На привязи

      Я дико испугался, когда впервые проснулся рядом с таращащимся на меня Рюдзаки, но спустя пару таких пробуждений, это стало почти привычным. Сегодня я даже не вздрогнул, когда открыл глаза и вновь увидел его в кресле рядом с кроватью в идиотской позе со стеклянным взглядом. Мне иногда казалось, что он в такие моменты сидел и убеждал себя не будить меня. Или просто пытался угадать, когда я проснусь. Или я просыпался именно потому, что он пялился, и я, благодаря каким-то древним животным инстинктам, чувствовал этот взгляд.       – Доброе утро, – пробормотал я и отвернулся от него, перевернувшись на другой бок. – Сова на связи, или ты снова в прострации?       – Я не сова.       – Значит, на связи, – я накрылся одеялом с головой. – Можешь сделать мне одолжение и, начиная с завтрашнего дня, не смотреть в мою сторону, пока я сплю? Твой вид ужасает, и это самое отвратительное начало дня, которое только можно себе представить.       – Я жду, когда ты проснешься.       – Зачем? Мы все равно только и делаем, что слоняемся по штабу, ты постоянно ешь сладкое, пялишься в пустоту, но ничего не происходит. Мы ничего не делаем, – я сел в кровати и посмотрел на него. – Так что, пожалуйста, перестань таращиться на меня по утрам. Это ужасно.       – Хорошо. А теперь поднимайся, – он дернул за цепь, и я глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и не ответить чем-нибудь подобным. Он ведь упадет на меня, а если он сейчас ко мне притронется — я за себя не отвечаю.       – Еще одно доброе утро, – проворчал я и поднялся с кровати.       Мне нужно было каким-то образом избавиться от цепи. Я хотел иметь возможность нормально одеваться, ходить в туалет, мыться и спать. Я хотел просто побыть в одиночестве, наедине с самим собой — мне надоела эта тень, следующая за мной по пятам.       Рюдзаки уже был одет — вероятно, позвал Ватари, пока я спал. Неужели нельзя было подождать, пока я проснусь и только после этого застегивать браслет, чтобы и я мог одеться?       Он стоял позади меня и разглядывал в отражении зеркала, пока я надевал штаны — мне пришлось перенести всю одежду из отведенных мне апартаментов в спальню Рюдзаки, потому что спуск на мой этаж за одеждой — «бессмысленная трата времени». Если у нас чего и было полно, так это времени.       – Не смотри так. Решу, что влюбился.       Он встретил мой взгляд через отражение, и я фыркнул. Наверняка сейчас скажет очередную бессмыслицу.       – Кстати, о влюбленности. У тебя сегодня свидание с Аманэ. Больше оттягивать нельзя, иначе мы не сможем контролировать ее действия.       – Посадишь ее в камеру, – предложил я, выбирая рубашку.       – Не смешно.       – А разве у меня на лице улыбка? – нахмурился я и бросил на кровать бордовый кардиган на молнии. Выходить на улицу я не собирался, впечатлять кого-то своим видом — тоже, так что сойдет и кардиган на голое тело.       Рюдзаки послушно поплелся за мной, когда я направился в ванную, чтобы умыться и почистить зубы — вряд ли он позволил себе воспользоваться ситуацией, пока был отстегнут от меня. Он бы не посмел оставить такого хитрого и ужасного меня спать без присмотра и две минуты.       Ватари вошел в спальню как раз к моменту, как мы вернулись из ванной — в первый раз подобная его предупредительность удивила меня, но при втором таком совпадении я понял, что и в спальне были камеры, как и микрофоны — позже я даже нашел пару. И не только в спальне — в ванной комнате они тоже были, а значит, Ватари наблюдал за каждым нашим шагом. Я оказался под постоянным наблюдением старого вуайериста и его подопечного. Открытие было настолько впечатляющим, что я до конца дня ходил и озирался, пытаясь понять, где спрятана очередная камера.       Я оделся, и мы с Рюдзаки прямиком отправились к Мисе, решив, что позавтракать мы можем и в ее обществе. Откровенно говоря, мне совершенно ничего не хотелось. Меня все больше раздражала ситуация, хотя я надеялся, что спустя пару дней привыкну и перестану злиться каждый раз, когда Рюдзаки забывал о цепи и я проливал на свои колени горячий чай. Не помогало даже то, что я научился практически не пользоваться рукой с браслетом, стараясь уберечься от новых ожогов.       