Серафина. Орден Лотоса.

Серафина⁴

      Как-то раз мне посчастливилось погостить у близких друзей детства родителей, что наряду со множеством состоятельных кланов по кровной удаче проживают с момента рождения на самом высшем ярусе северного Пилтовера в районе Площади Синего Ветра⁵ и в трудный жизненный период любезно помогли нашей семье с переездом из Зауна на более средние этажи Поднебесья. Тогда я впервые увидела ночное звёздное небо таким, каким его необходимо застать и запомнить на долгие годы абсолютно всем рождённым в Рунтерре созданиям. Удивительное шарообразное светило; неизвестное мне тогда, но теперь по-настоящему раскрывшееся и полюбившее в ответ небесное тело околдовало всю бренную оболочку и непорочную душу настолько сильными, нерушимыми чарами, что маленькие белые точечки разной яркости появились в радиусе моей видимости только с позволения самой луны, спрятавшейся за плавно проплывавшую облачную вуаль, когда в созданную между нами особую волшебную атмосферу вторгся чужак, аккуратно приобняв со спины и позвав на ужин. Я правда была готова расплакаться непрекращавшимся потоком слёз, заистерить в яростном топоте и разбивающих окна криках прямо там, отчитав отца за столь бестактный выход на балкон, разорвавший космическую связь на всю оставшуюся ночь и многие дни вперёд из-за нашего более низкого уровня проживания. Спасибо поразительно развитому для ребёнка самообладанию, ведь я всё-таки смогла вовремя успокоиться, шустро осознав, что любимый, никогда не желавший мне зла отец ни в чём не провинился и дело лишь в нагрянувшей непогоде.       По крайней мере, так я думала тогда, до всех событий, связанных с приобретением родителями кристалла, невыносимый, душераздирающий вопль которого всегда был слышен только мне. Семья считает, что я просто остро воспринимающая и крайне чувствительная девушка, раз так легко улавливаю внешние, внутренние и даже подсознательные настроения людей, но они, увы, а может, к большому, неизвестному мне пока что счастью, сильно ошибаются. Внутри души певицы, справившейся с объединением двух народов хотя бы на пару часов с помощью одного только голоса, живёт непередаваемая словами и даже картинками сверхспособность, которой я была наделена уж точно не через гены ни о чём не догадывающихся родителей. Не может быть и малейших сомнений в том, что я прихожусь им родной дочерью, а не подобранной у двери в дождливый день или украденной из родильного дома с дурными, просчитанными намерениями. Как-то раз, прокручивая эту мысль в голове после первых возникших опасений при сравнении окраса наших волос, мне впервые пришлось задуматься о том, не слишком ли я слепа и наивна, если действительно верю в рождение розоволосой дочурки у белокурой матери и отца-брюнета. Тогда-то я в первый и единственный раз нарушила личное правило на запрет чтения мыслей, когда те напрямую касаются меня. Я определённо их дочь. Пускай даже с отличительными со всех сторон генетическими признаками и загадочной привязанностью к космосу, но я однозначно, безоговорочно и́х Серафина.       Предоставленное нам с Авиеттой инженерами транспортной мастерской воздушное средство позволяет напитаться энергией звёзд и планет за счёт панорамной отделки по всему его эллипсообразному периметру, не исключая пола, на который моя нога не ступала с момента взлёта во избежание непредвиденного инцидента. Я не слишком настороженна сама по себе, но, когда дело касается чего-то никем неопробованного или хотя бы редко используемого по определённым, наверняка весомым причинам, становится действительно жутковато. Даже мои родители никогда не путешествовали по Рунтерре, потому нынешняя поездка, а если быть точнее, полёт видится чертовски странным, с неким подвохом и серьёзным риском. Несмотря на то, что всё это маршрутное изобретение заставлено мебелью, включая и маленький диванчик, на котором я так боязливо расположилась, совсем не подумав до этого момента о том, что, находись я в стоячем или лежачем положении, в любом случае полечу в воздушную пропасть либо на кушетке, либо без неё — мне до сих пор некомфортно. Наверняка все эти мысли пробрались в голову просто-напросто из-за ужасного волнения перед абсолютно новыми эмоциями и местоположением сцены выступления.       Изучив множество художественной литературы и исторических заметок, я выясняла, что вастайские племена, являющиеся наполненными многовековой магией животно- и человекоподобными существами, вне зависимости от количества сил и способностей в каждом виде, не очень-то дружелюбно настроены к человеческому роду. Всему виной волна насилия, война между войсками Ноксуса и неподготовленными к сражениям жителями Ионии, иными словами — битва ноксианцев с их изувеченной, абсолютно потерянной в водовороте остервенения и жестокости душой. Борьба за жизнь проходила в неравных условиях, но даже при этом Исконная земля одержала победу, оставив в своей ранее безоружной и не отвечавшей на ярость истории длинный кровавый шлейф. Дух Ионии и Танцующая с клинками, какими их прозвали в книгах, пожертвовали собственной невинностью, окунувшись головой и душой в поток ноксианской ненависти, обрушив на врагов всю свою древнюю мощь и посеяв в жителях континента бесконечные сомнения касательно людской расы и даже своей собственной участи в этой судьбоносной трагедии.       Читая все эти заметки, я никак не могла понять одного простого и, как мне всегда думалось, очевидного даже ребёнку: неужели нельзя обойтись без насилия? Откуда в людях и даже во многих других видах столько агрессии, боли и обиды, которую приходится вымещать друг на друга, как только появляется малейшая возможность? Внутри каждого создания кроется истинное желание обрести покой и мир во всём мире. Я слышала это в сердцах жителей Зауна, открывшихся, казалось бы, «предательнице» всей душой, увидев её у себя внизу без респиратора и надменного взгляда; почувствовав её истинный настрой, так удивительно схожий с их глубинными принципами. И я слышала это в сердцах жителей Пилтовера, всякий раз снимавших свои строгие, конечно же, фальшивые маски, скрывавшие настоящие, искренние чувства в отношении всего происходящего. Сколько бы ни было неприязни на лицах, гнева в кулаках и осуждения во взглядах, всякая душа рвётся в тёплые безобидные объятья души в создании рядом с ней. Вражда внутри них мнима и находится под управлением вышестоящих, опороченных силой власти лиц, что от затерявшейся в омуте жажды вечной деспотии души́ воюют даже между собой, возвышая один клан над другим. Это сложный, кажется, непрерываемый внешними силами механизм, который невозможно остановить, но я постараюсь добиться долгожданной сердцами всех этих несчастных, несправедливо озлобленных людей помехи в огромных хек- и химтековом манипуляторных приборах.       — Чего это ты вдруг так поникла, Фина? — нежный голос энергичной, полностью готовой к концертной ночи и следующему за ней отпуску Авиетты резко прерывает внешнюю тишину и вносит неподходящую личным мыслям громкую ноту, любезно возвращающую меня из накрученных переживаний в тёплую реальность с этими её вечными звёздами, наполняющими меня силой через пока незримые, но всем телом ощущаемые волнистые струи.       Торопливо поднимаю взгляд на русоволосую девушку в чёрном кожаном комбинезоне с множеством красных прядей, лежащих на её плечах, и умело натягиваю на себя успокаивающую улыбку, еле сдерживая порыв волнения от её стучащих по стеклянному полу высоких каблуков.       — Нет, даже и не думай ослепить меня своей милой мордашкой, — зеленоглазая аккуратно усаживается на краешек занятой мной кушетки, и я тут же подгибаю ноги, освобождая ей чуть больше места. — Мы с тобой уже как полгода вместе, так что… знаю я все эти твои уловки. Рассказывай. О чём ты всё это время думаешь?       Знаю, наверное, стоит делиться своими чувствами и истинным настроением с заботящимися обо мне людьми, которым не по силам просто взять и ощутить всё это самостоятельно, без лишних разговоров, но как они утешат, если волнующие меня темы имеют чуть ли не вселенский масштаб. Войны, конфликты между народами и землями, бесчисленных масштабов бессмысленное насилие, кроющееся даже в самых на вид тихих и мирных созданиях, что априори, с появления на свет в Рунтерре заражены этим несчастьем — все эти вопросы обсуждаются бесконечно, и если не было найдено решения данных проблем, то каким, чёрт побери, образом я и уж тем более Авиетта на это способны?!       — Серафина, если ты будешь молчать, мне придётся начать прыгать, и тогда… — Ави уже готовится подняться с дивана, потому я сразу же напугано вскрикиваю и хватаюсь за её предплечье, злясь от нечестных манипуляций. Не стоило делиться с ней своими опасениями.       — Мне просто нужно… расслабиться перед концертом. Я бы не отказалась от пенной ванны, — является люжью сокрытие истины с озвучиванием непрошенной правды или нет, но и я имею право на использование хитрости в ответ.       Подруга поджимает губы и покачивает головой, пытаясь не рассмеяться. Да уж, после таких-то слов я действительно могу показаться крайне требовательной и вообще зазнавшейся певичкой из Поднебесья. Лучше, кроме своего менеджера, никому подобное не озвучивать, даже если делается это лишь ради ухода от ответа.       — Вот, возьми, будет вместо пены, — девушка тянется к полу и протягивает мне бокал с пузырящейся жидкостью, называемой в Пилтовере шипучкой и являющейся алкогольным напитком, от которого улыбчиво не отказываюсь, дабы Авиетта не разбила пол. Пить я не люблю, и уж тем более в вопросе заливания проблем и лишних мыслей. — А это, — на секунду внутри всё вновь сжимается, когда она встаёт на ноги и обходит меня со спины, — заменит тебе ванну, — и ровно через ту же самую секунду я непритворно таю, будто бы действительно в размягчающей тело воде, от приятного пятиминутного массажа плечей и шеи. — Ну что? Тебе уже хоть немного полегчало? Не стоит так волноваться, всё будет хорошо.       — Как бы приятно сейчас ни было, за что спасибо тебе, Ави, но, честно говоря, чувствуется, что пройдёт эта поездка не так радужно, как ты предполагаешь, — улавливаю в её ладонях мимолётное напряжение. Так я и думала. Она и сама не уверена в безопасности и дружелюбном приветствии жителей Пилтовера. Молчание лишь подтверждает мою мысль, потому я стараюсь отвлечь нас обеих от нарастающего волнения. — Ты подготовила сет-лист?       — Это просто удивительно, Фина… Тебя прямо-таки не узнать! — Авиетта всё же отвлекается от массажа и отходит к своей сумке в противоположную часть эллипса, недовольно высказывая всё то, чего долгое время не озвучивала. — Где же та вечно улыбавшаяся и излучавшая сотни ярких красок девушка, которую я увидела на первом выступлении и молниеносно вдохновилась?..       — Многое изменилось, — коротко отвечаю я, пока она роется в своём багаже в поиске заметок.       Отсутствие зрительного контакта мне лишь на пользу. Не люблю врать. Особенно в глаза. Я запомнила все обречённые на страдания жалкие взгляды лжецов и сохранила звучание каждого их лицемерного высказывания. Мне хочется открыться подруге, но она ни за что не поймёт меня и весь сложный, значительно более глубокий мир вокруг нас. Я и сама лишь только начинаю всё это ощущать фибрами души, а вот Ави… Мои абстрактные предчувствия и медленно вырисовывающиеся невидимые, но существующие в пространстве образы трудно передать словами, чему стоит научиться, если я желаю донести их до слушателей.       — Это я уже заметила… — зеленоглазая возвращается ко мне на диванчик и с невыносимо грустным, задумавшимся видом теперь усаживается сбоку, чтобы я могла изучить всё записанное ею во время переговоров с ионийским организатором мероприятия. Погружаясь в текст, перевожу её негодование на второй, приглушённый план, дабы не отвлекаться от продумывания примерного шоу. Её слышно, но как добавленные к основному музыкальному сопровождению фоновые, еле уловимые звуки. — Помнишь свой дебют в том купольном баре Зауна? Как же он назывался, чёрт его возьми… — не подумав, что молчание могло сыграть мне на руку, сдержанно напоминаю ей о выступлении в «Гадальном зелёном шаре». — Точно! Ты так сияла от радости, Серафина. Я впервые увидела тебя столь счастливой. Всё зелёное освещение приобрело столько новых оттенков! Аквамариновые, бирюзовые, лазурные, салатовые вспышки… Твой голос невообразимым способом управлял светом. Я не могла и подумать…       — Всего три песни? — перебиваю её, переворачивая маленькую страничку дорожного блокнота, на обратной стороне которой записи обрываются. — Я думала, разогревающему уделят хотя бы полчаса, но не десять же минут.       — Знаю, потому и не хотела тебе говорить, так как ты бы расстроилась раньше времени, — откладываю записную книжку в сторону и с лёгким недовольством заглядываю Авиетте в глаза. — Но это же, наоборот, даже очень хорошо. Ты быстро выступишь, не придётся прикладывать много усилий. Отдохнёшь где-нибудь на пляже или… что у них там в Ионии можно делать…       Я знаю, что она прочитала в моих глазах обиду, и вот уже всё её тело покрывается защитным панцирем, готовым отразить всякую раздражительность. Даже несмотря на то, что у меня есть личные мотивы полёта на Первые земли, изначально не включавшие в себя выступление, но как же обидно от неорганизованности и непрофессионализма хозяина мероприятия. Я мечтала выступать. И если меня пригласили оживить чьё-то заведение или фестиваль, я просто обязана отдаться толпе слушателей полностью и без остатка. Как я справлюсь с этим за совершенно быстротечные минуты… Весь смысл живого концерта теряется, если твой голос используют в качестве заполняющего пространство звука во время ожидания главного действия! Глубоко вдыхаю, остужая саму себя, и перенаправляю разговор в более спокойный, по крайней мере в отношении неё, тон.       — Ты права, Ави, прости. Мне стоит злиться на свинью-организатора, что так безумно сильно искал нечто «экзотическое» из других земель и уделил этой «долгожданной» певице каких-то десять, абсолютно недостаточных для ощущения незнакомой толпы минут!.. — чувствую улетучивающуюся дрожь её тела, но моя не успокаивается, пылая ярчайшим огнём.       — Может, мы сможем договориться, чтобы ты продолжила выступать, пока будет проходить намеченный бо… — зеленоглазая прерывает свою речь и откашливается, отводя взгляд в сторону. Наша воздушная капсула погружается в неловкое оглушающее молчание.       — Намеченный что, Авиетта? — нахмурив брови, уточняю я, когда девушка встаёт на ноги, пытаясь скрыться от моего прожигающего, ещё даже наполовину непотушенного взора. — Ты всё это время знала каждую подробность мероприятия?!       — Если бы я проболталась сразу, мы бы точно остались в Пилтовере! — в меня летит холодная волна ответного крика, и я на секунду теряю дар речи, злясь на себя от того, с какой лёгкостью меня обвели вокруг пальца. Если бы она слышала мои внутренние ощущения, то закрыла бы уши от невыносимого воя разрушающего всё на своём пути огненного смерча. — Мне не хотелось бросать приятный шанс обрести известность за рубежом и получить обещанную кучу денег! Это ведь всё для тебя и делается, Фина!       — Да ни черта подобного, Ави! Среди нас двоих об этом сильнее всего мечтаешь ты! — она удивлённо вскидывает бровь от моей режущей слух правдивой прямоты, скрещивает руки на груди и нервно постукивает каблуком по стеклу. Внутри неё разгорелся целый лесной пожар, но и я вспыхнула ярким взрывом, потому просто физически не способна остановиться. — Я просила тебя быть со мной всегда предельно честной, чтобы не лезть в твою голову самостоятельно!       — Ах вот оно как получается, да… Не нужны популярность и золото? А кто же меня тогда просил расширить наши музыкальные границы, а? Зачем тебе тогда в Ионию, если не за этим? — мешкаюсь, не зная, что придумать в ответ, и она шустро подлавливает меня на этом. — Видишь? О каком взаимном доверии мы вообще можем говорить, если и у тебя, как оказалось, есть свои секреты?!       — Ты всё равно не поймёшь меня, Авиетта, — не могу усидеть на месте, просто не могу! Меня всю трясёт в этом яростном урагане обиды и усилившегося волнения. Я беру себя в руки и встаю с дивана, забывая про всю боязливость. — Что ты знаешь о мероприятии? О каком намеченном «бо…» ты почти проговорилась?       — Зачем тебе Иония, Серафина?! Хотя знаешь… можешь продолжать скрывать эту правду. В любом случае, если у тебя есть какие-то свои, я уверена, важные цели, то поставленные условия будут некой платой за визит в Навори, — русоволосая нахально разворачивается ко мне спиной и сердито направляется в сторону автопилотного отделения. Спокойно, Фина, всё будет хорошо. Это всего лишь обычная внутриколлективная ссора по вопросам работы… Нет! Это невозможно! Самый настоящий абсурд!       — Да что же с тобой такое происходит, Авиетта?! Ты думаешь, я бы действительно врала тебе? — захожу в соседнюю кабину, где она, пригнувшись, проверяет на сенсорной панели детали маршрута. Почувствовав присутствие, девушка лишь на пару секунд обращает на меня свой недовольный взгляд и возвращается к карте Рунтерры.       — Ты уже соврала мне. Да что это за помойное корыто такое?! — она пару раз смачно ударяет ладонью по экрану с заевшей картинкой на начальной точке пути и вскипает, обжигая меня со спины ультрамариновой аурой верхней части пламени.       — Я не врала… Просто не озвучила некоторые, не столь важные детали, — Ави усаживается в кресло, пробуя связаться с мастерской, предоставившей нам этот эллипс. Каждые три секунды раздаётся неприятный писк. Никто не отвечает.       — Вот и я не поделилась этими «не такими уж и ключевыми» деталями выступления, — иногда с ней просто невозможно вести диалог. Внутри неё стоит эмоциональный блок на компромиссы и принятие чужой точки зрения. Отвечаю, что подробности моего концерта важны. — Как и твоя истинная причина полёта на Исконную землю, раз уж для тебя прибыль и известность не на первом плане.       Конечно, я бы могла сейчас начать длинную речь о том, как сильно в действительности, помимо зова кристалла, необходим концерт для прочувствования душ ионийцев и поиска возможного ответа в общей песне их воодушевлённых моими текстами, голосом и музыкой сердец, но всё бесполезно. Я уже давно выясняла, что с Авиеттой спорить, ну, просто даже не имеет смысла. Лишь потраченные впустую время и нервы. Рано или поздно она уймётся, но, не добравшись до правды однажды, обязательно вернётся к этой теме потом, пытаясь добиться ответа в более спокойной обстановке. Я не боюсь показаться сумасшедшей, подобной всем тем исследователям Ионийского архипелага, мне совершенно всё равно на это. Будет лишь обидно за вероятное обесценивание собственных желаний и нужд со стороны относительно важного для меня человека, потому я и оттягиваю момент истины.       — Как обычно тебе удалось всё запутать и перекрутить… Спасибо. Пойду я лучше прилягу…       Сделав ровно один коротенький шаг в сторону безопасной кушетки, совершенно весь свет в летающей капсуле резко гаснет, оставляя нас в абсолютной темноте, точно мы в открытом космосе среди тысяч скоплений звёзд, проявившихся в полной мере лишь сейчас от тотального мрака и заменивших красные и жёлтые лампочки Города Прогресса. Пытаюсь адаптировать зрение к заставившей сердце забиться в бешеном ритме обстановке и, на удивление, быстро начинаю различать очертания предметов, превратив сплошную темень в полумрак. Всё бы ничего, если бы не мгновенно накрывающий через буквально пару секунд всё пространство раскатистый, громоподобный гул, слегка встряхивающий нас вместе с транспортным средством. В отделении автопилота слышится негромкое падение пары предметов, но без криков и топота Авиетты. Надеюсь, она не пострадала. Еле удержавшись на месте, слегка покосившись набок, молча ползу до дивана прямо по стеклянному полу, глядя на слабо подсвечивающиеся каким-то естественным, природным сиянием воды далеко под нами. Сине-голубой океан по-настоящему спокоен, ещё каким-то чудесным образом не поглощён бушующей в воздухе стихией, в которую нас неожиданно и, кажется, безвозвратно затянуло. Странно, но ни вспышек, ни туч, ни свиста ненастья здесь наверху нет. Возможно, именно такой предупреждающий ионийцев и заставляющий чужаков передумать звук издаёт Исконная земля при пересечении границы между кричащим о помощи миром, увязнувшим в тяжёлых аккордах насилия, и райским уголком, однажды впитавшим в себя во время вынужденной защиты кровь падших во власть беззакония иноземцев.       Неожиданно, очень стремительно что-то белое, почти бежевое и необычайно широкое закрывает этот чарующий вид и, как я понимаю только в самом конце тела существа, проплывает извилистыми движениями мимо нас прямо по воздуху, слабо, но мощно, в силу своих размеров, мотая чешуйчатым хвостом с фиолетовым отливом. Нерешительно поднимаю голову к стеклянному потолку и вновь наблюдаю за подстраивающейся под форму воздушного транспорта траекторией полёта небесного змеиного стража, похожего выпирающими из тела иглистыми, двигающимися плавниками на огромную рыбу, плывущую по облакам, словно божество всех подводных созданий. Безупречный по своему виду заоблачный змей огибает капсулу ещё пару раз, наверняка пытаясь загнать нас в состояние сильнейшего страха, дабы мы развернулись и покинули Первые земли, но со звонким воплем вмиг взмывает к звёздам, пропадая в просторах космоса. Хвост будто бы слился с чёрным небом или, кажется, вовсе распался на мелкие частицы — настолько быстро и непонятно всё произошло.       Поуспокоившись и собравшись с мыслями, стараюсь сосредоточиться на его отголосках, оставшихся в пространстве и протиснувшихся через уши в самое сердце, и, закрыв глаза, пробую различить тона бессловесного языка. Темнота, абсолютный мрак не даёт мне оказаться рядом с ним, но очень плавно окружение под вéками видоизменяется, приобретая новые оттенки и ощущения. Пробираясь за змеем сквозь космическое пространство и время, собираю по крупицам цвета его мелодичного голоса, высокие и низкие ноты, как бы вбирая в себя всю сущность небесного защитника. Тяжело. Он слишком высоко либо где-то рядом, но спрятался, как хамелеон, обратив снежный оттенок в противоположный. Хватаясь за тут же растворяющееся, но проходящее через меня пульсирующее эхо одними только кончиками пальцев, тяну его вниз, под ноги и отталкиваюсь за следующим излучающим свет колебанием. Я почти срываюсь, когда один из осколков его сознания отскакивает от тянущихся к нему пальцев, однако преодолеваю эту пропасть и, рискуя всем и вся, прыгаю без всякой опоры, принимая последний кусочек его души.       По-прежнему находясь в пищащем эллипсе, одновременно с этим я парю на тёмно-синем фоне, окружённая неслышимым ранее даже во снах от кристалла повторяющимся и создающим эхо посвистыванием, слабым шорохом, даже щебетанием то ли планет, то ли космических птиц. Сначала он был встревожен, погрузив тело в голубое ка́пельное волнение по всему длинному, горячему телу, готовящемуся к отражению попытки нападения с воздуха, окрашиваясь изнутри в лучи сегодняшнего заката, принимая разнообразие алого цвета пролитой на его родных землях крови. Затем он на миг жемчужно расслабился, выплеснув через крик весь страх и настороженность, готовность отдать свою жизнь за то, чтобы сбить неопознанный летающий объект. Но он почувствовал на себе мой безобидный, восхищающийся взгляд, услышал настроенный под его движение крови в сосудах пульс и исчез. Где же ты, хорошенький? Знаешь же, что мы не обидим тебя и твоих земных детей, правда? Прошу, позволь нам приземлиться на Исконную землю. Она звала меня через сны и, как я уже забыла, но сразу вспомнила при встрече, показывала в них тебя — одного из её главных защитников, её строгий, изысканный воздушный щит.       Он не вернётся… Мы останемся с Авиеттой на одной точке в небе без связи, пока не умрём от голода. Змей вызвал помехи в нашем транспорте и не готов показываться, он не в состоянии позволить себе верить мне, на что имеет право, учитывая все ионийские кровопролитные события, возникавшие обычно из-за рода человеческого. С печалью в душе разрывая всю связь, открываю глаза и упираюсь ладонями в стеклянный пол, пытаясь набрать в себя как можно больше воздуха. Это был мой первый опыт такого переходного состояния. Тело одновременно полыхает и покрывается изнутри уничтожающим льдом, прямо как у оболочки змея. Даже не знаю, как это правильно описать… Мне удалось проникнуть в него, стать его частью, отвечающей за чувства… полностью быть и, возможно, даже управлять им на протяжении какого-то времени. Там, в космосе всё длилось точно больше десяти минут, оттого некоторые особенности его организма передались и мне, к счастью, уже понемногу стихая. Отбрасываю каждую подобранную деталь души небесного создания и затихаю, погружаясь взглядом в воды под нами. Мы в состоянии прыгнуть и попытаться доплыть до берега. Быть может, мои просьбы услышат морские обитатели.       Уже хочу встать и направиться проведать Ави, как вдруг меня оглушает, и всё, что я могу слышать, — лишь блаженный шёпот и убаюкивающее мелодичное мычание сверху. Поднимаю голову к потолку и искренне улыбаюсь, переполненная счастьем от того, что он всё-таки вернулся. Змей не решается приближаться к нашему транспорту, но вместо этого приветливо устанавливает со мной зрительный контакт. Его большие лиловые глаза светятся двумя большими шарообразными планетами, окружёнными аметистово-серебристым свечением. Рядом с ними витают ленточки похожего цвета, а по бокам виднеются очертания плавников, куда бо́льших размеров, чем по всему его телу. Наблюдая за цветом моих, похожих на его окрас волос или, возможно, в целом за тем, как я внешне безмятежно им поражаюсь, он расплывается в слабо уловимой ухмылке и пускается в космический пляс, кружась на месте, тем самым создавая длинную спираль, некую воронку. Он восхитителен, бесподобен. Грациозный властитель ионийского небосвода плавно вращается под мой мысленный напев, проделывая ювелирную работу во время создания завораживающего клуба похожей на облака субстанции, переливающейся фиолетовыми то ли блёстками, то ли вспышками молний. Подобравшись к капсуле, шар тумана растекается по всей внешней стороне эллипса, присасываясь вибрирующей материей к тут же замораживающемуся стеклу, и делает из нас более притягательный, твёрдый снежный шарик с фигурками в виде двух перепуганных жительниц Пилтовера внутри. Даже в этой жуткой идее я способна найти нечто прекрасное. Мы могли бы стать одним из наилучших ионийских творений, которым бы любовались дети и взрослые в любое время суток, когда бы то с помощью природной магии подстраивало цвет тумана под рассвет, закат, надвигающуюся бурю или разыгравшуюся стихию. Но нет, вся эта мысль, к нашему с Авиеттой облегчению, развеивается, когда сила ветра готовит эллипс к посадке, создавая кольцеобразный воздушный поток.       Сверкающая субстанция постепенно расползается в разные стороны, позволяя разглядеть контуры густых деревьев, между которыми мы удивительным образом, с небольшой тряской пробираемся. Авиетта ловит момент и выбегает ко мне в центр капсулы, заключая в дрожащие от паники объятия. Если бы на моём месте была Серафина помладше, то тут же бы расплакалась от стонущей и всхлипывающей синевы внутри тела подруги напротив. Научившись справляться с эмоциями окружающих, закрываю глаза, крепче прижимая девушку к груди, с помощью чего направляю к её душе ноты гармонии и наивысшего блаженства. Всякая тревога очень быстро сворачивается обратно в свой маленький кокон и не смеет вновь разреветься, раздуваясь внутри Ави, пока я рядом. Её мысли — одна благодарящая этот белый свет мантра, что она повторяет без остановки, пока мы окончательно не касаемся земли, чувствуя под собой лёгкий толчок. Открыв глаза, слегка отстраняюсь от зеленоглазой и улыбаюсь, получая точно такую же счастливую мордашку в ответ. Делаем общий глубокий вдох и встаём с пола, которым будто бы стала изумрудная трава под стеклом.       — Знаешь… я, наверное, никогда больше не полечу сюда после произошедшего, — с нервным смешком на конце отшучивается Авиетта и открывает вместительное отделение с нашим багажом, с которым я ей тут же помогаю, вытаскивая два больших саквояжа с одеждой и личными вещами, один широкий чемодан с необходимым дополнительным для выступления оборудованием и отдельный защитный футляр с передвижной платформой внутри него.       Проверяю на целостность никогда не тускнеющий фиолетовый кристалл и, соскучившись, нежно прижимаю металлическое хранилище к сердцу, осознавая, что я уже в Ионии и совсем скоро отыщу все необходимые обоим городам и их жителям ответы.       — Гляди, нас уже ожидают, — замечает девушка, направляя всё внимание в сторону, где на лесной опушке, освещённой лунным светом, расположилось три совершенно разных по всем параметрам тела. — Готова? — от неизвестного нас отделяет только лишь непробиваемое стекло, что при нажатии на кнопку тут же исчезнет, позволив вобрать наверняка абсолютно другой по ощущениям воздух и снимет всю защиту от неизведанных нами с Авиеттой земель. — Послушай… — я уже была готова сделать это, как рука менеджера опускается на мою и заставляет обратить на неё взгляд. — Прости меня, что я так… скрытно подошла к делу. Если ты действительно желаешь вернуться обратно — я не буду противостоять этому.              В холоде её ладони чувствуется никуда не пропавший страх. Она признала свою, по её мнению, только лишь возможную ошибку, но предложение о возвращении домой исходит лишь из её собственной неготовности к Исконной земле. Ави прекрасно помнит, что я искренне хотела оказаться здесь ради чего-то личного и ни за что не развернусь, но это лишь внешняя сторона снисходительности, благородного поступка, внутри которого гудит мольба на коленях об отказе от Ионии. Но, к её сожалению, выбора у меня нет: я не могу и не хочу себе позволить заглушить зов кристалла. Все эти концерты, различаемые мною мысли и песни душ, одержимость историей Первых земель, даже только что произошедший случай с небесным змеем — это то, ради чего я живу. Мне всегда хотелось выступать, помогать нуждающимся и добиваться справедливости. Ни школа, ни друзья, ни другие пилтоверские научные развлечения никогда не интересовали меня так же, как творчество, которым я дышу и наполняю этот жестокий мир в попытке очистить его от яростной мглы. С самых ранних лет малютка Фина мечтала только о том, к чему сейчас наконец-таки повзрослевшая Серафина приблизилась. Меня слышат, ко мне тянутся, мне доверяют, а я дарю им всем тепло и любовь в ответ. Прости, Авиетта, но если у меня есть плата за визит в Навори, то о́н будет твоей — за известность и большие деньги, что я мысленно обещаю прямо сейчас, расплываясь в расслабляющей поджатой улыбке, и жму на такую маленькую, но важную для меня красную кнопочку.       Механизм издаёт скрежет и приступает раскрываться с самой верхушки, пуская в распадающийся эллипс прозрачную струю свежего ионийского воздуха. Находя её розоватый оттенок, втягиваю ту в самые лёгкие, тая от немыслимых ароматов коры и листьев деревьев. Кажется, будто я чувствую не только лес, нежнейшие нотки далёких отсюда цветов и журчащих вод, но и звёзды высоко над нами. Я уже была среди них во время игры в догонялки со змеем, слышала каждый тончайший звук, но не была способна вдохнуть в себя их морозное амбре, настолько насыщенно пробивающееся к душе через ноздри, что даже слёзы не могут оставаться на положенном им месте. Ави неподдельно наслаждается всем этим вместе со мной, но, возвращаясь к ожидающим нас вдалеке, видимо, организаторам мероприятия, поправляет чёрный комбинезон и двигается с места, неся в руках свою сумку и сундук с оборудованием. Я же, не желая отрываться от чистого, такого многослойного природного аромата, прихожу в себя не сразу, а лишь при ощущении слабого прохладного за счёт наступившего вечера ветерка. Не скажу, что здесь, в Навори, крайне влажно или, наоборот, невыносимо душно, однако лёгкий морозец ночи проходит по моим оголённым ногам, одновременно утешая тёплой оболочкой летнего сезона. Ближе к ночи стоит одеваться теплее, чем сейчас, отдавая предпочтение закрывающим тело тканям, нежели надетому короткому белому платью из тонкого материала и плотной, но не спасающей синей накидке, лишь слабо согревающей прикрытые руки, спину и бока. Русоволосая тут же негодует, ступая на почву, под которую легко проваливаются её каблуки. Хотя бы с обувью я не прогадала, выбрав удобные платформенные кроссовки в цвет верха. Предлагаю ей помощь с вещами из-за и без того трудного передвижения, но девушка раздражённо отмахивается и продолжает торопливо идти впереди к трём фигурам, подсвечивающимся керосиновыми фонарями в их руках. Мои длинные розовые волосы иногда развеваются на усиливающемся ветру, потому приходится останавливаться, дотягиваясь до лица ладонью занятой в районе подмышки руки, под которой бережно удерживается сцена, чтобы убрать в сторону уже пропитавшиеся ароматом исконных цветов мешающие пряди.       При сближении с незнакомцами, по-прежнему находясь позади Авиетты, осторожно осматриваю их издалека, будучи не до конца уверенной в том, что это нужные нам люди. Посередине самым высоким расположился на вид молодой человек с открытыми по локти мускулистыми перебинтованными на запястьях и плечах руками, прикрытыми короткой зелёной накидкой с кожаными коричневыми вставками. Остальную часть массивного в размерах туловища также скрывает сплошной слой белой повязки. На поясе мужчины висят ремни с ножами разной длины, формы и уровнем заточенности. На ногах свободные мешковатые штаны в цвет топа, наверняка заканчивающиеся в районе коленей, и высокие коричневые сапоги с бронзовыми вставками, в которые заправлена часть низа. Лицо ионийца разглядеть почти невозможно, поскольку нижняя его часть спрятана за синей, плотно прилегающей к лицу маской с прошивкой в цвет добавленных на обувь деталей. Длинные каштановые волосы слегка вылезают из-под добавленного к верхней части одежды капюшона. Ярко-голубые глаза устремлены в нашу сторону, а широкие брови сведены к переносице, отчего молочный, такой по-особенному красивый взгляд делается строгим и пугающим. Оказываясь почти рядом, на секунду останавливаюсь от неожиданной внешности двух других жителей Ионии, но продолжаю движение, шустро перемещая взор с одного животного тела на другое. Слева от человека под светом маленькой для его большого тела лампы устроилось похожее не то на кошку, не то на волка существо с присущими исключительно самцам острыми, тяжёлыми чертами лица. Одет он, как и третий, в цвет одеяний мужчины посередине, будто это отличительная форма какого-то клана. Пушистый медно-красный волк с человеческим мохнатым носом и яркими золотыми глазами, стоящий на двух задних лапах, не скрывает широкую пасть под маской, но на голову накинут тот же самый капюшон с присущей их группировке округлой бронзовой вставкой над лбом, которую я заметила только сейчас. Из одежды на хищнике лишь обтягивающие ноги, точнее, верхнюю часть задних лап зелёные штаны. Его громоздкие когтистые конечности не спрятаны под обувью и перчатками, а весь мускулистый торс покрыт белыми рисунками — в основном объёмистая грудь, узор на которой плавно переходит к обеим крепким передним лапищам. Справа остался один самый низенький из них всех кабан, точно так же спокойно передвигающийся на задних конечностях. Из человеческого в нём разве что только оттопыренные уши и руки с покрытыми, как и всё тело, чёрной грубой шерстью пальцами. Массивные копыта способны убить или хотя бы нокаутировать, а широкие клыки, большое рыло и тёмные глаза действительно пугают до неприятной гусиной кожи. Одежды на нём столько же, сколько и на волке — пузо и грудь свисают и слегка болтаются при малейшем движении.       — Вечер добрый, господа, прошу простить нас за опоздание. У вас там наверху была непредвиденная непогода, — Ави решается начать знакомство первой и получает в ответ пару кивков от не перестающего в открытую пялиться на меня человека и насмехающиеся рык и хрюк созданий по бокам. Вибрация тревожного состояния тела подруги ощущается даже без прикосновений и взгляда, но я не отхожу от неприятно колющих волн, впитывая их в себя, дабы она скорее успокоилась. — Кто из вас организатор мероприятия?       — Организатор, хрю, мероприятия, хрю, — ехидничает взбесивший меня одним только присутствием кабанище, от слов которого я тут же раздражённо цыкаю и поджимаю губы, невольно возвращаясь к двум голубым озёрам над синей маской, в которые не осмеливаюсь заглянуть всей душой и прочувствовать мерзость этого клана.       Сейчас я прекрасно осознаю, кто они такие. Как же я не могла додуматься до этого раньше… Отличительная однотонная одежда, смешанный состав из вастайских видов, сомнительная атмосфера вокруг них, накрывающая и нас, сдавливая только одним настроем. Всё это братство Навори — созданная во время великой войны с Ноксусом группировка, вставшая на сторону нападавших. В историях рассказывалось, что они не были довольны безучастным расположением Духа Ионии и Танцующей с клинками, которое те приняли на определённый период, позволив погибнуть множеству собратьев-ионийцев, потому часть жителей Первых земель перешла к войскам ноксианцев. Они поддались соблазну кровопролития, что и позабыли, кто убивал их родных. Братство Навори было лишь пешками на огромной шахматной доске, умело передвигаемыми генералами оккупационного движения. Многие вастайи и люди настолько погрязли в водовороте насилия и желания мести, что даже пытались, будучи марионетками, истребить руководительницу сопротивления, пожертвовавшую своей непорочностью, невинностью ради спасения Исконной земли и её жителей. Однажды мне посчастливилось увидеть её со спины в одном из снов в библиотеке во время изучения исторических записей. Жива она или осталась лишь в легендах — мне неизвестно, но описываемые предатели и убийцы стоят прямо передо мной, а мелодия витающих вокруг неё клинков отозвалась в сновидениях, что даёт надежду на светлое будущее Ионии. Я не знаю, в каком состоянии находится Танцующая с клинками в данный момент, но не могу себе представить, что бы сделала на её месте я под всем образовавшимся давлением. Она была маленькой девочкой, подростком, как и я несколько лет назад тогда в школе за первой партой, и уже ответила на гнев той же яростью, пускай и более приглушённой. Её, это невинное создание, вынудили отразить атаку и сделали из неё воина, главного командующего всем ионийским родом.       — Может быть, хрю, я буду им? — продолжает издеваться исконноземельское чудовище, обращаясь через человека к своему, видимо, более близкому напарнику, что расплывается в рычащем смехе и с силой толкает кабана в плечо.       — Ты? Не смеши меня, болван. Я лучше тебя подхожу на эту должность, — они оба ржут прямо перед своим явным командиром, что ни на секунду не отвлёкся от пожирающего меня взгляда, от которого приходится вечно неловко уворачиваться, наблюдая за отвратительным перед гостями поведением человекоподобных животных.       — Вы, может быть, меня не понимаете, но я спросила, кто является организатором?! — несмотря на переполняющие её сомнения и ужас, Ави пользуется не совсем верным защитным механизмом в виде строгого крика и получает в ответ удивлённые выражения морд двух клоунов; даже молодой человек переключается на неё и делает первый шаг вперёд, от которого моя менеджер еле заметно пятится.       — Босс следит за обустройством зала, мисс… — она тихо представляется, и он коротко кланяется в ответ, — Авиетта. Замечательное имя. Позволите помочь с багажом? — шатен проявляет вежливость, на которую русоволосая тут же соглашается, разрешая мужчине забрать вещи. Незнакомец улыбается ей глазами и благодарит кивком. Развернувшись лицом к напарникам, всучает им две сумки, что те, пускай и с недовольными возгласами, но всё же покорно принимают. — А вы, мисс… — обращаясь уже ко мне, интересуется командир.       — Я справлюсь. Спасибо за предложение, — на этот раз улыбку натягивать я не собираюсь и строго отказываюсь от помощи, крепче сжимая вещи в руках.       Молодой человек раскидывает руками, отходя в сторону и пропускает нас вперёд, за уже двинувшимися в лес вастайи. Ави забирает у меня чемодан с оборудованием, за что я шёпотом благодарю её и, получив приподнятые уголки губ в ответ, двигаюсь вперёд между менеджером и сторонником братства Навори, от которых исходит неприятное, мысленно отражаемое мною напряжение.       — Получается, ты и есть та самая долгожданная артистка из ядовитых земель? — спрашивает волк, на секунду оборачиваясь, чтобы ещё раз взглянуть на меня. Интересное наименование братство Навори дало Зауну. По сути, они не ошибаются, называя его так, но всё равно отчасти тоскливо слышать, что именно эту сторону иноземцы видят первой. Отвечаю мычанием и улавливаю тут же возникшую в его голове мысль: «Надеюсь, она не взорвётся во время пения». Интересно, с чего это он вообще взял…       — Серафина живёт над Зауном, в Пилтовере, в Городе Прогресса, — конкретизирует зеленоглазая, как бы поднимая мой социальный статус, из-за чего я незаметно для окружающих задеваю её рукой и сверлю осуждающим взглядом.       Авиетту, как-никак, можно понять, пускай и с трудом в силу моих личных убеждений. До встречи с родителями только начавшей набирать популярность Серафины она никогда не была в Пилтовере. Всё детство и юность прошли на средних уровнях Подземелья: она, как и многие жители Зауна, за исключением стремящихся обрести власть внизу и уничтожить небеса, всегда мечтала выбиться в «люди» или, иными словами, — приблизиться к верхним, многоуважаемым фигурам, которые сами и вбили людям в головы мысль о том, что нет никого и ничего лучше, кроме них и Поднебесья. К большому сожалению, она совратилась под влиянием высшего общества, имеющего в своих руках мощную исключительно в рамках государства силу — власть. Увы, я не могу этому противостоять, по крайней мере пока что. Да, мне тоже нужны деньги на пропитание, оплату жилья и другие, не столь имеющие смысл в вопросе духовного развития нужды, однако вся эта построенная людьми система до боли в груди отвратительна и уничтожает нуждающихся в помощи жителей Подземелья, пришедших в этот мир не для борьбы с только прозвавшими себя и не являющимися богами в действительности «пилтошками». Какой бы устрашающей ни казалась атмосфера, царящая в «ядовитых землях», я была среди них беспристрастной, не имея и капли отвращения или ненависти. Находящиеся в душах обитателей Зауна чувства гораздо притягательнее, чем у обывателей Пилтовера, даже несмотря на стремительно разрастающиеся от несправедливости мстительные волдыри. Они приняли меня, вознёсшуюся благодаря голосу до небес, и делились тёплыми рассказами из их общей жизни, за которыми я ощущала спектр скрываемых мучительных эмоций и хоть как-то пыталась успокоить их души, умиротворить сознание и подарить свои искренние любовь и заботу.       — А что ты, хрю, умеешь делать, хрю, кроме пения? — в той же самой насмешливой манере спрашивает кабан и подталкивает друга плечом.       Прищурившись, чтобы настроиться на его ауре, понимаю, что этот вопрос задан не из простосердечного интереса, а исключительно в рамках пошлостей, о которых он так громко думает, будто задавая этот вопрос напарнику вслух: «Интересно, как звучит её голосок во время приватных выступлений?». Возмущённо мотаю головой на ходу и тут же ловлю мысль волка, словно настроение одного перекидывается на другого, и он уже думает: «Может, напасть на них и сказать боссу, что никто не прилетел?». Если первая мысль звучала просто мерзко, то следующая ошарашивает и заставляет прижаться к Авиетте, хоть я и знаю, что она меня никак не спасёт, если вдруг нападение всё же произойдёт.       — Меньше вопросов, болван, и больше дела. Ты здесь не на свидании, а на исполнении приказа, — крайне грубо, но, к моему счастью, действенно звучит указание человека справа от меня. Всё это время я боялась поворачивать голову, однако после этих слов по собственному желанию всё-таки бросаю на него секундный взгляд и резко возвращаюсь к изучению травы, как только замечаю, что его голубые глаза снова обращены на меня.       — Словно тебя он назначил главным, идиот… — пытаясь оставить последнюю нотку в их разговоре за собой, возникает кабан и недовольно громко хрюкает.       — Ещё одно слово, свинья, и я расправлюсь с тобой, сказав боссу, что ты как обычно слинял пить! — издавая в тишине громкий звон вытаскивающегося из кармашка на поясе ножа, грозит ему мужчина и подходит ближе, пиная того под зад, отчего кабан чуть ли не спотыкается, летя лицом в свежую изумрудную зелень.       Несмотря на предупреждение, вастайи всё же решается постоять за себя и, грубо бросив саквояж с вещами Ави на землю, полностью оборачивается к обидчику лицом, выставляя перед собой огромные кулачища, почти атакуя. Человек подносит нож к его пузу и уже готов сделать шаг вперёд, как подруга вскрикивает, останавливая их перед резнёй резким звуком, на который они все отвлекаются.       — Когда ваш босс узнает, как вы встретили важных гостей, думаю, каждому из вас не поздоровится! — Ави никогда не отличалась умением вести разговоры без намёка на споры и язвительность, а уж тем более бесталантна в балансировании верного тона под стать условиям и собеседникам. И дело даже не в том, что я заранее прочувствовала вечно агрессивно настроенные души, потому и не влезала бы в их триалог или же подобрала иные слова для прекращения драки. Подобное можно было прочитать и без сверхспособностей, однако Авиетта ступила на минное поле и имеет крайне низкий шанс на выживание в нём.       — Ты ещё будешь нам угрожать, чертовка? — воспламеняется защищающий соратников волчара, бесцеремонно обнажая заострённые белые клыки с въевшимися в эмаль красными пятнами крови и вытаскивая из-за шерсти на лапах закрученные длинные когти, которыми можно разорвать в один только миг, что оппонент даже и не успеет попросить пощады. Зеленоглазая, уже не скрывая страха, отпрыгивает в сторону с кричащей просьбой остановиться, но, если бы не прислушивающийся к нам человек в маске, он бы набросился.       — Велон, угомонись! — в отличие от кабана, хищник-вастайи почему-то быстро приходит в чувство от оклика собрата и через самоуспокаивающий недовольный рык скрывает когти.       — Делаю я это ради своего брата, но не тебя, понял меня?.. — рычащим голосом сообщает ему волк и проходит вперёд к вещам и кабану, больно задевая плечом человека. Интересно, что он имел в виду, говоря о брате… Голубоглазый заметно внутренне отстраняется из-за происшедшей ситуации, излучая лёгкую подавленность озвученным высказыванием. — Покончим с этим. Задолбался торчать в лесу без полезного дела. Мы и без того пробыли здесь больше намеченного времени из-за опоздания.       — Велон, мы уже извинились за это… — до вербальной попытки я старалась утихомирить его мысленно, с помощью колыбельной в сердце, но моя душа, кажется, не способна пробиться через него, словно всё живое и человечное тут же плавится в потоке магмы, поглотившей волка. Нежные нотки тут же сворачиваются и на всех скоростях возвращаются в тёплую любящую оболочку их исполнительницы.       — Мне не нужны ваши извинения. И не называй меня по имени, девчонка… Ещё не дотягиваешь до братства Навори, чтобы позволять себе открывать рот, если не попросят спеть, — темношёрстный кабан вставляет после огрызаний Велона свои «или кое-что другое», похрюкивая от смеха.       