~<∙>~
Иллуми проснулся в кровати, к которой пока не привык, а ноги коснулись холодного деревянного пола. Поёжившись, он надел ещё одну пару шерстяных носков и, хорошенько обдумав перспективу чуть подольше полежать в тёплой постели, потащился в ванную чистить зубы. Он уже четвёртый день находился в отеле, и до сих пор все сотрудники, вместо того чтобы доставлять беспокойство, благоразумно держались от него подальше. Так или иначе, он исправно платил за номер, поэтому, скорее всего, им было всё равно. Вообще он справлялся довольно неплохо, учитывая тот факт, что почти не покидал отель, поскольку не желал случайно наткнуться на Хисоку, однако, если впоследствии Хисока не захочет оставаться в стороне, Иллуми вряд ли сможет помешать ему. В последний раз он выходил за покупками, приобрёл более приличную одежду и надел её вместо худи. Оно пахло Хисокой: приятным лёгким ароматом корицы и апельсина. Но было ещё кое-что — стойкий запах супа. Отвратительно. Чтобы избавиться от надоедливого зловония, он всякий раз, когда позволяла погода, открывал окно и, сложив толстовку в аккуратную стопочку, оставлял её на подоконнике надписью вверх. Он умылся ледяной водой и недовольно прошипел. Зубные щетки, которые предоставил отель, были дешёвыми, но тем не менее справлялись с поставленной задачей. Закончив, он смыл зубную пасту, посмотрел на одноразовую щётку, а затем в зеркало. Щётка не сломалась и на ней не оказалось кровавых пятен. Вдруг нахлынувшая усталость была одной из тех, которые появляются незадолго после пробуждения и, судя по всему, одной из тех, которые не отцепляются до самого обеда. Она не походила на то тягучее изнеможение, к которому он привык за последние несколько месяцев, вызванное метаниями между апартаментами Хисоки и незнакомыми гостиницами. Иногда, только в редких случаях, он возвращался домой, не уверенный в том, где он должен быть. Однако можно было с уверенностью утверждать, что точно не в квартире Хисоки. Иллуми думал, что будет очень рад приобрести своё собственное жилье. Долгие часы наедине с самим собой не беспокоили его, к тому же он мог позаботиться о себе. Ему не нужны были родители, которые когда-то укладывали его в кровать, учили кататься на велосипеде и в то же время повышали болевой порог. Были и колыбельные, и потёртые коленки, и сломанные ребра, а взрослые всегда были рядом. Они уже давно не так близки как раньше. Иллуми просто нужно всё отпустить. Отложив зубную щетку в сторону, он запустил пальцы в тёмные волосы и, мысленно посмеявшись над самим собой, отметил, что они начали отдаляться друг от друга, когда родители сняли тренировочные колёса с его велосипеда. Иллуми до сих пор помнил тот день: на небе светило яркое солнце, мышцы ног горели, тёплые лучи весело отскакивали от руля, и где-то позади лаял Мике. Разогнавшись, он отпустил руль и широко раскинул руки, чувствуя, как ветер обдувает кожу. Он не успел полностью насладиться моментом – мальчишка врезался в дуб и вывихнул руку. Его мать выкрикивала ругательства. На секунду ему показалось, что он летит. Иллуми покачал головой, отгоняя воспоминание. Заплетая волосы в низкий пучок, он думал над тем, чтобы разобрать гору электронных писем на телефоне. Как и всегда, людей, желавших смерти другим, было немало. Запросы и контракты копились уже несколько дней. Но впервые за долгие годы он был не в настроении выполнять заказы. Вместо приевшихся убийств его новая рутина состояла из прогулок по отелю и чтения книг, выстроившихся в длинные шеренги вдоль полок вестибюля. В те дни у Иллуми появилась масса свободного времени. Видимо, так происходило, потому что он возмутительно часто проводил это самое время с Хисокой. В более вялые дни они особо ничего не делали, Иллуми просто существовал в его до смешного обжитом доме, валяясь среди многочисленных подушек. А Хисока, в свою очередь, составлял ему компанию — иногда тихую, иногда невыносимую, но тем не менее компанию. Конечно, осознание пришло вместе с глубокой морщинкой, сформировавшейся между бровей, и негодованием на грани возмущения. Тот факт, что он всё-таки дружил с Хисокой, и уже много лет, был абсолютно нелепым. Иллуми не очень разбирался в дружбе. Но что-то подсказывало ему, что друзья не обмениваются злыми, жестокими ухмылками, будто действительно хотят ранить тебя. Он закончил приводить себя в порядок, но его взгляд бесцельно блуждал, пока снова не остановился