так что да. Хотя, было бы лучше, если бы я увидел тебя.
Дима: *изображение* Теперь ложись спать, la mia gioia, и не думай о плохом. На фотографии слегка улыбающийся Дима сидит за столом при свете люстры и смотрит на Эмиля через камеру.И ты тоже попробуй поспать.
Иманов выдыхает, заблокировав телефон, и несильно ударяет себя им по виску, опустив веки. Перед глазами уже не окровавленное тело под мостом, а немного уставший, домашний такой Дмитрий Андреевич с растрепанными волосами и слабой улыбкой. Это успокаивает, и Эмиль окончательно понимает, что он потонул в этом человеке. Ему Дмитрий Андреевич нравится. Во всех смыслах этого слова. И сейчас, в полной темноте и глухой тишине Иманов это признает. Впервые произносит эти слова про себя. Это ведь ночь. Ночью все кажется далеким и нереальным, а поэтому он считает эту секунду лучшей, чтобы признаться в этом самому себе. Утром наверняка он не подумает об этом, предпочтет снова проигнорировать свои чувства, но ночью, когда никто не видит и не слышит, Иманов понимает, что он влюблен в его серые глаза, улыбку, внешность, харизму и внимание. В него самого.***
Каникулы заканчиваются, едва успевая начаться, однако Иманов не расстраивается, даже наоборот — он рад, что теперь большая часть времени будет уходить на уроки, а не на мысли о бесконечных придуманных его же больной головой проблемах. Эмилька даже сам к Сударю домой нагрянул перед уроками, чтобы одному до школы не идти, и на лицо налепил довольную гримасу впервые за неделю, а все потому, что ночью снег первый выпал и продолжался до сих пор. Снежные хлопья медленно опускались с неба, прилипая к длинным ресницам, отчего Иманову приходилось моргать по несколько раз в секунду, но ему нравилось — получше, чем осенняя хандра. Никита выходит совсем скоро, и они вместе идут до школы, по пути Сударь выкуривает сигарету, а потом зажевывает жвачку. Немного отстав от быстро ковыляющего до входа Никиты, пацан берет в ладонь снег, придает круглую форму и со всей силы кидает в друга, попав прямо в капюшон. — Вот сучка! — а после Эмиль прячется за лысое дерево, уклоняясь от ответных выстрелов. Они хохочут, перебегают с одного места на другое, пока наконец не устают и сдаются друг другу. Настроение после этого улучшается, и учебное заведение уже не казалось таким уебищным, каким могло бы показаться сначала, а проблема в виде влюбленности в учителя не такой катастрофой, какой являлась на самом деле. Парни сдают куртки нервной гардеробщице, получают свои номерки, поднимаются на третий этаж в 317, вместо 215, ведь там их ждет дорогая классная руководительница — Ольга Леонидовна, которую они так ждали. Единственное, что радует: она преподает не историю и географию, а поэтому Дмитрий Андреевич остается хотя бы их учителем. — В школе как-будто бы ничего и не поменялось с момента похорон. Кажется, на нас действительно забили хуй, — безэмоционально кидает Никита, смотря по сторонам: ни охраны, ни полиции. — Так дело-то, наверное, скоро закроют, как несчастный случай, — пожимает плечами Эмиль. Как ни странно, отношение к этому событию у парня не поменялось вовсе. Только если не считать дурацкий сон с Масленниковым. — Дерьмово, — констатирует пацан, останавливаясь у двери в 317, — Наверное. Друзья входят в кабинет, и Иманов снова чувствует то же удивление, что и в первый день первой четверти. Ольга Леонидовна-то, если это вообще она, не старуха какая-то, а вполне молодая девушка с интересной внешностью. Она одета не как все учительницы — в платьях да юбках, а в широких джинсах и кислотного оттенка толстовке, которая явно большая ей на пару размеров. — Здрасте, — кивает Иманов неловко. Сударь же вообще замолкает, — Можно войти? Женщина за кафедрой сдержанно улыбается и просит занять свои места. Парни забегают и роняют свои тела за последнюю парту второго ряда. — Так, это кто у нас? Я вас отмечу сразу, — вопрошает женщина. — Эмиль Иманов. — И Никита… Я Никита, — поднимает руку Сударь, неловко покачиваясь на стуле. Эмиль только усмехается его поведению. — Хорошо Эмиль Иманов и Никита, — она хмыкает, — я вас отметила, и так, повторю: я — Ольга Леонидовна, ваша классная руководительница на оставшиеся три четверти, по совместительству ваш новый учитель алгебры и геометрии, приятно познакомиться. Надеюсь, в этом году мы проделаем хорошую работу, — по голосу уже слышно: женщина строгая, пусть и выглядит очень молодо, — Дмитрий Андреевич говорил о вашем классе с гордостью, уверена, вы оправдаете мои ожидания. Это напрягает Эмиля. Что там про них говорил Дима и почему они должны оправдывать чьи-то там ожидания?.. — Итак… — Ольга Леонидовна скрещивает пальцы рук, видимо, настроившаяся сказать что-то ещё, однако не успевает, потому что в дверь стучат, — Да, войдите. Деревянные врата распахиваются, и за ними виднеется лицо Дмитрия Андреевича. «Вспомни лучик — вот и…» — Извините, я буквально на секунду, — он мимолетно улыбается Эмилю, приветствуя, а потом отходит от прохода, чтобы, видимо, пропустить кого-то. Весь класс смотрит заинтересованно, и в класс заходит знакомая девчонка — почти не изменившаяся за год, в короткой юбочке, с такими же вьющимися локонами и большущими, добрыми, какими их помнит Эмиль, глазами. — У вас новенькая, — сказав это, Дима спешит ретироваться, так и не заметив охуевшего взгляда Эмиля. Аля, конечно, его кудрявую башку находит сразу, смотрит недолго, даже не улыбнувшись приветливо, а потом поворачивается к учителю. — Так никакая она не новенькая! — кто-то говорит с первой парты. Все поддерживают этого человека, дружно улыбаясь Алие, которая проучилась с ними все девять классов. Только вот Эмиль смотрит теперь на такого же охуевшего Сударя, мысленно пытаясь донести ему хоть часть своего недоумения. Ольга Леонидовна знакомится с Алей, просит её занять какое-нибудь место, а та садится за последнюю парту третьего ряда буквально в метре от Эмиля. Иманов до сих пор не может переварить это — он думал, что девушка уехала навсегда, что больше они никогда не увидятся, и даже отпустил ситуацию, забив на несправедливость мира и проглотив грусть, а тут всё только начало более-менее налаживаться, как эта девочка снова оказывается рядом, чтобы... что? Пацан даже и не знает, что теперь он ощущает к ней. Однако он замечает-таки, что Аля поменялась. Она… не блестит счастьем, как когда-то, когда её жизнерадостности хватало на их обоих, не излучает больше невинной энергетикой, которую Эмиль всегда подмечал, несмотря на ее пристрастие к курению, и на него она больше не смотрит, пусть и всем нутром ощущает рядом. И Эмиль ловит себя на мысли, что он тоже изменился — его больше не трогает за душу её когда-то мелодичный и спокойный голос, а сердце продолжает стучать спокойно, даже после того, как он впервые увидел её спустя целых полтора года. И непонятно, радует его это или нет.