***
— Извините за опоздание, можно войти? — стоя в дверном проеме кабинета номер двести пятнадцать, Эмиль смотрел в невозмутимые глаза Дмитрия Андреевича, чей урок в понедельник поставили первым. Он опоздал на полчаса, ведь почти не спал ночью - переживал за Алю. Та ушла домой в воскресенье днем, сказав, что родители наверняка уже заволновались. Выглядела она потрепанно — всю субботу девушка проспала и отходила от выпитого алкоголя и подсыпанного наркотика. Пообещав, что напишет, когда дойдет до дома, она так и не написала. — Проходи, Эмиль. — и всё. Никаких вопросов, никакого внимания к его персоне. Ну и пожалуйста. Иманов садится на последнюю парту второго ряда, замечая, что Али в классе нет, и здоровается с Сударем, тут же затихая. Нет желания сейчас разговаривать. Дмитрий Андреевич поясняет какую-то тему, которую они скорее всего прошли ещё месяц назад на дополнительных, и совсем не смотрит на своего "лучшего ученика". Теперь это факт — он игнорирует пацана. Только вот почему - неизвестно. Эмиль вспоминает разговор в прошедшую пятницу, когда он остался у него с ночевкой. Дима рассказал ему о сестре, рассказал о проблемах, что его беспокоят на протяжении всей жизни и даже поцеловал, однако после начал делать вид, будто ничего и не было! И это сводит с ума, запутывая всё сильнее. Может, всё действительно взаимно? Мало какой учитель будет целовать своего ученика и делиться личной информацией с ним, будь он ему безразличен. — Чувак, в школу полковник местного отделения приехал… — вдруг очень тихо, но настороженно произносит Никита, спрятавшись за Стасом, что сидел впереди, — Не знаю зачем, но что-то явно серьёзное… Я видел его перед первым звонком, он заходил к директору. — Чего..? А что опять случилось?.. — Эмиль, если честно, немного трусит. У него нехорошее предчувствие насчет этого, слишком часто полиция стала посещать их. — Не знаю… Какая-то херня в школе происходит в последнее время. — Сударь мрачнеет, подтверждая мысли друга. Эмиль потирает слегка саднящие костяшки рук под партой. — Эмиль, Никита, — Дима хмурится, видимо, услышав их перешептывания, и просит тишину, сверкнув строгим, холодным взглядом. Парни замолкают, однако Масленников не успевает продолжить лекцию, как в кабинет со стуком заходит Ольга Леонидовна. — Дмитрий Андреевич, извините, — она мягко ему улыбается, но Иманов сразу замечает, что та встревожена ни на шутку, — Мне нужно забрать Эмиля сейчас. Иманов резко выпрямляется, до этого валяясь на парте, и напрягается. Дмитрий Андреевич хмурит брови. — И надолго? — зачем-то интересуется он. — Не думаю, что стоит ждать его до конца урока… — А что, собственно, случилось? — не унимается Дима, подозрительно оглядывая то Эмиля, то женщину. — Кхм… Давайте поговорим снаружи? — после этой фразы учителя выходят, оставив класс в полном недоумении. А особенно самого Иманова. — Что происходит? — Сударь кусает губы изнутри - его давняя привычка, когда тот волнуется, — Ты знаешь? — Понятия не имею, — Эмиль лишь головой качает, пожимая плечами. Он сейчас совсем ничего не знает. Преподаватели приходят быстро, не проходит и минуты. — Эмиль, пойдем, — Ольга Леонидовна кивает в коридор, подзывая парня. Эмиль встает и идет к выходу через все парты под заинтересованные взгляды всех одноклассников и явно рассерженного Димы. Это заставляет опустить глаза в пол и стараться как можно быстрее покинуть класс. Классная руководительница ведет его через коридоры без каких-либо объяснений, явно о чем-то думая. Это парня пугает ещё сильнее. В итоге останавливаются они там, где Иманов не хотел бы оказаться сегодня совсем, — перед кабинетом директора. Маленькие кусочки пазла медленно соединяются в голове, а когда вся картина уже собрана, остается совсем мало времени, чтобы подумать. "Твою мать…" У Эмиля как назло в памяти всплывает