V
2 октября 2021 г. в 16:19
юру не мог покинуть страх стремительно развивающихся отношений с артёмом, страх близости и страх быть брошенным и непонятым. шатохин слишком умело располагал к себе, будто бы привязывая юру тут же веревками к своей доброте и ненавязчивости, он вел себя так, будто готов был принять каждую деталь жизни линдеманна и никогда при этом не решиться хотя бы на миг осудить его. это, естественно, подкупало и волей-неволей порождало желание довериться парню. но все еще застрявшее в памяти юры прошлое не позволяло ему это сделать. все еще свежи были воспоминания о прошлом таком «друге».
слава действительно был хорошим другом до какого-то момента, они общались года два с того самого дня, когда михайлов погавкался со своим задиристым дружком голубиным по никому неизвестному поводу. все их ссоры со стороны всегда выглядели, как размолвки замужней пары, да и сами они вели себя так, будто они и вовсе не друзья, а самая настоящая парочка влюбленных. юра даже один раз застал очень странную сцену с участием этих двоих, когда во время литературы решил выйти в туалет и сразу на пороге мужской уборной увидел, как ноги михайлова в ярко-красных кроссовках свисают с подоконника по бокам от силуэта голубина, который стоит прямо меж раздвинутых бёдер слишком близко к другу. юра в тот момент еще больше убедился в том, что все эти слухи и шутки про них были правдой, тем более видя то, как оба резко встрепенулись и отдалились друг от друга, услышав шаги за спиной глеба. линдеманн невозмутимо прошел мимо и зашел в первую свободную кабинку, сделав вид, будто он ничего не видел и не заметил ничего странного. после он слышал их недолгий неразборчивый шепот и быстрые удаляющиеся шаги, и юра подумал, что они ушли. на выходе из кабинки его резко остановил глеб, схватив за локоть и не давая уйти.
— ты ничего не видел, понятно тебе? - процедил голубин с жесткими нотками в голосе, злобно рассматривая лицо юры.
— я то ничего не видел, но ты же понимаешь, что все уже давно всё видят?
— всё, что ты себе там напридумывал это хуйня полная, - он сильно ткнул указательным пальцем в грудь линдеманну.
— что вы пидоры? это не я придумал, это просто факт и все это знают, расслабься.
он вырвал руку из крепкой хватки голубина и ушел.
та самая ссора произошла через недели две после этого, с первого же урока оба не разговаривали друг с другом, слава даже отсел от глеба, хотя они всегда и на всех уроках сидели вместе. первый урок математики михайлов сидел один на соседней последней парте от юры, который тоже сидел один, потому что аня не пришла в тот день из-за удачной пьянки днем ранее. на следующей биологии слава обратил внимание на юру и решил попроситься сесть к нему, так как одному такому экстраверту как слава было уж совсем скучно и тоскливо, а злость на голубина не отступала, он старательно делал вид, что не видит михайлова и веселился со своей компашкой недоразвитых друзей, они никогда не нравились славе и ему вечно приходилось выдавлено улыбаться и смеяться с их якобы смешных шуток.
— эй, слушай, можно я с тобой сяду, а то одному как-то не очень? - слава облокотился на край парты и смотрел на линдеманна умоляющим взглядом.
— да мне и одному нормально, - юра не горел желанием сидеть с возможным парнем раздражающего его голубина.
— ну пожалуйста!! я только сегодня с тобой посижу, а завтра отстану, честно.
— господи, ладно, только не разговаривай со мной.
слава благодарно разулыбался и присел рядом, доставая учебник и тетрадь с одной ручкой из своего рюкзака. обещания свои после он не сдержал, на следующий день опять сел с юрой и все-таки разговаривал с ним. у линдеманна не оставалось выбора, потому что аня написала, что её не будет неделю и она приболела. сперва терпеть такого активного михайлова было сложно, особенно по утрам, когда хотелось только покурить и помолчать наедине со своими мыслями, а слава вечно так нахально врывался в раздумья юры и пытался выудить у него хотя бы слово. «у него будто шило в заднице, боже», думал про себя юра, наигранно закатывая глаза каждый раз, когда думал что бесконечный поток слов остановился, но он возобновлялся вновь. они говорили обо всем и ни о чем одновременно, сначала все разговоры были абсолютно пустыми и от этого сильно раздражали юру каждый раз, но потом, то ли он привык уже, то ли ему действительно начал хоть немного нравиться этот слава, он и сам не понимал, михайлов стал раздражать все меньше, а юра уже и не проклинал каждое утро за то, что придется опять его терпеть. он уже подумывал о том, чтобы послать его нахуй, предварительно упомянув про голубина и пожелав ему поскорее вернуться к нему, но прошли выходные, слава как обычно что-то писал ему в вк, несмотря на то, что юра заходил туда всего несколько раз в день и увидев очередное сообщение от михайлова, он ответил почти сразу же и даже разговаривал с ним довольно долго, перестав отвечать односложными сообщениями раз в два часа.
