* * *
Мгла ночи такая долгая и страшная. Такая таинственная и пугающая, что мурашки бегут от одного только шороха сзади. Одиночество хватает тебя своими грязными костлявыми руками, приковывая цепью за шею и ведя за собой. Страшно, холодно, больно. Ты один на один в битве с ней, словно это что-то решает. Она сильнее. Но за каждой тёмной ночью обязательно идёт яркий утренний рассвет, пачкая темноту светлыми красками. Так бывает всегда. Наша жизнь – это цикл. Всё заканчивается, и даже тьма, становится светом. В глазах плывёт, а ноющая боль во всём теле только сейчас ощущается с неимоверной силой. Арсений видит яркую лампу на потолке, которая сильно режет глаза. Рука затекла, так что он пытается ей пошевелить, но чувствует, что в вене острая игла, которая ведёт к капельнице. Сон. Таблетки. Серёжа. Больница. В голову бьют сотни воспоминаний и она, кажется, сейчас опухнет, а горло так свело из-за жажды, что даже кашлять не получается. Справа слышится шорох, а после стук ботинок об пол. Попов переводит взгляд насколько может, не поворачивая головы, и видит такой знакомый хвостик, что губы растягиваются в дебильной кривой улыбке. Серёжа стоит лицом к окну, даже не замечая, что друг уже давно очнулся. Его сердце всё ещё сжимается от того, что сделал Арсений, и он винит себя в том, что не был рядом. Не заметил. Не уследил. Подвёл. От кровати доносится шорох и мужчина поворачивается в сторону Попова. Тот моргает глазами и лыбится, отчего хочется зарядить ему в лицо. Собрав всё самообладание, которое у него только есть в один большой комок, Матвиенко подходит к другу, скрещивая руки на груди. Тот бледный, губы безжизненные, а мраморная кожа стала как побелка. И всё же, он выглядит гораздо лучше, нежели прошлым вечером. – Сер... Кх... – пытается сказать хоть что-то Арсений, но горло сжимается, отчего тот смотрит растерянно на Серёжу, в надежде, что его поймут. Так и происходит, потому что спустя пару махинаций в руках Попова оказывается стакан с такой спасительной жидкостью. – Серёж, я... – Заткнись, – резко перебивает Матвиенко, выхватывая из рук другого пустую кружку. – Я очень злюсь на тебя, Арс. Мало того, что ты не подумал в первую очередь о себе, так ты даже не задумался, что было бы со мной. Каково тебе, после того, как Алёна умерла? – та самая фраза, которая убивает тебя вновь. Арсений жадно глотает воздух, в глазах выступают слёзы, но он не отводит взгляд, потому что заслужил каждое услышанное слово. – Какого, м? Хуёво, Арс. Так почему же ты обо мне не подумал? Какого было бы мне, а? Думаешь, всё равно? Думаешь, мне плевать? Так вот, знай, мне не плевать и никогда не было. Ты эгоист, Попов. Иногда нужно подумать не только о своих проблемах, но и о последствиях для других. Понимаю, жизнь у каждого своя, каждый сам за себя и прочее, но наши – связаны. Помни об этом, пожалуйста. Слёзы скатываются из глаз. Он не должен сейчас проливать ни одну из них, потому что заслужил хранить всю эту боль в себе, но они продолжают стекать с новой силой, и Арсений трёт глаза рукой. – Прости меня, Серёж. Знаю, не сможешь сейчас, но мне очень стыдно. Просто без него я не смогу уже совсем точно. Никогда больше. Жаль только, что ты в это не веришь, – тихо проговаривает Попов. – Я зайду позже. Врач сказал, тебе нужно поесть и больше спать. Если завтра всё будет хорошо, то тебя выпишут, – а после открывает дверь и выходит в коридор, не оборачиваясь. И Арсений вновь и вновь погружается в воспоминания о том, что увидел в последнем сне. Спрыгнуть с окна уже не кажется страшным. Жаль только, что второй этаж и он не может подвести своего друга. Больше нет.* * *
