***
Бом-бом. Тяжелые свинцовые колокола грохочут в моей голове в кромешной тьме. Привкус рвоты. Шершавый язык. Звуки игровых автоматов. «Сорок на черное!». Презрительные взгляды дам в роскошных платьях. «А где же ваш кавалер?.... Твой кавалер валяется в собственной лужи крови…» Выстрел. Вспышка адреналина. Еще один выстрел. Кровоточащее тело с тяжестью падает на пол. Чужие руки обвивают мои плечи, отталкивая в сторону. Выкрики. Я ударяюсь головой об стену и теряю сознание. Бом-бом. Бом-бом. Я резко распахиваю веки, морщась от головной боли. В голове раздается раздражающее бом-бом, от чего я сжимаю простынь в кулаке. Слегка приподнимаюсь на кровати, оказываясь в полулежащем состоянии. В небольшой комнате, залитой солнечным светом, который просачивается через большое не зашторенное окно, достаточно уютно. Справа на стене, окрашенной в светлый мятный цвет, висит небольшая картина. На темно-коричневом двухместном диванчике, стоящем под самой стеной еще видны вмятины, что означает, что совсем недавно на нем кто-то сидел достаточно долгое время, а на небольшом прозрачном журнальном столике лежит раскрытая книга, положенная обложкой к верху. И по одному названию книги было достаточно понять, что её читала мама, - классика мировой литературы «Театр», роман, написанный Семюэлем Моэмом . Мама обожала данное произведение и не раз перечитывала его снова и снова. «Эффи, дорогая, ты должна прочесть эту книгу. В ней так искусно описывается лживая иллюзия любви», - повторяла мама едва ли не каждый день после расставания с папой. Любовь. Как только в моей голове промелькнуло это слова, перед глазами восстал образ Джастина, а в ушах сразу загудел звук выстрела. Я приоткрыла рот в попытке сделать глубокий вдох. Джастин. В последний раз я видела его лежащим на полу в крови. Где он? Жив ли он? От мысли, что он, возможно, лежит в морге с биркой, повешенной на большой палец на ноге с фамилией «Бибер» и временем кончины, меня передергивает. Нет, я не хочу даже думать об этом. Но ужасные картинки так и норовят в мою голову. Опустевшие стеклянные глаза бесчувственно смотрят впереди себя в пустоту, а чуть приоткрытые губы уже посинели. Нет, нет. Этого не может быть. Я просто не вынесу этого. Если он мертв, все, что я пережила до этого – пустяк. Я не могу представить жизни без него и…и… - Эффи, Господи, что случилось? – я открываю глаза, из которых ручьем льются слёзы, прежде чем увидеть перед собой расплывчатый силуэт мамы, который с каждым мгновением проясняется. Должно быть, я совсем не услышала, как она вошла, полностью погрузившись в свои страхи. - Джастин, - выдавливаю я, захлебываясь в слезах. – Где он? - Хей, успокойся, - женщина садится на край кровати, аккуратно приобнимая меня за плечи, поглаживая спину. – Он в реанимационном отделении, - я тут же отстраняюсь от нее, вглядываясь в ее глаза. - Он…С ним все в порядке? - Эффи, в реанимационном отделении не лежат люди, с которыми всё в порядке, - выпаливает она, и я заливаюсь слезами вновь. – Прости, в моей голове это звучало менее грубо, - она опять притягивает меня к себе, гладя мою голову. – У него серьёзное пулевое ранение и он без сознания. Детка, ему крупно повезло. Приехала бы скорая на пять минут позже, и… - она замолкает, не желая опять сказать чего-нибудь, что могло бы оскорбить меня. А тем временем внутри меня зарождается маленькая радость, смешавшаяся с ощущением тошноты. Джастин жив. От осознания этого мне становится легче, и я приоткрываю рот, чтобы сделать облегченный вздох, как рвота резко подкатывает к горлу, и я блюю в какую-то емкость, вовремя подставленной мамой. Вытерев правой рукой губы салфеткой, я только сейчас замечаю катетер, пристроенный к левой, соединяющий мой организм с капельницей, стоящей возле кровати. – Мне нужно померить тебе температуру, - заявляет она, тыкая мне подмышку градусник. - У тебя сегодня смена? – удивляюсь я, увидев её белый докторский халат. - Смена начинается в семь утра, но я заступила еще в два часа ночи, как только узнала, что ты в больнице вместе с Джастином. - Прости меня, - я