Наверное, бестолку налаживать отношения и исцелять зудящие раны, ведь таким, утащенным в бездну зла созданиям нужно больше времени на осознание всего происходящего. Пара фраз или соответствующих их кодексу повышающих авторитет действий не помогут сгладить ситуацию и добиться дружелюбной атмосферы. Им необходимы недели, если не месяцы и годы; особые, выбивающие из привычного течения события, чувства, чтобы пойти на, скажем так, поправку.       — Через пять минут мы выйдем к центральной площади перед ареной. Прошу их простить, дамы. Визитёры для нас — редкость, — вновь извиняется за напарников командир, отставая от них вместе с нами уже сбоку от Авиетты, и впервые получает от меня одобрительную, непритворную улыбку. Не знаю, что значил его неотрывный взгляд при встрече, но сейчас куда важнее добраться до места проведения выступления без потерь органов и частей тела от ножей, клыков и когтей.       — Нам не нужны ваши извинения, — снова не к месту возражает подруга, специально в высокомерной манере не смотря в сторону шатена, отчего щипаю её за ногу и шёпотом прошу заткнуться ради нашей же безопасности. — Ауч!       Оставшийся путь наша невзлюбившая друг друга компания прошла весьма спокойно. Иногда идущие впереди вастайи громко захлёбывались от чего-то своего в диком смехе, переваливаясь с багажом с одной стороны давно вытоптанной в траве тропинки на другую. Тем для обсуждений между двумя моими сопровождающими не нашлось, потому и я осталась в приятном молчании, с нарастающим внутри меня счастьем отдаваясь природе всё-таки чужих краёв. Летя в Ионию, наверняка из-за внезапного зова кристалла, возникшего интереса к истории Исконной земли и всех этих снов, мне думалось, что, возможно, вот он, именно это первый ответ, небольшая зацепка в кромешной тьме. Думалось, словно Первые земли — мои поистине родные, словно душа тянулась сюда из-за желания вернуться домой, но сейчас внутри нет ни одного подобного тем запомнившимся на всю жизнь ощущениям во время переезда в Пилтовер и последующего спуска в Заун — два моих родных города, являющихся, по крайней мере для меня, что куда более важно, одним большим и сильным целым. Иногда слышится отдалённый, прибрежный крик ионийских чаек, совершенно не похожий на вопль точно таких же, но, однозначно, близких к моему сердцу хитрых пилтоверских пташек; улавливается яркий аромат цветочно-цитрусового первоземельского воздуха, чарующий, манящий, расслабляющий, но не позволяющий ощутить себя как в уютных краях, где каждый порыв ветра приносил с собой солёное морское амбре и отголоски быта каждого жителя города; поражает скрип высоченных лиственных гигантов, в каждом из которых находится душа, приветливо кланяющаяся мне и сбрасывающая со своих вершин съедобные плоды, что я, извиняясь, обхожу стороной и обещаю попробовать позже, но не даёт возможность чувствовать себя в безопасности, как среди каким-то образом оберегающих зданий и несчитанных бесконечно испускающих пары и шипящие звуки устройств. Здесь не мой дом, но что, если он появится и тут спустя какое-то время поисков. Ведь небо или, лучше сказать, его страж чистосердечно принял меня и позволил стать частью ионийской истории. Может быть, природа продолжит оказывать этот пленящий эффект, распахнёт свои скрытые от глаз всех созданий двери и впустит к себе, но сейчас…       — Чёрт… — все эти мысли наводят на меня колющую, чертовски пульсирующую головную боль, отчего я чуть перекатываюсь на Авиетту, что меня тут же поддерживает и беспокоится о самочувствии. Молодой человек вновь встревоженно предлагает помощь, но я благодарно отмахиваюсь от неё, наконец-таки собираясь духом. Не стоит сейчас думать обо всём этом. Важно отдаться моменту, течению этой реки и позволить со временем впустить в себя Ионию, ощутить каждый кусочек, так громко звавший меня к себе через кристалл. Впереди выступление — именно на нём сейчас необходимо сосредоточиться.       — Мы на месте, — угрюмо сообщает волк у стены из высоких тёмно-зелёных кустов. — Девке нужно накинуть на себя плащ.       — Велон, — серьёзным тоном окликивает его человек рядом с нами, на что, судя по всему, даже не планировавший успокаиваться вастайи вновь реагирует недовольным рыком.       — Я не стану заниматься этой хренью, Твилл, даже не проси, — спасибо хоть, что на этот раз он не бросает вещи Авиетты, а спокойно оставляет их рядом. — Ты знаешь, где меня искать. Если, конечно, не захочешь послушать эту «ядовитую», — обращается тот к кабану.       — Велон, я не смогу прикрыть тебя перед боссом, — предупреждает его командир, на что он пускает фыркающий смешок и уже стоит одной ногой за кустарниками.       — Если я способен на что-то ради своего брата, то и ты уж постарайся, чтобы он не грустил, если по зову матери впервые за год вернётся домой для помощи с вправлением костей и обработкой ран. Ouulavaash⁶, — после этих непонятых нами с Авиеттой слов, золотые глаза вновь презрительно осматривают меня с ног до головы и скрываются за живой изгородью, точно с концами пожирающей его за свою падшую к ногам властвующего гнева карму.       — Хочешь пойти за ним, валяй, мне плевать, — озлобленно из-за Велона, но в то же время совершенно обессиленно говорит тот оставшемуся без напарника кабану, пока голубоглазый поднимает оставленный на земле багаж. Второй вастайи не решается покинуть нас, потому просто досадливо хрюкает и дожидается следующих действий. — Даме необходимо покрыть голову и тело этим плащом, — протягивает мне тёмно-коричневую мантию на пуговицах, которую я молча принимаю.       — А мне? — интересуется Ави, на что молодой человек мотает головой и впервые усмехается, что даже вызывает на моём лице улыбку. Он вежлив, весьма добр, исполнителен по… хочется думать, что по доброте душевной, но факт его нахождения в братстве Навори не позволяет мне это признать.       — Вам, Авиетта, необязательно. Серафина выделяется из толпы, даже из нашей местами достаточно красочной, — меня и дома называли очень яркой, постоянно находящейся в центре внимания и однозначно запоминающейся девушкой, так что подобное замечание совсем не звучит оскорбительно.       — Что плохого в том, если жители увидят её перед выступлением? — слегка обиженно на указание её, по слышимому только мне внутреннему мнению Ави, пускай и не серости, но явно отсутствие выразительности спрашивает русоволосая, пока я облачаюсь в тёплое, теперь уже точно согревающее меня одеяние. Знали бы они, что на сцене на мне будет куда больше кричащих деталей.       — В этом нет ничего плохого. Мне, наоборот, приятно смотреть на Серафину, — он снова переводит на меня взгляд и улыбается через маску, что я чувствую всем сердцем. Он милый. Правда. Во время простого общения забывается вся занавесочная история, вся его деятельность. — Однако так требует босс: он хочет, чтобы за любование платили. Именно поэтому сегодня на арене первый за несколько лет аншлаг.       — Хрю, давайте уже, хрю, покончим с этим, а?! — в дружную беседу вмешивается забытый всеми после ухода его главного голоса и защитника кабан. Уверена, меркантильный и абсолютно неорганизованный босс выглядит и ведёт себя в точности, как и это отвратительнейшее создание. Я ничего не имею против всех свиней и кабанов, но никогда бы не подумала, что во мне вызовет столько внутреннего отвращения одно только парнокопытное.       Полностью подготовившись к новому миру, к Навори, Ионии, всем невиданным ранее краскам, неслыханным звукам и не ощущавшимся аромат, я пролажу сквозь влажные, слегка покалывающие открытые щиколотки заросли, желая всем душой окунуться в нечто невообразимое. На мгновение кажется, что всё это одна большая ловушка, словно лозы обовьют всё тело и поглотят меня, насытив природу ещё одним источником силы. Всё это дурацкая надуманная клаустрофобия, всё-таки вынуждающая меня обнять металлический футляр со сценой покрепче, впитывая в себя ласково утешающее трепетание кристалла. Он напевает любимые колыбельные, завывающие в природном верещании и наполняющие меня чувством безмятежности одним только мелодичным бархатистым мычанием. Человек, идущий впереди меня, предупреждает, что ровно через пять секунд нужно будет представить под собой лестницу и шагнуть вниз, потому приступаю с улыбкой на лице отсчитывать последние мгновения судорожной погони за мечтой, у порога которой я окажусь через один шорох пахучего кустарника, один вдох врождённого запаха матери Природы, одно касание кончиков пальцев до одного из красных бутонов роз, растущих на кустарниковой стене ближе к самому Навори, один пойманный слухом фрагмент иностранного разговора из толпы людей в громкий пятничный вечер и один миг падающей в пустоту ноги, что, как и обещал Трилл, оказывается на твёрдой поверхности, дожидаясь всего моего тела снаружи.       Окончательно освобождаясь от зарослей, все будто бы ранее пустовавшие органы чувств тут же одной большой, почти что сбивающей меня с ног своей насыщенностью волной заполняет всеми возможными и невозможными фантастическими ощущениями. Первыми цунами ионийской культуры принимают на себя глаза, пытающиеся осматриваться медленно, заостряя внимание на каждой мелкой детали, но вмиг разбегающиеся от целого наплыва красок, тонов и настроений. Мы находимся в необычайно колоритном месте Ионии, походящем на нечто вроде огромного рынка, почти что длинную улицу, проспект с множеством всех существующих заведений и продуктов. Здесь царит грязно-жёлтый оттенок просвечивающегося волнообразного навеса, через который в большом отверстии проходит широкий ствол дерева с густой кроной вокруг, видимо, откуда мы только что и выбрались, приняв её за кустарник. Если присмотреться, то прямо над нами можно увидеть ещё один необъятный круг из деревянного пола, по которому наверняка тоже ходят люди, как и внизу, под этим твёрдым покрытием. Неужели мы находимся прямо на дереве?.. На каждой товарной лавке развешаны мягкие разноцветные фонарики, окрашивая тот или иной магазинчик голубым, фиолетовым, розовым, красным и другим свечением. Всё это напоминает Заун, но в более броском разнообразии цветов. В основном, по крайней мере на этом уровне, доминирует горчичный цвет за счёт переливающейся в мерцании лампочек тысяч светлячков парящей вуали.       