~<·>~
Примерно через час они сидели на борту дирижабля, попивая какой-то сладкий фруктовый коктейль, который Хисока заказал для них обоих. Он даже не взглянул на название: Иллуми сказал, что заплатит в этот раз, поэтому он просто взял самый дорогой напиток. Слабый, ещё не выветрившийся запах крови витал в воздухе, перемешиваясь с алкоголем и сигаретным дымом. Они сели у большого окна подальше от остальных. Было уютно, даже романтично. Голова шла кругом. Хисока поделился этой мыслью со своим компаньоном, в ответ Иллуми лишь закатил глаза. На дирижабле было достаточно тихо, люди вели спокойные светские беседы — другими словами, пьяных драк не предвещалось. А жаль, было бы забавно посмотреть на Иллуми в одной из них. — Думаю, мне не понравится, — пробормотал Иллуми, исследуя содержимое своего напитка. Придурок. Он даже не повернулся в сторону Хисоки, вместо этого он уставился в окно, подперев рукой щеку и завороженно глядя на проплывающие мимо города, купающиеся в непривычном неоне. Ему всегда нравилось смотреть на мир с высоты птичьего полёта. — Тогда запей водкой, — съязвил Хисока, обидевшись на то, что Иллуми предпочёл ему какой-то там вид. Но надо признать, картина за окном в самом деле зачаровывала: золотые крапинки света, словно звёздочки, пробирались через темень. Тяжело вздохнув, он признал поражение. — Нравится вид? — Да, — по меркам Хисоки он звучал довольно беспечно. — Может, птицы видят то же самое, когда летают. Хисока задумчиво хмыкнул. — Может быть, — согласился он. — Но не ты ли говорил, что зрение у них куда лучше, чем у людей? Иллуми наклонил голову и посмотрел на него. Половина его улыбки была скрыта рукой, прижатой к щеке. — Верно! Не думал, что ты запомнишь. Хисока криво улыбнулся и посмотрел в окно. Обычно он запоминал, что говорил ему Иллуми, так как последний не всегда находил подходящих слова, поэтому любая информация, которой делился Иллуми, казалась стоящей. Он также был бесконечно очарован тем фактом, что кто-то настолько неуклюжий и эмоционально парализованный, как Иллуми, позволял ему вести праздную болтовню. Он годами носился с Иллуми, но тот ему пока не надоел, а всё потому, что так или иначе Золдик не переставал его удивлять, не переставал быть интересным. Иногда Хисока старался представить себе день, когда обсидиановые глаза перестанут вызывать в нём трепет и заставлять сердце биться чаще, но каждый раз оставался ни с чем. Иллуми действительно был его любимой игрушкой; самый стойкий из всех, даже по сравнению с Гоном и его неограниченным потенциалом. — Хисока. — Да? — Могу я переночевать у тебя? Все чудесатее и чудесатее. Хисока искоса посмотрел на него. — Поэтому ты так мил сегодня, Иллу? Чтобы воспользоваться моей квартирой? — Иллуми нахмурился. — Нет, — просто ответил он. — Я всегда добр к тебе, учитывая насколько ты невыносим. Хисока сделал глоток своего напитка. Приторно-сладкий и жжёт горло. Иллуми точно бы не понравился. — Знаешь, с тобой не легче, любимый. Любимый. Любовь. Он произнес это с насмешкой и, по правде говоря, не был уверен, что способен сказать это как-то по-другому. От лёгкости и беззаботности последних нескольких минут не осталось и следа. Иллуми напрягся, застыв, как статуя. Атмосфера резко накалилась. Она скрутилась и потяжелела, стала подобна смраду, который источали могилы. Хисоке они не нравились. Фокусник подумал, так легко и непринуждённо, насколько было возможно, как бы он поступил, если бы обнаружил Иллуми в одной из них. — Я осведомлён, — горячо процедил Иллуми, утягивая его обратно в разговор. — Я лишь задал безобидный вопрос. Не стоит принимать близко к сердцу, мы ведь даже не друзья. — Иллуми выпалил последнюю часть так, будто это было оскорбление. Хисока смотрел на него минуту и подумал, что его гнев звучит неубедительно. Его тёмные глаза поблёскивали в приглушенном свете бара. Казалось, в них скопилась влага, и Хисока знал, что это не из-за холодного осеннего ветра. Духота и жар заполонили помещение, ни