~<·>~
— Но если серьёзно, — начал Иллуми, взяв в руки знакомую пачку быстрорастворимого кофе; Хисока чуть не прошел мимо, совершенно позабыв о ней. При виде ценника Иллуми поморщился — он привык к более качественным товарам, и эта несчастная банка кофе не дотягивала до его стандартов. — Почему ты был так рад утром? Хисока легонько подтолкнул их полупустую тележку с продуктами, поглядывая на шоколадный сироп, которого не было в их списке. Ровно так же он каких-то пять минут назад смотрел на бочонок мороженого, который теперь невинно лежал в углу их тележки и которого, кстати, тоже не было в списке. — Ах это, — он облокотился о тележку, подперев подбородок ладонью, — я был очень взволнован, потому что это наш первый выход из дома как парочки. Иллуми почувствовал, как сердце ёкнуло в груди. Ему никогда не доводилось испытывать той наивной юношеской влюбленности, и появление оной в двадцатишестилетнем возрасте беспокоило его. Тем более, что ею стал не кто иной, как Хисока. Он думал о Киллуа и Гоне, о том, как ему хотелось позвонить младшему брату и как коченели его пальцы всякий раз, когда он не поднимал трубку. Иллуми задумался и его разум снова заполнили мысли о Хисоке, о Хисоке, который набрел на него в садах поместья, одетый в трикотажные шорты и свободную футболку — о том, кто указал ему, что те два мальчика были влюблены в друг друга. Иллуми живо помнил то событие: ему поведали секрет, пока он расчёсывал редеющую шерстку Мике. Вдруг он осознал, что Хисока всё ещё пялится на шоколадный сироп. Иллуми подошёл к стойке и аккуратно смахнул его в тележку — пластиковая бутылка с грохотом приземлилась рядом с лотком яиц. — Хлеб, — быстро напомнил Иллуми, пока Хисока не начал дразнить его за мягкость. Краем глаза он видел, как Хисока, прежде чем послушно толкнуть тележку с продуктами вперёд, кивнул и широко улыбнулся. Пока они бродили в поисках сносной туалетной бумаги, Иллуми сжал его ладонь. И Хисока послушно переплёл их пальцы.~<·>~
Лето после 287 Экзамена на Охотника было теплее предыдущего, хоть на вершине горы Кукуро жара ощущалась не так яростно. Жужжали цикады и щебетали ласточки, а двадцатичетырехлетний Иллуми возился с чересчур лохматым Мике, держа в руке специальную расческу для собак. И с Хисокой. Ещё он возился с Хисокой. — Всегда хотелось провести лето в северной Падокии. Иллуми еле сдержал вздох. Опавшая шерсть летала в воздухе, точно семена одуванчиков. — И из всех мест ты оказался именно в Денторе, — ворчал Иллуми, очищая расческу от комков пуха, — где находится мой дом. — Совпадение, — отозвался Хисока. Иллуми чувствовал, как позолоченные глаза, сливаясь с яркими лучами солнца, прожигают ему спину. Иллуми, решив воспользоваться моментом, обернулся, — почти улыбаясь, — со знающим видом. — Оправдание.~<·>~
Дорога домой прошла на удивление спокойно: ни извилистых закоулочков, ни странных ларьков с сомнительными товарами, полезность которых была под большим вопросом. Впрочем, подобные места были Хисоке нипочём — он без проблем ориентировался даже в самых захолустных трущобах, не зря же он прожил в них несколько лет. Иллуми тоже мог бы, с той лишь разницей, что, будь он в плохом настроении, количество использованных игл было бы на порядок больше. И потому появление парочки, погнавшейся за рыжим котом, в переулке их многоквартирного дома уже в самом конце пути было неожиданным. Их соседи, милая пожилая пара, в течение многих лет подкармливали дворняжку, из-за чего животное появлялось здесь с завидной регулярностью. Так или иначе им обоим нравились кошки; Иллуми они нравились, потому что коты, по его мнению, являются не только крайне очаровательными существами, но и прекрасными охотниками, а Хисоке — потому что они напоминали ему Иллуми — и этой мотивации им было достаточно, чтобы попытаться подружиться с уличным котом. Однако так называемая погоня продлилась недолго: в этой части города к кошкам относились хорошо. Кот был очень дружелюбным. Вскоре пакеты с продуктами были беззастенчиво брошены и забыты, Иллуми сидел на корточках и гладил кота по голове, пока Хисока играл с его — а точнее, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, её — пушистым хвостом. — Это та, из новостей, — вскользь упомянул он. Иллуми кивнул. — Кроха застревала на дереве. Хисока усмехнулся нехарактерному для Иллуми слову «кроха», ожидая чего-то неминуемого. Кошка прижималась к ладони Иллуми и радостно мурчала. Иллуми наблюдал за ней так же пристально, как он наблюдал за птицами в документальных фильмах и за Киллуа, когда тот однажды играл с Гоном в песочнице. — У тебя же нет аллергии на кошек? Хисока помотал головой. Лёгкая ухмылка вспыхнула на губах Иллуми. Почему-то у Хисоки возникло острое желание признаться ему в любви. — Мы берём его с собой. — твёрдо произнёс Иллуми. Ах, вот оно, неминуемое. — Конечно. Хисока схватился за хвост и потянул его на себя. Кошка зашипела. Иллуми мрачно посмотрел на него и нахмурился. Хисока, довольный тем, что его маленькая семья стала чуть больше, ответил ему сияющей улыбкой. Однако он не догадывался, что внезапное пополнение имело также и историческое значение; В 1951 году, когда «Oleander Apartments» впервые открыли свои двери для новых жильцов, на некого Хирото Сато напала бродячая собака. По вполне понятным причинам, он добился того, чтобы в апартаментах было запрещено держать животных. Жильцы в течение многих лет беспрекословно следовали всем правилам, пока однажды к ним не заселились двое мужчин. Хисока Морроу не знал, что в апартаментах нельзя было содержать животных, так как в момент подписания договора при нём не было очков и он не смог прочитать все условия и правила. Иллуми Золдик, осознававший незаконность их действий, считал, что всё уляжется, если он просто будет платить за аренду чуть больше. Аморелле Сато, праправнучка предыдущего собственника и текущая землевладелица, не разделяла его взглядов, однако была слишком напугана необычной парочкой, чтобы противостоять им. Таким образом, впервые с момента образования в апартаментах хранилась контрабанда: золотая рыбка и кошка.~<·>~
— Полегче с мылом, Иллуми, у нас осталось всего полбутылки. Хисока краем глаза видел, как Иллуми кивнул, при этом не переставая выдавливать моющее средство. Ну отлично. На руках Хисоки краснели свежие царапины, по комнате летали мыльные пузыри от детского шампуня, о наличии которого ещё полчаса назад никто не подозревал. Мытье кошки было вполне ожидаемым, хоть и ужасающим последствием их импульсивного решения, и тогда Хисока окончательно укрепился в вере, что Бога нет. Кошка, лохматая, мокрая и на тот момент больше напоминавшая грустную тряпочку, бросалась на Хисоку, все время на Хисоку, в результате чего пострадал защищавший его туловище чёрный мусорный пакет. Лёгкого касания от Иллуми было достаточно, чтобы он уступил тому своё место. Хисока внимательно наблюдал за тем, как Иллуми втирает пенящееся мыло в уголки глаз смирно сидящей кошки, вдоль переносицы, где обычно скапливается грязь. По какой-то причине Иллуми нравился кошке, и ему даже не пришлось физически удерживать её на месте, пока он работал. Хисока ревновал и завидовал он в первую очередь кошке. Время от времени Иллуми искоса поглядывал на Хисоку, а тот упорно смотрел на него в отместку. Они использовали слишком много мыла, и комнату наводнили сотни крошечных пузырьков. — Я же говорил, что мусорные пакеты пригодятся, — деловито