* * *
– Анто-он, – громко тянет Арсений, выбегая из коридора, и с разбегу прыгает на диван в гостиной, где сидел Шастун, а потом неловко врезается в него всем телом. – Ты чего? – удивлённо спрашивает парень, запуская свои пальцы в волосы брюнета и убирая телефон из рук. – Мне просто нужны объятия сейчас очень, – бурчит Попов куда-то в шею, а потом отстраняется и заглядывает в чужие глаза. А там, глубоко в зрачке буря. Такая же, как в работе Айвазовского "От штиля к урагану". Такая же, как маленькая тучка на голубом небе, но такая чёрная, что потом превращается в невероятно сильный шторм, пугая жалких людей молниями и громом. – Что-то.. случилось? – опешил мужчина. – Я... Дима сказал, что сегодня мы вернёмся в Москву.. – А... Ну.. тебе уже пора домой, да? – грустно улыбается Арсений, отводя взгляд, а Антон берёт его лицо в свои ладони и слегка встряхивает, пытаясь заглянуть в васильковые. – Нет, Арс. Мой дом тут, с тобой. На набережной или в кафе, в нашей палате под номером 105 или прямо в этой квартире, на этом диване в объятиях друг друга. Да, в Москве у меня квартира, работа, кот и знакомые, но мой дом – ты. Только если там будешь ты, моя квартира станет моим домом, – так уверенно, что Арсений задыхается. Задыхается от всего того, что испытывает внутри себя. Задыхается рядом с ним. Задыхается от него. А потом получает свою порцию отобранного кислорода в ещё большем количестве, вместе с бешенным стуком сердца и искорках в глазах. – Считай, что я еду в гости, – говорит так тихо, прямо в чужие губы тёплым воздухом, а потом целует. Более смело, но трепетно и осторожно, боясь, что от прикосновения к устам Арсения весь мир всхлопнется.. да и пусть. Настойчивее, но всё так же аккуратно, как с хрусталём, таким хрупким, что трескается от одного дуновения ветерка, они сминают то верхнюю, то нижнюю, захлёбываясь в своих чувствах. Танец губ под музыку сердец. Арсений отстраняется первый, смотрит лукаво и так открыто на виноватый и тревожный взгляд Антона, затем снимает с безымянного пальца круглое кольцо с гравировкой и крестиком, а потом и с пальца Шастуна серебряное, с чёрным камушком. Он надевает своё кольцо парню, а его – себе, а потом сплетает их ладони в замок и отвечает на немой вопрос в глазах младшего: – Чтобы у каждого из нас была частичка друг друга и совсем рядом. Хотя твоя частица уже глубоко внутри меня. – Арсений, мы же.. увидимся ещё? – хрипло и еле слышно, будто если скажешь чуть громче – они сразу разлетятся на миллионы километров по вселенной. Но соберутся. Иначе никак. – Кот, – голубые впиваются в каждый миллиметр лица Антона, стараясь поймать зелёные, – ты веришь мне? – Антон резко поднимает голову, опущенную до этого в пол, а потом так уверенно и серьёзно кивает, что внутри бурлит, как лава, забота. – Я не оставлю тебя. Не буду говорить, что мы всегда будем вместе, ведь это слишком быстро для нас двоих. Просто мы будем вместе сейчас. Это гораздо больше, чем навсегда, – так хочется коснуться... А Шастун будто мысли читает и касается ладонью щеки мужчины, проводит большим пальцем по нижней губе, а потом щёлкает по носу и утыкается своим в шею. В светлых волосах оказываются ладони с одним единственным кольцом и перебирают пряди. Есть желание мурчать как кот и провести именно так хотя бы весь сегодняшний день. Нет, жить в этом моменте не хочется постоянно, ведь они могут прожить ещё столько моментов вместе.. но слышать входящее уведомление на телефоне и осознавать, что оно значит – точно не хочется. – Кажется.. пора? – спрашивает сам себя Антон, отстраняясь, и заглядывает в самые любимые глаза. Кивок и они оба встают, почти не издавая никаких звуков, и доходят до прихожей. Парень обувается, запихивает телефон в карман и понимает, что не сможет уйти. Оставить то, что так долго искал равно тому, что ты это теряешь. Арсения он терять не хочет. Но прямо сейчас переступает порог его квартиры, разбивая вдребезги стеклянный купол межгалактического корабля и замерзая насмерть в открытом космосе. Но, может, они полетели к звёздам..?* * *
