Тысяча жемчужин

      Пахло дождем и океаном, острые камни впились в его бока из-за того, что он пролежал на побережье всю ночь, плача и прижимая ракушки к сердцу, пока не заснул от печали и усталости.       Наутро Цзюнь открыл глаза, глядя на водный горизонт безучастно и немигающе, мокрые ресницы тяжело давили на веки, а губы дрожали от непривычного холода. Он сжался в комок, когда единственная слеза, скатившись по щеке, упала на камень, и дождевая вода, скопившаяся между трещинами в скале, напомнила ему о шокирующей реальности прошлой ночи.       Он вновь закрыл глаза, подчиняясь судьбе, и прислушался к шуму волн, не имея мотивации подняться и уйти. Он размышлял о каплях дождя, о том, как они, срываясь с небес, устремляются вниз, к своему неопределенному концу, совсем как он сам устремился… к Чжэханю. Он был дождевой каплей, — упавшей и разбившейся о камни точно так же, как эти отголоски дождя, заполнившие трещины в горной породе.       Но кто виноват в случившемся?       Гун Цзюнь выронил ожерелье из ракушек и обнял себя, впиваясь, сквозь мокрую одежду, ногтями в предплечья. Он снова зашёлся рыданиями, а затем рассмеялся сквозь плач, надеясь, что слезы или смех от горя хотя бы немного, но успокоят. Какая ирония, проносились в его голове мысли, — расстался с возлюбленным, чтобы спасти его; но теперь потерял и его, и себя…       Он поглядел сквозь пелену перед глазами, запечатлевая в памяти океан, землю и небо — все серое, совсем бесцветное. Ни света, ни цвета, ни тепла.       Он помедлил, прежде чем снова взять ожерелье, боясь приблизить его к уху, но отказываясь терять последнюю надежду. Медленно, неохотно поднес его к уху, тревожно затаив дыхание, стараясь не издать ни звука.       Тишина… и ничего, кроме тишины.       И его сердце снова разлетелось на части, точно так же, как капли дождя разлетаются на миллионы маленьких капелек от падения на острые камни.       — Чжэхань… — прошептал Гун Цзюнь охрипшим голосом. — Хань-Хань… мне так жаль…       Но он не искал прощения, ему оставалось жить с чувством вины и боли, каждую секунду напоминая себе о непростительном грехе, который он совершил.

***

      — Эй! Эй! Ты!       Гун Цзюнь распахнул глаза, когда почувствовал, как кто-то подпинывает его в бок.       … — пробормотал он что-то бессвязное, прежде чем снова закрыть глаза и свернуться клубочком, дрожа от холода и испытывая боль во всем теле.       — Очнись, черт тебя дери, пока я не вышел из себя! — человек снова толкнул его ногой. — Сейчас не время для прекрасных сновидений! Просыпайся!       Гун Цзюнь снова попытался оказать сопротивление и несколько раз моргнул, всматриваясь в человека, чтобы наконец понять, кто он такой: — Ты… — пробормотал он. — Ты…       Он медленно начал садиться, но тут же застыл на полпути, его взгляд отыскал, и теперь, неотрывно следил за фигурой в руках человека: — … — мир вокруг Гун Цзюня перевернулся. — …       — Да что, черт возьми, с тобой происходит?! Чего ты ждешь?! — отругал его Ли Дайкунь. — Поделись с ним своей одеждой! Теперь его тело стало чувствительным!       Гун Цзюнь вскочил, чувствуя вялость и легкое головокружение от резкого движения: — Я… как… он жив?!       Как бы молодой человек не был сбит с толку, он решил поскорее снять куртку, а все вопросы оставить на потом: — Он жив! — воскликнул Цзюнь, укутывая бессознательное тело Чжэханя в верхнюю одежду и забирая его из рук Ли Дайкуня в свои объятия.       