произнёс Иллуми. Этот тон — противный по своей природе, но с примесью чего-то более приятного, располагающего к диалогу — он перенял от своей милой матушки. Хисока улыбнулся, несмотря на боль в руках. — Ты был прав. Что натолкнуло тебя на эту идею? — Раньше у меня были специальные фартуки для чистки Мике. Ну, сам знаешь… Хисока не знал. Пузырик подлетел к носу Иллуми и лопнул, он поморщился. Хисока чуть не начал умиляться вслух, но успел проглотить подступающий к горлу ком. —… чтобы вода, шерсть, грязь и прочее не попали на одежду. — И поэтому ты решил, что вырезать дырки в мусорных пакетах и напяливать их на себя, это как раз то, что нужно. Иллуми фыркнул. Хисока живо представил, как он закатывает глаза, в то время как сидящая в раковине кошка выглядела абсолютно довольной. — Конечно. Значит, кошке очень нравился Иллуми. Глупость всей ситуации в целом: импровизированные фартуки, невозмутимый вид Иллуми в мусорном мешке, и его фигура посреди ванной комнаты в пучине мыльных пузырей — заставили Хисоку почувствовать некую необъяснимую, ошеломляющую признательность за этот совершенно иной образ жизни, которого до Иллуми он никогда не испытывал. Может всё-таки у него был Бог. — Как назовем этот маленький комочек счастья? Кошка, плотно укутанная в полотенце, из которого выглядывала только её мордочка, пошевелила левым ухом. — Ты выбирай, я уже дал имена Хролло-чан и Мими. Иллуми взял на руки очень похожую на большое буррито кошку и поднял её на уровень глаз так, будто пытался заглянуть в самую душу. Может, с такими глазами, необъятными и бездонно-чёрными, у него могло бы получится. Кошка громко мяукнула. — Я назову тебя Бенджи, — решительно произнес Иллуми, но всё же повернулся к Хисоке в поиске его одобрения. Он задумался, а что, если маленький Иллуми так же выбирал имя для Мике: подобрал щеночка, посмотрел на него и выпалил случайное имя. Он подавил лёгкий трепет в груди, взяв Иллуми за подбородок и чмокнув его в губы. Иллуми лишь моргнул, поставил кошку на пол и стал молча обтирать её полотенцем. Вдруг Иллуми неуклюже откашлялся в своей ребяческой манере: —… Значит, тебе настолько понравилось имя Бенджи?~<·>~
Хисока готовил ему кофе, а сам Иллуми сидел за кухонным столиком на барном стуле, положив ногу на ногу. Шумело радио, корреспондент монотонно и тихо пересказывал новости. «Акио Харада был удостоен звания Про Хантера Ботаника, несмотря на то, что он получил лицензию всего год назад…» Было далеко за полдень, поэтому новости, по мнению Хисоки, были наискучнейшими; горький запах дыма и приятный аромат свежеиспеченных голубичных маффинов говорили о том, что их излюбленная пекарня в углу дома печет последнюю партию сладостей за день. Иллуми сделал глубокий вдох и посмотрел в приоткрытое окно, где посреди ясного голубого неба клубились комочки дыма. Залетела муха, и Хролло-чан медленно, будто аллигатор, раскрыла свои листья. В одно мгновение её розовые силки захлопнулись и муха исчезла. Несомненно, в середине января окна, в общем-то, открывать вовсе не стоит, но в их оправдание стоит отметить, что тот день выдался как никогда теплым, будто зима немного запуталась и весна наступила чуть раньше. Хисока наконец развернулся, держа в руках горячую чашку кофе, и поднес её к губам. Почему-то сегодня он решил не надевать носки, и Иллуми не одобрял его решение. — Ты обожжешь язык, — предупредил его Иллуми, он говорил ему это каждый раз, когда Хисока ставил чайник, то есть постоянно. Хисока усмехнулся так, будто только что принял вызов. Это была одна из тех улыбок, которые расцветали на его лице всякий раз, когда он сражался с достойными соперниками на Небесной Арене или когда в переулках Йорк-Нью он натыкался на группу