Дима уже давно вышел из палаты, отправившись в номер отеля, где до аварии жил Антон. Там остались его вещи, да и перекантоваться другу где-то нужно. В голове прокручивает как пластинку то, что сказал Позов. Так не может быть. Это же слишком больно. Пальцы холодеют, тело передёргивает, а слёзы скапливаются в уголках глаз. « – Ты всё это выдумал. Арсений это только сон. Его точно не существует. – Но вдруг он... – Пора взрослеть, Антон. Хватит уже, – перебивает друг и смотрит холодным взглядом. » Мокрые и солёные щеки ещё больше нервируют, но отрезвляют, отчего Шастун выныривает из воспоминаний. "Я не верю ему", – думает парень. В свои двадцать пять он хоть и сошёл с ума, но не настолько. Возможно, Арсений правда ему снится, но почему-то есть уверенность того, что он существует. "Он не мог мне только присниться. Я точно видел его где-то. На такое у меня бы фантазии не хватило". Ручка двери слегка нажимается, а после на пороге появляется Евгений Чебатков, тот самый врач, с необычной внешностью. – Ну как Вы, Антон Андреевич? – Можно на "ты"? – Да без проблем. Расскажи, что тебя беспокоит? Спустя полчаса анализа болячек Шастуна и допрос о его самочувствие, Евгений пожелал хорошего дня и смылся за своим кофе, который пьёт каждую минуту напротив палаты. Скоро к Антону подселят соседа, так что пялиться в потолок или спать постоянно уже не придётся. Ну а пока, он порисует в своей пустой палате дрожащими руками такие знакомые и родные глаза.* * *
Слёзы. Такие горькие, солёные или сладкие. Слёзы при родном человеке или наедине с самим собой. Разрывающие душу или приносящие трепещущее счастье. Каждая крупица помогает освободить всё то, что хранится внутри. Наше тело не вечно, а мир внутри может сжечься уже навсегда. Мы можем плакать в объятиях мамы, которая обязательно погладит по мягким волосам, напевая тихую мелодию ангельским голосом. Можем громко рыдать, задыхаясь в объятиях того, кто дышит тем воздухом, что ты выдыхаешь, слушает твой голос, как самую любимую песню, а мягкие губы складываются с другими, как пазл. А ещё мы можем давиться слезами, но в одиночестве. Такое страшное слово... Оно таит в себе столько боли и черноты, сколько не хранят в себе воды океанов даже все вместе взятые. Когда тело сжимает, трясёт, холодит, а ты пытаешься сорвать голос или, наоборот, даже не всхлипывать, заперевшись в ванной. Когда надавливаешь на руки или бёдра тонким лезвием из точилки маленькой сестры, ибо остальные острые предметы слишком долго искать. Когда стоишь под кипятком, кожа красная и будто скоро слезет, а тело так разварилось, что темнеет в глазах, кружится голова и ты задыхаешься в закрытом помещении. Когда ты отрываешь корочки с губ до капель крови, после чего остаются синие раны, или когда кусаешь свои щёки изнутри, пока снаружи их прожигают горячие слёзы. Мы плачем по-разному. Кто-то громко, чтобы слышал весь мир, кто-то так тихо, что никто и не заметит. Кто-то улыбается так ярко, но потом умирает у себя в комнате, с наушниками в ушах. А кто-то не плачет вообще, потому что нет сил даже на это. А Арсений тихо плачет в подушку, стараясь себя задушить. Он так устал от того, что ронять слёзы приходится одному. Ему хочется зарыться в чьи-то тёплые руки, которые укроют от всех бед. Чтобы было всё равно на то, что там, пока он будет плавиться в родных руках, как льдинка в тёплых ладонях. Он не хочет больше быть один. Он хочет, чтобы зелёное болото зятянуло на дно, потому что знает – обязательно выживет. Странно только, что у Арсения фисташковое мороженое теперь самое любимое.* * *
Дима приветливо улыбается девушке на ресепшене, а после объясняет всю ситуацию. Ему выдают новый ключ и мужчина отправляется к лифту. Катя позвонила раз пять, но говорить при эмоциональной встряске не было сил. Поэтому смс «Он жив, но спит. После того, как что-то узнаю, напишу. Прости, я пока не готов говорить» было уже давно доставлено девушке, после чего та, всё поняв, отправила лишь «Люблю тебя. Набери потом, мы волнуемся». Но если она всё понимает и более стрессоустойчива, то Паша набрал уже 15 раз, и написал более 30 смс, из-за чего телефон перегрелся, а батарейка почти села. Уже на второй гудок