чувствую укол стыда за то, какие проблемы я ей все время доставляю. - Мы поговорим о случившемся позже, когда тебе станет лучше, ладно? А пока, у тебя сотрясение второй степени, - она вынимает градусник и внимательно рассматривает ртутный столбик. – И температура тридцать восемь градусов. Тебе нужно отдохнуть. Сейчас только половина девятого утра, так что поспи, ладно? - Ладно, - я пытаюсь выглядеть как можно спокойней, но чувство тревоги за Джастина пожирает все внутри меня. – Мам, - я окликаю женщину, когда та уже собиралась уйти из палаты. – Ты сказала, что в больницу этой ночью поступили только мы с Джастином… Керолайн Линкольн не лежит в одной из этих палат? - Подружка Тони? - Да. - Нет, с ней все в порядке. Она всю ночь просидела в коридоре. Она до жути нервничает. - А Джереми? Отец Джастина, - я тяжело глотаю слюну, смотря на маму. Мышцы её лица напряглись, а взгляд опустился вниз. - Он умер в машине скорой помощи, Эффи, - она с сочувствием смотри мне прямо в глаза. – Мне жаль, - сама того не замечая, я всхлипываю, после чего по моим щекам текут слезы, но к счастью, этого мама уже не видела, так как вышла из палаты. Еще один близкий человек Джастину погиб. Чувство сожаление и отчаяния с невероятной силой пульсируют внутри меня. И снова в голову полезли мысли о смерти Джастина. Что, если он не справиться? Составит компанию Логану и своему отцу? Оставит меня совершенно одну? Сломленную и поверженную. С этими тленными мыслями я провалилась в сон.***
После пяти дней пребывания в больнице под строгим надзором моей мамы в роли врача, я чувствую себя намного лучше. Меня больше не рвет, а температура нормализировалась. Правда, меня все еще мучают мигрень и головокружение, но с этим я с горем пополам справляюсь. Тем более, это ничто по сравнению с теми переживаниями, что я испытываю ежеминутно, зная, что Джастин в реанимации. И каждый раз, когда мама заходила ко мне в палату, я смотрела на нее с надеждой, но она лишь с огорчением вздыхала, утешая меня. И каждый раз, когда я остаюсь в палате одна, я заливаюсь слезами: из-за слабости Джастина, смерти его отца и собственной ничтожности. - Тони, тебе не обязательно сидеть здесь со мной всё время. Я в порядке, правда, - я выдавливаю улыбку, прежде чем слегка сжать ладонь брата в своей. Он сидит на краю моей кровати, и вид у него, мягко скажем, помятый. Мешки под глазами, лицо серого оттенка и волосы, которые не расчесывались уже дня три. За все моё пребывание в больнице он уезжал домой лишь дважды, чтобы принять душ и хоть немного поспать. Он безумно беспокоится за меня, да и за Керолайн тоже, хотя она в порядке. По крайней мере, в физическом плане. Блондинка днями напролет просиживает в больнице, иногда заходя ко мне в палату. Всё остальное время она сидит в коридоре, пряча свои слезы от прохожих. Ей тоже безумно тяжело. Джереми был для нее как отец. Да и относился он к ней более тепло, нежели чем к родному сыну. Лицо девушки опухло и покраснело от слез, и она до безумия боится потерять и Джастина, который, к удивлению, ей тоже дорог. Кажется, единственный, кто любит её, - это Тони, который безумно за нее беспокоится и всячески пытается утешить и успокоить. А ведь он и не догадывается, какая его подружка сука. - Я просто боюсь, что если выйду за дверь, с тобой опять что-то случится. Ну, знаешь, в последнее время, ты зачастила попадать в передряги, - он замолкает, обдумывая свои мысли. – К тому же, как только ты остаешься наедине, ты начинаешь плакать, а я не хочу этого. Эффи, с ним всё будет в порядке. Он справится, - его губ касается добрая улыбка, и что-то внутри меня содрогается от нее. Я безумно люблю своего брата. - Это сложно – лежать на больничной койке, зная, что он в коме на грани смерти, - на моих глазах выступают слёзы. – Я боюсь его потерять. Каждый раз засыпая, мою голову посещает страх, что когда я проснусь – в палату зайдет мама и скажет, что все кончено. Что парень, которого я люблю мертв. А я не вынесу этого, Тони. Я не… - не в силах сдерживать свои эмоции, я даю волю слезам. Тони притягивает меня к себе. В его объятьях я чувствую себя в безопасности, и все дурные мысли улетучиваются. Но не надолго. - Тише, Эфф, тише. Всё будет хорошо, вот увидишь.***