когда в понедельник аня вернулась в школу, славе пришлось сидеть с каким-то додиком из их класса, имя которого он даже не знал, но с юрой они всё равно общались. михеева неслабо удивилась такому дружелюбию друга и сперва не понимала, почему юра вообще разговаривает с кем-то из шайки голубина.
— он что с голубиным расстался?
— да, вроде. всю неделю не разговаривали, даже вместе их не видел ни разу.
— ну он тебе что-нибудь говорил?
— сказал, что он хуйло один раз. больше ничего, даже удивительно, он пиздит столько, что за неделю можно было три книги написать, - аня посмеялась и снова стала листать ленту в инстаграме.
следующие недели слава с глебом всё так же не общался, только иногда они кидались колкими шутками в адрес друг друга, больше ничего. михайлов постоянно порывался позвать юру то в кино, то в кафе, то к себе домой, то просто пошарахаться по улице, но линдеманн никогда не хотел выходить из дома и отказывался. спустя, наверное, сотню попыток он согласился, и они пошли на какой-то низкосортный ужастик в девять вечера. фильм никому не понравился, и оба сошлись на оценке два из десяти, просто за более-менее красивую картинку. перед тем, как заказать такси по домам они пошли гулять по центру города. людей на улице можно было пересчитать по пальцам, и было спокойно. слава постоянно улыбался и был заметно рад тому, что юра наконец-то согласился пойти с ним куда-то. оба чувствовали себя комфортно в компании друг друга, хотя юра никогда бы не подумал, что будет общаться с дружком глеба, а слава не мог представить, что найдет что-то в этом тихом парне с задней парты, постоянно одетым во всё чёрное.
он часто приходил к юре в гости после уроков или же вместо них, они иногда смотрели какие-то фильмы, а иногда просто сидели и разговаривали, точнее, в большинстве говорил, конечно, слава, но юра внимательно слушал и по случаю вставлял несколько слов в монолог михайлова. за тот учебный год они действительно сильно сблизились, юра узнал обо всех подробностях их взаимоотношений с голубиным, а слава узнал о его нестандартной семье и даже успел понравиться мирону яновичу. возможно, тогда юра был более доверчив к людям или же более доверчив именно к славе, с которым он чувствовал себя в безопасности, он решился рассказать ему про своего второго отца. тогда он несколько дней ходил сам не свой, чем вызывал много вопросов и переживаний у михайлова. он будто был в каком-то глубоком забытье где-то далеко от реального мира, говорил даже меньше, чем обычно или же вообще не слышал, что ему говорят. тогда это случилось в первый раз.
за последние две недели слава в первый раз тогда пришел к нему, и после четырех бутылок тёмного пива у юры набралось достаточное количество смелости. смелость смешалась с отчаянием и посттравматическим, и линдеманн всё рассказал своему другу. голос подрагивал ещё с самого начала, но, чем ближе он подходил к главному, тем чаще он срывался и приходилось останавливаться на несколько секунд. юра даже не знал, как сказать об этом, может быть, прямо? «меня изнасиловал отец», да, звучит что надо, конечно. как на зло, слава выжидающе молчал и прожигал взглядом юру, когда сам он максимально пытался не смотреть на него. стыд. прожигающий всю черепную коробку, всепоглощающий стыд не отпускал ни на секунду его сознание. «как же это ненормально и ебнуто», осознание этого било хлыстом по затылку, отдавая жаром по щекам и сбивая дыхание еще больше. ему было страшно, что сейчас ему просто рассмеются в лицо, а завтра об этом будет знать добрая половина школы. да, юра чувствовал, что доверяет славе, но сомнения и страхи закрадывались в его голове и окутывали мысли.
— в общем, мой отец, он, - юра опять запнулся и вновь сделал огромное усилие над собой, чтобы продолжить, — тилль меня… изнасиловал.
слезы наворачивались на глазах с удвоенной силой, и юра отвернулся, пытаясь сосредоточить всё своё внимание на одной точке где-то на паркетном полу, пока слава, наверное, впервые не знал, что сказать.