слышится шорох и тихое: – Да? Алло. – Паш, это Позов. – Что с ним, – единственное, что спрашивает голос на той стороне провода. Он сломлен. Во всех смыслах. – Очнулся, я с ним говорил. Состояние не очень, но всё будет хорошо. Сначала будет путать всё подряд, но должно вылечиться без осложнений, – чётко, словно стихотворение, проговаривает Дима, зная, что сейчас лучше сказать всё, что он узнал. Рваный выдох и всё те же шорохи, видимо Воля лёг на кровать. – Ляся в истерике. Я дал ей немного снотворного, и она сейчас спит, – говорит он и потирает переносицу. Он взял себе отгул, поэтому спешить никуда не нужно. Хоть когда-то он проведёт целый день дома с семьёй. "А ведь Антон всегда говорил, чтобы я отдыхал. Что ж, Шаст, у тебя вышло. Только лучше не предпринимай таких жёстких мер, пожалуйста“, хмыкает про себя Павел и возвращается из мира воспоминаний в реальность. – Что насчёт водителя? – Он признаёт вину и готов отдать денежную компенсацию. Единственное, просит без суда. Сумма любая. – Это уже будет Антошка решать, – усмехается Паша, теребя обручальное кольцо. – Думаю, он попросит только деньги на лечение. Это же Шаст и его доброе сердце, – говорит Дима, заливаясь хохотом вместе со старым другом. – Только он может в такое вляпаться. Командировка блин... Как я его вообще отпустил, ну! Он на кресле то в офисе чуть не убился, а тут вообще целый город, – напряжение спало и дышать стало гораздо легче. – Крутился он значит на стуле и долбоёбил. А я ж знаю эту скотину! Резко открываю дверь, а он прокручивается ещё раз и кресло заваливается. Грохот был такой, что потолок посыпался!! – Блять, я представляю это! – заливается смехом Позов, вспоминая с теплотой такого солнечного парня.* * *
Антону страшно. Это не просто то чувство, когда у тебя тремор рук и потные ладони, а сердце стучит чуть быстрее обычного. Это именно то, когда ты боишься сделать даже вдох. Животный страх. Будто ты жертва в дикой природе и за тобой бежит стая гепардов, которые клацают зубами у твоих ног. Арсений – сон. Его нет и никогда не было. Это просто игры разума, где всё, как в сказке. Всё то, что было рядом с ним – правильно. Всё то, что было с ним – абсолютно нужно. Первый концерт, мягкий и чувственный поцелуй около дома, рисунок при свете луны и дыхание к дыханию, пока с неба градом сыпятся капли. Так должно быть. А вот без него уже никак. Мир без голубых глаз больше не существует. Мир без чёрных, как нефть, волос не имеет смысла. Мир без откусанного кончика носа, родинок, пушистых ресниц и мягких губ – не мир больше. Лучше утонуть в тёмном океане, лишь бы чувствовать его каждой клеточкой тела даже внутри. Спрыгнуть со скалы и разбиться о воду, потому что без него нет смысла. Теперь уже точно. Любовь – ловушка. Капкан, в который ты добровольно или не очень попадаешь. Только вот ты один в пустыне и выбраться из него нереально. Любовь – привязанность. Каждая клеточка, ткань, атом слиплись в единое целое. Разорвать это можно только отодрав от себя вместе с кожей. Любовь – гибель. Болезнь. Когда ты дышишь, но не воздухом, а человеком, не замечая этого, а он резко уходит из твоей жизни, отчего сделать вдох в полную грудь не получится больше никогда. Будто в космосе без шлема. Тело превращается в льдинку, а сердце превращается в звёздную пыль, рассеиваясь по всей вселенной. Если выбрал то, что окрыляет будь готов к тому, что вверх вам лететь придётся по одному крылу на каждого, а тонуть в болоте с привязанным камнем только за руки и одними лёгкими на двоих. Пока их сердца бьются, они всё ещё выбирают друг друга.* * *