Он жив, жив, я так сильно его люблю… Гун Цзюнь неосознанно наклонился и нежно поцеловал любимого в лоб. Он не хотел узнать ответы на свои вопросы, все могло подождать, ведь его вторая половинка жива.       Чжэхань выглядел прекрасно: с закрытыми глазами и слегка приоткрытыми губами, такой же красивый, как и прежде, жемчуг все еще ниспадал с его шеи на грудь, а серьга поблескивала меж прядей его волос, он все еще был сказкой, в которую влюбился Гун Цзюнь, с той лишь разницей, что… у него теперь были ноги. Красивые ножки.       — Отнеси его в теплое место… — строго сказал Ли Дайкунь. — Когда проснётся, он сам тебе все расскажет.       Он вернулся к кромке воды и продолжил: — Не подвергай его странным человеческим вещам, его тело пока слабое.       — Странные человеческие вещи? — спросил Гун Цзюнь, еще более сбитый с толку, не сводя глаз с человека в его руках. — Есть что-нибудь еще, на что я должен… обратить внимание?       — Не ешь сам и не корми его морепродуктами.       — Я понял… — прошептал Гун Цзюнь, поправляя одежду на Чжэхане. — Я заберу его к себе домой.       — Отлично, — Ли Дайкунь замер и оглянулся. — Надеюсь, твоя любовь сильна так же, как и его. Он чуть не умер из-за тебя, и ты должен будешь сделать то же самое, если наступит такое время, — с этими словами тритон прыгнул в воду и исчез.       Гун Цзюнь, не помня, как добрался до дома, пинком распахнул дверь квартиры, отнес своего Хань-Ханя в спальню, переодел в свою одежду и уложил под одеяло на свою кровать, попутно убрав несколько прядей длинных волос с его лица и расправил их на подушке.       — Мой Хань-Хань… жив… Ты так меня напугал… — прошептал Цзюнь, и в его низком голосе слышалась усталость. Его лихорадило, все тело и суставы болели, но сейчас это было не так уж важно, — важен был только Чжэхань.       — Я так сильно тебя люблю… — он взял руку Чжэханя в свою и поцеловал ее несколько раз, прижавшись щекой к их переплетенным пальцам, в то время как другой рукой массировал его ноги, — я никогда не желал, чтобы ты получил ноги… — он вздохнул, — …я просто… рад, что ты жив.       Гун Цзюнь закрыл глаза из-за того, что жар, наконец, сморил его: — Когда очнешься, можешь придумать мне любое наказание… — проговорил он, -… но, пожалуйста, проснись поскорее…       Чжэхань распахнул глаза от громкого звонка, доносящегося откуда-то… Он вздрогнул, осматривая незнакомое окружение, единственной знакомой вещью была рука Гун Цзюня, лежащая на его руке.       — Цзюнь-Цзюнь?! — удивлённо проговорил он, нахмурив брови и вспоминая события прошедшего дня.       Если он здесь, значит… заклинание сработало?! Он ухватился за ноги, которые лежали поверх одеяла: — Ноги?! — он воскликнул достаточно громко, чтобы разбудить Гун Цзюня, но тот никак не среагировал. — НОГИ!       Он закричал, спихивая одеяло и непрерывно ощупывая только что обретенные ноги: — Цзюнь-Цзюнь! У меня есть ноги! Теперь ты не сможешь уйти от меня! Я буду следовать за тобой, куда бы ты ни пошёл! — заговорил он радостно, но его улыбка внезапно исчезла, когда он увидел бледное лицо Гун Цзюня, спящего на краю кровати.       — Цзюнь-Цзюнь? — он прикоснулся к родному лицу, — оно было обжигающе горячим. — Ты заболел…       -… пробормотал Цзюнь что-то, чего Чжэхань не смог разобрать, и притянул его ладонь к своему лицу.       — Цзюнь-Цзюнь, возлюбленный мой, — он погладил его по волосам и переместился на вторую половину кровати, укладывая Гун Цзюня удобнее, чтобы он скорее уснул, и накрывая его одеялом.       — К счастью, я спрашивал других, как лечить человеческие болезни… на тот случай, если ты простудишься, — он говорил с Гун Цзюнем и с самим собой, берясь за деревянную спинку кровати и готовясь встать.       