на зубной щетке. Она лежала на краю раковины, наклонённая под странным углом. Он припоминал, что у Хисоки была похожая, криво устроившаяся в своей маленькой чашечке. Иллуми захотелось выкинуть её в окно, так как неразрешённая ссора делала всё, что хоть как-то напоминало о Хисоке, мрачным и грустным. Проведя большим пальцем по щетинке в последний раз, он положил её обратно в держатель и, распробовав мятный освежающий вкус во рту, решил спуститься в кафетерий и заказать эспрессо, чтобы как следует начать новый день. -- В три часа дня Иллуми находился в своём номере, глупо уставившись на зелёное пятнышко, ярко мигающее на экране. Дурацкая идея. Он ни за что на свете не возьмёт трубку. Неуверенно, но он всё-таки нажал кнопку вызова и стал напряжённо смотреть в телефон, который аккуратно примостился у края стола и упирался в стену. «Чего?» Вопрос прозвучал резко. Голос настолько знакомый, что выбил его из колеи. Чудеса случаются. «Киллу, — удивленно произнёс он, откидываясь на спинке стула. Иллуми взял со стола карандаш и начал бесцельно вращать его из стороны в сторону. — Не думал, что ты ответишь, — честно начал он и, прежде чем его брат успел открыть рот, добавил. — О, и если что я включил динамик.» Повисла тишина. Вдалеке, на заднем плане, раздавались радостные вопли. Очень пронзительные радостные вопли. Если бы Иллуми не знал, то подумал бы, что Хисока сейчас там. Если только. «Хисока сейчас с тобой?» — тихо, но серьезно спросил он. Киллуа поперхнулся. «Что? Нет! С чего бы этому клоуну быть с нами?» Иллуми мрачно кивнул. «Вообще-то, я удивлён, что он не с тобой». Саркастический тон, многозначительно выделявший «тобой», совсем не понравился Иллуми. Он сдвинул брови. «А что тут удивительного?» «Беру свои слова назад, ни капельки не удивительно, — Иллуми представил, как Киллуа закатил глаза. — Ну так почему же я на громкой связи, если ты один?» Визги на другом конце линии никак не прекращались. Киллуа начал что-то кричать в ответ, после чего раздался счастливый детский смех. «Как ты узнал, что я один?» — спросил он, на что получил тяжёлый, усталый вздох. «Потому что только Хисока тусуется с тобой, идиот. Чего тебе?» Иллуми не знал как справиться с жжением, подступившим к горлу. И, так как не было никого, кто мог застать его в таком состоянии, позволил ему осесть немного, а затем откашлялся. «Просто проверяю». Он внимательно следил то за плавными, то за резкими движениями карандаша, пока ожидал ответа. Резвые детишки всё не унимались. «Мило с твоей стороны, наверное». — недоверчиво произнёс Киллуа. Последовала неловкая пауза. Иллуми не придал этому большого значения. «Кстати, ты ведь покидаешь родное гнёздышко? И как оно?» Его рука замерла. Карандаш моментально остановился. «Что?» Вышло так хрипло и резко, что он сам не узнал свой голос. Киллуа раздражённо фыркнул. «Ты переезжаешь, так ведь? Только поэтому я ответил на звонок». Иллуми сдержал в себе умиление и попытался сосредоточиться. Киллуа может быть действительно милым, когда захочет. «Да, — подтвердил он. — Меня выгнали. Кто тебе рассказал?» Он услышал громкие шаги, грохот и глухой удар. Он терпеливо ждал, пока возня и громкие звуки на другом конце провода не утихли, наверное, Киллуа был далеко отсюда, возможно, на другом конце света, на какой-нибудь заснеженной горе, залитой солнцем. «Миллуки», — наконец проронил он, запыхаясь. Раздался ещё один шлепок и громкое нытьё. «Прости. Гон ведёт себя как придурок». «Не выражайся!» — Кто-то, вероятно, Гон, прокричал издалека. Он предположил, что заливистый беззаботный смех принадлежал Аллуке. «В общем, Гон сейчас со мной и Аллукой». — беспечно констатировал Киллуа. Иллуми снова взялся за карандаш, его глаза равнодушно смотрели на плавные мягкие линии. «Почему?» На самом деле Иллуми было не так интересно, он спросил просто из вежливости. Ему не особо нравился Гон. В глубине души он, пожалуй, немного завидовал тому, как быстро мальчик завоевал расположение Киллуа. Мало-помалу Иллуми неохотно начал свыкаться с мыслью, что Киллуа не испытывал к нему тёплых чувств. Ему нравилось притворяться, что это не ранит его. «Он сопровождает нас». Как оригинально. «Куда вы направляетесь?» «Это секрет. Ещё тебя не хватало». «Попробовать стоило», — понуро пробормотал Иллуми. Киллуа фыркнул в трубку. Иллуми нашёл в себе силы улыбнуться. «Что ж, это действительно здорово, что Гон старается изо всех