---
Мачи: Нужно поговорить. Выбери нейтральную территорию, встретимся там. (15:03) Хисока: (✦ ‿ ✦) (15:31) Мачи: Не придуривайся. Встреча носит исключительно деловой характер. (15:45) Хисока: Ты ранишь меня. (15:46) Хисока: Oleander Apartments, Элкотт Авеню, Йоркшин (15:48) Хисока: *номер 3-44H (16:15)---
Мачи смотрела на новые вкладки с уведомлениями, поджав губы. Обычно встречи с Хисокой проходили в его комнате на Небесной Арене или в каком-нибудь модном баре или ресторане. А если ему очень хотелось напустить драмы в тот день, то в заброшенных парках или тёмных переулках для «атмосферности», но он никогда не присылал ей настолько точный адрес. Было в этом что-то такое, что сильно подпортило ей настроение. Рядом с ней сидела Шизуку, которая тонкими пальцами ерошила ей волосы. Нобунага растянулся на полу, одетый в спортивные штаны и недавно связанный свитер, лениво перелистывая каналы по телевизору. — Что-то не так? Мачи цокнула и заблокировала телефон. — Просто Хисока опять ведёт себя странно, и Куроро не хочет разгребать собственное дерьмо. Шизуку понимающе хмыкнула и беспечно улыбнулась. Нобунага продолжал переключать каналы. — Я всё слышал. — послышалось из другой комнаты. Как по сигналу, Фейтан показался из-за двери. Тёмная водолазка упиралась ему в подбородок. Он напоминал угрюмого суриката, неохотно выглядывающего из родной норки. Вся разница заключалась в пугливости. Его чрезмерная апатичность не оставляла место страху. — Босс всё слышал, — сурово произнёс он, входя в комнату. Финкс появился чуть позже, засунув руки в карманы своего спортивного костюма. Они плюхнулись на диван рядом с ней, крепко прижавшись друг к другу. — Где пульт? — спросил Финкс. Нобунага поднял его и лениво покрутил навесу. Финкс недовольно хмыкнул и прислонился к чёрному пятну, сидевшему рядом. — Он нам его не отдаст, — пробурчал он. — Мне до лампочки, — ответил Фейтан. Мачи положила голову на плечо Шизуку и попыталась обрести хоть какое-то подобие покоя, уставившись на экран. Нобунага до сих пор листал чертовы каналы. Новости. Фильм. Игровое шоу. Документалки. Снова фильм. Кулинарный канал. Ток-шоу. И опять фильм. Матч. Ещё одна документалка. — Боже, блять. Почему ты всё время возвращаешься к фильму? — Потому что я хочу посмотреть. — Тогда смотри. — Прошипела она. Он с рассеянным видом укусил ноготь на большом пальце. — Но мне очень хочется посмотреть его в кино. Мачи сделала глубокий вдох и закрыла глаза, как будто она была какой-то старой дворняжкой, уставшей бегать. Плохо уставать от одного из немногих занятий, в которых ты действительно хороша. Финкс бросил на неё слегка обеспокоенный взгляд, который все пропустили. Все, кроме Фейтана, который смотрел на него, а не на лягушку-быка на экране. — Эй, ребята, — сказала Шизуку вскоре после того как Мачи заснула. — Как до нас вообще доходит сигнал здесь, внизу? Куроро, присевший на подлокотник дивана, повернулся к ней. В его глазах блеснуло озорство. То, как мягко округлились его черты вокруг улыбки, придавало ему мальчишеский вид. — Точно не законными путями. Именно тогда Нобунага переключил канал обратно на фильм. Хор приглушенных стонов пронесся по комнате. К счастью, Мачи не проснулась.~<∙>~
За несколько дней до сочельника Иллуми сообщил Хисоке, что его не будет какое-то время, так как ему предстояло выполнить серию заказов, чтобы наверстать пропущенные дни. — Сейчас праздники, — подчеркнул он. Иллуми перебирал свои иглы. Его ответ был полон добродушного сарказма: — А мне казалось, это неплохой способ проникнуться духом Рождества. Во время отъезда Хисока лишь помахал ему на прощание, не слишком задумываясь о всей ситуации в целом. На следующий день он направился в ванную сразу после пробуждения, поскольку не было Иллуми, который мог бы занять комнату до него, и спешить тоже было ни к чему: вся квартира находилась полностью в его распоряжении. Закончив умываться, Хисока поставил чайник и стал ждать, пока вскипит вода. Тем временем он включил радио, где какая-то ведущая перечисляла самые популярные треки, на тот момент занимавшие вершину топ-чартов. Ни одна пара бездонных глаз не следила за его движениями, пока он подпевал песне, и никто не просил уменьшить звук, прежде чем они получат жалобы от жильцов с верхних этажей. — Бетси живет прямо над нами, Иллуми, — однажды сказал ему Хисока, когда они развешивали белье. В воздухе пахло цитрусовыми и стиральным порошком. — И? — подняв бровь, спросил Иллуми и вытащил ещё две прищепки из ведёрка на полу. — Это она постоянно напевает песни Тайлера Сифта. Она не будет жаловаться. — Ох, — он помедлил, — Ещё раз, кто он? Хисока без промедления выпалил ответ: — Он йорбианский певец поп- и кантри-музыки, также автор песен. Хисока боролся с одеялом, стараясь удержать его на линии, не желая, чтобы оно сорвалось и коснулось пола, но даже так от него не ускользнула лёгкая ухмылка Иллуми. — А ты фанат, — заключил он. Хисока утвердительно промычал. Тёмные кучевые облака над головой и свежий воздух намекали на приближение дождя, и они оба знали, что им, вероятно, придётся перенести всё внутрь. В какой-то момент голова Иллуми высунулась из-за одеяла. — … Мне кажется, у него тупое имя, — признался он. Хисока прищурил глаза и взялся за края одеяла, чтобы как следует встряхнуть. — Мне кажется, у тебя тупое имя. Засвистел чайник, и Хисока случайно заварил две чашки кофе.~<∙>~