Миса была раздражена не меньше моего, в этом Рюдзаки оказался прав, и это только больше действовало на меня, потому что ее голос в такие моменты был совершенно невыносим, но я старательно пытался игнорировать вообще все вокруг, хотя чувствовал, как с каждым мгновением мое терпение подтачивалось желанием разнести весь этаж Мисы и уйти. Поэтому, как только Рюдзаки начал нести чушь про то, что он все еще считает Кирой меня, мое терпение лопнуло.       Он продержал меня взаперти почти два месяца, теперь приковал к себе, но ему все еще было недостаточно доказательств моей невиновности — да сколько можно?! Я устал, я невыносимо устал от него, его монотонного голоса, его доводов, его ничего не выражающих взглядов, от его шагов позади, от его чавканья и звуков обсасывавния пальцев. Я даже дыхание его слышал, и оно тоже меня раздражало! И все это ради чего?! Мы не продвинулись ни на шаг в расследовании, а теперь еще и оказалось, что он до сих пор подозревал меня и как будто вообще ничего не собирался делать, кроме как ждать моего признания!       Ударить его было до удивительного приятно. Я прежде не дрался — никогда не считал подобное поведение достойным, но сейчас мне было совершенно плевать на достоинство, я был неистово зол на Рюдзаки и его ненормальные эксперименты над людьми и готов был выказать всю свою ярость кулаками, если до него до сих пор не дошло, что его поведение недопустимо.       Наверное, если бы Мацуда не отвлек нас, мы бы еще долго громили этаж Мисы, хотя Рюдзаки наверняка мог закончить бой парой ударов — я не был кретином, и уже после первого его удара понял, что проиграю, если он этого захочет. Но Рюдзаки явно бился не в полную силу, будто бы это его развлекало. Или же он хотел растянуть мое унижение.       Мерзавец.       Мы оставили Мису и поднялись к себе, наплевав на дожидавшуюся нас группу в штабе. Заняться все равно было нечем, так что наше присутствие ничего бы не изменило. Не уверен, как бы я себя повел, если бы Рюдзаки решил направиться в штаб. Наверное, все же приложил бы его головой к стене со всей силы.       Мы, не сговариваясь, вместе свернули в ванную и оглядели друг друга в отражении зеркала. Видок был тот еще.       – Где аптечка? – я даже не думал изображать вежливость — мне совсем не до нее было. Пусть я и выпустил пар, я все еще оставался прикованным к Рюдзаки, и он не делал попыток освободить меня, значит, я его не переубедил, и это раздражало.       Рюдзаки указал на одну из дверец шкафа, и я открыл ее, отыскивая среди лекарств что-то, чем можно было обработать ссадины.       Рюдзаки в это время умылся и осторожно вытерся полотенцем.       – Нужно приложить лед, – произнес я, глянув на его распухающую переносицу.       – Тебе тоже, – ответил он, посмотрев на меня.       Я взглянул на свое отражение и кивнул. Обработка ссадин подождет — сначала надо снять отек и постараться уменьшить назревающие гематомы. Рюдзаки достал охлаждающие пакеты и протянул мне один. Я раздавил внутренний пакет в нем и приложил компресс к лицу. Мы вместе с Рюдзаки сели: он на закрытый унитаз, я — в стоящее неподалеку кресло — и уставились друг на друга, как враги. Напряжение никуда не делось — я чувствовал его весь путь сюда, и сейчас оно электризовало воздух между нами, и любое неверно сказанное слово могло продолжить конфликт, я был в этом уверен.       – Мне не за что извиняться, – бросил я.       – Я и не жду извинений, – возразил Рюдзаки.       – А я вот их жду.       – Мне тоже не за что извиняться. Прости, но я не стану извиняться за свои подозрения относительно тебя. До тех пор, пока не буду уверен на сто процентов, что ты не Кира.       – Тогда делай что-нибудь! Мы просто теряем время — ты тратишь мое время!       – Ты тоже не подаешь идей, – тихо возразил Рюдзаки.       – Не я самый великий детектив в этой ванной! – развел руками я, но быстро вернул охлаждающий пакет к переносице. – Сюрреализм какой-то. Невиновность невозможно доказать — она просто есть!       – Ты под подозрением не просто так, и ты это прекрасно знаешь.       – Как же я от тебя устал, – простонал я и откинулся на спинку кресла, тут же поморщившись, когда от неосторожного движения надавил пакетом на переносицу чуть сильней.       – Мне тоже непросто.       – Не очень заметно.       – Не значит, что мне легко.       – Вот такие твои ответы меня и бесят.       – Что не так с моими ответами?       – Просто молчи, – попросил я и прикрыл веки, съезжая ниже по креслу и стараясь устроиться удобней.       – Ты голоден?       Я вздохнул. Он же часами может молчать — что случилось с его прекрасным умением таращиться в стены и медитировать?       – Ты только что съел две порции пирожного.       – Я хочу есть.       – Твои проблемы.       – Идем в гостиную.       – Зачем? Мне удобно.       – Ватари сейчас принесет еду. В гостиную.       – Твои проблемы.       Я услышал, что он встал, и открыл глаза.       – Не будь ребенком, идем в гостиную.       – Сказал тот, кто из упрямства отказывается признавать собственную ошибку, – недовольно фыркнул я, но поднялся и последовал за ним.       Конечно, он меня дико раздражал, но мы так долго не выдержим. Он в любом случае не откажется от своей идеи, я прекрасно это понимал, а значит, быть прикованным к нему мне придется еще долго. Нужно было что-то делать, хоть как-то облегчить быт, чтобы не злиться по любому поводу, но как это сделать, когда одно только его лицо вызывало желание еще пару раз приложить к нему кулак?       – Ватари постоянно наблюдает за нами? – спросил я, сев на диван в гостиной.       – Это мера предосторожности.       – А в унитазе случайно не установлена камера? А то вдруг я именно таким образом влияю на умы людей?       – Ты признаешься в том, что ты Кира?       – Я признаюсь в том, что ты так и не понял, что такое сарказм, – покачал головой я. – Чем займемся сегодня?       – Пока не уверен.       – Может, все же снимешь себе проститутку? Я бы посмотрел на твои десять секунд радости, – усмехнулся я. – У тебя явно застой в голове, нужно как-то взбодрить мозг.       – Ты говоришь это только для того, чтобы самому присоединиться?       – Присоединиться? – переспросил я, уставившись на Рюдзаки во все глаза. – Ты что же, предлагаешь устроить оргию? Не ожидал от тебя такого, Рюдзаки. Так ты, оказывается, тот еще развратник! – рассмеялся я.       – Я говорил не об этом, а о том, что ты хочешь, чтобы я снял проститутку и для тебя, – объяснил Рюдзаки. – Ты знаешь, что это незаконно?       – Удерживать людей силой — тоже, – я позвенел цепью, – но тебя это не особо беспокоит. Но мне проститутки и не нужны — я удовлетворюсь тобой, – я скользнул ладонью под его футболку и мимолетно огладил живот, – если что, – я премило улыбнулся, когда он посмотрел на меня.       – Ты говорил, что это не проблема.       – Ты держишь меня на привязи, ни на секунду не оставляешь наедине с собой — всему есть предел, знаешь ли. Так что велика вероятность, что в следующий раз я наброшусь на тебя не с кулаками, – недобро ухмыльнулся я.       Это в самом деле стало пыткой, я и не предполагал, что все будет так плохо. Рюдзаки каждый вечер послушно принимал душ, и мне становилось все сложней контролировать себя, сидя в кресле за стеклянной стеной — до сих пор меня останавливала мысль, что все это время Ватари наблюдал за нами, но я был уверен, что однажды мне станет плевать и я, как минимум, примусь мастурбировать. О программе «Максимум» даже думать было страшно, особенно теперь, когда я выяснил, что Рюдзаки неплохо дерется. Из достоверных источников мне было известно, что секс в душе не очень удобен, а часто и травматичен. О драке в душе и ее последствиях и думать не хотелось.       Кроме тех случаев, когда я мог наблюдать его обнаженным, Рюдзаки в целом стал выглядеть гораздо приличней, вероятно, по все той же причине: я заставлял его надевать свежую одежду каждое утро и принимать душ каждый вечер, о чем прежде он постоянно забывал. Теперь он стал похож на человека — привлекательного человека, и это добавляло сложностей в мою и без того непростую жизнь.       Его привычки не изменились, и они все еще отталкивали, но все же, он стал гораздо, гораздо симпатичней, и если прежде я находил его позу для раздумий странной, то теперь в моей голове то и дело появлялась картинка с ним, но обнаженным, и сидящим в такой позе на моем члене. Я не мог от нее избавиться, она преследовала меня постоянно. Даже сейчас, после драки и препирательств с ним, я смотрел на него, сидящего рядом, и видел перед глазами именно эту картинку.       