он придвинулся ближе и положил руку ему на плечо, собираясь с мыслями, пытался выдавить из себя что-нибудь успокаивающее, но понимал, что сказать тут нечего, что бы он ни сказал, это не поможет и не сделает лучше никому. юра сам повернулся к славе лицом и уткнулся ему в шею, прижимая к себе руками. его грудь часто вздымалась вверх-вниз, и кроме шумного дыхания юры в комнате не раздавалось больше никаких звуков.
юре не нужны были никакие слова поддержки от славы, было достаточно того, что он не оттолкнул его от себя, не высмеял и не ушёл. ему было достаточно того, что он просто был рядом.
***
в середине десятого класса они собирались с одноклассниками на квартире михайлова, и юра, конечно же, был приглашен. слава жил не беднее линдеманна, дом в том же районе и почти таких же внушительных размеров, обставленный со вкусом и «по-богатому». собрались не все одноклассники, всякие тихони или задроты ожидаемо не приглашались, да и не согласились бы прийти. слава даже неожиданно пригласил глеба и его друзей, хотя их отношения вроде бы и стали чуть теплее, они всё ещё далеко не тесно общались, а голубин вообще думал, что юра его новый парень.
в ту ночь юра вместе со славой впервые попробовал вещества, он даже толком не знал, что это было, просто какие-то колёса, которые принёс с собой голубин по просьбе славы, юру всё это не особо волновало, потому что уровень его заёбанности от учёбы, упреков отчима и от самого тилля уже превышал допустимый, а слава заверил его, что «всё будет нормально, просто попробуй». он и попробовал. с самого начала ощущения показались ему не совсем нормальными, немного даже пугающими. пол под ногами начал расплываться в разные стороны, так же как и стены в ванной, внутри все сжималось, на лбу ощутимо появлялась испарина, видимо не совсем всё будет нормально, как обещал слава.
михайлов повёл его за собой в свою комнату, и он сразу же упал на большую двуспальную кровать и чувствовал, будто продолжает падать, точнее, лететь куда-то все ниже и ниже, когда слава аккуратно сел рядом.
— че-то мне как-то хуёво, слав, - охрипшим голосом почти прошептал юра.
— да ладно, полежи немного, всё пройдет.
спустя несколько минут юра всё-таки поднялся на полусогнутых локтях и посмотрел на славу своим рассеянным взглядом. в комнате из источников света был только слабо пробивающийся в окно уличный фонарь, поэтому почти ничего не было видно, и как бы он ни пытался, не получалось разглядеть ничего в лице славы.
— ты как?
— вроде лучше, не знаю.
— ты такой красивый сейчас.
— в смысле…?
— у тебя очень красивые глаза, юра, и волосы такие, - слава старательно пытался собрать все слова вместе и построить предложения, но выходило не очень.
— какие волосы, ты о чем вообще? - у обоих речь была заторможена, и понимание слов доходило медленно.
слава лег рядом и медленно приблизился к юре, положил руку ему на грудь, продолжая с легкой улыбкой разглядывать черты лица линдеманна, он наклонился еще ближе к его лицу. юра слабо понимал, что происходит, но оставался неподвижен. их губы сомкнулись вместе в осторожном первом поцелуе, слава отстранился и шумно выдохнул, не открывая глаз, поцеловал снова, уже глубже и с большим напором, он закинул одну ногу на юру и сразу сел на него сверху, сжимая в руках его лицо.
руки михайлова сползли ниже в попытке снять с юры футболку, когда тот его резко остановил.
— стоп, что ты делаешь?
— хочу раздеть тебя, а что такое?
— я не хочу.
— в смысле?
— в прямом. я не хочу ебаться с тобой.
— тогда нахуя ты меня целовал?
— так ты сам начал, я даже понять ничего не успел.
— что тут непонятного то блять может быть? че, ты ебешься со своим батей, а со мной не можешь?
последние слова грубым плевком прямо в душу долетели до сознания юры, ему захотелось прямо сейчас уйти подальше от этого ебаного славы и его ебаного гейства.
— если ты думал, что я буду тебе заменой твоего сраного голубина, то ты ошибался, уебок. отъебись нахуй от меня раз и навсегда. и только подумай, сука, приблизиться ко мне больше, чем на три метра.
он с силой откинул от себя тело михайлова, с размахом открыл дверь и вылетел из комнаты. его всё ещё не хило шатало из стороны в сторону, но ему было плевать, главное уйти из этого дома, подальше от славы, подальше от его ужасных слов, предавших доверие юры за одно только мгновение.