Едва я успеваю проснуться, ко мне в палату заходит мама и предупреждает о важном посетителе, который обязан увидеть меня и как следует поговорить. Сгорая от желания скорее увидеть своего гостя, я прилично удивляюсь, увидев в дверях Тейлора Стивенсона. Тихонько закрыв за собой дверь, он слегка усмехается мне, приветствуя, прежде чем сесть на диванчик. Поставив на столик одноразовый стаканчик с неостывшим кофе, он закидывает ногу на ногу, внимательно осматривая меня. Я выжидающе смотрю на него, подминая удобней подушку, после чего сажусь, натянув одеяло до пояса. - Рад видеть тебя почти здоровой, Элизабет, - наконец начинает он. - Не думала, что твоя персона придет сюда, - заявляю я, прищурившись от внезапной головной боли. - Брось, Эффи. Я в долгу перед тобой. К тому же, я был бы ублюдком, если бы не навестил тебя, - он притягивает стаканчик к губам, отпивая немного горячего напитка. – Хотя, я должен признаться, что пришел сюда не только проведать тебя. Я намерен рассказать тебе кое о чем. - И желательно в подробностях. Потому что я вообще не в курсе того, что произошло после того, как я отключилась. - Нам крупно повезло. Мы вовремя нашли вас спустя длительного поиска. Как же чертовски сложно было это сделать среди всех этих напыщенных богатых индюков, - он фыркает, почесывая бровь. – Более того, мы вломились как раз в тот момент, когда этот Колин пристрелил Джереми, а это уже является основательно причиной заключить его в тюрьму на десять лет. - Так значит, когда я вошла на чердак, он выстрелил в Джереми, а не в Джастина? Тогда, каким образом он получил пулю? – недоумеваю я, сопровождая слова жестами. - Этот ублюдок выстрелил в твоего дружка в последний момент за мгновение до того, как его схватили. Жаль, что ты не видела его лицо в тот момент. Он пылал о злости и недоумения. Подумать только: он успешно скрывался от копов и оставался в тени десять лет, и тут так сильно облажался. Видимо, желание убить Биберов было столь сильным, что он не совсем учел некоторых моментов. Хотя… - он замолкает, внимательно посмотрев мне в глаза, - если бы ты заранее не обезопасилась моей поддержкой, у него бы все получилось. Надо же, какая-то семнадцатилетняя девчонка усадила за решетку короля наркотиков на территории Британии. - Сколько лет ему дали? – беспокойно спрашиваю я. - Тридцать пять лет заключения. На него повесили наркоторговлю и два убийства – отца Джастина и того мальчика, убитого в апреле. Хотя если твой дружок все же умрет, его срок увеличится, - слова вылетают из его рта прежде, чем глаза улавливают то, как на моих глазах снова выступили слезы. – Прости. - Надеюсь, срок не увеличится, - борясь с эмоциями, шепчу я, сжимая одеяло. - Ты большая молодец, Эффи. Если бы не ты, мы бы так и не словили Колина, и за это тебе надо отдать должное. Но… я никак не пойму, зачем тебе понадобилось освобождение Джереми? За все время, когда он был на свободе, ничем дельным он не занимался, лишь умер в конечном итоге. Так что в этом ты, как мне кажется, погорячилась. - Я так не думаю, - наспех отвечаю я, не желая высказывать своих истинных планов, которые я возлагала на счет покойного Джереми. - Не расскажешь мне? - Нет, - Тейлор закатывает глаза, прежде чем встать с дивана, предварительно захватив с собой стаканчик с кофе. - Выздоравливай, Эффи, - уголки его губ вздрагивают, а в глазах заискрился огонек. – И да, спасибо огромное. Благодаря тебе меня повысили. Теперь я – самый крутой коп в участке. - Обращайся, - я пожимаю плечами, мысленно хваля себя за то, что помогла ему в карьерном росте. – Это моя благодарность тебе за то, как ты похитил меня, накачал какой-то хренью и выставил на улицу в одной ночнушке, - иронично усмехаюсь я, напоминая Тейлору о прошлом. - Прости. Все мы совершаем необдуманные поступки, ведь так? – я нехотя киваю, и губы мужчины расплываются в улыбке. – Как только тебя выпишут - я пришлю тебе корзину со сладостями и цветами, чтобы загладить свою вину. Договорились? - Я люблю тюльпаны и молочный шоколад с орешками. - Я запомню, - Тейлор кивает, и бросив на меня прощальный взгляд, закрывает дверь с обратной стороны.***