Ничуть не лучше обстояли дела с его привычкой облизывать пальцы — она раздражала меня, и вместе с тем я не мог избавиться от мысли, как он с таким же видом и желанием облизывает мой член. Это было выше меня, я пытался сосредоточиться на том, как меня бесил этот звук, и тут же думал, какой музыкой для ушей он бы был, если бы речь шла о минете для меня.       Или его привычка прикладывать большой палец к нижней губе? Этот постоянный акцент на губы — он с ума сводил. Рюдзаки сводил с ума, и я не был уверен, насколько хватит моей выдержки.       Все бы решилось очень просто, если бы Рюдзаки отпустил меня хотя бы на одну ночь, и я нашел бы себе увлечение. Да даже Миса бы подошла — она так явно этого хочет, и меня уже не смущало то, что в таком случае я бы воспользовался своим преимуществом над ней и поступил бы подло. Лишь бы в пылу желания не наброситься на Рюдзаки.       – Секс с мужчинами лучше секса с женщинами?       Вот сейчас мне прямо полегчало от темы разговора...       – Везде есть свои плюсы, – выдавил из себя я.       Рюдзаки понятливо кивнул, а нашу милую беседу, к моему счастью, прервал вошедший Ватари, толкающий перед собой сервировочный столик. Естественно, на нем были только десерты, и я даже позволил себе взять вазочку с мороженым с клубничным джемом. Это стало тенденцией — пугающей, стоило отметить. Почти каждый раз, когда Рюдзаки брал что-то для себя из холодильника — я следовал его примеру, и если он каким-то образом совершенно не толстел, то я уже начинал чувствовать, что мои джинсы стали чуть давить в поясе.       Идея сублимировать сексуальное желание в тренировки на износ вдруг показалась мне весьма привлекательной.       – Раз у нас нет планов на сегодняшний день — ты не будешь против отправиться вместе со мной в спортзал? – спросил я, не только стараясь избежать предыдущей темы разговора, но и решив не откладывать необходимость привести себя в порядок. Лень иногда играла со мной злую шутку, когда речь шла о чем-то, что не приносило мне должного удовольствия.       – Хорошо, – только и ответил Рюдзаки и облизнул палец, стерев с губы крем от пирожного.       Он от природы был таким соблазнительным или делал это специально? Или же это со мной все настолько плохо, что я не мог отличить безобидную попытку стереть крем с лица от сексуальной провокации?       Я уткнулся взглядом в вазочку с мороженым и принялся остервенело разминать шарики ложкой, хотя хотелось делать это с собственными яйцами.              Рюдзаки не просто пришел вместе со мной в спортзал, занимавший целый этаж здания, в котором мы окопались, но и присоединился к занятиям. Это создавало определенные проблемы, учитывая цепь, но мы быстро синхронизировались, хотя во мне то и дело просыпался дух соперничества, и хотелось ускориться то на одном тренажере, то на другом, чтобы уделать Рюдзаки, но вездесущая цепь быстро приводила меня в чувства. Рюдзаки определенно замечал мои попытки и иногда тоже ускорялся, и тогда мы соревновались в выносливости. Я выигрывал с переменным успехом, но в конце концов решил для себя, что я здесь не для этого. Помимо всего прочего, проигрывал я чаще из-за того, что слишком много времени уделял Рюдзаки и тому, как он выглядел — в отличие от своего обычного состояния, в тренажерном зале он был отчасти грациозным. Напрягающиеся мышцы выглядели очень даже красиво и соблазнительно. Как и капельки пота на шеи и груди.       Я этого не вынесу.       Мы провели в зале полтора часа — не меньше и в душ шли совершенно вымотанными. К моему удовлетворению, Рюдзаки выглядел ничуть не лучше меня — моя гордость просто бы не вынесла, если бы оказалось, что я едва переставляю ноги, а Рюдзаки готов пробежать еще километров десять.       – Ты вынослив, – произнес Рюдзаки, подставляя Ватари руку с браслетом, чтобы мы оба могли раздеться.       Мне было даже жаль старика — я не знал, где находился пункт видеонаблюдения, но ему определенно приходилось преодолевать немалые расстояния каждый день. Я однажды сказал об этом Рюдзаки, но он категорически отказался оставлять ключ при себе. Я понимал почему, но все равно мне казалось это глупым ребячеством. Вся затея была таковой, но спорить я не стал.       