Мачи появилась у его двери в середине следующей недели, когда он готовил ужин. Он оставил курицу томиться в кастрюле с новым маринадом, который, как ему казалось, он благополучно испортил, и поприветствовал её; от него пахло портвейном и лесными ягодами. На ней было строгое серое пальто с высоким воротом, а розовые волосы выпячивались из-под шерстяной шапки с помпоном. Её бледно-голубые глаза сузились, когда она заглянула ему через плечо. Его улыбка становилась все шире, в то время как её взгляд становился мрачнее. — Я просила тебя назначить нейтральную территорию. Ты живёшь здесь. Он просто пожал плечами и пригласил её внутрь. Несколько секунд она взглядом прожигала в нём дыру, но затем опустила плечи, признав поражение, и поплелась через дверь, как угрюмый подросток. — Чувствуй себя как дома, — напел ей вслед Хисока, на что получил средний палец. Он молча наблюдал за тем, как она сняла зимние ботинки и прошлась по квартире, с интересом разглядывая её. Напряжённый и настороженный силуэт, казалось, немного смягчился по краям. Также он почувствовал, как расслабляется её аура, будто она медленно опускала вставшую дыбом шерсть. — Пахнет вкусно, — пробормотала Мачи, тоскливо посмотрев на кухню. Он промычал в ответ, чувствуя чуть больше облегчения, чем хотел признать. На кухне Иллуми был ходячим бедствием, однако, когда доходило до следования рецепту, он умело направлял Хисоку. К тому же помощь, которую предлагал Иллуми, была ловкой и грамотной, если дело касалось более механической части приготовления пищи. Он мастерски нарезал овощи и удалял дряблые, белые кусочки жира с мяса, но ему никак нельзя было доверить пасту. Напрашивается единственный вывод: дать Иллуми возможность профессионально работать с ножом, а остальное по мелочи. Хисока прикусил щеку. Весьма жуткая деталь, чтобы находить милой, но всё же. Добравшись до Мими, Мачи сняла шапку. Она присела на корточки, чтобы получше рассмотреть её. Хисоке очень хотелось узнать, понравится ли ей Хролло-чан. — Я не думала, что ты домашний человек, — сказала Мачи. Он облегчённо вздохнул, сел на шезлонг и достал свой телефон из кармана, возясь с защитным чехлом, просто чтобы чем-то себя занять. — А я не думал, что тебе нравятся шапки, но, видимо, мы оба полны сюрпризов. Она издала два вздоха, чем-то отдаленно напоминавшие смех, и её рот растянулся в улыбке, когда она заметила кучку одеял на диванчике. Это напомнило Хисоке, что под оболочкой презрения и отвращения, за фактом, что он ей в общем-то не нравится, скрывалась маленькая девочка, которая когда-то держала его за руку в кромешной темноте и научила штопать одежду. Хисока сам для себя неожиданно осознал, что благодарен тому невообразимому поводу, который побудил Мачи навестить его. И пусть её нежелание быть здесь чувствовалось за много миль, всё равно было приятно, что рядом есть кто-то ещё. Казалось, будто сожительство с Иллуми вытеснило все те годы, которые он провёл совсем один. — И как долго я могу жить у тебя? — спросил он. Иногда Хисока задумывался, стоило ли ему уточнить, что он предлагал постоянное проживание. — Навсегда, — хотелось сказать ему, но чтобы произнести такое вслух высказывание должно быть не слишком приторным и хотя бы чуточку нереалистичным. Вдобавок, навсегда в понимании Хисоки было промежутком сравнительно коротким, потому что навсегда на самом деле значило ненадолго. Значило пока я заинтересован. Но Хисока знал его вот уже около двадцати лет, и к нему начали закрадываться подозрения, что Иллуми Золдик может оказаться его самым стабильным и постоянным интересом. — Я серьёзно, — послышалось от Мачи, — что заставило тебя… осесть? — последнее слово она произнесла чуть погодя, подбирая его с особой осторожностью. Хисока цокнул. — Просто захотелось, — честно ответил он. Она наклонила к нему голову и приподняла бровь. — И бросишь это, если тебе захочется? В ответ на пренебрежительный вопрос он ядовито улыбнулся. — Конечно, — протянул Хисока, — но сдаётся мне, моему дражайшему соседу это не очень понравится. Мачи подскочила и повернулась так резко, что чуть не сбила аквариум. Встревоженная Мими в ужасе прижалась к пестрым, вулканическим камням. — Сосед? — Мхм, — его голос был пропитан самодовольством, сочившемся, словно мёд. — Это Иллуми. Брови Мачи полезли на