разговор с Сударем о том, что у Ильи в полиции родственник работает, а потом и отрывки, оставшиеся в памяти с вечеринки — кровавое лицо этого белобрысого ублюдка и его истошные крики. "Каждое действие имеет последствие. Ты же не думал, что, избив главного мудака школы, останешься не при делах?" — Заходи. На ватных ногах Иманов проходит в кабинет к директору, где на стульях, очень бурно что-то обсуждая, уже сидят несколько человек: толстый мужчина в полицейской форме, местный участковый и Илья. Вот тогда у Иманова всё встает на места. — Эмиль, проходи, садись, —директор замечает его и указывает на стул рядом. Разом на него поворачиваются все сидящие, и пацан чувствует себя какой-то приглашенной звездой. И в этот момент парень не знал даже, что больше его напугало: лицо Ильи, всё в синяках и кровоподтеках, а на левом глазу повязка, или тот самый полковник полиции, оказавшийся ему знакомым. "Иманов просто не верит в происходящее: правонарушители уходят, а полицеские от него что-то требуют, даже не предприняв ничего по отношению к ним. — Объясните мне, какого черта вообще?! — парень испуганно моргает, смотря то на одного, то на второго. — Это полковник местной полиции, вот какого, — он кивает на дверь, где несколько секунд назад скрылись мужчины…" Это был тот самый мужчина, что в далеком октябре не захотел расплачиваться. Пацан понимает - он пиздец как влип. Отец Ильи — тот самый мудак с бара. Вот так удача, блять! Иманов молча садится на крайний стул, думая о том, какого малолетним пацанам в тюрьме живется и какие лайфхаки от сливкишоу ему там помогут. Наверное, надо будет набить татуировку, чтобы казаться брутальнее… — Эмиль, я вызвал тебя, чтобы обсудить произошедшее в прошлую пятницу. Мы знаем, что по адресу *** ты применил насилие к ученику одиннадцатого "Б" класса. Иманов продолжает молчать. Он буквально не знает, что сказать в свою защиту, кроме тупого и клишированного "я требую адвоката". Никто не поверит в то, что он защищал Алю, да и не было это таковым. Если бы он действительно хотел только спасти девушку от изнасилования, он бы остановился на первом ударе. Но ведь этого не произошло. Эмиль был ужасно зол, он даже не помнил себя в этот момент — просто продолжал наносить удар за ударом, а до этого и вовсе обезвредил его перцовкой. И ему было совершенно плевать на то, что лежачих не бьют и что он даже ответить никак не сможет. — Мы хотим услышать твою версию произошедшего, — директор смотрит хмуро и складывает тощие пальцы рук перед собой, делая глубокий вдох. — Вы издеваетесь? Вы думаете, мой сын врет?! — полковник в бешенстве. Эмиль его отчасти, наверное, понимает. — Мы должны послушать всех присутствующих, — лишь отвечает мужчина. Иманов чувствует себя ебаной обезьянкой в зоопарке, на которую пришли поглазеть дети, не иначе. Все взоры устремлены только на него, а он только и может, что стучать в тарелки и смотреть в никуда. — Я защищал себя, — несмотря на страх и потные ладони, голос не дрожит, — И Алю, свою одноклассницу. Он напоил её наркотиками, а потом пытался изнасиловать. — говорит спокойно и даже не думает врать. — Мы в тот день были в одном месте все… — Иманов не знает точно, что сказал Илья до того, как он пришёл, так что уточняет, видя вытянувшееся лицо директора. — Чё за бред..! — Илья в ужасе весь сжимается и старается выйти из ситуации, — Не ври! — Это полная чушь! — тут же закипает полковник, — Он избил моего сына до полусмерти, а теперь строит из себя героя, я настаиваю на заключении его в колонию! — брызгает слюной мужчина, явно в ярости. Илья замолкает, сидя рядом, а Эмилька в ахуе представляет, как его насилуют мужики в душевой тюряги, когда незадачливый парень уронит мыло. — Максим Сергеевич, успокойтесь, пожалуйста. Мы не можем завести дело на несовершеннолетнего ученика. — директор