Выходя из подъезда, Шастун замечает знакомую машину друга и подходит к ней, открывая переднюю дверь. В салоне дует лёгкий кондиционер, а взгляд натыкается на укоризненный Димин. – Чего, Поз? Ну ты же знаешь, что... – Знаю, Шаст. Поэтому можно было предупредить, куда ты уехал. После всего, что было, стрёмно просыпаться и видеть, что тебя нигде нет, а на сообщения и звонки ты не отвечаешь, – размеренно говорит Позов, а Антон теряет весь свой запал. – Да, ладно, я... Я согласен с тобой, некрасиво поступил. И так тут впутал тебя в свои проблемы, а ещё и переживать заставляю. Прости, – неловко и так виновато, что Дима тушуется и решает не доставать больше своими причитаниями. – Да забыли. Я забрал всё, что было в номере, так что вроде возвращаться не придётся, – довольно заявляет Дима, а Антон теряется и в голове слышится громкий выстрел. Вернуться придётся. Только не за вещами. Неловкое молчание прерывает включённое Шастуном радио, потому что погружаться в себя сейчас нет никакого желания. Они едут на встречу своему дому. Только дом для одного из них остался совсем в другой стороне. Где-то там, на той самой набережной или, может, в палате 105, на той самой неудобной койке, где еле умещались две туши, переплетая все конечности друг с другом и ощущая стуки другого сердца. А может.. вообще в квартире одного голубоглазого брюнета, в которой один солнечный парень пробыл всего ничего, но уже понял, что там ему самое место. Именно там, где на твоё слово скажут целое предложение, где на твоё касание ответят мягкими губами и где на твоё молчание промолчат в ответ. Только там и нигде больше.* * *
Пусто. Тихо. И совсем немножко больно. Улыбка пронзает губы, а ощущение, что её вырезали ножом. Но она совершенно искренняя, просто как спазм заставляет губы кривиться от боли. А в сердце космос. Там сыпятся звёзды и пролетают кометы, оставляя полоски на плоти, взрываются и создаются чёрные дыры, галактики и планеты, пуская разряды волн по телу. Оно пропускает в голубые линии на руках то космический мусор, то млечные пути и второе сердце, что тянулось к сердцу Попова, отодрали, и, вроде, своё осталось на месте, но дышать от этого не легче. А вдруг они больше не встретятся? Их души заблудятся во всей вселенной и больше никогда не соединятся? Такого никогда не случится. У Арсения в глазах, прямо в самом зрачке, таком глубоком, квазар светит так невероятно ярко, что заменяет целый огромный маятник в голубой раздужке глаз, которая похожа на синее-синее море. Он любит его всего. А это что-то да значит. И он будет бороться. За себя, за Антона и за них двоих. Обязательно будет, лишь бы почаще смотреть своими голубыми в зелёные и исследовать любимое лицо касаниями. "Всё, ради тебя, мой солнечный мальчик ."* * *
День 1 после расставания.
Ничего не изменилось. Квартира с запахом самого родного человека и совсем чуть-чуть женских, уже почти выветренных, духов, пустоты и немного пряной сладости от виски на кухонной полке. Только внутри всё иначе. Внутри взрываются салюты, пуская по толстому льду огромные трещины; распускаются яркие полевые цветы, а солнце пригревает и по венам растекаются его горячие лучи. Арсений светится изнутри, но снаружи этого не скрыть. Хочется кинуть всё, ведь это стало так не важно, да и не было никогда, рвануть в эту чёртову Москву и целовать, целовать, целовать любимое лицо, перебирать мягкие волосы и улыбаться на его улыбку в ответ. Его личная звёздочка по имени Солнце.Лисичка, 10:29
Эй, как ты?
Родной, 10:32 Я скучаю. Тихие переписки с запахом ромашек и сушёной травы. Неуверенные, девственные, невинные, такие нежные и тёплые. От каждого сообщения в груди всё трепещет и пускает росточек подсолнуха прямо сквозь сердце. Родной, 13:01 Чем занимаешься?Лисичка, 13:02
*Фото*
Лисичка, 13:02
Валяюсь на кровати, очень хочу мятный кофе и твои объятия
Родной, 13:05 Мечтаю чмокнуть тебя в нос Родной, 13:05 Люк решил, что может заменить мне тебя и улёгся прямо на грудь. Мне дышать нечем!Лисичка, 13:06
Мне уже стоит ревновать?)