о каком ветре и речи быть не могло. Иллуми привык к колкостям Хисоки, он мог определить, когда над ним подшучивают, а когда нет. Наверное, он каким-то образом задел его. — Я просто дразнил тебя, — признался он, широко улыбаясь. В тот момент Иллуми будто разрывало на части, будто мягкий свет бара пронизывал его насквозь, проходя через трещины на коже, как напоминание, что за неимоверным могуществом и устрашающей силой, где-то глубоко внутри скрывался грустный маленький мальчик. Улыбка Хисоки погасла, когда его встретила тишина. Со сломанными игрушками играть неинтересно. Разбитые вещи обязательно будут безразлично брошены Хисокой. Но вопреки самому себе он пододвинулся к нему, положил ладонь ему на макушку, приговаривая «тише, тише», и тогда Иллуми начал вырываться. Он притянул его ближе, пока их носы почти не соприкоснулись. Откровенно говоря, весь поток мыслей, связанный с чем-то вроде «с Иллуми можно поиграть, а потом выкинуть», в лучшем случае был спорным, в худшем — оказывался полным бредом, но он непреклонно откладывал переосмысление своих взглядов на жизнь и взаимоотношений с другими и не сильно беспокоился. — Вот тебе совет, Иллуми, — он понизил голос, и на этот раз слова прозвучали серьёзно, — Если ты и дальше будешь разговаривать с людьми в таком тоне — они покинут тебя. А ты останешься совсем один, и тебе некого будет винить, кроме самого себя. Он отпустил его, отодвинулся и начал ждать, барабаня пальцами по столу. Иллуми выглядел жалко. Что в каком-то смысле радовало. А в другом ранило. Но затем он открыл рот и с тем же страдальческим выражением лица, набрав побольше воздуха, разом выпалил то, что повторял годами: — Ассасинам не нужны друзья. Хисока немного посмеялся. Однако досадно понимать, что мировосприятие Иллуми было точь-в-точь, как у серьёзного и зрелого члена семьи Золдик. В глубине души, может быть, он признавал, что говорил подобное назло от обиды и упрямства; особенно его выдавали блестящие глаза, искорками выделявшиеся в матовом свете- кому как не Хисоке знать, ведь он сам был упёртым и капризным. — Ты часто об этом говоришь, — добродушно прокомментировал Хисока. — Привычка. Некоторое время они смотрели друг на друга, острый взгляд Хисоки не отрывался от тёмных глаз Иллуми. После нескольких напряженных секунд молчания Иллуми расслабил плечи, отвернулся и продолжил смотреть в окно. А ему всего-то хотелось внимания. — Ладно, — наконец уступил Иллуми. Он тяжело вздохнул. — Ладно, — повторил он чуть менее ровно, словно что-то застряло поперёк горла. Хисока решил хоть раз проявить к нему немного милосердия. — Тогда давай тост, — беззаботно начал он, позволив улыбке появится на губах. — За нашу дружбу. — Иллуми недоверчиво уставился на его поднятый бокал, однако с каждым неохотным и неуверенным движением он, кажется, смягчался. Напряжение постепенно исчезло. — Тебе так нравится издеваться надо мной. — Может жесту Хисоки не хватало чуткости и тепла, но тем не менее он первым протянул оливковую ветвь. — Если тебе от этого полегчает, Иллу, то дружба - она как двусторонняя сделка. Ты не единственный, кто становится уязвимым. Уязвимый. Он обласкал последнее слово, окутывая его в оболочку сладкого манящего яда. Сказал так, будто за столь долгий период их знакомства — больше десяти лет — они никогда не видели друг друга нагишом и не изучали, рассматривая с ног до головы, не замечали слабостей, уродства и недостатка любви. Когда-нибудь они будут биться насмерть. Вместо краски — брызги крови, и они разрисуют белоснежный холст; кожа покроется лиловыми пятнами, как последнее доказательство их финальной интерлюдии. В воздухе будет чувствоваться магия, А они будут кружиться в танце. Он рассмеётся. И только самая маленькая, скромная его частичка иногда задавалась вопросом, не заплачет ли он. И, на более лёгкой ноте, он никогда не мог понять, что бы предпочел: убить Иллуми или умереть от его рук. Он хотел бы сделать и то, и другое. Иногда его посещала мысль: будет