***
память ложилась верёвкой на шее при каждой мысли о славе, каждый раз, когда он вспоминал его слова, которые отпечатались и засели надолго в его голове, каждый раз, когда он его видел где-либо. несколько месяцев до того, как он сменил школу были просто отвратительными, каждый день видеть его лицо, слышать, как он разговаривает с кем-то было невыносимо. он пытался много раз поговорить с юрой и помириться, но после кучи назойливых сообщений в соцсетях юра его заблокировал, а в жизни постоянно проходил мимо и не слушал ничего, что тот пытается ему сказать.
артём казался ему другим, он не был так разговорчив, как слава, не был таким же чересчур навязчивым и приставучим. юру каждый раз умиляло то, как он смущался, смотря на него и пытался что-то сказать, но выходило что-то невнятное. он не приставал к нему с расспросами о его жизни или его поступках, даже про фотографии на стене стеснялся спросить. артём начинал ему нравиться уже серьёзно, а не просто для поцелуев в клубе после дорожки, и юра понимал это. ему самому хотелось писать ему что-то или даже позвать куда-нибудь. хотелось просто быть с ним. с ним он отвлекался от вечной тревоги из-за экзаменов, отца и наказаний за очередной проступок. с ним рядом было спокойно, будто время шло медленнее, а мысли не путались между собой, создавая огромный клубок из страхов и комплексов. и юра держался за это чувство и не хотел потерять его.
уже почти два месяца они общались практически каждый день то в интернете, то встречались где-то, хотя чаще у юры дома. у артема он ещё ни разу не был, но хотел посмотреть на его комнату, познакомиться с его родителями, да и просто посмотреть наконец, где он живет.
утром юра проснулся с мыслью, что не хочет сегодня идти на учёбу, предметы сегодня были, в принципе, не особо важными, так что можно было и остаться дома. он перевернулся на кровати и взял телефон, чтобы написать артёму.
шатохин уже собирался скоро выходить из дома, доедал свой завтрак и настраивался на новый учебный день, когда телефон в кармане джинсов завибрировал от сообщения юры.
— кто тебе там пишет так рано? - поинтересовался отец.
— да так, егор спросил просто вышел я уже или нет, - артём не подавал виду и, конечно, не собирался говорить родителям, что сейчас он пойдет не на урок истории, а домой к юре.
ехать в восемь утра в тесной маршрутке за город было таким себе удовольствием, но у артёма всё равно было хорошее настроение, несмотря на будто специально пихающихся женщин за спиной и бордовые пробки по картам, ведь он ехал к юре.
артёму нравилось приходить к нему домой и сидеть там до вечера, или пока один из его отцов не вернется с работы. хотя, когда первым возвращался мирон, тёма мог остаться ещё на какое-то время, возможно даже поужинать с ними, но если это оказывался тилль, шатохин сразу же уезжал, так как юра всегда его выгонял под предлогом того, что тилль не любит гостей. на самом деле юра очень переживал каждый раз и боялся представить, что может произойти, если тилль что-либо заподозрит или увидит. хотя он, конечно, не мог никак быть гомофобом, но чувство собственника у немца было развито до наивысшего уровня. думается очевидно, насколько это ненормально — ревновать собственного сына.
шатохин выходит на нужной остановке и достаёт телефон, чтобы написать юре.
«подожди еще минут десять, батя сейчас уедет уже»
он пока заходит в мак через дорогу и покупает себе кофе не самого лучшего качества, но зато дёшево и с сигаретой сойдет. медленно начинает идти уже к дому и по пути видит проезжающую по дороге мимо знакомую черную bmw, которую он уже видел во дворе юриного дома. артём резко отворачивается и надеется на то, что тилль его не узнает или же просто не заметит. когда машина просто проезжает мимо и не останавливается ни возле него, ни дальше, спокойно продолжает идти, приближаясь к дому.
— я тилля встретил, когда он уезжал.
— в смысле, он тебя заметил?
— нет, кажется. просто проехал мимо. а че он тебя не подвозит сегодня?
— да я сказал, что у меня нога болит, а первая физра, так что пойду ко второму.
артём разувается в прихожей, снимает с себя куртку и сразу идет на второй этаж за юрой.
— тебя родители не запалят, что прогулял? - юра садится на кровать и проверяет уведомления в телефоне.
— не, классуха не проверяет, кто ходит и не звонит никогда им, и я попросил егора сказать, что я заболел.
— а, заебись.
артём достаёт из рюкзака бутылку спрайта, делает несколько жадных глотков и протягивает юре. следит за его содрагающим кадыком и отворачивается, будучи пойманным сощуренным взглядом линдеманна.