сил ради вас. — он прикусил щёку и поспешно добавил. — Не забудь поблагодарить его». Иллуми сам не знал, как заводить друзей. Единственный его друг был ужасным и невыносимым, иногда он казался недосягаемым, и вряд ли на него можно было положиться. Однако совет звучал неплохо, и ему, как старшему брату, хотелось поделиться какой-нибудь мудростью. Но его не восприняли всерьёз и громко промычали в трубку. «Не нужно. Друзья должны помогать друг другу. Разве не в этом вся суть?» Его карандаш снова остановился. Такие люди, как он сам, не до конца понимают смысл сказанного, но на всякий случай он решил оставить эту мысль при себе. «Если на этом всё, то нам пора. Пока-пока, Иллуми». Он потянулся за телефоном и поднёс его ближе, почти прижимая к губам. «Увидимся позже, Киллуа. Люблю тебя». Послышалось недовольное ворчание, какое-то бессвязное бормотание, которое едва ли можно было списать на «я тоже» (но Иллуми был оптимистичен), а затем связь оборвалась. Его больше не возмущала мысль, что Киллуа мог не ответить ему тем же. Он перестал отвечать на подобные комментарии ещё в раннем детстве. И Иллуми был не против, с недавних пор он начал осознавать, что его любовь не была той любовью, которую хотели бы получать окружающие, и потому не осмелились бы разделить его чувства. Для Иллуми любовь подобна религии. Ужасающая. Всеобъемлющая. Он выпустил карандаш из руки с беспокойным вздохом. На полу был постелен ковёр, карандаш упал, не издав ни звука. Иллуми поморщился. Никто и никогда не захочет спать с ним. Может быть с его оболочкой, но не с ним. Его взгляд остановился на чёрной стопке на подоконнике, и он нахмурился ещё сильнее.~<∙>~
Шла четвёртая неделя без Иллуми, и Хисока чувствовал себя хреново. В глубине души он понимал, что ему следует перестать вести себя как последняя скотина в отношении хотя бы одного из тех немногих, кто так долго терпел его, но, с другой стороны, Иллуми тоже далеко не подарок. ‘Ну что ж, по крайней мере у меня есть семья.’ Хисока редко задумывался о своих родителях, братьях или сёстрах и не придавал этому большого значения. Но иногда, в те моменты, когда Иллуми указывал на явный пробел в его взрослении, ему казалось, что он должен- казалось, что какая-то часть его все же волнуется, самую малость. На следующий день после их ссоры он долго соскребал с кастрюли подгоревший суп и теперь, развешивая вещи Иллуми, надеялся, что Золдик тоже скучает по нему. К их стычке Хисока относился весьма эгоистично. Наверное, Иллуми заслуживал лучшего. Впрочем, он не был настолько благороден, чтобы перестать желать его присутствия, и намерения навсегда исчезнуть из жизни Иллуми у него не появлялось. Он бы этого не сделал, даже если бы это было самым милостивым поступком, который он когда-либо мог совершить для Иллуми. Он не мать Тереза. Он самый обыкновенный гражданин, идущий в зоомагазин, чтобы купить побольше корма для плотоядного растения, поставленного рядом с радио. Хисока считал, что будет забавно разместить его в столь оригинальном месте, пока оно не укусило его, когда он переключал станции. На самом деле не «оно», а «Хролло-чан». С заботой о чём-либо у Хисоки были проблемы. С самого первого дня, когда Иллуми только принёс Хролло-чан, листья-ловушки стали уныло увядать. Но с тех пор, как случились "дела семейные", у него появилось неожиданное стремление поддерживать в ней жизнь. После их ссоры это желание, изначально опирающееся лишь на собственную прихоть, приобрело более отчаянный мотив: словно, если умрет растение — он навсегда потеряет Иллуми. Именно в этот день в магазин привезли новую партию водоплавающих питомцев. Но его внимание привлекла не стайка маленьких черепашек, а аквариум, где плавала чёрная золотая рыбка с красивыми струящимися плавниками и большими глазами-бусинками. Казалось, что ей одиноко. Он вспомнил маленького Иллуми, стоящего над трупом. И на одно мимолетное мгновение подумал о себе — тоже маленьком — стоящем у серой могилы своей матери. Этикетка под аквариумом гласила: «Чёрный Телескоп». Хисока вышел из магазина с коробкой сверчков и новым другом.~<∙>~