ли это похоже на секс — только они вдвоём, увязшие в друг друге, уединённые от всего остального мира. Достойная альтернатива, учитывая все те случаи, когда Иллуми отвергал его просьбы переспать вместе. — Это глупо. И прямо сейчас ты думаешь о всяких непристойностях, у тебя на лбу написано. Извращенец, — обвинил его Иллуми, осторожно обхватив рукой свой собственный стакан. Хисока проигнорировал замечание и подтолкнул его локтем. — Ты ошибаешься, это мило. Я бы даже сказал очаровательно, — затем он кивком указал на свой бокал. — Ну, давай же. Они чокнулись, красная жидкость ударялась о стенки, лёд потрескивал в поднятых стаканах, Хисока утопил трепетное чувство в обжигающем алкоголе.~<·>~
В итоге Иллуми остался на ночь. Он устроился на диване и, прежде чем Хисока успел предложить ему разделить постель, уже дремал. У Хисоки не было гостевой спальни, так как предполагалось, что так называемые гости будут лежать с ним в обнимку. Он взял одеяло и укрыл им Иллуми с гораздо большей нежностью, чем требовалось. Укутав его, Хисока сел на другую половину дивана, запрокинув ноги на кофейный столик, и начал лениво перебирать каналы, не включая звук. Сон совсем не шёл — ему было куда привычнее в одиночестве. На экране мелькали вечерние шоу, интеллектуальные игры, завязанные на сопоставлении знаменитостей с их типом нэн, романтическая комедия, в просмотре которой Хисока никогда бы не признался, и документальный фильм о птицах, который они смотрели несколько недель назад. Какими бы красивыми ни были эти крылатые существа, документальные фильмы без случайных комментариев Иллуми или без Иллуми, восторженно впивающегося ногтями в его руку и воодушевленно наблюдавшего за тем, как хищная птица пикирует вниз, захватывая жизнь бедной беспомощной крысы в свои когтистые лапы. В конце концов, его взгляд оторвался от ворон на экране и вместо этого переместился на Иллуми. Несмотря на то, что его тёмные волосы были плотно прижаты к спинке дивана, всё же нашлись несколько непослушных прядей, упавших на его лицо. Ему хотелось заправить их за уши, но он знал: Иллуми спит недостаточно крепко, однако за последние пару лет он стал гораздо лучше расслабляться в его компании. Слюна, пузырящаяся в уголках его губ, и то поднимающееся, то опускающееся одеяло подтверждали его догадку. Он не мог перестать думать о том, что Иллуми, не очень жаловавший ночёвки, вместо роскошного особняка с прислугой и семьей всё-таки предпочёл отоспаться у него. Должно быть, дома что-то случилось. Он не подозревал, что его это будет как-то волновать, но иногда, лишь изредка, беспокойство брало верх и кололо до тех пор, пока в груди не тяжелело. Две вороны, о жизни которых рассказывалось в фильме, начали драться, нещадно клюя и царапая одна другую, и по непонятной причине он вспомнил его первую встречу с Иллуми. Прежде всего в глаза бросились длинные, чёрные, струящиеся по спине волосы. Иллуми стоял посреди хаоса — собранный, элегантный, сильный. Он был прекрасен в самом ужасающем смысле, как и всё по-настоящему прекрасное. Вся сцена, а особенно Иллуми, буднично разглаживавший складки на костюме, напоминала чудеснейшую трагедию. Но вместо этого Хисока сказал, что он похож на чёрного лебедя. Это утверждение и странная, но в то же время завораживающая заинтересованность Иллуми в пернатых созданиях положили начало их столь же странному и не менее завораживающему партнерству. Закрывая глаза, Хисока подумал, что если бы Иллуми чисто гипотетически был птицей, то он, несмотря на породу, мчался бы сквозь голубое небо, рассекая крыльями воздух, улетая прочь от всего, что он когда-либо знал, навстречу горизонту. И Хисока понимал, что чисто гипотетически, если бы его самого низвели до уровня насекомоядного пернатого создания, то в этой бескрайней синеве он бы летел бок о бок с Иллуми.~<·>~