буйных подростков, которая требовала, чтобы он посоревновался с ними в армрестлинге. Хисока сделал глоток и тут же высунул язык, обдувая его сквозь зубы, он был ярко-красного цвета, а не здорового розового оттенка. Иллуми почувствовал, как дернулся уголок его рта; он поставил руки на подлокотники и откинулся назад. — Слабак. Хисока обиженно фыркнул и, положив кружку на стол, подошёл к нему. — Поцелуй, и мне полегчает, — произнёс Хисока, ухмыляясь так, будто он сказал нечто абсолютно возмутительное. В текущей позиции Хисока возвышался над Иллуми на целых восемь сантиметров. Иллуми чувствовал себя немного глупо: ему пришлось приподнять голову и смотреть на него снизу вверх; он упорно смотрел ему в глаза, тем самым заставив Хисоку наклониться к нему самостоятельно. Поначалу их поцелуй был мягким и невинным, но затем Хисока прижал язык к его губам, упрашивая Иллуми разжать челюсть и открыться ему целиком. На вкус Хисока был как горький кофе, Иллуми ощущал распаляющий жар его губ своими. Он пытался не кусаться и сосредоточился на подступающих к горлу бешеных ударах сердца, стучавшего с таким остервенением, будто он только что справился с ротой опытных нэн-пользователей. В глубине души Иллуми надеялся, что сам на вкус был немного лучше. — Напомни, почему ты пьёшь кофе после полудня? — спросил Иллуми, когда они отстранились друг от друга, смакуя горькое послевкусие поцелуя на языке — он бы предпочел смаковать Хисоку. Хисока лишь мягко хмыкнул, что нельзя было назвать полноценным ответом, но Иллуми почувствовал, как дрожание его голоса коснулось его губ и обжигающей, трепетной тяжестью осело в животе, туманя голову. Взгляд Хисоки, отягощенный послеобеденной вялостью, но не лишенный бдительности, переместился с лица Иллуми на небольшой бугорок в его штанах, как бы спрашивая разрешения. — Продолжай, — пробормотал Иллуми, он свесил ноги и чуть раздвинул их в стороны, приглашая Хисоку ближе. Его партнер с благодарностью поцеловал его в щеку и прижал ладонь к его паху. Он был ещё мягким и неуверенно упирался в хлопковую ткань штанов. Иллуми наклонился вперед, прислонив лоб к Хисоке, и они молча наблюдали, как он твердеет под легкой рукой Хисоки. — Кажется, будто ты пытаешься поздороваться с моим членом, — тихо пробурчал Иллуми. Хисока лишь усмехнулся и запустил пальцы в штаны и нижнее белье, стягивая их вниз. — Ну привет. — прошептал Хисока. Иллуми раздражённо вздохнул и спрятал лицо, уткнувшись ему в шею. Где-то неподалеку было слышно, как Бенджи лакает молоко из своей новехонькой миски, и Иллуми вдруг осознал, что их кот наконец-то оставил кровать Хисоки и перебрался на кухню. — Холодно, — ещё раз прошептал Хисока, снова завладев его вниманием. Когда он сжал ладонь вокруг его члена, Иллуми содрогнулся и недовольно зашипел: — Холодно. Он всем телом чувствовал, как Хисока затрясся от смеха. Иллуми нахмурился, но прежде чем он успел что-либо ответить, Хисока ещё раз поцеловал его, в этот раз в ухо, и начал гладить в размеренном темпе. Он аккуратно провёл пальцем по задней части его члена, где выступала венка, прижав большой палец к головке, и вскоре давление стало почти невыносимым. Его вторая рука обнимала Иллуми за талию, но потом он прижал её к его щеке и Иллуми без раздумий прильнул к его ласковой ладони. Черты лица Хисоки смягчились, его глаза были широко раскрыты и них было столько неприкрытого очарования, что Иллуми не знал, как ему быть. Ему казалось, будто его столкнули в бездонное озеро, а он вдруг разучился плавать. Он понимал, что у него есть семья, которая по-своему выражала свою заботу и привязанность, но это было нечто совершенно иное: его мать никогда не обнимала его, а Киллуа перестал держать его