Следом на всё происходящее реагирует слух — самый важный орган чувств в моём организме. Музыка. Здесь есть инструменты! Из каждого отдельного уголочка слышатся великолепные струны всех существующих на свете гитар, упоительный свист удивительных флейт и дудочек из разного дерева, перешедших частичкой души через кору к их музыкантам, звон имеющих приятные мотивы колокольчиков интересных, имитирующих части природы форм, шаманский грохот стучащих по предметам различной звонкости и глухости рук и лап. Однако на первом плане тут далеко не мелодии, а именно голоса людей, вастайи и других видов, переговаривающихся на своих диалектах, смеясь особенной, отличающей их ото всех нотой, выражая мысли с неповторяемыми, абсолютно новыми для моих ушей интонациями. И только тогда, услышав хотя бы крошечную нотку каждого из них, моему виду показываются их одеяния, лица, формы, тела. Здесь хоть открывай дневник после концерта и записывай всё увиденное, запомнившееся, учитывая, что с каждым новым мимо проходящим созданием страничка тут же переворачивается для нового словесного рисунка, предупреждая о заканчивающемся третьем скетчбуке в девяносто страниц, а в запасе больше ничего и не осталось. Разноцветные. Именно этим одним словом можно описать народ Ионии. Это далеко не тёмные, приглушённые тона одежды заунцев и даже не пастельные, классические ткани костюмов пилтоверцев. Здесь как будто бы фестиваль красок, словно фейерверки Города Прогресса нашли своё место в Рунтерре. И помимо одежды каждая шерсть, кожа, перья и панцири имеют отличительный окрас даже в своей группе животного вида, при этом в счёт не идут характерные для одного только объекта рога, морды, глаза, уши, клювы, хвосты и многие другие, бросающиеся в широко распахнутые от удивления глаза тонкости.       Делая шаг вслед за кабаном и Триллом, хватаю Ави под руку, чтобы сдержать свои порывы любопытно подлететь к первой попавшейся на вид лавочке или бескультурно дотронуться до чьей-нибудь впечатляющей конечности, ощутив всю их силу, соединившись с вастайской душой, и прочувствовав дух самой Исконной земли. Именно сейчас, проходя мимо ресторанчиков, продуктовых лавочек со смесями, фруктами, овощами, даже мясом и непонятными семенами, третьим впитавшим в себя всю Ионию органом чувств оказалось обоняние. Из спелых нектаров тёплых тонов сочится сладкая на запах жидкость, стекая по шелковистой кожуре соседних плодов, переливаясь на ярком свету фонариков. Приоткрытые баночки, колбочки, бутылочки с горькими, едкими настойками, нежнейшими цветочными бальзамами, цитрусовыми и мятными эликсирами стоят на прилавках и призывают прикупить одну из них, даже если те им и не нужны. К розовому, красному, бордовому, почти фиолетовому мясу подходят хищные, в основном хвостатые и пушистые представители вастайи и выбирают самое лучшее для их никогда не утоляющих голод желудков. Различная ионийская зелень, разноразмерные орешки, насыщенные красками специи, благовонные чайные листья. Всё это смешивается в один тёплый, но при этом такой душный воздух дерева-рынка, что даже хочется поскорее выбраться, ведь на мне этот уже невыносимо жаркий плащ.       Уже почти что подходя к противположной стороне дерева, где можно заметить вывески, сообщающие о том, что этажом выше, называемым «Лазурь», находятся ресторанчики, а ниже, на ярусе «Индиго», посетители могут выпить в барах, к нам неожиданно подъезжает не стоящий на месте пожилой торговец фруктами с интересной широкой дискообразной шляпой и радостно приветствует явно знакомого ему Трилла. Голубоглазый обнимается с абсолютно не имеющим животные черты человеком и просит парочку похожих на яблоки оранжевых плодов, которые седовласый мужчина протягивает сначала кабану и приятелю, а затем и нам с Авиеттой, мягко улыбаясь и бросая в нашу сторону быстрый, не особо заостряющийся взгляд, словно мы обычные жители Ионии — ничем непримечательные люди. Схватившись за, как сообщил Трилл, солнечное яблоко и пустив в ход осязательный орган, по всей ладони единичным зарядом проходит тепло, будто я опустила руку в нагретую воду. Перекинув оранжевый спелый фрукт в другую руку, температура переходит следом за ним, уже приятно одаривая своей любовью левую пясть. В нём нет души, это не живое творение природы, но упало оно с дышащего и чувствующего Вселенную дерева, принявшее на свои листья, ветки и ствол далеко не одно столетие меняющихся с настроениями людей погод. Солнечное дерево питается лучами единственного греющего нас небесного светила и передаёт всю эту любовь и заботу через свои на вид сочные отростки.       Прощаясь с торговцем, наблюдаю за реакцией Авиетты на врученный фрукт и слышу довольный возглас со следующим за ним хрустом от второго надкуса, жадно утоляющего и жажду, и голод. Осмеливаясь попробовать яблоко, впиваюсь зубами в мягкую, тут же разрывающуюся от нежности своего плода шкурку и пускаю в ход последний орган чувств, втягивая в себя капающее на землю сочное и пробуждающее все вкусовые рецепторы пюре. Оно и впрямь согревает, тонизирует, пробираясь своими крошечными сладкими частичками в глубины души, начиная разговаривать с ней, приободряя перед волнительным событием, к которому мы очень близки. Подходя к самому краю этажа вновь столбенею от изумления при виде раз и навсегда запечатлённого на обратной стороне глаз ионийского пейзажа, открывающегося перед нами свысока, позволяя рассматривать каждый крошечный свет внутри подобных этому деревьев, оживлённые улицы далеко под нами, а самое главное — горы, которые я никогда в своей жизни не видела так близко, пускай до них далеко не рукой подать. Вот они, высокие разноформенные массивы, а над ними сотни, нет, тысячи звёзд, видные невооружённым глазом даже когда слои изящного небосводного покрывала проплывают по окрашенному в сине-фиолетовые тона холсту, прикрывая души матери Ночи. Хочется посетить каждый уголочек Исконной земли, наполниться её мыслями и чувствами, познать истинную сущность бытия. Очаровавшись такими вдохновляющими видами, не сразу замечаю арену по левую сторону дерева, что, оказывается, выше, даже если и не шире. Отсюда та видится небольшой, но, уверена, спустившись к ней и оказавшись внутри, все эти предположения моментально развеются. Крупный круг с закрытым красной листвой верхом, как и многие другие здания в Ионии, о чём я узнала в заметках, создан с помощью специально подстраивающихся мастерами живых деревьев, растущих в нужном заказчику направлении. В случае арены её окружают четыре таких крупных пыльно-серых ствола, являющихся опорой для остальной, построенной уже людьми или вастайи конструкции. Стоит признать — выглядит это оригинально и бесподобно. Но образовавшаяся длинная, просто немыслимых размеров очередь на арену ошеломляет куда больше. И все они — мои сегодняшние, самые первые ионийские слушатели, собравшиеся здесь сотнями, если не тысячами, чтобы пустить голос к их душам, беспрекословно мне доверившихся, и отдать всю себя ради незабываемого месяцами вечера.       Уже через минут так десять, пройдя более оживлённый путь вдоль асфальтированных, приближённых к типичным городским улочек, мы приблизились к эпицентру магической силы, которую я смогу ощутить всем сердцем всего-то через час или около того, когда Авиетта и я встретимся с организатором мероприятия и подготовим все необходимые для выступления атрибуты. Трилл повёл нас не через главный вход, где выстроилась растянутая чуть ли не на всю столицу очередь заинтересованных именно во мне созданий, раз уж это первый аншлаг за несколько лет, а предложил обойти здание сзади, воспользовавшись чёрным ходом, дабы не привлекать внимание толпы к проходящим мимо них подозрительным личностям. Заходя внутрь туннеля песочных тонов, сбрасываю с головы капюшон и распускаю длинные густые розовые волосы, наконец-таки имея возможность свободно осматриваться вокруг. Честно говоря, лучше бы все следующие детали по-прежнему оставались для меня в тени. Постеры с большими заголовками о сегодняшнем долгожданном бое двух сильнейших вастайи, самой кровопролитной драке на арене и сюрпризе из Города Прогресса, который никто из ионийцев никогда больше нигде не увидит, кроме сегодняшнего вечера. Авиетта понимает, что я не слепая и теперь уже точно вытащила наружу её секрет, потому старается не смотреть на меня. Когда взгляды всё-таки сталкиваются, та пытается дотронуться до меня, как-то утихомирить, но я лишь ускоряю шаг и даже прохожу мимо наших проводников, следуя по зову сердца к нужному месту.       