Родной, 13:06 Дурак Фотографии, смешные фразочки и самый настоящий конфетно-букетный период. Они друг другу нужны и это сквозит через каждую букву и пробел между словами. Крестики друг друга греют и заставляют улыбаться так солнечно, как никогда раньше – искренне. Каждый звук уведомления заставляет глаза сиять и прогревать от самого сердца всё тело. Писать хочется обо всём на свете, да и кто их остановит, правильно? Ведь они любят. И будут услышаны.День 2.
Просыпаться стало приятнее, ведь утром в чате всегда висит сообщение "доброе утро! как спалось?", а голосовое о противном коте или пролитом кофе в телеграме стало за несколько дней таким обыденным, что даже представить страшно "а как же было раньше..?" Звонки по видеосвязи такие родные и трепетные... Какая-нибудь чушь Попова, мягкий смех Антона и взаимная улыбка в ответ. Хочется записывать каждый разговор, чтобы потом переслушивать, но вместо этого они лишь созваниваются ещё и ещё, пока дела не затягивают в свои склизкие лапы, не давая насладиться тем, что для тебя действительно важно. У Антона глаза горят, а Арсений в них видит тёмное пятнышко, тусклое такое; улыбку яркую, но слегка натянутую; усталость на лице и слегка бледное лицо. Только твои глаза могут разглядеть в моих либо целые галактики, либо космический мусор. – Кот, ты не заболел? – Не-ет, я просто плохо ночью спал, там Пашка работу подогнал, надо уже возвращаться в строй, – тараторит Шастун, отводя взгляд от экрана, и крутит на пальце чужое кольцо. И Арсений верит. Его солнечный мальчик никогда бы не соврал. Только у солнца тоже бывают затмения. Все фразы, жесты, взгляды так и кричат "я так скучаю по тебе.. если бы ты только знал". Хочется коснуться, ощутить чужое присутствие рядом, а не в тысячах километров друг от друга, насладиться пухлыми губами и смотреть в глаза вживую, видя каждую искорку в зрачке. Хочется, но они не могут. Это как глядеть на солнце – оно вроде рядом, греет тепло, но так невероятно далеко, что пока будешь лететь, поломаешь крылья и разобьёшься об острые скалы.День 3.
После длительного больничного Шастун уже отвык от режима в офисе, как и Арсений, после отпуска в театре, поэтому оба сейчас абсолютно невыспавшиеся.Лисичка, 9:01
Я усну прямо в гримёрке сейчас. Стас со своей гиперактивностью меня убивает
Родной, 10:24 Держись Арсений ощущает странное волнение. В сообщениях от самого родного человека веет прохладой, но совсем не летней, а осенней и какой-то зябкой. В голосе Шастуна нотки усталости и тоски, но раньше этого не было. Он говорит тише, меньше, а в чатах глупые фразочки Попова остаются всё чаще без ответа. Арсению холодно, ведь его солнце спряталось за облаками. По видеозвонку у парня красноватые, чуть опухшие глаза, а на губах кровавые ранки, в которые впиваются острые зубы, причиняя себе лёгкую боль. Шастун реже смотрит в камеру, смеётся коротко, а в глазах то самое серое пятно разрастается в огромную кляксу. – Антон, у тебя всё хорошо? – Да. – А если честно? – Честно. На работе завалы и всё кишит, как улей. Мысли возвращаются в тихую ночную палату, где Арсений и Антон спали в горячих объятиях друг друга, в квартиру, которая вроде своя, но с Шастуном внутри ставшая по-настоящему домом. Хочется перемотать и вернуться в этот момент, остаться там и жить в своём куполе мира, когда всё было проще. Когда они были вплотную друг к другу. Кожа к коже, губы в губы.Лисичка, 21:56
Как ты?
Родной был(а) в сети в 21:57
Мерзкий страх пробирается медленно. Кожа к коже, стук сердца к каждому шагу этих чёрных и мерзких лап. Арсению страшно. Антону тоже.День 4.
Антон игнорирует. Заходит в сеть, хоть и редко, а сообщения не читает. При звонках каждый раз противная фраза "вызываемый абонент не отвечает, перезвоните позже," которую Попов слушать уже не может. Сердце стучит бешено, паника накатывает огромной волной, рубашка душит горло и стягивает его так сильно, что начинаешь задыхаться. Бросает то в жар, то в холод, и от этих скачек становится мерзко и дурно. Вечером, уже дома, Арсений названивает ещё и ещё, не сдаваясь. – М-м? – хрипло, практически без звука. На фоне кромешная тишина, что давит каблуком прямо на грудь, вонзая его практически полностью. – Тош... Ты... – слова связать трудно, во рту резко стало сухо, а в голове только белый дым. В трубке слышится тяжёлое дыхание, сухое такое, будто горло передавили и дышать получается через раз. Липкий пот покрывает кожу вместе с мурашками и брюнет сглатывает, подбирая слова. – Что с тобой? Почему ты... – Всё хорошо, – перебивает резко, холодно, но всё также тихо. На глазах мелькает влага. И не только у Антона. – Антон, я же знаю, что.. – Лисичка, – шёпотом, что врезается холодной сталью, – не надо. И противные гудки заполняют комнату, а слеза успевает прожечь щёку ядом.День 5.