— не пялься на меня так открыто, - юра улыбается и отбрасывает бутылку на край кровати. — заводит сильно.
шатохин давится воздухом и потерянно тянется за пультом, включая ютуб, ощущая себя почти как в собственном доме, находит подборку старых треков русского инди-попа и падает на матрас. юра ложится рядом с ним, руку под голову засовывая, и затягивается одноразкой с дыней. артём поворачивается к нему и немо спрашивает разрешения тоже попробовать, на что линдеманн ухмыляется и цыганочкой подает дым в его раскрытые губы. шатохин ощущает его прохладное мимолетное прикосновение к себе и вдыхает химозный воздух. потом уже артём пытается повторить цыганский поцелуй, но выходит плохо — дым разлетается по лицу юры, а тот хихикает себе под нос и отбирает одноразку под смущенные возгласы.
— ты делаешь это неправильно, - линдеманн в потолок глядит. — надо в себе задержать и медленно выдохнуть в губы. давай, попробуй ещё раз.
шатохин вбирает в себя побольше вкусового пара и приближается к юре, кладя руку на его линию челюсти, и скользит по кромке губ, передавая дым. юра вдыхает его и облизывается, ожидая чего-то. артём запускает другую руку в его лоснящиеся кудряшки, накручивая их на пальцы и смотрит секунд пять на парня, а потом целует, ощущая ответ сразу же, словно именно этого ждал юра. артём осторожно скользнул рукой по груди и впалому животу парня, продолжая углублять поцелуй. он закрыл глаза, не скрываясь, наслаждаясь моментом, когда губы парня приоткрылись, пропуская его язык. поцелуй был таким медленным и горячим от будоражащего ощущения настоящей отдачи и ярких долгих чувств, что артём непроизвольно отстранился от него и посмотрел сверху-вниз. юра на кровати улыбался и приоткрыл глаза, чтобы столкнуться с влюблённым взглядом шатохина, его ресницы подрагивали от слишком быстрого моргания, а губы дрожали от предвкушения чего-то большего. парни так и замерли, вглядываясь в друг друга. юра приподнялся, коснулся рукой горячей груди артёма, проводя пальцами по соскам под футболкой, отчего тот дернулся и закусил губу. шатохин сжал сильнее бедрами юру, снимая мешающую ткань с себя и потянулся за поцелуем, впечатываясь силой и возбуждением в линдеманна, притягивая за волосы ещё ближе. и юре было так хорошо по-настоящему быть с артёмом, чувствовать его тепло, касаться его, целовать его, двигаться с ним в унисон и знать, что он желает того же.
самое лучшее в том, в овладении внимания артёма шатохина — это то, что он отдает его целиком и полностью, если он сосредотачивается на чем-то, то это становится почти одержимостью, одной огромной навязчивой идеей. нехватка опыта в отношениях или какое-то особое воспитания в детстве в этом виноваты, линдеманн так и не узнал; но полностью преданный и погружённый в неожиданно-вспыхнувшую любовь, артём побуждает любить его до конца.
юра проскользнул ладонью под кромку брюк, его пальцы осторожно прошлись по раскаленной коже прямо под резинкой белья артёма, выбивая из того случайный стон. юра высвободил ремень его брюк и скинул с себя огромную, висящую мешком, чёрную рубашку. руки медленно поглаживали артёма по спине и, казалось, только провоцировали, они целовались и целовались — усталость, которую они оба ощущали раньше, испарилась, уступая место ощущению момента. их объятия были полны огня, энергии, жизни — все это было чем-то большим, чем просто близость в те разы под алкоголем. юре хотелось его целиком.
руки шатохина потянулись к ремню юры и постепенно стянули брюки с него, и парень почувствовал, как пальцы артёма рисуют маленькие круги на его коже, губы целуют тазобедренные косточки и внутреннюю сторону бедер. сердце юры билось в такт с сердцем артёма — быстро, отчаянно. а поцелуи тем временем становились все более горячими, мокрыми…
— что за? - юра, распаленный и возбужденный, приподнимается на локтях и ощущает, как язык шатохина прошелся по длине члена прямо через ткань белья. — ты…?
— что? я делаю тебе неприятно? - артём снова целует и кусает торс парня под собой. — мне не продолжать?