лоб. — Который Золдик? — недоверчиво спросила она. — Да, — сказал Хисока, отложив телефон и улыбаясь чуть более нежно, чем ему хотелось бы. — Который Золдик. -- Через час, после того, как он неохотно поведал ей о своей нынешней жизненной ситуации, они расположились на диванчике. Хисока вытянул ноги на кофейном столике, а Мачи сидела в позе лотоса, настороженно сжимая пульт. Она вскользь упомянула что-то о том, какой невыносимой порою бывает Труппа, когда дело доходит до дележки, она звучала так жалко, что Хисока решил не испытывать её. Мачи включила телевизор, на экране появилось документальное кино, в котором рассказывалось о гнездовых привычках птиц Вранового семейства. — Ты смотришь документалки? — холодно спросила Мачи. — Нет, — также невозмутимо ответил Хисока, — Иллуми смотрит. Должно быть, перед отъездом что-то смотрел. Она оставила всё как есть; низкий голос диктора заполнил безмолвное помещение. «В начале марта в небе можно заметить ворон, которые переносят охапки древесины в клювах, чтобы впоследствии начать строительство гнёзд.» Ворона на экране широко распустила свои крылья, крепко вцепившись на ветку. Белая радужка глаз намекала на то, что особь относилась к взрослым, способным издавать зловещее карканье. Пока Хисока наблюдал за птицей, мечущейся от одного места к другому и скрупулёзно строившей и перестраивавшей своё гнездо, ему показалось, что он сам проходил через тот же этап — странно, ведь он совсем не был похож на птицу, готовившуюся к тёплой весне и насквозь пропахшую землей, асфальтом и свежим дождём. Впрочем он действительно собирал разного рода безделушки для Иллуми в свободное время: Стопку пледов и толстовки оверсайз, которыми они обменивались, и сладости, которые очень нравились Иллуми. То тут, то там по всей квартире валялись всевозможные подушки, мягкие и твёрдые, потому что Иллуми, как это ни странно, оказался человеком, которому нравятся подобные вещицы. Он достал ему кубик Рубика, чтобы ему было чем заняться, детективные и криминальные романы, где описывались нереалистичные и гротескные убийства, над которыми можно было посмеяться. В ванной стояло жидкое мыло, которое, по всей видимости, нравилось Иллуми; вообще ему бы понравилось любое мыло, только не то, что напоминает о поместье: знакомого запаха было достаточно, чтобы он начал тосковать по дому. Также им пополнялся пожизненный запас эластичных резинок для волос, которые пропадали в течение недели, а на днях он приобрел машинку для приготовления капучино. «Птицы очень тщательно и долго строят гнёзда: здесь они откладывают яйца и растят потомство, поэтому важно, чтобы гнездо было прочным и уютным. Ведь в будущем семья не сможет покинуть его, пока не придёт время.» Хисока пристально посмотрел на экран. Видимо, Мачи пришла к тому же выводу, что и он, так как начала внимательно рассматривать его, в её взгляде читалось что-то среднее между отвращением и потрясением. — Хисока, — она произнесла его имя так, будто отчитывала его. Он выжидающе приподнял бровь и улыбнулся, изобразив блаженное неведение. — Ты гнездишься. -- Прошло ещё полчаса, Мачи играла в игры на его телефоне, приговаривая, что ей скоро нужно уходить — Ты повторяешь одно и то же уже десять минут, — напомнил он, наблюдая, как она выстраивает в ряд фиолетовые шарики и как они взрываются. Она проигнорировала его. Хисока прикусил щеку и решил испробовать другой подход: — Кстати, ты ничего не хотела мне сказать? Мачи сначала застыла, но тут же продолжила водить по экрану. — Чуть не забыла, — пробормотала она. Хисока беззаботно вздохнул. — Надеюсь, это не признание, потому что мне придётся отказать тебе. — Это не признание, — вяло ответила она. — Тогда секс, не так ли? Мне горестно тебя расстраивать, Мачи, но я не пересплю с тобой. Она не видела его улыбки, но Хисока был уверен, что слышала. — И не секс, — в этот раз в её голосе звучало лишь лёгкое отвращение. Похоже, сейчас никто не был заинтересован в сексе. Неудивительно, что Хисока чаще был сексуально активен, чем не. Это доставляло удовольствие, и ему нравилось доставлять удовольствие другим, преимущественно загадочным незнакомцам или врагам. Но в последнее время все те, кого он приводил в свою спальню, не были ни незнакомцами, ни врагами. Все просто превратились в не Иллуми. Потому что Иллуми либо не было в квартире, либо он ночевал на диване, стараясь игнорировать громкие звуки, которые Хисока делал нарочно. Как-то раз он пришел с работы поздно ночью, из него сочилась жажда крови, и парень, с которым проводил время Хисока, начал истошно кричать. Иллуми выкрикнул неловкое «простите», Хисока смеялся так сильно, что вовсе прервал весь процесс, хоть аура Иллуми и была чрезвычайно возбуждающей. По утрам Иллуми всегда следил за тем, чтобы Хисока стирал простыни сразу после пробуждения. И иногда спрашивал: — Сегодня я сплю у тебя или нет? В такие моменты его голос звучал безразлично, а выражение лица становилось нечитаемым. Будто печаль и стеснение скомкали воедино в нечто ужасное, а затем давили до тех пор, пока их тяжесть не давала им всплыть на поверхность. Хисока знал, что жесток в этом плане. Ему очень хотелось продолжить и посмотреть, на сколько хватит Иллуми, но он также предпочитал находиться на одной кровати с Иллуми, чем с кем-либо еще, даже если они просто спали вместе, лишь изредка касаясь друг друга.У тебя такие холодные руки. –