Нервы сдают. Последний день недели, сил разрабатывать сценарий новых выступлений нет, а мандраж видно даже посторонним людям. За сегодняшний день Попов только и слышал "ты чего такой напряжённый?", "что-то случилось?" Ничего не случилось. Всего лишь солнце потухло. Тело, как сталь, в крови текут льдины и айсберги, замораживая всё изнутри. Руки трясутся, словно от холода, но Арсений упорно продолжает печатать сообщения.Лисичка, 8:56
Антон, пожалуйста, перезвони мне. Я очень переживаю
Лисичка, 14:35
Расскажи, прошу. Я рядом
Лисичка, 18:59
У тебя не всё хорошо.
Терпеть больше нет сил. Тревога покрывает тело и сковывает его, парализуя и заставляя пытаться захватить ртом хотя бы немного воздуха. Арсений больше не может. Арсений больше не хочет.Арсений, 19:21
Привет, Дим. Когда ты в последний раз говорил с Антоном?
Дима, 19:24 Здарова. Давно ему не звонил – после отгулов куча работы, сижу разбираю целыми днями. Хотел сегодня, а он трубку не берёт. Ты.. не знаешь, где он?Арсений, 19:25
Он не отвечает. Мне.. страшно.
Дима, 19:25 Мне тоже. И в эту секунду Арсений покупает билет на сапсан до Москвы на 20:35, задыхаясь от приступа тревоги и паники.* * *
Расставаться больно. Ты откалываешь свою частичку, размер которой выбираешь сам, а человек забирает её, и вас разделяют тысячи километров. Сначала всё хорошо. Переписки, его голос по видеосвязи и иллюзия присутствия рядом. А потом тебя бьют железным ломом по костям, ломая их в мелкую крошку и всё это становится так неважно. Тебе плевать на то, что вы созваниваетесь каждый час, пишите друг другу сообщения каждую минуту и просто ощущаете кипяток на запястье, что прогревает организм. Ты не чувствуешь. Ты хочешь чувствовать это жжение от пальцев на коже, от губ на своих и родные объятия, когда просто хочется или так нужно. Ты хочешь чувствовать, но не можешь. Тело становится тряпичной куклой с иголками по всему периметру, боль отдаёт от каждого движения, а звук СМС или звонка вонзает в сердце раскалённый нож, что плавит в нём огромную дырку. Антон тонет. Нет, не в собственном болоте, что создавал несколько лет, а в огромном океане, что сам выбирает "казнить нельзя помиловать" корабли. Власть над зелёными глазами хранится в бушующих волнах, что могут уничтожить человечество. И Шастуна эти волны поглащают с головой. Спасательный круг бросают тогда, когда тело человека ещё держится на поверхности. Но что если ты уже на глубине..? Прыгнет ли этот человек за тобой? Если вы не сможете выбраться, скрепит ли тебя цепями с собой, чтобы остаться на самом дне навсегда... вместе? На улице лето. Тёплый воздух, влюблённые пары и аромат сладкой ваты. У кого-то губы болят от поцелуев, а в глазах яркие огоньки, которые действительно светятся. А у кого-то от острых зубов – опухшие и красные со следами солоноватой крови и глубоких ран. Беспощадное наказание самого себя. Приятная боль, почти отрезвляющая, что отвлекает от самого себя. Горячая кровь, что стекает прямо с губ тонкой струйкой, принося этим не совсем нормальное удовольствие. Когда у тебя нет родного человека, ты сгрызаешь уста в мясо, ведь совсем не заботит то, что это будет больно. Некому сказать "не грызи" или "не делай себе больно". Некому притупить эту садистскую боль и отвлечь нежным поцелуем, залечивая крупные ранки. Когда он есть – хочется беречь свои алые губы, лишь бы не ранить чужие и мягкие шершавыми корочками, что впиваются, как иголки в нежную кожу. А когда тебя нет, тебе плевать. На боль, на то, что ты доставишь её другим, на убитые красные и такие опухшие, с ранами, что при каждом слове пускают ниточку крови из трещинки, на сон по два часа в день и тараканов в голове, что копошатся там вместе с опарышами. Антону не хочется, чтобы ему было