шатохина словно подменили и он с рьяным удовольствием творил то, о чём юра даже не представлял в своих влажных мечтах. прежде чем линдеманн хотел ответить, а вместо этого только и мог пробубнеть нечто похожее на «мне очень приятно, тём», зубы артёма дернули резинку боксеров вниз, и губы обхватили его головку, заключая член юры в плотное горячее кольцо. линдеманн почувствовал, как в паху сладко сократились мышцы, и член просяще дернулся. артём лизнул языком вдоль всей его эрекции, прежде чем попробовать взять в рот поглубже. на фоне играла группа «мы», а артём теперь полностью брал в рот, касаясь носом жестких волос на лобке. юра не понимал своих ощущений и того, где артём научился так прекрасно сосать, но громкие вздохи и резкие стоны сами вырывались. юра неожиданно почувствовал такой прилив любви к нему от артёма, что захлебнулся влажным «тёма, тёмочка, боже», хватался за простынь и волосы парня, пытаясь сильно не сжимать ноги. артём поднимает свои слезящиеся голубые глаза, смахивает слезы и продолжает скользить языком, расслабляя глотку и правой рукой переплетая их пальцы. юра ощущал, что сладкая нега начинает накатывать с удвоенной силой и прошептал, почти не соображая:
— тём, пожалуйста, иди ко мне.
артём отстраняется, мягко выпуская член, оставляя на губах предэякулят, и непонимающе остается стоять на коленях с рукой в спущенных штанах. юра подхватывает его за ягодицы, притягивая к себе и скользит по шее, целуя за ухом, оставляя засос. шатохин закусывает губу и откидывает голову, позволяя выцеловывать себя. юра просовывает руку к влажному члену артёма, обхватывая свой и его, продолжая надрачивать и губами любить шею парня. артём восхитительно-смущенно подрагивал, перебирая мягкие волосы юры, трясся и подкидывая бедра в преоргазменной судороге. линдеманн не может совладать с собой и дышит-дышит-дышит в ключицы артёма, движется взглядом по его плечам, напряжённым мышцам живота и членам, быстро скользящим в его руке. линдеманн чувствует судорогу, сковывающую его бедра и предупреждающе стонет:
— я сейчас…
— т-тоже… - шатохин поджимается, царапает плечи парня и в ухо что-то шепчет, содрогаясь и кончая на юру.
линдеманн закидывает голову назад и пытается отдышаться, когда слышит звук уведомления и видит сообщение тилля: «я заеду за тобой после занятий».
«блять», - проносится в голове и он резко отстраняется от артёма, натягивает штаны и начинает собираться.
— надо ехать к школе, за мной тилль заехать должен, - юра пытается найти в куче вещей рубашку, в которой он был утром и собирался якобы ехать на учебу.
— блять, через сколько у тебя уроки заканчиваются?
— через сорок минут, поедем на такси.
— а, я с тобой что ли?
— ну да, а куда тебе ещё деться.
— ну ладно.
юра буквально вылетает из комнаты, на ходу натягивая на себя рубашку и вызывая такси в приложении.
слава богу на дорогах не было пробок и они доехали быстро, оставалось еще пятнадцать минут до конца урока, и тилль еще не должен был приехать. они решили пойти пока на курилку чуть дальше от здания гимназии, которую не было видно из окон. юра закуривает чапман с малиной и немного расслабляется с каждой затяжкой с ментолом, слегка бьющим по горлу. артём просто стоит рядом и смотрит на него, поправляя кудряшки, падающие на глаза линдеманну. юра слегка улыбается от этого жеста, подходит ближе и коротко целует шатохина, пока из тонированных окон проезжающего к гимназии автомобиля на них устремляется уже полный агрессии взгляд линдеманна-старшего.
— ладно, я пошел уже, - юра зажевывает жвачку с лесными ягодами и обнимает артёма на прощание.
— давай, пока, - артём обнимает его в ответ и уходит.
обойдя гимназию с другой стороны, юра выходит на стоянку и находит глазами машину отца, направляется к ней. через лобовое стекло он уже замечает злобный укор тилля и с осторожностью садится на переднее сиденье.
— я не говорю уже о том, что ты мне врешь, о том, что ты опять куришь, хотя говорил, что бросил, но объясни мне, was zum teufel* у тебя происходит с этим пацаном? - нарастающий тон голоса уже не сулил ничего хорошего от этого разговора.
— с каким? - юра изобразил непонимание и сильнее вжался в сиденье, от страха стараясь не смотреть на отца.
— не надо мне врать! я вас видел только что. - хоть все окна и были закрыты, этот крик был слышен, наверное, всей парковке.
юра не знал, что сказать и как оправдаться, ведь оправданий никаких уже не придумать, и он постарался смириться с тем, что будет дальше. мужчина резко развернулся к сыну и сжал его волосы в кулак, притягивая к себе.