На следующий день он проснулся в уже одинокой квартире ровно в той же позе, в которой заснул. Спина ныла, шея затекла из-за неестественного положения. Он сидел на том же месте, усталый и с похмелья, глупо уставившийся на одеяло, которым он укрыл Иллуми. Одеяло не было беззастенчиво брошено смятой кучей на другом конце дивана, как он ожидал, а было обёрнуто вокруг него. Ночью его тщательно запеленал не кто иной, как сам Иллуми Золдик. Ткань пропиталась запахом порошка, но он смог уловить лёгкий аромат сандалового дерева и ванили, аромат, целиком и полностью принадлежавший Иллуми. Он проигнорировал тесноту в штанах и бестолковое трепетание в груди и, закрыв глаза, глубоко вдохнул. Внезапно он оказался в обветшалом мотеле, забытом где-то в глуши, смотря сверху вниз на всё ещё спящего Иллуми, сопротивляясь сладкому искушению наклониться и подарить ему утренний поцелуй, теплый и обжигающий как тлеющий уголёк.~<·>~
Недели пролетали одна за другой, дни становились всё холоднее и холоднее. С деревьев слетели последние листья, от режущего ветра слезились глаза и краснел нос. Первый снегопад окрасил мир в белый цвет, на тротуарах и железных дорогах лежал тонкий слой льда, а на светофорах можно было заметить иней. В это время года Хисока не так часто участвовал в боях на Небесной Арене — тащиться туда по морозу, только чтобы подраться с какой-нибудь посредственностью, того не стоило. Следовательно, ему нужно тащиться по морозу, чтобы найти и, может быть, (что было бы крайне замечательно) подраться со своим любимым ассасином. Конечно, время от времени ему нравилось баловаться в уличных перепалках всякий раз, когда какая-нибудь шпана, шедшая в сторону ближайшего скейтпарка, с яркими глазами и задорными улыбками решала испытать его — когда-нибудь они бы неизбежно поломали себе руки или ноги или и то, и другое, но ему было всё равно. Намного больше его волновал тот факт, что в ближайшие несколько месяцев ему придётся распрощаться с излюбленными кроп-топами и каблуками. Как ни странно, их юношеское озорство напоминало ему Киллуа и Гона, он размышлял о том, какими сильными они, должно быть, стали, о том, будут ли они драться, когда их пути снова пересекутся, и будет ли там Иллуми, чтобы оттащить его за ухо от своего драгоценного младшего брата. Его присутствие, конечно, не было редкостью в эти дни, но, учитывая, что он проехал на двух автобусах и поезде, все дальше и дальше отдаляясь от дома, разыскивая его, означало, что оно могло стать ещё менее редким. У Хисоки перехватило дыхание, когда он заметил Иллуми, сидящего на каменных ступеньках какого-то старого собора, стены которого украшали остроконечные арки и аркбутан. Те немногие солнечные лучи, которые выглядывали из-за облаков, ударялись о витражные окна и разноцветными пятнами падали на Иллуми и вокруг него. Меховая шапка защищала его уши от холода, а между прядями волос прятались снежинки. Несмотря на тёплую шапку, объемную горловину пуховика и шерстяной шарф, заслонявший его лицо, Хисока смог уловить легкий румянец на его носу и щеках. Когда Иллуми заметил его, его глаза комично расширились. В один момент он выглядел божественно, в следующий — нелепо. Хисока был готов опуститься на колени и впервые в жизни сложить руки в молитве. — Хисока, — его имя прозвучало словно упрёк. Хисока поднял руку и пошевелил пальцами в знак приветствия. — Рад видеть вас, Иллу. — Как ты меня нашёл? Он говорил приглушенно. Хисока одарил его озорной улыбкой. — Птичка напела. — Это ты так называешь преследование? Его улыбка расползлась шире. — Не будем вдаваться в подробности. Кроме того, бывало и хуже. — Не сомневаюсь, — тихо проворчал Иллуми. — Не тебе меня осуждать. — Почему нет? — Иллу, ты убийца. — Весело упрекнул Хисока. — По крайней мере это моя работа. В отличие от кое-кого, кто убивает забавы ради! — В любом случае! — Громко произнёс Хисока, прижимая ладони друг к другу и отводя их в сторону Иллуми. — Время пришло, Иллуми, я больше не позволю тебе игнорировать мои просьбы. — Правда? — спросил Иллуми, искоса поглядывая на его руки. Он моргнул, когда Хисока сложил их в молитве. — Да, правда. Пожалуйста, Иллу, мне