плевать. Он хочет ощущать настоящую любовь и верить, что это именно она. Он не хочет каждый раз оглядываться и шептать "я надумал, я выдумал, я придумал", боясь, что это лишь просто привязанность, болезнь. Он не хочет болеть Арсением. Он хочет Арсения любить. На губах нет живого места. Шевелить ими сложно, боль ноющая, такая мерзкая, но надавливая белыми клыками на раны, Антон понимает, что её недостаточно. Перемыкает. А лезвие в руках оказывается неизвестным и абсолютно случайным образом. Чувствовать. Чувствовать. Чувствовать. Он должен ощутить хоть что-то настоящее. Он должен проверить, что хотя бы что-то в нём действительно реальное, то, что он не выдумал. Острое, холодное. Такое хрупкое, но такое способное. Может нанести столько бед одним лишь взмахом, неаккуратным или наборот – каллиграфическим. Его могут держать худые пальчики, заставляя руки трястись слишком сильно, не давая провести чёткую ровную полосу. Могут держать сильные и крупные, а движения будут отточены и чисты, вырисовывая на живом холсте свои шедевры. А могут длинные, изящные, окольцованные пальцы Антона, что слегка подрагивают в предвкушении. Он смотрит на эту железку в руке, пристально разглядывая, а потом всё резко холодеет и отключается. Это больше не зеленоглазый парень. Это больше не звезда по имени солнце. Это больше не Антон. Вдох. Линия. Выдох. Красные капли. Слёзы, холодный металл и жуткая боль на руке. Ливень по щекам и молнии на запястьях. А в это время на смартфоне в комнате высвечивается такой знакомый и родной контакт "Лисичка".* * *
На вокзале слишком много шума. Все куда-то спешат, мельтешат перед глазами и заставляют нервничать в десять раз больше. Терапия по принципу "вдох-выдох" уже не работает, но на личном месте в сапсане Питер–Москва становится чуть спокойнее дышать. Звонок Антону опять остаётся без ответа и паника глубоко внутри нарастает постепенно, медленно, но так непредсказуемо, что становится ещё страшнее. Дима, 20:29 Пожалуйста, успей, АрсАрсений, 20:37
Успею. Обязательно успею.
В Москве чуть посуше, но сейчас не до этого. Попов заказывает такси и отправляется на нужный адрес, который ему скинул Позов. Душно. Всё давит. Хочется свежего воздуха, Арсений задыхается. Антон тоже. Подъезд с чёртовым домофоном: пришлось звонить в чужую квартиру и жалобно молить открыть её, извиняясь миллион раз за столь поздний час. Лифт и нужная входная дверь, звонок и нет ответа. В ответ лишь кромешная тишина, что бьёт под дых и Попов в истерике долбиться в квартиру, шепча самое родное имя и стараясь успевать вдыхать кислород. А потом слышит щелчок. И мир переворачивается. Антон еле стоит на ногах, и когда мужчина залетает в помещение, медленно подходит и обвивает руками торс Арсения, вдыхая запах его человека. – Мой маленький, – шёпотом, почти не шевеля губами. – Мой родной. Я здесь, всё хорошо. Я рядом. Единственное, что сейчас нужно – ласковый лепет, полный трепета и заботы, и маленькие поцелуи на лице, что заставляют чувствовать. – Покажи мне, пожалуйста, – говорит брюнет и осторожно вытягивает за запястье руку Шастуна, скользя взглядом по уверенным и чётким линиям, будто по линейке. – Антон, скажи, зачем? – Я потерялся, Арс. Запутался. Я не понимаю где я, а где мои личности. Я устал, – а в горле сухо. Холодный нос тычется в шею, всхлипы слышны и ощутимы, а слова еле разборчивы: – Вдруг.. я люблю тебя не по-настоящему. Вдруг это всё лишь иллюзия. Я боюсь привязанности, потому что это болезнь. Я хочу любить, но боюсь, что не смогу. – Мы можем пытаться вместе, маленький. Вместе, слышишь? И Антон слышит. Вместе ему не страшно. Вместе они смогут взорвать все планеты одним лишь касанием друг к другу. Они либо сгорят до тла, либо отправятся вместе к звёздам.