Зима обещала быть суровой. Ветра, пробирающие до самых костей, и серое небо заставили даже Иллуми, которого с детства готовили к выживанию в условиях экстремальных температур, обернуться в три слоя одежды и накинуть сверху шерстяное пальто. Ему было необходимо составить чёткий план, чтобы как можно быстрее перевезти гардероб, а не бессистемно надевать всё то, что так любезно предоставляла ближайшая комиссионка. Стояло раннее утро, около семи тридцати, Иллуми заметил две снегоуборочные машины, очищающие дорогу, пока он пробирался через сугробы, оставляя следы на бескрайнем белом полотне. Ярко-жёлтые защитные жилеты на рабочих ножом прорезали тёмное, мрачное утро. Осторожные прохожие, укутанные в тёплые куртки, направлялись к станции метро, идя друг за другом, как исполнительные муравьи. Иллуми напомнил себе, что как-нибудь на неделе ему нужно избавиться от некоего Наримитсу Танихо. Подняв глаза, он заметил белое квадратное здание с большими окнами — супермаркет. Разливающийся тёплый свет не позволял ему сливаться с окружающей обстановкой. Войдя, Иллуми тут же направился к отделу с шампунями. Он не надеялся найти какое-нибудь более-менее сносное средство, однако, учитывая насколько маленькими были пакетики с моющим средством, которые предоставляла гостиница, ему было всё равно. Он уже обращался к персоналу, вежливо порекомендовав сменить марку (в тех, что выдавались гостиницей, были сульфаты), но и дополнительных хватило ненадолго. Когда после долгих лет беспрекословной преданности тебя вышвыривают из особняка — это одно дело, ещё куда ни шло, но мириться с неухоженными, спутанными волосами его длины в одну из самых отвратительных зим Иллуми не собирался. Ножницы для бумаги на столе администраторши никогда не казались такими привлекательными. Именно тогда он понял, что должен действовать быстро, прежде чем сделает что-то, о чём потом пожалеет. Идя к кассам и при этом мастерски удерживая в руках пять бутылок с шампунем, Иллуми увидел Хисоку. На нём была ярко-красная ветровка, под которой, если судить по тому как плотно она сидела, наверняка были одна или две кофты. Он стоял прямо, оперевшись на правую ногу и положив руку на бок. Он держал какую-то банку — издалека Иллуми не смог разобрать, что на ней написано — и равнодушно читал этикетку. Вот только что он забыл в отделе для животных — непонятно. Иллуми не понравилось, как его волосы смотрелись на фоне ветровки. В голове также пронеслась мысль, что он едва ли видел Хисоку таким умиротворённым. Такое случалось редко: пару раз, пока они смотрели телевизор, ещё один сразу после пробуждения, когда им пришлось делить кровать — но сейчас как-то по-особенному. Он выглядел таким... нормальным. Хисока заметил его прежде, чем он успел отвести взгляд. Подходя к нему, Иллуми понял, что он не слишком разочарован этим. Оба молчали. Хисока безмятежно смотрел на бутылки с шампунем, наклонив голову в немом вопросе. Иллуми с интересом разглядывал банку с кормом для рыб и не обращал внимания. Хисока отвернулся и снова начал осматривать полки, Иллуми терпеливо наблюдал в ожидании чего-то, чего-нибудь. Последние несколько дней Иллуми стал задумываться, закончится ли на этом их общение с Хисокой, который, несмотря на ужасную личность, был рядом с тех пор, как ему исполнилось десять лет, и между глупыми разговорами и разгоряченными драками делал его жизнь менее затхлой — заставлял её двигаться. Этот же самый Хисока сейчас стоял перед ним, тихо и мирно двигая товары на полках. При мысли, что он был единственным, кого заботило то, что было между ними, — дружба или что-то еще — Иллуми чувствовал себя дурно, но он очень, очень хотел это вернуть. Первым нарушил молчание Хисока. Он наклонился к нему, а его губы растянулись в широкой ленивой улыбке. — А ты один из тех людей, которым нравится просыпаться ужасно рано, только чтобы доказать, что они лучше других? Тени под глазами придавали ему неряшливый вид. Иллуми злобно прищурился и сильно наступил ему на ногу. — Ты хоть что-нибудь воспринимаешь всерьёз? — под ‘что-нибудь’ скрывалось множество историй, но Иллуми не сердился. Хисока взвизгнул от боли, а затем, как будто это было что-то неизбежное, его плечи затряслись, и вскоре он громко засмеялся. Другие странно посматривали в их сторону. Иллуми хотел разозлиться на него, но не мог. Между ними ничего не было решено. Но Хисока смеялся, смеялся без зазрения совести, и это навело его на мысль, что, хотя они оба были немного недолюбленными, немного ужасающими, с ними всё будет хорошо. Поэтому Иллуми смотрел на него, позволяя горечи последних дней увянуть на кончиках пальцев, и повторял в голове словно мантру: С ними все будет хорошо. С ними все будет хорошо.