Чёрт бы тебя побрал, Авиетта! И ведь я понимаю, что не имею права на неё злиться. Мне действительно хотелось тут оказаться, спеть для них всех и погрузиться в новые ощущения от соединения с Первыми землями на душевном уровне. Но неужели это единственный возможный из всех остальных вариант? Выступление перед битвой на кулаках… Я бы ни за что не подумала, что здесь процветает культ насилия, который ещё и оплачивают, которым ещё и наслаждаются. С каких это пор и священный архипелаг погряз в соблазне перед причинением боли?! Я могу понять и хоть и не всецело, но оправдать подобную участь Ноксуса или Зауна, но что стало с Исконной землёй после войны? Почему сфера зрелищных поединков здесь настолько развита, что для неё обустраивают целую арену, которую, по-хорошему, необходимо снести?! Куда подевались Танцующая с клинками и Дух Ионии, правящие целым Навори, где прямо на их глазах история невинности бесповоротно заканчивается и перерастает в мучительный рассказ об утянувшем в свои кровавые реки весь священный народ и вместе с ним источающую магию природу, без которой ни один вастайи не проживёт слишком долго.       Теряясь во всех этих дополнительных безответных вопросах, лишь огорчающих меня и разрушающих все остальные планы в борьбе со мнимой властью и воображаемыми богами, хватаюсь за волосы и, прямо-таки ощущая на себе непосильный груз свалившихся задач и проблем, собираю их в неряшливый хвост, заходя всё глубже в обитель братства Навори, выполненную в золотистых и красно-фиолетовых оттенках. Спустя несколько секунд ускоренного шага оказываюсь у края самой арены, медленно двигаясь к центру и чуть ли не роняя челюсть от её величины. Из неё можно было бы сделать огромный концертный зал с замечательной акустикой и невероятными сценами посреди зала, где сверху встречаются листья родных другу другу багряных деревьев, к толстым ветвям которого прикреплён огромный янтарный фонарь прямоугольной формы: на его металлические обрамления со всех сторон для каждого сектора с местами для зрителей подвешены атласные флаги с изображением золотого зверя, похожего то ли на волка, то ли на лису, перекусывающую красную ленту двумя длинными клыками. Такие можно заметить и на стенах между стволами деревьев, полностью окутывающие арену. В каждом углу расположилось по одному округлённому жерлу с танцующим внутри него трескучим пламенем. На каменном полу можно обнаружить отдельные невыведенные пятна от луж крови. Это ужасно!.. Справа от арены из всех сидячих мест выделяется высокое балконное углубление с ведущей к нему широкой лестницей — это самая идеальная точка для наблюдения за битвой, которой наверняка наслаждается заправляющий всем этим бойцовским клубом босс.       — Ави, это немыслимо… — разнося своё недовольство эхом по всей арене, обнимаю передвижную платформу и пронзаю подругу взглядом. Девушка мотает головой в ответ и не знает, куда себя деть в этом большом, свободном пространстве. — Арена для кровавых зрелищ — это самое последнее, о чём я могла подумать, летя сюда со своими… далеко не подходящими под всё это песнями, — вскидываю руку, призывая её открыть глаза и наконец-таки понять, в какое место она меня привела.       — Мы уже говорили об этом, Серафина. Арена босса была единственным шансом на посещение Ионии, — уже активировав свой защитный барьер, заявлет та, забирая у проводников вещи.       — Но… — я пытаюсь выдать что-то неоспоримое в противовес всему озвученному, однако буквально теряюсь, осознавая, что всё так оно и есть. Разогреть кипящую в котле агрессии и ненависти ионийскую толпу — моя высокая плата за визит в Навори по зову кристалла, самой Ионии. — Это же просто ужасно, Ави! — вскрикиваю я, пуская нервный смешок, не зная, как себя подготовить к предстоящему выступлению.       — Знаю, Серафина, но пора понять, что в этом мире не всё так просто, как тебе может казаться, — теперь, после Велона тогда в лесу, подруга не может закончить перепалку моими словами и вставляет свои, совершенно неподходящие и лишь больше разжигающие внутри моей оболочки пламя, отчего, совпадение это или нет, усиливается мощность горения древесины в одном из котлов сбоку.       — Мне куда больше известно о тяжёлом бремени этого мира, чем тебе, Авиетта!.. — надеюсь последний, почти что через слёзы надрывный крик даст ей понять, что сейчас важно заткнуться, а не продолжать пытаться оставить за собой последнее, не приводящее ни к чему хорошему поганое слово.       — По-моему, нашей исполнительнице стоит беречь свой голос, что думаете, парни? — откуда-то сзади раздаётся незнакомый низкий, почти что рычащий, но без ноты нападения голос. Оборачиваюсь к балкону и замечаю спускающегося по бронзовой лестнице крупного молодого… человека? — Трилл, где Велон? — глядя на приспешника слегка пугающим янтарным взглядом, интересуется парень с густой красной шевелюрой и с приближёнными к цвету волос то ли лисьими, то ли кошачьими длинными, устремлёнными ввысь ушами, вылезающими прямо из макушки.       — Ему стало плохо, босс. Я отправил его домой, — скрывает правду голубоглазый и смотрит в пол, пока организатор мероприятия безрадостно поджимает губы и в насмешливом возмущении мотает головой, расправляя свой длинный безрукавный тёмно-фиолетовый плащ с многослойным густым серым мехом на задней части воротника и золотыми вставками в виде волков со флагов вокруг арены, пушистые головы которых встречаются на его мощной, твёрдой обнажённой груди, больше чем у волка в несколько раз. Широкую, жилистую шею облегает ещё одна золотая драгоценная деталь. Белые брюки, как и чёрные кожаные кастетные перчатки по локоть с шерстяными дополнениями на сгибе рук, точно так же выделяются за счёт переливающихся драгоценных врезок и массивного ремня. Его тело совершенно, как и образ, как и состоятельность, которой он добился с помощью монетизации насилия.       — Хочешь сказать, при поручении очередного дела он снова слинял по причине волчьей головной боли, ха? — говорит он уже с каплей сердитости и нахмуренными густыми бровями, понимая, что в какой-то части всего озвученного ему, пускай и через посредника, но лгут. Животноподобный человек или вастайи, чего я пока не поняла, чешет один из десятков шрамов на груди и подходит к Триллу вплотную, заставляя поднять глаза к его отточенному, буквально сделанному с большой и настоящей любовью небесным скульптором Вселенной, миловидному, однако всё равно грозному лицу. — Почему Велон не здесь? — снова задаёт вопрос в надежде на правду, постукивая позолоченной туфлёй по камню и сдерживая нечеловеческий порыв небывалой ярости внутри себя, что я ощущаю в каждой его фразе и малейшем движении. В отличие от волка, он способен управлять зверем внутри себя и делает это настолько филигранно, что противник сбежит в страхе лишь от незначительного проявления предупреждающей свирепости.       — Справедливости ради, стоит сказать, что ваш слуга сбежал с поручения и вёл себя абсолютно неподобающе при встрече важных гостей, — в наигранной, совершенно несвойственной ей аристократичной манере кланов Пилтовера вставляет очередное лишнее уточнение Авиетта.       Босс перекидывается на неё, сжалившись оставляя голубоглазого, тут же обратившего свой впервые перепуганный, волнующийся взгляд на меня, в стороне. Почему моя подруга просто не может научиться чувствовать границы в разговоре?! Неужели она не помнит слова Велона перед его уходом?! Мысленно угомоняю Трилла, не оставляя сил на себя, но он лишь поникает, пытаясь сохранить безэмоциональный вид, что у него, увы, не получается. Человек пускает слезу, но тут же смахивает, и я отворачиваюсь, чтобы оставить его наедине с постыдными, по его мнению, чувствами.       — Приятно встретиться с вами вживую, Авиетта. Связывавшийся с вами парень говорил, что вы были настойчивой в своих условиях, — он вежливо подставляет раскрытую руку и принимает её ладонь, оставляя на её тыльной стороне тёплый поцелуй, от которого Ави тут же тает на месте и краснеет. По её телу пробегает волна мурашек, а внутри пробуждается многозвучная, режущая мой слух мелодия.       — Если бы я знала, что нас так приятно встретит организатор мероприятия, даже несмотря на инцидент с псиной, возможно, и смягчила бы напор, — не скрывая кокетливого настроя, зеленоглазая расцветает прямо на глазах, однако на долю секунды затухает, когда спускается обратно на землю и вспоминает, что здесь есть я — далеко не со всеми условиями согласная и неподдающаяся чарам мускулатуры неорганизованного ушастика. — Но на самом деле мы не рады, что на выступление нам уделили только десять минут. Я и сама ожидала большей продолжительности, учитывая средний показатель времени проведения наших концертных программ.       — Это всё можно обсудить в мой ложе. Пройдёмте, — не дожидаясь ответа, мужчина оборачивается к нам спиной и чарами ведёт за собой тут же двигающуюся с места Ави. Вот бы и мне научиться подавлять свои эмоции, потому что сейчас это необходимо как никогда раньше.       — Вообще-то мне бы хотелось, чтобы переговоры прошли наедине — между организатором и «экзотическим» сюрпризом, — одной фразы хватает, чтобы остановить их обоих и получить в свою сторону два взгляда: один раздражённый из-за прерванного обольщения, а второй — поистине заинтересованный, снизу вверх оценивающий, сквозь приподнятую бровь насмехающийся и при этом всем видом уважающий моё желание. Босс медленно, но без опаски подходит ко мне, как до этого к Авитте, и протягивает громадную, в сравнении с моей небольшой, ладонь.       — Сетт. Босс этой арены, — официально представляется он, ожидая всей рукой моей приветливой покорности.       — Серафина. Самая известная певица в Пилтовере и Зауне, — отвечаю я и, не скрывая обиды, обхожу красноволосого стороной, не протянув ладонь, и с гордо поднятой головой поднимаюсь по лестнице к его наверняка такому же золотому трону первой.