Чжэхань глубоко вздохнул и свесил ноги, осторожно касаясь ступнями коврового покрытия — ощущение, которое он никогда раньше не испытывал. Оно было новым и странным, слегка колючим. Молодой человек крепче ухватился за спинку кровати и приподнялся, но тут же упал обратно в кровать.       — Вот чёрт, — пробормотал он. — Это оказалось сложнее, чем я думал. Однако он улыбнулся, ощущая себя полноценным человеком, тем, кем он изо всех сил старался стать, чтобы любить Цзюнь-Цзюня так, как тот этого заслуживал.       — Хань… Хань… — заговорил Гун Цзюнь во сне, натягивая пушистое одеяло еще выше, чтобы прикрыть подбородок, и заворочался, его губы шевелились, как у ребенка во сне. — Ракушки…       Чжэхань оставил попытки встать и проскользнул под одеяло, прижимаясь к своему любимому человеку и оставляя вторую часть кровати пустой: — Я никогда не думал, что кровать будет такой чудесной, — искренне проговорил он. — Не могу поверить, что я здесь, рядом с тобой…       Чжэхань никогда не винил Гун Цзюня за его решение уйти, но винил себя за то, что не мог последовать за ним. Он не держал на него зла и не хотел причинять ему боль в ответ, он просто хотел быть с ним рядом, в целости и сохранности, просто быть счастливыми вместе.       Прошло некоторое время, прежде чем телефон снова зазвонил, но на этот раз проснулся Гун Цзюнь. Он был пропитан холодным потом до такой степени, что простыни под ним стали мокрыми. Он почувствовал тяжесть рядом с собой и вздохнул с облегчением: одна нога Чжэханя была перекинута через его собственную, в то время как другая была красиво вытянута по всей длине кровати. Молодой человек поцеловал его в макушку и потянулся, чтобы взять телефон с тумбочки, но Чжэхань пошевелился в его объятиях: Хань-Хань? — мягко проговорил он. — Ты не спишь?       Чжэхань поднял голову, улыбаясь, но оставляя глаза закрытыми: — Я дуюсь.       Гун Цзюнь блаженно рассмеялся и взял его лицо в свои руки, целуя лоб, брови, закрытые веки, щеки, нос, губы…       — Ты в порядке, в порядке! Ты не… — у него потекли слезы. — Прости меня, прости… — Цзюнь прижал его к себе. — Мне так жаль, я люблю тебя столь сильно, поверь мне, это правда.       Чжэхань отстранился и открыл глаза, глядя прямо на Гун Цзюня: — Теперь я человек… — проговорил он низким голосом, — …заклинание сработало…       Он закусил губу: — Как ты себя чувствуешь? Ты заболел…       — Твои глаза… — Цзюнь наклонился, чтобы как следует его рассмотреть, -… больше не синие…       — Ты считаешь, что я больше не красив?..       — Глупости! — фыркнул Гун Цзюнь. — Ты по-прежнему самый красивый человек, которого я когда-либо видел.       Он обнял его снова, ещё крепче: — Хань-Хань… ты так меня напугал… Я-я пошел искать тебя… но тебя там не было… я не мог тебя найти… и тогда… — он шмыгнул носом. — Я-я не слышал… тебя… — он запнулся.       Чжэхань приложил его ладонь к своему сердцу: — У меня теперь человеческое сердце… Вот почему ты не мог слышать биение моего сердца через ожерелье после того, как было наложено заклинание.       — Ох.       Выражение лица Чжэханя сменилось с расслабленного на обеспокоенное: — Значит, ты меня разлюбил? Теперь, когда я стал человеком? — в его голосе слышалась паника. — Я-я… больше нравился тебе раньше?.. Сейчас я не смогу изменить внешность…       Гун Цзюнь прижал голову Чжэханя к своей груди: — Я буду любить тебя всегда, независимо от того, как ты выглядишь или кем являешься, — он провел рукой по его спине, утешая. — Ты моя сказка, моя любовная история.       