сам в сильном шоке - Эмиль никогда не дрался, да и отличался своей покладистостью. Поверить, что это он так избил накаченного и драчливого Илья, довольно сложно, да и в то, что в это замешана при том и Аля — благоразумная девочка, ещё сложнее. — Захочу - заведу! — мужчина резко поднимается со стула, берет Эмиля за шкирку и прибивает к директорскому шкафчику, больно сдавливая его плечо своей жирной рукой. Иманов шипит, неприятно ударившись головой, и прикрывает глаза. Директор и Ольга Леонидовна пытаются что-то сделать, ведь трогать и бить ученика нет права даже у полковника, однако не особо стараются, видимо, сами побоявшись перечить полицейскому. — Где ты достал перцовый баллончик? Кто тебе его дал? — обрюзгший мужик начинает неистово на него орать, но Эмиль держит себя в руках и не позволяет страху взять верх. — Сам купил. Для самообороны. — выплёвывает пацан, поморщившись. — Для самообороны? Это для тебя самооборона? Мелкое ты отродье, — глаза его наполняются кровью, а зрачки сужаются, — Я тебя засажу, клянусь тебе. И если даже не засажу, то такой штраф за это выпишу, что твои родители вовек расплатиться не смогут, понял меня?! — Максим Сергеевич, отпустите ребенка! Вы не можете ему угрожать в стенах школы… — Богом клянусь, ты ещё пожалеешь, что на этот свет родился. — он небрежно отпускает парня, — Вставай, Илья, на выход. — кивает на дверь, и Илья, словно собачка, тут же вылетает из кабинета пулей. После того, как мужчина покидает кабинет, наступает всепоглощающая тишина. А в голове Эмиля та самая обезьянка с тарелками из мема. Потому что на что-нибудь логичное его мозг сейчас просто неспособен. — О Господи, — директор поправляет очки, сползающие на нос, и устало выдыхает. Всё это время молчавший участковый делает какие-то заметки в свой журнал, а Ольга Леонидовна поправляет на Эмиле его толстовку, что съехала с плеч, заботливо вывернув капюшон в правильную сторону. — Эмильен, скажи нам правду, пожалуйста. Так будет проще для всех, — просит директор, переглянувшись с учительницей. — Я говорил правду. — О Господи… — повторяет он, хлопнув в ладоши, — Так, ладно. Я тебе доверяю, Эмиль. Знаю, что точно не начнешь драку первым, но нам нужна настоящая версия. — Я не вру! — чуть ли не восклицает Иманов возмущенно. Он мог бы наплести бред про то, что это вообще не он сделал, и ему возможно бы поверили, но он ведь не захотел, а теперь его подозревают во лжи! — Мы тебя поняли, Эмиль. Можешь идти, Ольга Леонидовна тебя уведомит о нашем решении, — холодным тоном произносит он, снова поправляя очки. "Ну пиздец…" Парню не остается ничего, кроме как встать и просто уйти. Что это за решение, он так и не понял. Может, они решают, на сколько его посадить? Тогда согласие мамы не нужно? А она его точно не даст! Кто ж будет носить сигареты в палату, как не любимый сыночек?.. Выйдя из кабинета, Иманов тут же натыкается на стоявшего у стенки Дмитрия Андреевича, у которого взгляд такой, словно Эмиль не Илью избил, а щенка утопил, ещё и безжалостно над этим посмеявшись. — В кабинет. Живо. Я буду через десять минут, — сам мужчина проходит будто сквозь него, будоража все органы изнутри, в кабинет директора, закрывая за собой дверь. "Надо же, заметил меня…" Иманову не совсем хочется идти в двести пятнадцатый, но перспектива хотя бы пообщаться с Дмитрием Андреевичем, пусть и злым Дмитрием Андреевичем, манит сильно, так что пацан плетётся своей бренной тушей к "любимому" кабинету. Там сейчас никого нет, видимо, у мужчины окно в это время. Урок закончился буквально пару минут назад, но пересечься с Сударем у него не вышло — тот уже ушел на следующий урок. Отписав ему, что расскажет всё после уроков, Эмиль прошел поглубже в класс и сел за первую парту, ожидая шторма в виде разъяренного историка. "Неужели нужно было Илью побить, чтобы он