Восемь дней. Ровно столько я нахожусь в больнице. Ежедневно меня навещают Тони с Томом. Ко мне пришла даже Челси, и (О ГОСПОДИ!!) родной отец, которого в последний раз я видела еще в марте. И надо отдать должное тому, как сильно я была взбешена и удивлена, когда заметила ровное спокойствие мамы и радостную улыбку. Эти двое, спустя полгода жизни порознь, подвели черту прошлым ссорам и решили начать всё заново. Не то, чтобы я была не рада за своих родителей, но… мой отец спал с другой, черт возьми. И я совершенно не понимаю, как мама смогла его простить. Два раза ко мне приходил мой психолог. Мы разговаривали с ним весьма долго. Он расспрашивал меня о моем внутреннем состоянии, и я без каких-либо колебаний рассказала ему всё, что чувствую. И знаете, с каждой встречей с Ником, я убеждаюсь в его высокой квалификации, и пусть он немного не сохраняет некую дистанцию, которая обязана присутствовать между врачом и пациентом, это даже к лучшему. Я разговариваю с ним, как со старым знакомым, освобождаясь от страшных мыслей, касающихся происходящего. Между тем, моё состояние гораздо улучшилось. Теперь мне разрешено расхаживать по больнице, а позавчера я уговорила маму, чтобы меня вывели на лужайку подышать свежим воздухом, который вселил в меня надежду на поправку Джастина. David O'Dowda – Look At Me Стрелка часов едва перекатила за цифру шесть, как в палату вошла мама. Она разбудила меня, от чего я, зевая, пытаюсь откинуть от себя остатки сна. - Что случилось? – невнятно, но неожиданно громко, спрашиваю я, но мама прикладывает палец к моему рту, закрывая мне рот. - Пойдём, - она берет меня за руку, выпроваживая из палаты. Забыв надеть тапочки, я щеголяю босиком по прохладному кафельному полу. Коридоры третьего этажа больницы пусты. И это не удивительно, так как еще совсем рано. Звук каблуков мамы едва слышным эхом отбивается об стены, пока я волочусь за этой женщиной, смутно соображая, что вообще происходит. Мы заворачиваем за угол, проходя мимо кофейного аппарата, прежде чем оказаться на лестничной площадке. Мы медленно поднимаемся наверх, на пятый этаж, и тут до меня доходит, что к чему – именно в этом отделении находится палата, где в реанимации покоится Джастин с простреленным легким вот уже восемь дней. - Мам, т… - женщина шикает на меня, от чего я слегка подпрыгиваю. - Ты можешь помолчать, черт возьми? – я чешу затылок, закрывая свой рот. Внутри меня всё бурлит. Я начинаю нервничать, меня слегка подташнивать. Мои ноги подкашиваются, и я судорожно глотаю воздух, пытаясь предвидеть, что меня ожидает. Мы останавливаемся у палаты 318, в которой находится огромное окно, выходящее в коридор. Сейчас оно было зашторено. Сейчас, по ту сторону стены там лежал Джастин. Моё сердце болезненно сжалось. - Подожди здесь, - шепчет мама, входя в палату. Я стою, тупо таращась на зашторенное окно. И в один миг, шторки раскрываются, а потом и вовсе отодвигаются по бокам, открывая мне вид на лежащего на своей койке Джастина. Среди уймы различных аппаратов, он кажется таким беспомощным и совсем еще мальчишкой. К глазам подступили слезы. Зачем она привела меня сюда? Чтобы вновь заставить плакать? И из меня действительно вырывается всхлип, когда я замечаю, как пальцы парня едва вздрагивают. На меня обрушивается волна счастья, эйфории и невиданной мне окрыленности. Я дергаю за ручку двери, и та беззвучно распахивается прямо передо мной. - У вас есть пять минут, - шепчет мама, удаляясь из палаты, но я её не слышу. Я сажусь на колени у подножья кровати, аккуратно накрывая ладонь Джастина своей. Я чувствую его тепло, что становится причиной еще большей интенсивности моих слез. Веки парня вздрагивают, и в его карих глазах я вижу огонек жизни. Огонек, который восемь дней упорно боролся с кромешной тьмой смерти, и вот, одержав победу, вышел на свет, сделав его для меня гораздо лучше.