Он помедлил, прежде чем сказать следующее: — Я ушел только потому, что думал, что принимаю правильное решение…       — Я знаю, что заставил тебя волноваться, — Чжэхань сел, скрестив под собой ноги: — Я хочу прогуляться, — сменил он тему, чтобы избежать болезненных воспоминаний.       — Правда?.. — засмеялся Гун Цзюнь. — Вперёд?..       — Цзюнь-Цзюнь, ты глупый, — Чжэхань надулся. — Я пока не могу… встать, — его щеки расцветил яркий румянец.       Гун Цзюнь рассмеялся, но затем поспешно прикрыл рот, чтобы успокоиться: — Ладно, ладно.       Он встал и жестом пригласил Чжэханя сесть на край кровати: — Я буду помогать тебе.       Чжэхань робко, с неохотой сел на край кровати, свесив ноги: — Хорошо, это не может быть так сложно, да? — с нервозностью в голосе сказал он.       Гун Цзюнь присел на корточки около него и положил ладони на колени Чжэханя, медленно перемещая их вниз по коже, пока не достиг его ступней, он поставил их на свои колени и наклонился, чтобы поцеловать бедро Чжэханя, чуть выше колена: — Я хотел бы все время носить тебя на руках, чтобы тебе не приходилось делать ни шага твоими прекрасными ногами.       Щеки Чжэханя вновь вспыхнули ярко-красным: — Цзюнь-Цзюнь, — улыбнулся он, — перестань флиртовать и помоги мне подняться.       Гун Цзюнь засмеялся, опустил ноги Чжэханя на пол, встал сам и, взяв его за руки, без усилий поднял.       — Невероятно! Я стою! — воскликнул Чжэхань. — Мы можем сделать несколько шагов?       Гун Цзюнь кивнул и пошел назад, побуждая любимого двигаться вперёд: — Следуй за мной.       — Всегда. Куда бы ты ни пошел.       Сердце Гун Цзюня затрепетало, внезапно он подхватил Чжэханя на руки, обвивая его ногами свою талию: — Не думаю, что хочу, чтобы ты сейчас гулял, — он чмокнул его в губы. — Что, если ты убежишь?       Чжэхань приподнял бровь: — Это напоминает мне то,.. на что я должен сердиться, — он притворился, что нахмурился: — Попытайся искупить свою вину.       Гун Цзюнь поразмыслил некоторое время, прежде, чем подойти к туалетному столику, все еще удерживая Чжэханя в прежней позе, он подхватил деревянную шкатулку среднего размера и вернулся на кровать с Чжэханем на коленях: — Держи.       — Что это? — Чжэхань возился со шкатулкой, медленно открывая ее, и его глаза расширились от радости от того, что он увидел внутри. Жемчуг самых разных цветов, которые только можно было найти, маленькие бусинки щелкали друг о друга, пока Чжэхань играл с ними, перебирая пальцами: — Цзюнь-Цзюнь… — он почти потерял дар речи. — Это…       Он отложил шкатулку, вместо этого вовлекая губы Гун Цзюня в нежный поцелуй: — Я люблю тебя, люблю, — он снова поцеловал его. — Я так счастлив… Счастлив, что рядом с тобой… Я прощаю тебя, но ты больше не имеешь права меня покидать… иначе, я не смогу жить.       — Я говорил, что ушел только потому, что считал это лучшим способом защитить тебя… П-прости, я был неправ… Я рад, что ты в порядке, иначе я бы никогда себя не простил.       Он вздохнул и прижался лбом ко лбу Чжэханя, чувствуя угрызения совести и ища искупления: — Это последние из той тысячи жемчужин, которые я обещал тебе, — проговорил Цзюнь со взглядом, полным любви. — Просто скажи, чего ты хочешь, и я сделаю это для тебя… ожерелье, серьгу, браслет, ножной браслет, — он намеренно подчеркнул последнее, прежде чем добавить еще одно, — …или кольцо.       Взгляд Чжэханя смягчился, и на глазах появились слезы радости: — Для начала… — он посмотрел на их переплетенные пальцы, — …пусть это будет кольцо.