обратил на меня внимание?.. Хотя казалось бы, какая ему разница на всё это — он уже давно не наш классный." Как и ожидалось, через пару минут в кабинет залетает комок ярости и закрывает дверь на щеколду изнутри, в этот момент Эмилю становится не по себе. Кто знает, чё ещё удумает… — Я задам всего один вопрос: Чем. Ты. Думал? — он облокачивается руками об свой стол и смотрит на Иманова из под своих блядских очков. — Что..? — Чем ты думал, Эмиль, когда сына полковника избивал до полусмерти?! — повышает голос Дима, и Эмиль даже вздрагивает от неожиданности. — Я не знал, что у него отец в полиции. — вскидывает руки парень, — Да и вообще, будь на его месте хоть сын Путина, я бы сделал то же самое. — Значит так. Я смог договориться с участковым, чтобы за тобой не ставили учёт, ведь это попортило бы тебе будущее, но они потребовали объяснительную и приставили к тебе одно предупреждение. Запомни: ещё хоть раз что-нибудь похожее повторится, тебя будут расценивать, как малолетнего преступника. А теперь слушай: разве я как-то неправильно выразился, когда давал тебе этот баллончик? Самооборона, Эмиль. — последняя фраза вылетает, словно пуля - резко и прямо в голову. — Так я и защищался! — восклицает он, повторив эту фразу уже, кажется, раз в третий, — Как мне.. — Тсс! — Дима выпрямился и зажмурился, выставив указательный палец, — Эмиль, у парня зрение может пропасть. Ты лицо его вообще видел? — мужчина обходит свою парту и встает рядом с той, за которой сидел пацан. Он берет его ладонь в руку и кривится, видя потрескавшуюся кожу на костяшках, — Хватит препираться, Иманов. — это ебаная Антарктика. Этот тон, этот голос, эти жесты. Это полное отсутствие тепла. — По-вашему, мне нужно было сидеть, зная, что в этой комнате Илья с беззащитной Алей? Так бы поступили вы, да? — Эмилю сильно обидно. Он отчаянно пытается не казаться виноватым, но учитель словно специально принижает его, не позволяя. Сказанные слова из уст Димы кажутся больнее и острее оскорблений от свинотыполковника. — Ах, значит дело, как обычно, в любви? — вдруг меняется в лице мужчина. Иманов удивляется — он думал, учитель знает. — Тебе так вскружила голову вернувшаяся любовь, что ты забыл о благоразумии?! Неужели ты, Эмиль, повелся на поводу у чувств? — Какие…? Да что ты… что за бред? — парень от горькой обиды даже запинаться начинает, — Илья бы её изнасиловал! Он подсыпал ей наркотики, он ударил её и вывихнул ногу, какие ещё чувства?! Как ты можешь так говорить, когда на кону была чья-то жизнь?! Лицо у Димы вдруг резко меняется. Кажется, тот ничего толком и не знал о ситуации и сам додумал всего. Даже не удосужившись спросить у Эмиля. Парень тяжело дышит, скорее всего весь раскраснелся и еле держит себя, чтобы не наговорить лишнего. — Сука, — первым нарушает этикет преподаватель, рукой проводя по влажному лбу, — Всё, Эмиль. Иди на урок. Потом зайди к Ольге Леонидовне и извинись, будь умным мальчиком. Через три дня мы выезжаем в Воронеж, — Дима подходит к двери, открывает её, чтобы парень смог выйти, а сам прячется от него в личный кабинет, опять оставив одного. — Блять, — Эмиль терпеть такие моменты не может. Просто жуть как ненавидит. Но, увы, сейчас ничего не сделать. Они оба на взводе, не хотят разговаривать, да и не о чём уже — и так наговорили херни. Пацан стоит напротив двери в личный кабинет ещё примерно секунды три, а потом отмахивается от неё и сваливает из кабинета. "Иди в жопу, Дмитрий Андреевич"***