— А у тебя тёплые. Прижмись ко мне, Иллуми.Отвали. –
Хисока с горечью осознал, что для того, кто очень хочет, чтобы Иллуми остался, он ужасно хорошо отталкивает его от себя. — Насчёт Хролло, — сказала Мачи, вырывая его из раздумий. Хисока моргнул. — Он будет драться с тобой этой весной.———
Хисока: я наконец-то сражусь с Хролло!!! (19:13) Иллу: мои поздравления, когда? (19:29) Хисока: в апреле (*^ ▽ ^*) (19:36)———
Новость о предстоящем бое Хисоки дошла до Иллуми вскоре после того, как тот закончил слежку за отцом одной своенравной девушки и убил его в лесу. Он был рад, что его целью был именно отец, а не дочь, так как заказчица очень напоминала ему Каллуто. Иллуми не видел его около года с тех пор, как младший присоединился к Труппе Теней, и с братской заботой надеялся, что с ним всё в порядке. Он быстро напечатал ответ и направился вверх по крутому утесу, пока не добрался до обрыва. Внизу виднелись волны, разбивающиеся о скалистый берег, а завывающий ветер беспрепятственно пронизывал его насквозь. В воздухе чувствовался запах соли и пыльного песчаника, здесь, на другом конце света, всё ещё было утро, и солнце масляным пятном отражалось в океане. Отсюда, с края мыса Азийского континента, всё казалось очень далеким. Ни Хисоки, ни его улыбок, ни его партнеров. Ему чудилось, будто с тех пор, как он в последний раз был в маленькой квартирке на севере Йоркшина, прошла целая вечность. А о поместье Золдик в Падокии и говорить нечего. Мимо пролетела большая стая птиц с чёрными крыльями и белыми брюшками, которых он никогда не видел раньше. Громкое щебетание и трели вырывались из их маленьких заостренных клювов. Телефон снова загудел. Он несколько раз перечитал входящее сообщение и сунул устройство обратно в карман. В апреле, с грустью подумал Иллуми. Хисока годами гонялся за Куроро, чтобы от души сразиться с ним. И пусть он был силён, Иллуми ясно осознавал, что Куроро мог оказаться сильнее. Если они будут биться насмерть, то в стиле мышления явно выигрывал лидер Труппы Теней. Да, Хисока был безжалостен и невероятно искусен в бою, однако он слишком увлекался процессом. Он легко отвлекался и у него напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Иллуми собственными глазами видел едва заметные следы прошлых поединков: изуродованную, бугристую кожу на предплечье — след от шва, после схватки с Кастро — шрамы и исчезающие синяки, которых можно было бы избежать, не будь он так безрассуден. Всё это было спрятано под множеством слоёв Обманной Текстуры, словно так он заставит их исчезнуть. Иллуми спросил его об этом однажды. Они наблюдали за летней грозой, нещадно раздирающей деревянное крыльцо того мотеля. Тогда Иллуми испытывал то же чувство, что и сейчас: словно балансировал на краю мира, стараясь не сорваться. — Выходит, ты всегда покрываешь кожу Обманной Текстурой, — сказал он, смотря на молнию, пронизывающую небеса, точно морская змея в воде. В тот день, он, ну… в тот день он проснулся и дверь в ванную была приоткрыта. Затаив дыхание, Иллуми наблюдал, как Хисока беззвучно снимает нэн и осматривает торс и спину в зеркале. Когда Хисока понял, что Иллуми видел его, он нервно улыбнулся. Это напомнило ему застенчивого Киллуа, пойманного крадущимся по кухне после полуночи. — Мне не нравится, как они смотрятся, — просто ответил Хисока. Иллуми вспомнил, как некомфортно ему стало от внезапной честности. — Верится с трудом. Ты сражаешься, не заботясь ни о своём теле, ни о здоровье. Хисока умудрился улыбнуться и скорчить гримасу одновременно. Когда он заговорил, слова прозвучали тихо и мрачно: — Я не знаю, почему делаю то, что делаю. Потому что ты ничего не можешь с собой поделать, подумал тогда Иллуми, и сейчас он думал точно также. Хисока не успокоится, пока не сразится с Куроро, и ничто не могло этого изменить, даже ставка в виде собственной жизни. Одна и та же история, повторяющаяся из года в год, и Иллуми начал сомневаться, что другая версия этой истории могла вообще иметь место быть. Глубокий, отчаянный вздох сорвался с его губ. Невзрачный звук затерялся на ветру и в теперь уже далекой трели. Затем в его голове пролетела мысль, смогут ли они с Хисокой увидеть конец весны.~<·>~