— что с тобой происходит? ты решил окончательно насрать на учебу и возиться с каким-то обкурышем?! что у тебя в голове? какого черта ты решил, что можешь без конца врать мне в лицо? - лицо юры исказилось от боли почти что вырывающихся сильно сжатых волос.
тилль сел назад прямо, развернувшись к рулю, отпустил юру и дышал глубоко, пытаясь как-то заглушить ярость внутри.
— мы ещё договорим дома, понял? - юра держался за болевшую голову, кивнул и смог выдавить из себя только тихое “угу”.
мотор загремел и машина быстро двинулась с места, резко поворачивая к выезду со школьной парковки. в салоне было тихо, никакая музыка не играла, оба молчали, но в этой тишине слишком сильно чувствовалось это пугающее напряжение, исходящее от отца. юра пусто смотрел в окно на быстро пролетающие назад улицы, которые смазывались и смешивались в одно на высокой скорости. пытаясь успокоить нервы, он кусал губы и внутреннюю сторону щек до крови, ощущая металлический привкус на языке. они ехали слишком быстро, и только на середине пути он заметил, что всё это время был не пристегнут. щелкнув ремнем безопасности, юра исподлобья посмотрел на отца: губы были сильно сжаты, руки крепко вцепились в руль, глаза почти не моргали, только смотрели в одну точку прямо на дорогу.
постепенно всё же приходя в себя, юра более осознанно вгляделся в дорогу перед собой и понял, что они едут не домой. спросить что-либо у отца сейчас равнялось самостоятельно нарваться на ещё один выплеск агрессии, так что он просто молчал и не разрывал протянувшееся между ними молчание. машина остановилась у офиса тилля, и он вышел из машины, громко хлопнув дверью, быстрыми шагами направился к месту работы. юра остался один запертый в автомобиле и не знал куда себя деть. паника понемногу отпускала из своих колючий лап, дыхание приходило в норму. боль на затылке уже вовсе не ощущалась, всё заполонил собой чистый страх. отца не было минут десять, двадцать, полчаса, юра просто сидел один и практически не двигался с места, наблюдая за прохожими через лобовое стекло, когда никто из них не обращал на него никакого внимания. в момент, когда взгляд юры сосредоточился на каком-то мужчине, который очень экспрессивно разговаривал по телефону и, кажется, ругался с кем-то, тилль резко появился в поле зрения, проходя мимо этого мужчины и отталкивая его с дороги, когда ему вслед обратилось негодующее выражение лица. отец так же молча сел на водительское сиденье, и двигатель вновь завелся.
чёрная bmw резко останавливается на пожелтевшем от опавшей листвы дворе, отчего юра непроизвольно дёргается, переводя опущенный взгляд на отца, который уже будто успокоился, и только злые чёрные глаза показывали, что эта мысль обманчива. тилль вытаскивает ключ зажигания и выходит на улицу, оглушая хлопком двери. юра ощущает, как его прерывистое влажное дыхание на окнах оставляет запотевшие подтёки. он остаётся сидеть, не способный выйти из авто — только ремень безопасности отстёгивает, чтобы больше воздуха в сжатые лёгкие поступало. пассажирская дверь открывается, и юру вытаскивает за плечо сильная рука мужчины, буквально вываливая его из машины. тилль тащит его за собой, агрессивно затаскивая внутрь дома. парень едва успевает сбросить кеды, после чего оказывается отброшенным на пол жёстким ударом по лицу, а потом снова чувствует, как ладонь отца сжимается на его макушке, оттягивая за волосы голову назад, поднимая на колени.
— почему ты такой, юр, почему? - тилль кудри натягивает на кулак, заставляя подростка скривиться от нарастающей боли. — не понимаешь слов, нарушаешь запреты и позоришь меня! постоянно ведёшь себя, как гадкий мальчишка, связываясь не с теми! тебе не хватает чего-то? может я не даю тебе денег или ты плохо живешь, а? - юре становится плохо от такого отца. — врёшь мне, а потом сосешься с каким-то отбросом возле гимназии!
уже очень давно тилль не проявлял настолько сильную злость к нему, отчего юра почувствовал себя полным идиотом, раз решил поцеловать артёма на глазах у всех. отец не мог их спалить, если бы линдеманн был чуть осторожней, чуть осмотрительней, но влюблённость вскружила ему и без того больную голову, отключая чувство собственной безопасности. и безопасности артёма тоже, ведь тилль не оставит это просто так, он найдёт способ унизить и шатохина тоже. юра возненавидел себя, потому что всё, что сейчас говорит ему отец — правда. уничижительные мысли, связанные со слишком опрометчивым поступком-поцелуем шатохина, начали пожирать юру, когда он решил вовсе забить на тилля и его ненормально-больную способность узнавать все, что касается его жизни.