В душевой спортзала не было кресел, как на этаже Рюдзаки, поэтому мне пришлось стоять у стеклянной стены, дожидаясь, когда он закончит. И это создавало еще большие трудности: я стоял у самой стены, мне ничего не стоило заглянуть за нее и увидеть его тело не в виде размытого от конденсата силуэта, а таким, какое оно есть, в непосредственной близости, и наблюдать за ним, со стекающими по нему струями воды все то время, пока Рюдзаки будет принимать душ.       Желание было таким сильным, что я не удержался. Рюдзаки стоял боком к выходу и вспенивал шампунь в волосах, закрыв глаза. Сутулый, как и прежде, но это не мешало любоваться им, его узкой талией и округлыми ягодицами — в мешковатых джинсах, из которых он не вылезал, они были почти не заметны.       Интересно, Ватари уже успел дойти до пункта видеонаблюдения, или у меня есть пара минут? Мне этого времени более чем достаточно.       Тратить драгоценные секунды на размышления было расточительно, и я сунул руку в спортивные штаны, лаская взглядом плечи, спину, бедра и, конечно же, ягодицы Рюдзаки. Я старался быть тихим и вцепился рукой, на которой был браслет с цепью, за разделяющую нас стену, чтобы Рюдзаки точно ничего не услышал, хотя меня и без того заглушала шумящая вода.       Я кончил еще до того, как он вымыл шампунь из волос, и только теперь позволил себе прислониться спиной к стене и прикрыть веки.       Даже непродолжительное нахождение рядом с вуайеристом сделало вуайеристом и меня. Так что он сам виноват. И вообще, если бы он позволял мне хотя бы раз в день уединяться — этого бы не случилось. А то, о чем — точнее, о ком — я бы думал в этот момент — не его дело.       Наверняка Ватари все видел и передаст эту информацию Рюдзаки. Он иногда отчитывался ему о проделанной работе лично, но чаще присылал отчет по электронной почте — насколько я мог заметить, и я совершенно не удивлюсь, если в следующем его отчете будет видео из этой самой душевой. И я не мог представить, какой будет реакция Рюдзаки.       Он освободил душевую, и я поторопился ее занять, но не потому, что мне хотелось попытаться отмыться от постыдного поступка — я просто не желал встречать его взгляд. И в то же мгновение, едва я включил и настроил воду подходящей температуры, в моей голове зароились мысли, что делал Рюдзаки в этот момент. Может, он тоже подглядывал? Может, даже мастурбировал, как и я, надеясь, что я ничего не замечу? Или ему было совершенно неинтересно, скучно, как и все, что могло быть связано с сексом? Я был бы не против, если бы он отплатил мне той же монетой — это не только успокоило бы мою совесть, но и подготовило бы почву для чего-то большего.       Я покосился на выход, но не увидел ничего интересного: Рюдзаки стоял у входа, привалившись плечом к стене, и смотрел перед собой пустым взглядом. Неужели его совсем не интересовало мое тело? Неужели ничуть не возбуждало? Я не был уверен, что существуют стопроцентно гетеросексуальные люди — ну хоть какие-то фантазии мое тело должно было вызывать у него, или я настолько безнадежен? Он ведь разглядывал меня в первый вечер в ванной — или это было простое человеческое любопытство? Если так, то у меня гигантские проблемы, и вот такая мастурбация, тайком, по-быстрому, меня не устроит, если нам придется провести бок о бок еще не один месяц.       Наверное, мне стоило просто наплевать на все — мы вместе ходили в туалет по несколько раз в день, так почему я должен смущаться чего-то настолько естественного и куда менее отталкивающего?       Решено. Сегодня же вечером устрою себе в постели сеанс основательной мастурбации, и пусть он смотрит, сколько пожелает. Может, мне даже понравится, что у меня будет зритель. И не один, судя по всему.       Я не торопился одеваться или прикрываться полотенцем, закончив принимать душ, наоборот, стоя обнаженным перед Рюдзаки, тщательно вытирал волосы, пока они не стали почти сухими и продолжать было уже подозрительно. Я даже не стал надевать халат, как он, просто обернул полотенце вокруг бедер, наплевав на то, что в таком виде придется подняться на наш этаж — вряд ли мы кого-то встретим в лифте, а если и так, то у меня было какое-никакое оправдание: надевать халат на одно плечо, как это сделал Рюдзаки, было глупо. И ему я готов был сказать то же самое. Или скажу прямо, что старался для него. Поверит он или нет — дело третье.       