Утром первого дня Нового Года Хисока приоткрыл один глаз с огромным нежеланием вставать с кровати. Однако, повернувшись, чтобы уткнуться лицом в подушку, он обнаружил многообещающий источник мотивации: возле него на спине лежал Иллуми. Его руки были неподвижно вытянуты по обе стороны. Он напоминал мумию. И он крепко спал. Это был самый первый раз, когда Хисоке удалось проснуться раньше него с тех пор, как он перебрался к нему. Должно быть, Иллуми вернулся поздно ночью, иначе он бы заметил раньше. Хисока по-кошачьи улыбнулся безмерно довольный собой. По его мнению, такое событие нужно было отметить, а отметить значило сделать что-то ужасно раздражающее и ребяческое. Либо это, либо утолить жажду крови. Однако об убийстве Иллуми не могло быть и речи — теперь он оплачивал половину коммуналки, что экономило Хисоке кучу денег. Поэтому он осторожно выпрямился, вылез из-под одеяла и пробрался через кровать, пока не оказался рядом с ним. Затем он сделал глубокий вдох, будто Иллуми был не лучше дремлющего дракона, и, оперевшись на правую руку, перебросил ногу на другую сторону так, что теперь он нависал над ним. Кровать прогнулась и заскрипела. Каким-то чудом Иллуми не проснулся. Его острая улыбка смягчилась по краям. По-видимому, последние пару дней изрядно утомили ассасина, но Хисока понял это раньше по одной только его ауре. Обычно на работе или по возвращении с особенно захватывающих заданий аура Иллуми была мощной и удушающей — отсюда и инцидент в прошлый раз. Будто выброс адреналина висел в воздухе. Однако в его присутствии, теперь почти каждодневном, аура Иллуми была вялой, постепенно застилающей воздух, но не такой опасной, как раньше. Хисока находил это и оскорбительным, и лестным. Но сейчас, сейчас в том небольшом расстоянии между ними она то появлялась, то исчезала, колеблясь от состояния едва заметного до несуществующего. И, поскольку он был так близко, а Иллуми всё не просыпался, он понял, что подсознательно делает то же самое со своей аурой. Общеизвестный факт: пользователи нэн подстраиваются под ауру окружающих их людей. К тому же он был знаком с Иллуми много лет, и, что раньше представало как буйное и сдавливающее рен, давно превратилось во что-то… мирное, за неимением лучшего слова. Друг для друга их ауры были не больше чем лёгкий хлопок по плечу, своего рода обозначение «Я здесь». Хисока не мог сказать, как они оказались в таком положении, но он точно знал, что ему нравится это. В частности, он знал, что ему многое нравится в Иллуми. Хисока прикусил щеку. На самом деле ему просто нравится Иллуми. Он шумно выдохнул, игнорируя тепло взбирающееся по шее, и потянулся к верхнему ящику прикроватной тумбочки. Он посмотрел на наполовину использованную бутылку смазки, книгу, которую ещё не начал читать, и список покупок на неделю, затем наконец выудить чёрный маркер и зубами снял колпачок. Вообще, в верхнем ящике находилось много чего: пачки презервативов, наручники и вибратор. Если честно, они находились там из-за того, что ему хотелось посмотреть на реакцию Иллуми, если ему когда-нибудь представится возможность наблюдать сиё действо. И он терпеливо ждал этого дня. Однако на данный момент Хисока уверенно стоял на четвереньках, его локти лежали по обе стороны от прелестной головушки Иллуми так, что он прижимал его к матрасу. И, когда Хисока посмотрел вниз, чтобы наконец разрисовать его лицо членами, он не смог сдвинуться с места. На бледной коже Иллуми играл солнечный свет. Несмотря на нависшую фигуру Хисоки, лучи касались его переносицы, нежно изгибались на линии челюсти, благоговейно целуя левое ухо. Они собирались у его ресниц и серых кругов под глазами. Свет растекался по щекам, словно омывая его, и опускался на обсидианово-чёрные волосы, придавая им золотистый оттенок. Хисока вспомнил, что прошлой ночью не задернул шторы. Оглянувшись, он осознал, что белые стены его комнаты окрасились в жёлтый. Всё было жёлтым, даже можно сказать, объято им. И Хисока в том числе. Он чувствовал тепло на спине и руках, словно на миг весь мир позабыл о зиме и отринул её назад. Его глаза улавливали миллионы мельчайших движений: крошечные пылинки кружились в воздухе, будто притягивались к солнечному свету. Его внимание вновь устремилось к мужчине под ним. Он снова наклонился, пока их носы почти не соприкоснулись. Ровное сонное дыхание щекотало губы. Когда Хисока начал говорить, его голос был настолько нежным и серьёзным, что он едва узнал его. — Иллуми, — прошептал он, ведя большим пальцем по его щеке, — Солнце любит тебя. Потому что именно так выглядит любовь, не правда ли? Со стороны она напоминает тёплую на ощупь оболочку. Как кокон, где происходят метаморфозы, который всегда-всегда раскрывается, но не всегда из него вылетают бабочки. Хисока считал, что хорошо понимал концепцию любви, хоть и смотрел на мир через искаженную призму. Он задумался, но не следил за своими мыслями. Затем он вздохнул и, решив оставить Иллуми в покое, поднялся, отдаляясь