— ты зря подпустил к себе этого артёма, - тилль наваливается на кухонный гарнитур, потянув за собой сына. — ты мой. только м о й мальчик.
он бьет юру по щеке ещё раз, зарядив с удвоенной силой и агрессией, отчего парень вывалился из захвата и упал на локоть, царапая кожу. он с обидой касается ледяной рукой жгучей щеки, пока тилль над ним расстегнул ширинку и спустил брюки, высвобождая вставший член. отец поднял его за волосы и вновь обхватил ладонью макушку. блестящая, мокрая головка мазнула по припухшим от удара красным губам. юра с покорностью сглатывает слюну и широко открывает рот, послушно пропуская его плоть в себя. толстый член нетерпеливо ткнулся в узкое горло. юра знает как отцу нравится — видеть его лицо; знает как быстрее закончить этот стыд. он пытается хоть немного проявить контроль, соскальзывая с члена и лижет головку лишь немного, проводя языком по уретре, задевая зубами крайнюю плоть. но жёсткая рука отца насильно давит на сухожилия шеи. тилль рычит и откидывает голову, отчего смолянистые волосы расползаются по стене словно змеи.
юра не успевает вдохнуть воздух, потому что его слишком сильно ебут в глотку, и в голове почему-то стреляет лицо артёма. о, если тот узнает о таких отношениях линдеманнов, то вся чертова гимназия тоже. артём не пиздит много, нет. просто не говорить об этом нереально. тилль под ним скалится и стонет. юра смотрит снизу вверх на отца, на его темные глаза под трепещущими ресницами, на тонкие губы, изломанные брови и судорожно вздымающуюся широкую грудь.
— scheiße!** - отец всегда переходит на немецкий, родной язык, когда трахается. все равно с кем: мироном или сыном.
тилль переводит возбужденный дикий взгляд на юру и от этого завораживающего вида, от сладкой и столь желанной покорности, мужчина забылся, и не сдержавшись, задвинул глубже, дергая бедрами, начиная вколачиваться резко и сильно. ладонью он накрыл горло юры, ощущая, как под тонкой кожей и хрящами двигается собственный член. другой рукой волос касается. юра мучительно стонал и хрипел. мягкие, нежные стенки его гортани вибрировали и судорожно сжимались, даря тиллю целую гамму невероятно острых ощущений. он толкался всё более грубо, понимая, что долго уже не продержится. юра смаргивал слёзы и пытался отстраняться, но отец не позволял, удерживая его и толкаясь бедрами внутрь. тилль сжимается, дергается в последний раз и кончает. тихое «юра» на губах, почему-то робкое поглаживание на горящей скуле ощущается слишком ярко. парень проглатывает и тянется вверх, размять поясницу и прикоснуться лбом к плечу отца. он хочет нормального папу, который будет заботиться о нем, поддерживать и уважать, а не вытирать им все поверхности в доме и срывать злость.
во всем доме свет горел только на кухне на первом этаже, и это привлекло внимание артёма, который решил сделать сюрприз юре и прийти вечером к нему тайком на ночёвку. ухватившись за карниз у окна, шатохин подтянулся вверх и застыл на месте, не имея возможности пошевелиться от увиденного. отец юры стоял со спущенными штанами и прижимал сына к себе за затылок, нежно целуя его в голову, пока между ними виднелся огромный член старшего. оба совершенно не замечали шатохина, пялющегося на них через стекло, артём спрыгнул вниз на снег и жестко приземлился на свою пятую точку, чувствуя, как мысли путаются и откуда-то из центра груди начинает расплываться колющая тревога осознания всего масштаба ситуации. много вопросов появлялось в голове, и они обгоняли друг друга, не давая артёму возможности сосредоточиться ни на одном. в уши будто проник оглушающий звон, и осталось только неимоверное желание поскорее убежать. убежать, будто он не видел сейчас ничего особенного, будто ничего не понял, будто ничего не изменилось, будто всё в его жизни осталось таким же, как и ровно час назад. но пока ноги несли его непонятно в каком направлении всё дальше и дальше от дома линдеманнов, осознание необратимости последствий от увиденного захлестывало его вместе с сильнейшим ощущением себя обманутым и брошенным.
*— какого хуя
** — дерьмо