за руку, когда осознал, что никакой хоть сколько-нибудь здравомыслящий монстр не станет прятаться под кроватью Золдика. — Иллу, — Хисока произнес его имя с той чувственной нежностью, с которой благоговеют перед идолами. На его губах играла усмешка, маленькая и кривоватая, почти нервная. — Ты хочешь заняться сексом? В этот момент Бенджи поднял взгляд от своей миски, с подбородка и усиков стекало молоко. Иллуми моргнул. Ему вспомнились и ветхий мотель с его единственной односпальной комнатушкой, и все те случаи, когда Хисока снова и снова задавал ему этот вопрос, зная, что он не получит ответа, и прижатые под маленьким столиком колени, и две зубные щетки в общей чашечке, и документальные фильмы. Невероятное количество документалок. И апрель. Краем глаза Иллуми видел короткие прядки волос, яркие и розовые, точно лепестки их плотоядного растения. Какая-то его часть невольно сравнивала себя с мухой, которую вот-вот проглотят целиком. Он хотел что-нибудь ответить, но нет было бы ложью, а искреннее да комом застряло в горле. — В кровать? — решил спросить Иллуми, прижав стопу к промежности Хисоки. Он чувствовал, как в пальцы ног упирается полутвёрдый член. Хисока беспомощно вздохнул. — В кровать, — повторил он, стиснув Иллуми чуть крепче. — Тогда вперед. — Он схватил Иллуми за бедра, едва касаясь кончиками пальцев его ягодиц, и поднял вверх. Для Иллуми это было настолько неожиданно, что он тихо хихикнул, почувствовав себя ребёнком. В таком положении его член упирался в старый, потрепанный свитер с обшарпанным, устаревшим логотипом Небесной Арены. Где-то по краям принт уже потрескался и осыпался, но Хисоку это мало волновало, как и не волновало то, что Иллуми был слишком социально неловким, слишком прямолинейным, в нем было слишком много всего и в то же время всегда чего-то не хватало. Прямо сейчас все его мысли были заняты дорожкой из невесомых поцелуев, тянувшейся от основания шеи до губ Иллуми, добравшись до которых, он улыбнулся. Иллуми не сдержался и улыбнулся в ответ. Хисока шел вперевалочку, будто он шагал по забытой, заросшей тропинке, а не по знакомым коридорам, ведущим к его родной постели. Ну. Их постели. — Смотри куда идешь, — предостерёг не желавший упасть на спину Иллуми, когда они заходили в дверной проем спальни. — Просто ставь одну перед другой. Хисока фыркнул. — Я не забыл как ходить, знаешь ли. Ты не настолько красив. Последняя часть была произнесена достаточно чётко, чтобы Иллуми издал недовольный звук, но затем колени Хисоки уперлись в кровать. Он осторожно уложил Иллуми, нависая над ним — он никогда не стеснялся близости. Хисока окинул взглядом подушки под чёрными волосами Иллуми, почему-то ему резко захотелось их взбить, но, когда он снова посмотрел на Иллуми, замер. — Ох, — тихо выдохнул Хисока. Иллуми прикусил щеку, чувствуя себя несколько неловко. Он всё ещё держался за плечи Хисоки, на предплечьях которого всё так же горели красные царапины. — Что? По какой-то причине с такого ракурса Хисока выглядел более юно. Будто это был его первый нескладный опыт с девушкой и он очень нервничал. Хисока был очень красив. Для Иллуми же это был по-настоящему первый раз. Он повернул голову и сфокусировался на исполосанных руках Хисоки, решив хотя бы на пару мгновений отвлечься от своей неопытности. Следы от когтей никак не сходили. Хисока облизнул сухие, потрескавшиеся губы и тоже наклонил голову, пытаясь поймать его взгляд. Иллуми искал на его лице характерную ухмылку, желая ухватиться за что-то привычное, гадая стоит ли ему вообще искать утешения в чём-то подобном, однако её не оказалось, поэтому он быстро откинул эту мысль. — Ладно, — тихо произнес Хисока, внимательно рассмотрев его, — может и