скучно. — Ну раз уж ты так настаиваешь, думаю, у меня не остается иного выбора. Хисока весь просиял. Затем Иллуми бросился к нему и, прежде чем он смог среагировать, ударил его прямо в лицо. Хисока недоверчиво посмотрел на него. Их спарринги обычно начинались немного более честно и хотя бы с каплей предупреждения. — Иллуми! — ошеломлённо воскликнул он. Хисока почувствовал, как кровь потекла у него из носа. — Иллуми! — повторил он, смеясь. Иллуми невинно наклонил голову. — Хисока, — вздохнул он. — Я не стану спать с тобой, только потому что тебе скучно. Он подавился смехом и уставился на него. Хисока начал осторожно ощупывать окровавленный нос и снова оскалился. — Я имел в виду спарринг. Повисло молчание, затем Иллуми стянул шарф и воротник куртки вниз так, что стали видны его губы. — Что? — неуверенно спросил Иллуми. — Я целую вечность просил тебя о спарринге, но ты всё время говоришь "нет". — Ох. — Сегодня я решил, что буду действовать более прямолинейно. — Ох. Во второй раз это междометие прозвучало серьёзнее. Хисока затрясся и практически повалился на пол от смеха. Иллуми стоял там, глядя на окровавленные костяшки со смесью ужаса и разочарования. Иллуми снял шарф, сложил его и попытался вытереть им кровь, прижав к носу. В итоге он лишь размазал её по всему лицу и замарал сам себя. Хисока не переставал улыбаться, наблюдая, как Иллуми возится с шарфом. Он едва мог дышать сквозь толстую ткань. — Что ты вообще здесь делаешь? — Здесь хорошо и спокойно. Он понимающе кивнул и прикоснулся к шарфу. — На ощупь недешёвый. — Так и есть. Хисока тихонько хмыкнул. — Не беспокойся об этом, — а потом. — Прости, что ударил тебя. Хисока закатил глаза. — Мы поступали друг с другом и похуже, Иллу. Иллуми поднял на него глаза. Хисока гадал, слышит ли он, как сильно колотится его сердце, находясь так близко к нему. — Ага, — согласился он. — И за это тоже прости. Хисока упёрся о ногой о землю, покрытую тонким слоем снега, и с вновь обретённой грустью пожалел, что не может любить нормально.~<·>~
Когда зазвонил телефон, Хисока сидел на полу, собирая последнее дополнение к своей квартире, он поставил маленький винтажный радиоприемник, выкрашенный в ярко-красный цвет, на край кухонной тумбы. Он сосредоточенно прикусил язык, пытаясь подключить провод к розетке. Как только он включил прибор, комнату наполнила мелодия раскрученной поп-песни, текст которой он ещё не успел запомнить. Поднимаясь, он ударился о столешницу. Где-то позади него упрямо продолжал звонить телефон. Он очень надеялся, что это был Хролло, собирающийся сообщить, что наконец готов сразиться с ним. Он пробормотал удрученное «твою мать» и, уменьшив звук, потёр ушибленное место и недовольно покосился на радио. К тому времени как он, прижимая пачку замороженной моркови ко лбу, опустился на диван, чтобы проверить телефон, звонок перевели на голосовую почту. Это был не Хролло, но, посмотрев на имя, выведенное на экране, не сильно огорчился. ‘1 пропущенный звонок- Иллу~’ Он открыл уведомление и лёг на диван, запрокинув голову назад. Хисока закрыл глаза, несколько холодных капель покатились вниз. « Эй, Хисока! Это я — Иллуми Золдик.» Услышав это разъяснение, он от души расхохотался. «Просто хотел сказать, что у меня есть кое-какие дела, связанные с семейным бизнесом.» Хисока почувствовал себя немного менее легкомысленно. Его семья — полное дерьмо. «Какое-то время я буду недоступен.» На линии на несколько мгновений воцарилась тишина. «Если попытаешься связаться со мной из-за какой-нибудь глупости — я не отвечу, ладно?» Хисока хмыкнул. «Думаю, на этом всё». Хисока подумал, что сообщение Иллуми завершилось, но он продолжил. «Попытайся не скучать по мне сильно.» Тихий смешок, последовавший после, был таким искренним и тёплым, что напоминал пение птиц. Хисока тотчас удалил сообщение. Он не хотел, чтобы у него развилась мерзкая липкая сахарная привязанность, тем более к голосовому сообщению. Но прошла неделя, и не было ни Иллуми, ни ответов на его смски; нелепое и бессмысленное беспокойство начало терзать его изнутри: а если Иллуми по какой бы то ни было причине вернётся сюда ночью и в кромешной темноте не сможет найти его квартиру? С тех пор у входа в его дом по ночам всегда горел свет, он не позволял себе думать о крохотном гостеприимном жесте, потому как оно не имело никакого значения. Это была такая вопиющая ложь, что он с трудом верил самому себе.~<·>~