от его лица, и уселся на него. Это была его первая ошибка. Он чувствовал её под собой: у Иллуми почти встал. Он не понял этого раньше из-за одеяла. Хисока пристально посмотрел на него, на то как размеренно поднимается и опускается его грудь — всё ещё спит. Его вторая ошибка — которая собственно ошибкой и не являлась, так как это было вполне обдуманное и предумышленное действие, — заключалась в том, что он качнул бёдрами, упираясь в Иллуми. Как ни странно, в его движении отсутствовала чувственность. Оно было сделано из почти невинного любопытства. Ключевое слово «почти». Дыхание Иллуми сбилось, и вскоре распахнулась пара тёмных глаз. Они немедленно сузились при виде маркера, поэтому Хисока отложил его в сторону и лениво улыбнулся. Сердце в груди сжалось. — Доброе утро, — промурлыкал он, быстро прийдя в себя, — рад тебя снова видеть. Как прошла миссия? Мгновение Иллуми молча смотрел на него, затем приподнялся на локтях, чтобы удобнее смотреть на него. — Ты на мне, — сурово заметил Иллуми и осмотрел его снизу вверх, в его голосе отчётливо читалась утренняя хрипота. — А у тебя встал. Иллуми опрокинул голову на подушку и раздражённо вздохнул. Затем он приподнял копчик и потёр свою более заметную эрекцию о него. Сердце Хисоки забилось чаще. Его член тоже что-то сделал, но он не придал этому значение. Его щёки округлились от нерешительного ответа. — У тебя мягкий, — тихо проговорил Иллуми. Он нахмурил брови, когда ткань на штанах Хисоки начала натягиваться, и ещё раз вяло качнул бедрами. Хисоке казалось, что он вот-вот умрет. Иллуми был настолько бесстрастным, что Хисока не нашёл в себе силы застонать. То, как он терся об него, было целомудренно, без похоти. Почти беглое движение, будто он просто пытался прощупать Хисоку без каких-либо скрытых намерений. Тем не менее, внезапное трение заставило его резко вдохнуть. — Теперь встал, — услужливо подсказал Иллуми, глядя на него снизу вверх. — Теперь у тебя встал. Хисока иронично хлопнул в ладоши. — Невероятная проницательность, Иллу. Вот честно, что бы я без тебя делал? Иллуми громко зевнул. — Ничего. А теперь кыш, слезь с меня. Ты сидишь на моем мочевом пузыре, а мне нужно в туалет, — его взгляд переместился с бугорка в штанах обратно к лицу Хисоки, а затем он добавил. — А ещё мне нужно в душ. Хисока расправил мягкие подушечки пальцев на его талии, касаясь участка кожи, где задралась пижама. Иллуми прошипел возмущенное «Холодно», и Хисока, наклонившись, провел большими пальцами по углублениям между ребрами, подливая масла в огонь. Из-за чего их бедра ещё сильнее уперлись друг в друга. Лёгкое покалывание, почти щекотливое, почти томное, пробежало от члена вверх по позвоночнику. Иллуми нахмурился. Его глаза сердито сощурились, а щёки покраснели. — Оу, ты хочешь разобраться с этим в одиночку? У меня есть две руки, которые отлично справляются с подобными трюками. — Хисока, — предупредил он. — А ещё у меня есть рот- Иллуми оттолкнул его, злясь и смеясь одновременно. Хисока жалко повалился на ту половину кровати, на которой не спал. Он наблюдал, как стройное тело Иллуми колыхалось при каждом шаге, как переливались на нем солнечные лучи. — Ууу, Иллуми, — Хисока мрачно улыбнулся, — как неромантично. Продолжай в том же духе, и никто тебя не полюбит. Иллуми остановился в дверях. Повернувшись, он наклонил голову, его брови были высоко подняты, а уголки губ были задернуты вверх, придавая лицу довольное дразнящее выражение. Это движение обнажило его бледную гибкую шею. — А как же солнце? Хисока уставился на его удаляющуюся фигуру, окоченев. Обжигающий румянец покрыл его. Казалось, будто с него заживо сдирают кожу. Его мысли блуждали, и он последовал за ними. -- За завтраком Хисока чувствовал себя так, будто что-то внутри него вот-вот лопнет и вырвется наружу. Он один сидел за столом, неустанно просматривая местную газету, которую принес Иллуми, настаивая, что Хисока недостаточно следит за новостями и что он больше не будет проговаривать ему актуальную сводку событий. — Я никогда так не делаю, — сказал Хисока, попивая кофе. Иллуми, стоявший у кухонной тумбы и проверявший рост Хролло-чан, скептично уставился на него. — Помнишь муравьев-химер, чуть не поработивших весь мир? Ты был так занят игрой в кошки-мышки, что даже не заметил. Хисока поджал губы, будто не мог вспомнить. — Гон чуть не умер? — ухмыляясь, подсказал Иллуми. Хисока барабанил пальцами по столу и, в последний раз взглянув на промежность Иллуми, всё же уступил. В образе Иллуми не читалось ни намёка на утреннее событие, из-за чего он чувствовал себя нехарактерно нервным и косноязычным, но не показывал этого. Как только он собрался перестать пытаться рассмотреть мелкий шрифт газеты без очков, Иллуми вышел из кухни и вернулся с непрозрачным пластиковым пакетом, бросив его на стол. — С Рождеством, — монотонно