Но наше путешествие до этажа Рюдзаки прошло без неожиданностей, и я был этому рад, хотя отсутствие его внимания к моей полуобнаженной персоне огорчало. Еще немного, и я просто брошусь на него в отчаянии.       Мы вошли в спальню, чтобы одеться, но я и в самом деле устал после тренировки и потому завалился на кровать, едва мы подошли ближе, правда я не рассчитал длину цепи, из-за чего Рюдзаки дернуло в мою сторону, и он едва не упал на меня. Он вовремя выставил руки, но все равно оказался в каком-то полуметре от меня. Надо мной.       – Прости, забыл про цепь. Очень больно? – я посмотрел на его запястье с покрасневшей кожей и прикоснулся к ней пальцем.       – Удар по лицу был больней.       Я улыбнулся, встретив его взгляд, и пару секунд мы смотрели друг другу в глаза в полнейшем молчании, но я упустил момент, и Рюдзаки отстранился и выпрямился.       – Я устал, – не желая подниматься с кровати, пробормотал я, – хочу просто полежать и отдохнуть.       Рюдзаки кивнул и перебрался через меня на вторую половину кровати, и, к моему удивлению, не сел в свою привычную позу, а тоже лег на спину и даже закинул руки за голову. Цепь из-за его движения натянулась, и мне пришлось пододвинуться ближе. Не то чтобы я был против.       – Ты будешь спать?       – Нет, не думаю. Может, вздремну.       Запа́х его халата был совсем небольшим, и мой взгляд сам собой скользнул по открытой коже внутренней стороны бедра — образовавшийся вырез доходил до середины, и даже выше, если приподнять голову, что я и сделал: лег на бок и подпер голову рукой. Я минут пятнадцать назад видел его полностью обнаженным, но подобный вид мне нравился ничуть не меньше. Слишком соблазнительно, слишком желанно, и я представил, как мог бы скользнуть ладонью в этот разрез, огладить бедро, подняться по нему выше, к промежности, прикоснуться к его члену. Если он и в самом деле не уделял себе внимания, если у него действительно очень давно не было секса, то, скорее всего, он даже не успеет понять, что случилось, как его накроет оргазм. Вряд ли это можно будет посчитать за настоящую мастурбацию, и ему не в чем будет меня упрекнуть.       Меня останавливало только то, что случилось утром. Да и вообще, я не был уверен, испытывал ли он ко мне хоть какой-то намек на влечение. Безумно хотелось проверить, но я не решался.       – Ты пялишься.       Я покраснел за одно мгновение.       – Извини, – пробормотал я и лег на спину, уставившись в потолок.       – Так ты в самом деле находишь меня привлекательным?       – Я сейчас в таком состоянии, что у меня встал бы и на труп, – вырвалось у меня.       Рюдзаки усмехнулся.       – Спасибо.       – Не в смысле, что я не считаю тебя привлекательным или что я оцениваю твою привлекательность ниже трупа... – Что за ерунду я нес?! – Я имею в виду... понимаешь?..       – Я не стану приводить сюда проституток, – категорично заявил Рюдзаки.       – Я и не намекал на это.       – Тебя больше привлекают трупы? – с явной издевкой в голосе спросил он.       – Переносица перестала болеть? – я с прищуром посмотрел на него, и Рюдзаки улыбнулся:       – Хочешь продолжить?       – Можем и продолжить, раз драка доставляет тебе столько удовольствия, хотя я предпочел бы поставить тебя в позу и оттрахать, – парировал я, и теперь Рюдзаки смутился и отвел взгляд. Я ухмыльнулся. Так-то. – Так значит, секс и в твоей голове занимает место? Великому Элу не чужды низменные желания, свойственные простым смертным? – Он ничего не ответил, и я легко рассмеялся. – Может быть, тебе все же стоит выделять совсем немного своего драгоценного времени на простые человеческие удовольствия — глядишь, станешь добрей.       – Для поимки преступников незачем быть добрым, – пробормотал он.       – Согласен. Но для душевного равновесия это необходимо. У тебя был секс с мужчинами?       – Какое это имеет значение? – нахмурился он.       Значит, не было.       – Ну... раз ты против проституток и не желаешь тратить время на знакомства — я вижу только один подходящий вариант. Тем более, мы с тобой связаны, – многозначительным тоном добавил я.       – Ты в самом деле рассматриваешь такую возможность?       Я вздохнул и закатил глаза. Он даже к сексу подходил, как к логической задачке.       – Нет. Судя по всему, нет.       Как мне хотелось просто встать и уйти. Идиотская цепь. Идиот Рюдзаки. Шло бы оно все!..