Арена разразилась воплями и ликованиями, когда Хисока приземлился на ноги и, отряхивая кровь от карты, оглядел свою оппонентку: она все ещё держалась на своих двоих, крепко сжимая правое плечо, и смотрела на него с ужасающей искаженной гримасой. Пусть она и отступила сразу после удара и уже была на приличном расстоянии от него, он глубоко порезал её сухожилие, если судить по красной мокрой массе, просачивающейся через ладонь. Он самодовольно ухмыльнулся, изящно стёр мизинцем остатки крови с карты и, не сводя с неё глаз, высунул язык и слизнул кровь с пальца так чувственно, как только мог. «Критический удар- Хисока!» Он не обращал внимания ни на рефери, ни на звонкий голос комментатора, объявивший, что ему осталось набрать одно очко. Его больше интересовала его соперница, в особенности её оскал. До него дошли слухи, что многообещающая манипуляторка захотела сразиться с ним, поэтому, несмотря на холодную и совершенно отвратительную погоду, он провальсировал через двери Небесной Арены. Он был слишком занят мыслями о том, какими забавными могут быть манипуляторы, чтобы беспокоиться о плохой погоде. Перед началом матча она представилась как Атсуме. Атсу означает чистый и невинный. Замечательные карамельные словечки, стремящиеся скрыть истинную натуру их прародителя — наивности. — Ты отвратителен, Хисока! — выругалась она охрипшим голосом, выдавливая из себя каждый слог, будто что-то ужасное и неприглядное. Пару лет назад Иллуми произнёс его имя тем же тоном, после того как он пропустил семейный ужин по вине Хисоки, который втянул их в переделку в Метеор Сити, связанную с Труппой Теней, тогдашней жилищной мафией и их любимой кошкой. — Тише, тише, — проворковал Хисока, восторг прильнул к его губам, обнажив клыки, по большей мере из-за воспоминаний, чем обстоятельств. — Не нужно так суетиться. У меня нет к тебе подлинного интереса. Она посмотрела на него так, будто он сказал что-то извращенное. — Обманщик. Может ты и сильный боец, но ты совсем из ума выжил! Даже для него его улыбка стала натянутой. Чего? Затем она подняла свободную руку и показала на него пальцем, — Ты жуткий и к тому же странный! — Разочарованный звук заполнил арену, когда она неопределенно указала на него, как будто с ним что-то было не так. — И выглядишь как клоун! — Фокусник, — поправил он. — Клоун! Хисока сводил брови всё ближе и ближе с каждым оскорблением. Поговорим о грёбаной грубости. На этот раз он даже не врал. Хисока бы заставил её подумать, что будет использовать туз Червей, но в самый последний момент сменил бы его на туз Пики. Первое символизировало сильное желание любви и стремление к ней, последнее — несчастье и смерть. Он сомневался, что она бы заметила столь неприметное движение руки и что она вообще интересовалась карточной символикой, но ему натерпелось объяснить. А теперь его настроение резко ухудшилось, и ему не хотелось посвящать её в тщательно проработанные детали. Эти оскорбления были совершенно неуместны, и, кроме того, у него тоже есть чувства. Сражение с ней даже не возбудило его. Кто-то в толпе фыркнул, звук отозвался эхом. У него задергался глаз. «Ух», — из динамиков неловко прогремел голос. Хисоке нравилась Коко: всякий раз, когда она комментировала его бои, её энергичная речь прекрасно сочеталась с его пресыщенными атаками. Может быть, ей всё-таки удастся спасти ситуацию. «Похоже, что наша новая участница пытается поставить Хисоку на место! Получится ли у неё?!» Хисока бросил неодобрительный взгляд на дикторскую будку. Он сделал глубокий вдох и