— Да пошли они все, — заканчивает свой монолог Иманов под охреневший взгляд Сударя, кидая в раскрытый чемодан лишнюю толстовку. Они сидели дома у Эмиля после уроков. Никита вызвался помочь собрать тому вещи в Воронеж, а вместе с тем и выслушать объяснения произошедшего на уроке, ведь на математику Иманов пришёл ужасно недовольный. — Стой, то есть, его отец тебя спокойно отпустил, после того, как ты с Ильей подрался? — нахмурился он. — Он скорее всего не знает всей ситуации. Хотя, не удивлюсь, если он сам вкалывает своему дитятко героин в вены, — закатил глаза раздраженный Эмиль, — Тот ещё придурок. Помнишь, я рассказывал про дикарей в баре? Так вот он один из них, блять. — снова, не церемонясь, парень безжалостно кидает нежно-розовую кофту в треклятый поношенный чемоданчик с наклейками. Никита поднимается и отодвигает нервного Эмиля от хлипкой на вид сумки. — Дай, я сам. Всё разгромишь тут щас, — недовольничает он, сажая парня на кровать, а сам начиная складывать одежду в стопки, — Какого хрена вообще этот Дмитрий Андреевич поперся за вами? — искренне удивлялся Никита, — Какая ему разница? Пыл Эмиля на этих словах остывает и он невольно закусывает губу, сосредоточенно пялясь в затылок собиравшегося его вещи Сударя. Он ведь ничего не знает. Не знает даже о первом поцелуе в щеку, недавней ночевке у Димы дома и его блядской влюбленности. Было какое-то необъяснимое чувство стыда за это, но в то же время Эмиль ощущал себя предателем. Ведь Никита ему всё рассказывает, делится переживаниями и помогает, чем может. Он — его единственный друг. А Иманов просто напросто боится. — Всё очень запутанно… Ну да, так же сказать легче, чем признаться ему, а в первую очередь себе, что ты в этого учителя втюрился, как последний дебил. — Ох, Эмилька… — выдыхает Никита, явно заподозрив недоговорки, — Мутный он тип, если честно. Не нравится мне. И Эмиль мысленно, конечно, но согласился.***
Под мигающую лампочку у головы Дима смотрит в спину лежащему на соседней полке плацкарта Эмилю, слышит стук колес поезда и редкие лязги, возникающие при столкновении металлов, и думает, что не хотел такого. Он и не думал ехать в Воронеж с Эмилем. Да что уж там. Он не думал брать класс, становиться репетитором, привязываться к кому-либо, а тем более влюбляться. И всё это настораживает до дергающихся, блять, глаз. Какого черта он делает здесь, в этом трясущемся вагоне рядом с шестнадцатилетним мальчишкой, ведя его на региональный этап олимпиады? Это нелогично. Это не по плану. В их купе больше никого нет — видимо, на следующей станции зайдут. А Яна из 11 "Б", которая тоже прошла на региональный, и их учительница географии ехали в соседнем, ведь «нельзя учеников разного пола оставлять одних на всю ночь». Дима, по виду Эмиля, думает, что Яне действительно не очень увлекательно было бы глядеть ему в затылок все пять часов. — Эмиль? — голос немного сел из-за долгого молчания, — Спишь? Они ведь так и не поговорили с того самого разговора у директора. По словам Ольги Леонидовны, с которой Дима общался насчет парня каждый день, он извинился и написал объяснительную, уверив, что больше так не сделает. И мужчина ведь верит парню — тот же никогда подробным не отличался, но в то же время сильно боится за него: Иманов буквально раскрошил лицо Илье, пусть и заслуженно. Дима боится, что Эмиль станет похожим на него. — Извини меня. За то, что накричал, — пустым взглядом глядя в потолок, говорил учитель. Молчание. Долгое, прерываемое завыванием ветра молчание. — Как ты сделал так, что я отделался лишь объяснительной? И зачем? — Иманов не спит, конечно же. Слышит все, каждый его, блять, шорох. — Тебя спасла олимпиада. Кто бы поехал, если бы не ты? — Дима прячет улыбку, услышав голос парня из-под капюшона. — Но зачем тебе надо было говорить об этом им? Ты же не мой классный руководитель. Да и они бы отправили того, кто занял второе место. Иманов действительно не понимает логику действий Дмитрия Андреевича. Он очень запутывает парня, явно не договаривает что-то, и это делает только хуже. — Потому что мне не плевать на тебя, — «все так просто», — Поступить в хороший университет невозможно, если будешь на учёте, а я бы хотел думать