настолько. Иллуми свел брови. — Нет. Он был слишком тонким, сухим и костлявым, чтобы соответствовать параметрам. — Да. — честно повторил Хисока. Одной рукой он потянулся к его члену, трогая его как ни в чем не бывало, а другой рукой ласково обвел контур его губ. Иллуми растёкся в его руках, точно мягкий яичный желток на пышном холмике из риса. Он приоткрыл губы, неуверенный в том, был ли это знак поражения или намек, мольба или обольщение. Хисока вдавил палец сквозь мягкие губы и острые зубы. Иллуми внимательно посмотрел на него и укусил достаточно сильно, чтобы заставить Хисоку поморщиться. Он, смеясь, немного пошевелил им из стороны в сторону, и, наконец, вытащил, прижав к губам. — Иногда мне кажется, что ты идеален. — признался Хисока, застенчиво поглядывая на него уголком глаз. Иллуми почувствовал голод, и ему хотелось не риса с яйцом. — Только иногда. — в шутку ответил Иллуми, наклонив голову и прижав колено к члену Хисоки. И в тот момент Хисока внезапно осознал, что на нём, к огромному сожалению, до сих пор были штаны. Иллуми тоже опомнился, поэтому сел поудобнее и принялся стягивать их вниз, в то время как Хисока потянулся к прикроватной тумбочке, где хранился лубрикант. Иллуми не обращал внимание на звуки открывающихся и закрывающихся ящиков, увлечённый изучением Хисоки. Он проводил ладонями по его бедрам, приподнял свитер и прислонил губы к тоненькой складочке жира, которая по обыкновению образуется ближе к зиме. — Щекотно, — промямлил Хисока, выдавливая смазку на пальцы. В это мгновение весь мир Иллуми состоял из крошечных веснушек и широких улыбок, омраченный плоскими и зазубренными шрамами, и почему-то именно в этот миг в нём со всем обожанием проснулась тяга к картографии. Какое же незабываемое чувство, подумалось Иллуми, просто хотеть прикоснуться к кому-то. Хисока поставил бутылочку с лубрикантом на место и продемонстрировал ему свои теперь мокрые руки, хвастаясь своей безупречной работой. Иллуми выдохнул смешок и лёг обратно, но в этот раз он взял Хисоку за плечи, утягивая его с собой на дно. — Снова холодно, — Хисока прошептал ему в губы, в улыбке стукаясь зубами. Иллуми не понимал, о чём идет речь, пока один очень холодный палец не прижался к его анусу — Холодно. — Знаю, — он смеялся и смеялся и начал смеяться сильнее, когда Иллуми впился ногтями в его руку, ещё чуть-чуть и у него бы снова пошла кровь. Палец, теперь исчезнувший в нем до костяшки, двигался так медленно и неторопливо, что Иллуми показалось, что Хисока вот-вот уснет. — Ты хочешь спать? — спросил Иллуми, будто бы они могли прекратить всё действие в сию же секунду, оставить друг друга нетронутыми, наплевав на вожделение, а Хисока, как по щелчку пальцев, смог бы уснуть у него на плече. Он покачал головой, нет. — Тебе приятно? — Не знаю, скорее странно, — ведь до этого никто и никогда не трогал Иллуми, и новое ощущение охватывало его изнутри, вот только оно совсем не жгло, а скорее приятно грело. — Но, кажется, уже лучше. — Хорошо. Тогда второй. Он повторял одни и те же движения, пока не поместился третий палец. В какой-то момент Хисока развёл все три пальца в стороны, показывая, что он достаточно растянут. — Думаю, ты готов, — зачем-то сказал он. Иллуми кивнул, не зная, как ответить. — Мне всегда хотелось, чтобы ты был моим. Его признание напоминало покаяние заблудшей души на исповеди. За всю свою жизнь Иллуми совершил несчетное количество дурных поступков и потому ни о какой святости и речи быть не могло, но в этих словах, произнесенных шепотом со всей уязвимостью, для которой раньше не было места в их жестоком мире, до всего случившегося, слышался почти религиозный трепет. Иллуми прошептал первое, что пришло на ум: — Тогда