взял себя в руки. Настойчивое, искаженное болью лицо Атсуме приободрило его. — Ну что ж, раз уж ты такого хорошего мнения обо мне, — начал он, сухо улыбаясь и поднимая подбородок выше. — Не могла бы ты описать себя в двух словах? Она стояла не шелохнувшись. — Позабавь меня. Хисока подумал о том, чтобы перерезать ей горло, если она не подчинится, но это было бы такой пустой тратой времени. Ей ещё было куда расти. Он заложил левую руку за спину и скрестил пальцы. — Если ответишь мне, обещаю, что не буду атаковать тебя в течение трёх минут. Кажется, это привлекло её внимание — должно быть, плечо доставляло немало дискомфорта, что тешило чувство собственного превосходства. — Я осторожна, — призналась она, а затем с легкой усмешкой добавила. — И люблю держать все под контролем. Его ухмылка превратилась во что-то более печальное. Да, она точно описала черты манипуляторов и тем самым напомнила ему об Иллуми. Именно с этими словами он полностью осознал его явное отсутствие и что не видел его с тех пор, как получил то чёртово сообщение. Понимание впилось в кожу, разрывая плоть и задевая кости. Он очень, очень хотел бы драться с Иллуми вместо неё. — А что насчёт тебя? Кроме того, что ты жуткий и странный? Одиночество как рукой сняло. Он посмотрел на неё с каменным выражением лица, правой рукой прилепляя полоску банджи гам к бетонной плите, на которой стояла его оппонентка. Он подозревал, что из-за ранения она была недостаточно внимательна, чтобы воспользоваться Гиё, но тем не менее он оставил левую руку позади, сбивая её с толку. Когда он понял, что это сработало, его губы расплылись в почти маниакальной усмешке. — Непостоянный, — ответил он, самодовольство так и распирало его, Хисока поднял левую руку, показывая, что прятал за спиной — скрещенные указательный и средний пальцы. Он слегка покрутил запястьем — небольшой жест, сделанный только ради насмешки. — Бесчестный. К тому времени, как она поняла, что он собрался сделать, он уже начал поднимать пол. Рука сильно сжалась, мышцы напряглись, горячая кровь быстрее побежала по венам, молочная кислота начала скапливаться в мускулах, и наконец бетон поддался натиску упрямой хватки банджи гам. В тот самый момент, когда она была в воздухе, он подпрыгнул и нанес ей удар в живот, отправив её в полет. Он последовал за ней и, сжав правый кулак, ударил её в челюсть, глубоко вонзив костяшки пальцев в кость. Когда плита ударилась о пол, она лежала, кашляя кровью, далеко за пределами ринга. «И ПОБЕДИТЕЛЬ — ХИСОКА!!» Не было никакого головокружительного прилива адреналина, когда голос Кокко пронесся по стадиону сквозь восторженные крики и аплодисменты зрителей. Хотя было приятно видеть, что толпа снова на его стороне после того, как ему пришлось подвергнуться таким насмешкам. Какая-то часть него не хотела, чтобы Иллуми увидел этот матч. Но скорее всего он был занят, учитывая, что он игнорировал его целых три недели. Последний раз они виделись, когда Иллуми принёс ему Венерину Мухоловку — ”Подарок на новоселье” — сказал он в своей неловкой манере. Хисока заставил себя перестать думать об этом и заметил, что Атсуме, перестав давиться кровью, пристально смотрела на него. Он мило улыбнулся ей. Но она не смотрела на его губы. Её внимание было приковано к всё ещё поднятой левой руке с двумя тонкими пальцами, свободно обхватившими друг друга. Он решил, что она больше не стоит его времени. Она махнула на него рукой и, к несчастью, прежде чем отключиться, увидела, как его кривая улыбка стала шире.~<·>~