о том, что ты станешь успешным в будущем. Парень фыркает. Что ж, Масленников верит в него больше родной матери. — Ты хороший парень, все это знают. — Я не хороший, — Эмиль наконец оборачивается, тут же сталкиваясь взглядом с Димой. И Иманов совсем не романтик, нет. В нем нет таланта описывать что-либо самыми красочными эпитетами, да и надобности в этом нет, но в этот момент ему хочется подумать о том, что серые глаза Димы излучают то самое тепло, мягкость и защиту. Это… обнадеживает. — Илья может потерять глаз, у него буквально раздроблен нос, он мог умереть. И это всё - моя вина. Разве хорошие парни так делают? — Иманову не с кем поделиться этими мыслями. Но он держит их с самой пятницы. Благо хоть Аля отписалась, что у нее всё хорошо и она болеет дома. — Илья этого заслуживал. — Не мне его судить, — отрезает парень. — Знаешь… Это не делает тебя плохим человеком. Ты спасал свою подругу. — Мне кажется, что это был лишь предлог для меня… На деле я же просто хотел этого. Понимаешь? Хотел просто убить его. — Эмилю самому страшно становится от этих слов, но от озвучки своих мыслей, вроде как, легче. — Может, его отец был прав? Я нарушил закон, а сам заделался героем. Чем я лучше его самого? — Не слушай ты этого старика-маразматика, — отмахнулся Дима, — Твои чувства понять я могу. Ты ведь ненавидишь Илью, — мужчина прикрывает глаза, — И это нормально. Ты намного лучше него и даже не смей думать иначе. Иманов смотрел в полуприкрытые глаза учителя, наблюдал за размеренно поднимающейся и опускающейся грудной клеткой и надеялся, что этот поезд никогда не остановится. — Я был солдатом, — почему-то совершено резко начинает об этом Дима, — В Англию в военный универ брали хорошо подготовленных парней, которые в идеале знали два языка. Я попадал под все критерии. Там я получил свое первое образование. И там же я впервые так сильно подрался, что на следующий день не мог двигать руками. Парня, которого я побил, забирала на носилках скорая, а меня как следует тогда наказали. Я помню, что больше его не видел, ведь он просто не смог вернуться в армию — здоровье не позволило. Я тогда думал, я сойду с ума от чувства вины. Однако… — Дима тяжело вздохнул, открыв глаза, — нас потом отправили погашать нападение террористов в одном неблагополучном районе, и времени на самокопание не было… Там я увидел, как мои коллеги безжалостно убивали людей из автоматов, даже если те сдавались. И это их совсем не беспокоило. Дима повернулся к парню. — Так что ты не плохой человек, Эмиль. Ты раскаиваешься. И ты понимаешь, какие твои действия верные, а какие нет. Это и отличает тебя от таких, как Илья. Иманов прячет взгляд в стене напротив, думая о своем. Монолог Дмитрия Андреевича помог прекратить бесконечный поток мыслей, который теперь можно было хотя бы разложить по разным полочкам, чтобы далее их разбирать. Однако он также заставляет задуматься о том, кто же Дима на самом деле. Лампочка всё также горит перебоями. — Ты готовился к олимпиаде по вопросам, которые я тебе дал? Колеса стучат по рельсам, мешая спать. — Не-а, — просто отвечает Иманов. Ветер завывает, заставляя поежится от одного звука. — И как будешь писать? А в поезде тепло. — На самом деле я просто хотел поехать с тобой в другой город, — признается Эмиль, ложась удобнее на этой отвратительно твердой полке. И по своему уютно. — Безответственно, — усмехается Дима. За окном темные силуэты лысых деревьев то и дело мелькают. Иманов, сдержав смешок, пожимает плечами, чувствуя легкость на душе. Как же странно её ощущать. Ведь эту легкость лишь один человек вызывает.***
— Дим, — Эмиль немного трусит, но все же продолжает, услышав вопросительное мычание справа от себя, — У меня к тебе вопрос личного характера. — Да? — Ты когда-нибудь задумывался об отношениях с парнем? — и тишина. Занавес, блять.