возьми меня. Это было самое честное высказывание в его жизни, произнесенное в самой простой манере — откровенно, быстро и без раздумий. И скопившийся ком в горле раздулся ещё сильнее. Хисока оглянул свои боксеры и вновь встретился взглядом с Иллуми. Золдик и без зеркала знал, как выглядят его глаза: тёмные, широкие, немигающие. Совсем не как у Хисоки. Золотые, по-лисьему хитрые, почти ядовитые, однако в тот момент их привычный режущий блеск сменился на нечто более мягкое, нечто более милостивое. Иллуми опустил взгляд и во второй раз смял резинку боксеров, щупая чужую кожу подушечками пальцев и острый край тазовой кости, и аккуратно стянул их вниз. На Иллуми накатило стеснение: его эрекция слегка подтекала и он жаждал продолжения — однако затем Хисока стал неуклюже снимать нижнее белье, и его действия напомнили Иллуми, что Хисока тоже человек. Они робко расположились, будто подростки, делающие это в первый раз. Ноги Иллуми лежали на плечах Хисоки, его член упирался ему в анус, затем он медленно толкнулся вперёд. Иллуми вздохнул и ухватился за торс Хисоки, ногтями впиваясь ему в ребра, пока тот не вошёл до конца. Иллуми не помнил, как случился поцелуй, больше походивший на долгое соприкосновение губ, во время которого он как мог заучивал форму его рта. Хисока, будто ища тепла, уткнулся ему в шею. Иллуми чувствовал, как тянутся его мышцы, жгуче, но безболезненно. — Я заметил, что ты теперь регулярно подравниваешь ногти, почему? Его голос звучал неуверенно. — Мне не нравятся острые ногти, — ответил Иллуми, одновременно думая о том, что он впервые разговаривает с кем-то внутри себя и что это должно было быть страннее. — Я отращиваю их только по работе. Хисока низко хмыкнул, и Иллуми почувствовал вибрации его голоса ключицей. Иллуми повернул голову, прислонившись к нему лбом и соприкасаясь носами. — Можешь двигаться, — прошептал он. — Ох ладно, — со всей серьёзностью отозвался Хисока, отшучиваясь. — то есть мне пора начать двигаться. — То есть тебе пора начать двигаться, — с улыбкой повторил Иллуми. Теперь он улыбался с кем-то внутри себя. Странно. Хисока двигался медленно и аккуратно, а ведь Иллуми и не подозревал, что он способен проявлять столько нежности. Иллуми не мог насытиться им: каждый толчок был едва ли достаточно глубоким, даже несмотря на то, что он, гибкий и пластичный, полностью предоставился его тёплым уверенным рукам. Иллуми хотел эти руки в невообразимых местах. — Прикоснись ко мне. — сказал он в губы во время поцелуя. Они целовались во время секса. Иллуми звучал нетерпеливо, слишком нетерпеливо, полностью поглощённый процессом. Хисока не медлил ни секунды. — Только если укусишь меня, — дразняще произнёс Хисока, обернув ладонь вокруг скользкого и сочащегося смазкой члена. Он водил вверх-вниз, быстро поймав нужный ритм, будто он делал это сотни раз. И, должно быть, он делал это сотни раз с другими людьми, неИллуми. Вдруг Иллуми ощутил укол собственничества. Иллуми, решив исполнить его просьбу, поднёс руки к лицу Хисоки. Он наклонил голову и укусил его за нос. Хисока остановился посреди толчка, остановил вообще всё полностью и рассмеялся. Это был самый лучший звук на всем белом свете, лучше чем щебетание птиц, неважно каких, будь то птиц, отдыхающих на деревьях по пути домой или летящих над пропастью в Азийском континенте, или на просторах киберпространства. Иллуми кончил следом за Хисокой, обмениваясь с ним невнятными мольбами и извинениями, прошептанными между двух тел. Он никогда не испытывал ничего подобного, ведь ничто и никогда не могло сравниться с этими ощущениями. Иллуми сделал глубокий вдох, впитывая запах их интерлюдии, и накинул на них одеяло, прижимаясь к нему холодными ступнями.~<·>~