Как только Хисока оказался у порога своей квартиры, предвосхищение комом застряло у него в горле- он почувствовал ауру Иллуми. Она не пугала и не испускала мощь, просто предупреждала, что Иллуми поблизости. Это чувство принесло ему гораздо больше успокоения, чем ему хотелось бы. Однако успокоение было совсем не кстати, ведь у Иллуми не было ключей от его дома. Видимо, вместо того, чтобы вышибить дверь, он решил аккуратно взломать замок, за что Хисока был искренне благодарен. Он хотел было выкрикнуть дразнящее «Милый, я дома!», но отказался от этой идеи, заметив, что слова начали его немного расстраивать, ведь они были бы всего-навсего насмешкой, не более. Кто-то возился на кухне, затем Иллуми высунулся из дверного проема. — Привет, дорогой, — улыбаясь, подколол Хисока. Иллуми сморщил нос. Хорошо, пока нормально. — Где тебя носило? Я соскучился. Ладно, забудьте, всё очень, очень плохо. Улыбка Хисоки из самодовольной превратилась в неуверенную. Сердце безжалостно колотилось отдаваясь в горле, он боялся, что в мертвенно тихой квартире слышно, как сильно оно бьётся. Иллуми внимательно посмотрел на него и, словно заключив, что Хисока безобиден, размял плечи и вышел из кухни, становясь перед ним в полный рост. Его волосы были заплетены в высокий хвост, темные круги под глазами отливали фиолетовым оттенком. Казалось будто он стал ещё худее, и даже при тёплом свете ламп его кожа была болезненно бледной. И потом, хоть он и выглядел, словно только что выбрался из самых глубоких чертогов ада, его губы растянулись в застенчивой улыбке. На краях глаз выступили легкие морщинки, когда он заговорил с неизвестной доселе Хисоке нежностью. — Я надеюсь, не слишком сильно. В горле пересохло. Он позволил вдруг вспыхнувшему желанию поцеловать его угаснуть на кончиках пальцев. Иллуми отвернулся и прочистил горло, момент исчерпал себя. — Так ты получил мое сообщение? Я же сказал, что буду занят. Даже по прошествии трёх недель Хисока до сих пор помнил каждое слово того сообщения. Поначалу он не собирался считать дни, но игнорировать слона в комнате было не так-то просто. — Ах да, ты прав. Как поживает твоё милое семейство? Он снял ботинки, пристально глядя на толстовку, в которую был одет Иллуми. Если конечно присмотреться и заметить огромную ярко-розовую надпись «Злая Стерва» прямо посередине груди, то можно было догадаться, что он копался в гардеробе Хисоки. В любой другой ситуации он бы рассмеялся в голос, но сейчас к образу Иллуми словно безжалостный демон прицепилась некая печаль. Хисока почувствовал себя немного обиженным. Эта должность целиком и полностью принадлежала только ему. — С ними все в порядке. Как резко. Хисока невольно издал нервный тихий звук в глубине горла. Иллуми немного наклонил голову. Но больше ничего не добавил. — Ладно, — наконец смягчился Хисока. — А ты как? — Что? — А ты в порядке? Челюсть Иллуми сжалась, защищаясь от этого вопроса. — Да, с чего же мне не быть? — Ой, да ладно, Иллу, — растягивал слова Хисока, его губы приобрели острые жестокие изгибы. — Твоя семья тебя ни во что не ставит. Они давным-давно разорвали тебя в клочья, да так, что больше не соберёшь. Нездоровое, жгучее чувство, засевшее в животе словно огонь эгоистично толкало его дальше. Жестокое, испорченное удовлетворение пузырилось в горле, оставляя за собой привкус желчи. Иллуми посмотрел на него так, будто он был каким-то отвратительным монстром, прячущимся под кроватью. Будто он был абсолютно бесчувственным. — Ну что ж, по крайней мере у меня есть семья. Его голос звучал ломко, и внезапно гостиная показалась слишком маленькой для них двоих. Самоуничижительная улыбка Хисоки стала пустой. Он подумал, что если бы рассмеялся, то прозвучал бы неубедительно. С того момента, как Иллуми умчался и до того момента, как он захлопнул за собой дверь его квартиры, он ни разу не посмотрел ему в глаза. Хисока подумал, что скорее всего довёл его до слёз. Он решил забыть об удушающем чувстве и убедил себя, что это не имеет значения, но чувство вины всё ещё давило на него непреодолимой тяжестью. По дороге на кухню он споткнулся о жёлтый рюкзак, забитый вещами Иллуми, и на плите обнаружил подгоревший суп. — Без разницы, — он пробормотал себе под нос. В два часа утра он открыл входную дверь, и впервые за последние несколько недель кромешная тьма заволокла коридор на его этаже, он сделал это, думая, что нет смысла оставлять фонарик тому, кто ненавидит его до глубины души.