объявил он, округлив глаза. Хисока пребывал в ужасе. — Я знаю, что технически Рождество уже прошло, но мне пришлось импровизировать, — он похлопал по пакету и одарил его маленькой ухмылкой, которая в последнее время появлялась всё чаще. — Главное — это мысль, верно? Хисока сглотнул. Мысли имели значение. И дело в том, что Хисока не подумал об этом. Весь декабрь магазины и рекламные ролики без устали повторяли, что праздники это то самое время время, которое нужно проводить в кругу семьи или друзей, но у него никогда не было ни того, ни другого. Однако у Иллуми была семья, и, хотя они не казались очень заботливыми, он догадывался, что даже у них имелись свои собственные ежегодные ритуалы дарения подарков. Его губы изогнулись в печальной улыбке. — Я ничего для тебя не подготовил. Иллуми наклонил голову. — Ты постоянно мне что-нибудь приносишь. — Нет, не приношу, — произнёс Хисока, внезапно почувствовав нужду защищаться. Защищаться от чего конкретно он не мог сказать. На что Иллуми просто указал на машину для приготовления капучино, приподняв бровь. Так значит ты заметил, подумал Хисока. Ужасно. Уже второй раз за это утро Хисоке казалось, что он вот-вот умрёт. — Ну что ж, ладно, — он откинулся на спинку стула и сложил руки за спиной, — осыпь меня подарками, дорогой Иллуми. Иллуми закатил глаза и первым делом вытащил самый большой из всех подарков — мягкое гранатовое худи с надписью «слишком горячо», выведенной аккуратными золотыми буквами. — Я думал, это забавно, — признался Иллуми, пока Хисока молча разглядывал подарок, на его щеках вспыхнул румянец. — Потому что твоя кожа всегда ледяная. — Обхохочешься, — пробубнил он, сдерживая улыбку. Иллуми воспринял это как знак продолжать, и достал большую голубую баночку. — Это лучший крем для рук, который мне удалось найти… ну сам знаешь, чтобы кожа рук не трескалась и не кровоточила от холода? — Он сделал паузу, пока не получил кивок от Хисоки, прежде чем продолжить, — тот, которым ты пользуешься, очевидно не работает, и ты продолжал жаловаться, что твои руки на ощупь как наждачка, так что. — Это иностранный продукт? — Я приобрёл его, пока был на Азийском континенте. — Ах, — он ухмыльнулся, — Очень иностранный. Мне нравится. Иллуми улыбнулся в ответ. — Знаю. Хисока чувствовал себя так, словно его разорвали на части. В мешке остался ещё один подарок. — Это так, безделица, — произнёс Иллуми, вытаскивая пару конфет, прямоугольной формы и с пузырящимися буквами Bungee Gum на розовой обертке. Хисока в замешательстве нахмурил брови. — Их давным-давно сняли с продажи. Что-то ярко вспыхнуло в тёмных глазах Иллуми. Хисока видел этот взгляд, только когда Иллуми говорил о Каллуто или Мике. — Да. Я попросил Миллуки разыскать производителей. Тогда Хисока улыбнулся по-настоящему. Широко и зубасто, пока не заболели щёки. — Ты угрожал им, — сказал он, и это не было вопросом. Иллуми усмехнулся: — Я убедил их. — О нет, Иллуми, — он застонал, смеясь, — они, должно быть, уже старые и дряхлые! На секунду Иллуми призадумался. — Ну, они были староватыми. Хисока захохотал, представив, как Иллуми врывается в дом престарелых, испуская зловещее нэн. — Они были в инвалидных колясках, не так ли? — Не были, — с жаром протестовал Иллуми, но уголки его губ тянулись вверх. Когда он наконец успокоился, Иллуми бросил на него выжидающий взгляд. Хисока продолжал улыбаться, самодовольно, искренне и ошеломлённо, как маленький влюблённый школьник. — Я собираюсь тебя обнять, — предупредил он, встав со стула и обойдя стол, сокращая дистанцию. Иллуми сморщил нос. — Нет, не собираешься, — сказал он, но потом добавил, — почему? — Потому что это очень хорошие подарки, и я действительно счастлив. Я сойду с ума, если не сделаю это, Иллу. Иллуми моргнул один раз, второй, но после пожал плечами и широко развёл руки в стороны. Хисока думал, что объятия Иллуми лишь немногим будут отличаться от объятий твёрдого дерева. Но он всё равно обхватил руками его туловище и прижал ладони к лопаткам. Он положил подбородок ему на плечо и почувствовал, как пристраивается Иллуми, повторяя его движения. И он очень сильно старался не думать о сегодняшнем утре. — Спасибо, — пробормотал Хисока, пока длинные спутанные волосы щекотали его губы. Он не был уверен, за что его благодарит… за всё, наверное. Иллуми помычал. Прижатый к нему Хисока ощущал, как зарождается звук в его груди. Объятия были неловкими. Иллуми весь напрягся, в то время как Хисока бесстыдно таял в его руках. А ещё было очень тепло, словно между ними находилась печка, испускающая жар. Хисока не мог вспомнить, когда в последний раз ему удавалось обнять кого-то вот так. Он закрыл глаза и вздохнул, с тоской пожелав, чтобы они, когда оторвутся друг от друга, превратились в бабочек.~<∙>~