Серёжа должен был уже подъехать. Он обещал помочь перенести вещи в другую палату, потому что эта более удобна для проблемных пациентов, а Арсению осталось укрепить своё здоровье и можно снова в бой. Матвиенко обещал вытащить друга на улицу и наставлял позвонить Оксане. Желания не было, потому что объяснить ничего не получится. Он оплошал. Так глупо. Удивительно, что любовь делает с людьми. Это чувство испытывают только безумцы или мазохисты. Интересно, куда Попов больше подходит? – Ало, Окс? – Арсений..? Господи... Лёш, это Арс! – тот поморщился от слишком громких возгласов из трубки и желание поскорее насладиться пустотой выросло мгновенно. Её стало так много, что даже уже не хватает. – Да, это я, привет. – Боже... Привет! Ты так меня напугал! Какой же ты идиот, Арс!! – от всхлипов в трубке желудок скручивает, а позвонки ломает. Ему противно от себя. Но ему так нужно к Антону... Тяжело вздохнув, Попов решил успокоить сначала себя. Глубокий вдох и выдох приводят в чувства, а Оксана, слыша эту махинацию, делает тоже самое – Как ты? – так жалобно, будто косточки собственного тела встали поперёк горла и царапают его от каждой буквы. – В порядке. Сейчас должны перевести в другую палату, а завтра на выписку, скорее всего, – хмыкает Арсений, будто ничего такого не случилось. – Можно спросить? Зачем, а? – Я не могу ответить на это Окси. Прости меня, пожалуйста. Вы все... простите, – грустная улыбка на лице, а глаза становятся мокрыми. Арсений теребит край пледа и слышит, что Фролова пытается что-то спросить, но дверь открывается и на пороге стоит рыжеволосый мужчина с бородой, яркими голубыми глазами, которые даже светятся и белым халатом. – Добрый день, Арсений Сергеевич. Вы уже всё собрали? – Фролова, я тебе перезвоню. Целую, не волнуйся за меня, – тараторит Попов и сбрасывает трубку, внимательно смотря на врача. – Добрый. Да я готов. В какую палату нужно идти? – Вас хотели отправить в 105, к Антону Андреевичу, – от имени в сердце Арсения случается острая боль, ноги подкашиваются и кровь застыла в венах. Самое родное имя на свете, – но семья другого пациента заплатила за ту койку, так что вы будете в 117, на втором этаже. Захватите вещи, я Вас провожу. – Простите, а Вы... – Евгений Андреевич Чебатков, Ваш лечащий врач. – Евгений Андреевич, а меня точно смогут завтра выписать? И не заберут ли в... психушку? – Если состояние не ухудшится, хотя это маловероятно, то, конечно. В психологическую больницу Вас пока забирать не будут, да и дело мы замяли, – перейдя на тихий тон, говорит врач, стуча по кафелю ботинками, – но стоит понимать, что психотерапевта Вам не избежать, а если такое ещё раз произойдёт.. сами понимаете. Длинный коридор всё не заканчивался, а это только первый этаж. Нужно было взять что-то, подписать где-то, дойти до куда-то и спустя миллион выполненых задач они направляются к палате. Глаза выхватывают цифры на дверях: "101.. 102... 103.." – Арсений, секунду. Мне нужен кофе, – просит врач и подходит к автомату. Попов поворачивает голову в сторону комнат и видит ту самую 105-ую палату, куда он должен был поселиться. Словно зачарованный, он подходит к ней и касается железной ручки. Та бьёт током, а левое запастье начинает колоть. Бросает то в пот, то в жар, а воротник футболки всё сильнее стягивает горло. Мужчина слышит шорох за дверью и медленно нажимает на ручку... – Арсений Сергеевич! – возглас, от которого тело становится каменным. Он отскакивает от двери, словно увидел призрака и оборачивается на Евгения, который стоит рядом, попивая отвратительный на запах кофе. – Давайте скорее, нам ещё бланк надо заполнить. – Да... Да, конечно, – растерянно говорит Попов и озирается по сторонам. Он оборачивается на 105-ую палату, кидая взгляд в последний раз и ускоряется за врачом. А в этот же момент, за дверью 105-й палаты стоит зеленоглазый парень, который хотел выйти к этому же автомату с отвратительным пойлом, но услышал то самое родное и до боли знакомое имя, отчего ноги затряслись, не позволяя хозяину управлять ими. Когда он распахивает дверь, спустя несколько секунд оцепенения и шока, видит только пустой тихий коридор и пару капель горького американо. Так близко, но так далеко. Но пазл же сложится, верно..?