В ту ночь они вдвоём лежали в обнимку на диванчике и смотрели фильм, который посоветовала Мачи. Хисока расставил ноги в стороны, чтобы Иллуми мог удобно лечь на него, положив голову ему на грудь. Он лениво проводил пальцами по его волосам, слегка поглаживая кожу головы и не обращая на это внимания. Если бы кто-то увидел нас, то подумал бы, что мы встречаемся, пронеслось в голове Хисоки. Осознавал ли это Иллуми и было ли ему до этого дело, Хисока не знал. — Я наконец-то сражусь с Куроро, — начал Хисока, его голос, как и он сам, был полон энтузиазма. А потом беспечно произнёс: — Я могу умереть. Произнесено это было с видом человека, который не верил в такую смерть. Иллуми повернулся и положил подбородок ему на грудину. Тёмные глаза впились в его собственные так сильно, что ему захотелось отвести взгляд. А затем голосом, полным ясности и от которого невозможно будет отмахнуться, Иллуми сказал: — Не умирай. Они выключили свет, поэтому только фильм оберегал их от кромешной темноты. Она обволакивала силуэт Иллуми, оставляя тени. Он не слышал, о чём говорят герои фильма, так как они уменьшили звук, и не знал, куда запропастился пульт. — Пожалуйста, — немного подумав, добавил Иллуми с лёгкой ухмылкой, гордый своей вежливостью. Хисока проворковал. — Я тебе небезразличен, — восхищённо сказал Хисока. Иллуми закатил глаза и снова прижался щекой к его груди, но сейчас он смотрел на него, а не на телевизор. — Очевидно, это так. Хисока почувствовал обжигающий жар, скручивающийся в низу живота. А выше возникло робкое трепетание — вихрь бабочек. — Знаешь, — начал Хисока, его сердце колотилось так сильно, что звук отдавался в ушах. Наверное Иллуми чувствовал это. — Если бы кто-то увидел нас, то подумал бы, что мы встречаемся, — слова выговаривались медленно, и они были похожи на его улыбку. Мягкий расплывчатый свет промелькнул в больших глазах Иллуми. Хисока вспомнил сегодняшнее утро, и вчерашний день, и всё остальное, что было до этого. — Будь моим парнем. В гостиной было очень тихо, и на кухне тоже ни звука. В тот момент казалось, будто Йорк Нью забыл привычные звуки. Не было грохочущих двигателей машин, едущих с Элкотт Авеню дальше по Мэйн Стрит или ещё куда-нибудь, словно всё исчезло где-то далеко-далеко. Хисока ошеломлённо наблюдал, как Иллуми приподнялся и поцеловал его. Он прильнул к его нижней губе и осторожно укусил, нежно проводя зубами по мягкой плоти, но не прокалывая её. В течение нескольких секунд его рот оставался податливым, не сопротивляясь, но и не отвечая взаимностью. И, только когда Иллуми начал отдаляться, Хисока опомнился, закрыл глаза и погрузился в поцелуй, двигаясь с ним в один такт, обхватив его щёки и поглаживая скулы. Иллуми слегка прижался к нему языком, и Хисока приоткрыл губы, приветствуя деликатное вторжение. Он лениво очерчивал его рот, медленно и нагло исследуя его. Присваивая, может быть. Хисока ожидал, что поцелуи Иллуми будут на вкус как кровь и что в итоге он останется со сломанными костями. Но на вкус он был как ужин и как лимонные пирожные из пекарни, его колено неловко упиралось ему в пах, но ничего не было сломано. Наконец, Иллуми отстранился, чтобы глотнуть воздуха. Хисока уставился на него, затаив дыхание и улыбаясь. Холодные ладони всё ещё обнимали его щеки. — Я буду твоим парнем, — пролепетал он в тишину. Хисока чувствовал мягкое дыхание на своих губах. — Но это должен быть только я, — так же мягко продолжил Иллуми, может быть даже с чуть большей нежностью, прижимая их лбы друг к другу. — Только я и никто другой. Хисока задумался, где Иллуми научился целоваться. У него очень хорошо получалось, и ему хотелось поцеловать его ещё раз. — Хорошо, — сказал он. — Хорошо, — улыбаясь, повторил за ним Иллуми. —— Иллуми делал минет Хисоке, и именно тогда телевизор резко выключился. На протяжении всего действа его парень был весьма красноречив и разговорчив. Иллуми немного сжимал челюсть каждые несколько секунд, когда Хисока начинал толкаться в его рот. — Ты задушишь меня, — произносил Иллуми, и из раза в раз его голос становился всё хриплее. Хисока просто ухмылялся в ответ, щебеча извинения, в которых совсем не слышалось раскаяния. Иллуми перестал обласкивать его половой орган, заменив губы на надежную руку, обводя мокрую от спермы и слюны головку большим пальцем. — Почему ты остановился? — заскулил Хисока, возбуждение придавало глубины его голосу. Иллуми пытался игнорировать то, какой эффект он на него производил. Иллуми почти ничего не видел, он нащупал колени Хисоки и оперся на них, чтобы приблизиться к его лицу. — Я думаю, у них авария. — И? Мой член всё ещё здесь. Иллуми моргнул и в следующую секунду залился смехом от его раздражения. Он уткнулся лицом в его живот, смеясь в толстовку, которую Хисока даже не удосужился снять. Хисока вздохнул и погладил его по голове с нежностью, которой не знал прежде. Он подумал, что, может быть, теперь он наконец сможет научиться.~<∙>~