На привязи

      Этот поцелуй отличался от того, что случилось в душе. Рюдзаки не сопротивлялся, не отталкивал — наоборот, он расслабился, позволил вести в поцелуе, и я даже почувствовал его ладонь на своей груди. Я посчитал это разрешением на прикосновения, и он снова не отстранился, когда я положил ладони на его бедра, но вместо кожи почувствовал махровое полотенце. Это даже слегка расстроило, но я не был уверен, стоило ли идти дальше и попытаться снять его с Рюдзаки. Он дал разрешение только на поцелуй — вдруг без его одобрения мне не следовало даже пытаться получить что-то большее?       Я решил попробовать с малого и сместился поцелуями на его шею — это ведь не совсем жульничество, только наполовину. Рюдзаки не воспротивился, снова поддаваясь: склонил голову набок, подставляя шею под мои поцелуи, и я мысленно возликовал. Я, кажется, еще никого не соблазнял так долго, хотя, строго говоря, радовался я раньше времени — Рюдзаки все еще мог спасовать и оттолкнуть меня. Но я просто не мог позволить этому случиться, и мне был известен прекрасный способ, как заставить его отбросить любые сомнения в сторону и позволить довести дело до конца.       Я опустился перед ним на колени и оставил ряд поцелуев на животе на границе с полотенцем, глядя в глаза Рюдзаки. Стоило отметить, что подобного взгляда я у него прежде не видел — что-то отдаленно похожее было, когда он повалил меня на диване за завтраком, но совсем блеклое. Сейчас же и без того обычно расширенные зрачки, казалось, полностью вытеснили радужку, но если в обычное время они как будто были поддернуты пеленой, то сейчас они горели черным пламенем.       Рюдзаки не остановил меня, когда я потянул за край полотенца, и оно упало к его ногам. Я бы очень удивился, если бы его член не отреагировал даже на такую простую ласку, да и я заметил это еще до того, как снял с него полотенце, но даже осознание, что реакция обусловлена длительным отсутствием практики, не испортило удовольствие от открывшейся картины и понимания, что его возбуждали мои действия.       Я взял член у основания и медленно спустился поцелуями вниз от пупка, пока моему легкому поддразниванию не помешали черные жесткие волоски на лобке. Рюдзаки вцепился в мое плечо, едва я оставил поцелуй у основания члена, и я вновь встретил его взгляд, медленно скользнув кончиком языка к головке. Это для него оказалось слишком, и он кончил мне на плечо и спину, зажмурившись и чуть запрокинув голову назад — это дало мне несколько мгновений, чтобы осознать случившееся и выбрать тактику для дальнейшего поведения. Я просто обязан был отреагировать правильно — его раздутое эго не потерпит даже намека на насмешку, что бы до этого я ни говорил о его преждевременной эякуляции из-за долгого воздержания. Точнее, уже даже этого достаточно, чтобы он сейчас надумал глупостей касательно моего отношения к случившемуся.       Я все же довел кончиком языка до головки и обхватил ее губами, вытягивая последние капли спермы. Перестать бы ему пить кофе в таких количествах...       Рюдзаки встретил мой взгляд, и я вобрал его член в рот, насколько это было возможно, честно стараясь показать, что меня совершенно не беспокоило то, что он так быстро кончил, и что я не собирался смеяться над ним. Он закусил губу, разглядывая меня со смесью любопытства и превосходства. В данный момент последнее меня вполне устраивало: он не зациклился на преждевременном оргазме, а это уже неплохо.       Я выпустил его член изо рта и вытер плечо и спину лежавшим у ног полотенцем.       – Так каков вердикт?       Рюдзаки удивленно приподнял брови, и я улыбнулся:       – Я о поцелуе.       Рюдзаки усмехнулся и потянул меня за цепь вверх, намотав ее на ладонь. Он явно хотел что-то сказать, но его внимание привлек мой член — пусть я и не кончал так быстро, но на Рюдзаки у меня вставал по щелчку — и увиденное его определенно смутило. То есть, за все это время он ни разу не посмотрел те отрывки записей, что ему присылал Ватари? Или тот ничего не присылал, а текстом сообщал, что я в очередной раз передернул, пока Рюдзаки принимал душ?       – Не переживай, – обернув полотенце вокруг бедер, произнес я. – Требовать от тебя минета я не стану. – Я бы очень этого хотел, но принуждать смысла не было, как и вообще просить чего-то взамен. Учитывая, насколько мы продвинулись за сегодняшний день, я должен радоваться и такому прогрессу.       И я правда был доволен, а удовлетворять себя рукой — дело привычное, правда сегодня Рюдзаки все же придется быть этому свидетелем. Я, в отличие от него, не собирался игнорировать эрекцию и растрачивать ее попусту.       Рюдзаки молча последовал за мной в спальню, не потрудившись прикрыться, и это я тоже воспринял, как положительный знак. Мы сели на кровать с моей стороны, но Рюдзаки тут же отполз на свою половину, а я открыл ящик, в котором лежали салфетки, и на секунду замер. Ночью я шарил в ящике, не потрудившись включить свет — мне совершенно не хотелось, чтобы Рюдзаки видел мое лицо в тот момент, а потому я и представления не имел, что кроме коробки с салфетками в ящике лежал лубрикант и упаковка презервативов. Я бы никогда даже не подумал дрочить в презервативе, и я вообще не был уверен, что кто-то способен додуматься до такого — даже такой профан в этом деле, как Рюдзаки, так что презервативы делали в этом ящике?       – Все в порядке? – будто заметив заминку, спросил Рюдзаки, и я медленно кивнул, прежде чем закрыть ящик ногой.       Как он там сказал? «Подозревал, что однажды это случится»? Интересно, как долго он «подозревал»? И что именно? К чему тогда были все эти пляски и изображение поруганного достоинства? Или он решил подстраховаться, но все же не был уверен, что был готов к чему-то подобному?       Я поднял ноги на кровать и пододвинулся к спинке, все еще держа в руке коробку с салфетками, но не торопился снимать с себя полотенце.       – Мне выключить свет и отвернуться?       – А тебе этого хочется?       Рюдзаки вместо ответа подтянул колени к груди и коснулся большим пальцем нижней губы, окидывая взглядом мое тело.       – Не уверен.       Я усмехнулся и отложил коробку с салфетками на тумбу, свободной рукой легко потянув Рюдзаки на себя за цепь. Он поморщился, и я вспомнил, что его запястье было повреждено, и взял его за предплечье, намереваясь любым способом усадить его ближе к себе. В идеале — на свои колени. Рюдзаки подсел ближе, и я поцеловал его плечо.       – Прости за руку.       – Прости за затылок.       Да, голова болела и мешала полностью погрузиться в момент из-за тупой пульсирующей боли, но плевать — я не собирался позволить такой мелочи помешать мне получить хотя бы намек на взаимность от Рюдзаки. Я оставил еще несколько поцелуев на плече, лаская его спину, и попытался поцеловать губы — он вновь ответил, но очень скоро отстранился, заглядывая в мои глаза.       – Я думал, ты собирался... – он не закончил, опустив взгляд — на мой член под полотенцем, как я понял, и я легко рассмеялся, откинувшись обратно на подушки и ударившись и без того больным затылком о спинку кровати.       – Я будто девственника соблазняю, – вырвалось у меня, прежде чем я понял, что сказал. – Извини, – посмотрев в его глаза, произнес я.       – Ты намерен заняться со мной анальным сексом?       Я расхохотался от выбора слов и снова извинился, заметив замешательство на лице Рюдзаки.       – Прости, просто ты будто вердикт в зале суда зачитываешь. Поражаюсь выражениям, которые ты используешь, – покачал головой я.       – А как бы сказал ты?       – Не знаю, но точно не так. Вообще бы никак не сказал — просто попытался бы действиями подвести тебя к этому. Что, в общем-то, и пытался сделать, пока ты не прервал меня.       Последнее заставило его удивленно посмотреть на меня.       – Я думал, в таких ситуациях люди спрашивают согласие, прежде чем перейти к действиям.       – Я говорил тебе, мне все равно, каким будет секс. Если бы ты дал понять, что не хочешь или не готов — я бы удовлетворился и любым другим видом секса, но да, я бы даже не подумал попросить у тебя письменное согласие на анал.       – Это сарказм?       – Извини, – в очередной раз произнес я. – Просто не вижу смысла обсуждать это, когда в ящике лежат лубрикант и презервативы, – я выразительно посмотрел в его глаза, и Рюдзаки отвел взгляд.       – Это просто предосторожность.       – Предосторожность?       – Я хотел быть готовым, если это все же вдруг случится, – пожал плечами Рюдзаки. Его тон был таким, будто я оскорбил его одним упоминанием наличия презервативов и лубриканта.       – Думаешь, я мог бы сделать это вопреки твоему желанию? – ошеломленно спросил я. Неужели он действительно считал меня таким монстром? – И ты не стал бы сопротивляться, если бы не хотел этого?       – Я не уверен, что не хочу этого. Но не уверен, что решусь, если ты не настоишь.       – Так ты в самом деле считаешь меня таким чудовищем, – покачал головой я, разглядывая его затылок. Все желание мгновенно пропало, а мне захотелось побыть наедине с собой — хотя бы просто не видеть Рюдзаки.       – Я не знаю, чего ждать.       – От меня? – вытаращился на него я.       – От близости с мужчиной, – возразил Рюдзаки. – Я хотел быть готов, если что-то произойдет, но сам никогда бы не решился.       – Но ждал, что я спрошу твоего согласия?       – Не уверен, что смог бы отказать.       – Утром у тебя неплохо вышло, – хмыкнул я и поднялся с кровати. – Я хочу надеть пижамные штаны, – ответил на его немой вопрос я, и Рюдзаки удивленно приподнял брови, не двинувшись с места.       – Ты сказал, что хочешь меня, – тихо произнес он.       – Насиловать я не собираюсь, – отрезал я и отвернулся, нетерпеливо подергивая ногой.       Несколько секунд он не шевелился, но потом все же пододвинулся к краю кровати и встал рядом, будто с опаской заглядывая в мои глаза.       – Ты злишься?       – Я как никогда рад тому, что меня посчитали монстром, который способен кого-то изнасиловать, – ответил я и прошел к шкафу с одеждой, едва различая шаги Рюдзаки за собой.       – Я не считаю тебя насильником.       – Разве? – удивился я, сбросив полотенце и надев штаны. – И вообще, это идеально вписывается в твое представление обо мне: по-твоему, я и людей убиваю не поведя бровью — подумаешь, трахнуть кого-то, без его согласия.       Рюдзаки молча достал свои пижамные штаны и надел их на голое тело. Мы вернулись к кровати, и я тут же выключил свет со своей стороны, отворачиваясь от Рюдзаки. Уснуть я еще долго не смогу, но и видеть его мне не хотелось.       – Разбуди, если полезу обниматься, – бросил я. – Не хочу вторгаться в твое личное пространство, предварительно не получив от тебя согласие в письменном виде в трех экземплярах.       Рюдзаки вновь ничего не ответил — просто выключил свет, но больше не шевелился, будто собирался просидеть всю ночь в своей идиотской позе. И пусть. Пусть посидит и подумает о своем поведении и о том, как для меня выглядели его заявления.       Я закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании и сердцебиении, пытаясь хоть как-то отвлечься от мыслей и успокоиться. Но Рюдзаки не дал возможности представить, будто его не существует — он завозился на своем месте, а я снова подумал, что он, кажется, растерял свою способность часами таращиться в одну точку и не шевелиться.       Я почувствовал, как рядом со мной прогнулся матрас, и распахнул веки, но не обернулся, ожидая, когда Рюдзаки уже поймет, насколько близко ко мне лег. Он двигался точно хамелеон — медленно и будто неуверенно, и я терпеливо ждал, когда он займет подходящую позу, и едва не дернулся, почувствовав скользнувшую руку над своим плечом. Его дыхание обдало кожу на шее сзади, и я замер. Он обнял меня. Даже голову положил на мою подушку — настолько близко лежал. Все его тело было напряжено — я буквально слышал, как гудели его мышцы, и улыбнулся против воли, огладив его предплечье, надеясь, что он поймет, что я не против его попытки растопить лед. Я и представить не мог, чего ему это стоило — и я оценил его жертву.       – У тебя сейчас снова встанет?       – ...Возможно, – с заминкой ответил он, и я хмыкнул, заводя руку за спину и заставляя его пододвинуться вплотную. Я подался бедрами назад, держа Рюдзаки на месте, и он шумно выдохнул, когда я прижался задницей к его члену. – Что ты делаешь?       – Хочу, чтобы ты спустил в штаны, – усмехнулся я, продолжая тереться о его член. Он вцепился в мое плечо, и я почувствовал, как он стал отвечать на мои движения бедрами, едва его член начал твердеть.       Он едва не повалил меня на живот, прижимаясь к моей заднице, а мне в голову вдруг влетела мысль, и я поторопился отстраниться и привести Рюдзаки в чувства.       – Подожди-подожди, – торопливо прошептал я, и Рюдзаки замер.       – Извини. Что-то?..       – Заткнись, – потребовал я — если он снова что-то скажет, что испортит настроение, я буду избивать его, пока меня не остановит Ватари. – Просто помолчи секунду, – добавил я, включив свет и достав из ящика лубрикант и презерватив.       Рюдзаки ошеломленно наблюдал за мной, но мне было совершенно плевать, и растрачиваться на объяснения я не собирался: то, что он не готов был отдаться, совершенно не значило, что с меня нужно было брать расписку о согласии почувствовать в себе член. Он наверняка кончит раньше, чем я буду готов, но плевать, какая разница? Главное, я получу хоть что-то.       Он и слова не сказал, когда я приспустил его штаны и надел презерватив — только член дернулся в ответ на мои действия, и я ухмыльнулся, глянув в глаза Рюдзаки, прежде чем снова повернуться к нему спиной и протолкнуть в себя пальцы, смазанные лубрикантом. Давно я этого не делал... Мне вообще больше нравилось быть тем, кто трахает, но с Рюдзаки пока выбирать не приходилось, так что плевать — главное, наконец уже кончить сегодня.       Тратить время на подготовку тоже не хотелось — я переживал, что Рюдзаки перегорит и кончит, едва вставив член, а я все же хотел почувствовать хоть что-то.       – Пододвинься, – потребовал я, потянув его за бедро ближе, и взял член в ладонь, приставляя его к своему анусу, едва Рюдзаки оказался ближе.       Огромным его член было не назвать, но проникновение было более чем просто заметным, хотя я, пожалуй, даже соскучился по этому ощущению и легкой толике боли в моменте. Рюдзаки позади меня простонал и прижался лицом к шее, и я впутался пальцами в его волосы, легко двигая бедрами и прикрывая веки.       Неужели мы трахались?.. В самом деле трахались?!       Рюдзаки обнял меня за талию одной рукой, и я почувствовал его движения — напористые, как и до этого, и я снова едва не оказался на животе, но так я никак не смог бы ласкать себя, а мне хотелось испытать всю гамму чувств, прежде чем Рюдзаки кончит. Я заставил его отстраниться от своей шеи и поцеловал — это замедлило его, будто он не мог одновременно и целоваться, и трахать меня, а я был совершенно не против растянуть ощущения.       Он завершил поцелуй, стоило мне переложить руку с его затылка на свой член, и пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза, пока он не опустил взгляд вниз. Я тоже приподнялся на локте, чтобы увидеть его член в себе, и Рюдзаки выбрал именно этот момент, чтобы ускориться, схватив меня за бедро. Я рухнул обратно на подушки, выгибаясь в спине, едва сдерживая стоны.       Рюдзаки вцепился зубами в мое плечо, кончая, и это отчасти отдалило мой собственный оргазм, но отчасти и сделало его ярче. На удивление. Я и не думал, что во мне имелись задатки мазохиста.       Я нахмурился, когда Рюдзаки вынул член — никогда не нравилось это финальное движение внутри, когда анус казался одним комком оголенных нервных окончаний — но не стал отодвигаться, и я почувствовал, как влажный член скользнул по ягодицам, и улыбнулся. И все-таки я развел его на секс. И плевать, что случилось это на таких условиях. Главное, это случилось, и я готов был поспорить на что угодно, что теперь держал его за член мертвой хваткой, и никуда он от меня не денется.       – Не помню, чтобы подписывал соглашение на укусы, – ощупав саднящее плечо, пробормотал я и встретил настороженный взгляд Рюдзаки. – Это сарказм, расслабься, – вздохнул я, когда он никак не отреагировал, и достал пару салфеток из коробки.       – Прости, – тихо произнес Рюдзаки, избегая моего взгляда, и снял презерватив.       Я бросил салфетки у кровати, вытершись между ног и стерев сперму с простыни, и протянул Рюдзаки коробку. Он достал пару, добавив презерватив к моим салфеткам на полу, а я развернулся к нему лицом, лениво наблюдая, как он вытирает член.       – Я не предполагал, что ты... – он нахмурился и не продолжил, и я едва не рассмеялся: смущенный Рюдзаки — то еще зрелище.       – Что я — что? Могу захотеть, чтобы ты меня трахнул? Я ведь говорил, что мне без разницы, каким будет секс, – напомнил я, не дожидаясь подтверждения с его стороны. – Мне нравится трахать. Точнее: я предпочитаю трахать, но я готов уступать в исключительных случаях, – чуть улыбнулся я, когда Рюдзаки недоверчиво посмотрел в мои глаза.       – Мне показалось, что тебе не было больно.       – Ты в самом деле был способен что-то замечать в тот момент? – усмехнулся я, и Рюдзаки тут же отвел взгляд, а я рассмеялся в полную силу. – Ты такой милый, когда смущаешься — это даже отвратительно, – я впутался пальцами в его волосы и заставил посмотреть в глаза. – Ты правда никогда даже не исследовал себя там?       – Что ты имеешь в виду? – вновь нахмурился Рюдзаки.       – Никогда не касался пальцами ануса, пока мастурбировал? Не пробовал ввести их в себя? Использовать что-то другое в качестве дилдо? Тебе в самом деле никогда не был интересен этот участок твоего тела? – Я просто поверить не мог, что он был настолько равнодушен к собственному телу.       – Не припомню за собой подобного.       – Почему тогда думаешь, что тебе вообще может понравиться такой секс?       – Ты сказал, что хочешь меня.       – И как это связано?       Рюдзаки повел плечом и лег на спину, уставившись в потолок. Я разглядывал его профиль, пока до меня медленно доходило, что он имел в виду — а когда дошло, я вытаращился на него и даже приподнялся на локте, чтобы посмотреть в глаза, ища в них подтверждение своей догадке.       – Так ты в самом деле готов был бы терпеть, просто потому что я этого хотел?! Тебе никто не объяснял концепцию личных границ?       – Ты сам говорил, что я нарушил твои границы — было бы только справедливо, если бы я поступился собственными.       – Ты меня пугаешь, – покачал головой я. – Подожди... Ты хотя бы какое-то влечение ко мне испытываешь? Я хоть сколько-нибудь тебе симпатичен? Или и здесь ты поступился границами, а реакции твоего тела — только реакции из-за длительного отсутствия секса?       – Я не лгал в ванной.       Его слова меня немного успокоили, и я устроился рядом, тоже уставившись в потолок. Он просто невероятен.       – Ты сказал, что только однажды целовался с парнем?       – Да.       – Почему? Если ты бисексуален — почему у тебя ничего не было с парнями?       – Не знаю. Мне это всегда казалось еще сложней, чем с женщинами.       – Почему? – повторил я, и Рюдзаки пожал плечами.       – Я плохо считываю язык тела. Вдруг окажется, что я что-то не так понял? Жест, взгляд, улыбку? Мог бы быть скандал, а мне не хочется привлекать к себе внимание подобным образом. Я и касательно тебя не был уверен, пока ты не стал говорить об этом прямо.       – Я думал, что ты лучший в мире детектив, – усмехнулся я.       – Не когда дело касается меня, – тихо ответил Рюдзаки.       – Да уж, с самим собой у тебя колоссальные проблемы, – улыбнулся я, и Рюдзаки покосился на меня.       – Я не лгал, и вряд ли смогу отказаться, если ты предложишь... – Я не сразу понял, о чем он, но когда до меня дошло — я фальшиво рассмеялся и дотянулся до выключателя торшера.       – Ну уж нет, сначала мы выясним, нравятся ли тебе анальные ласки в самом невинном их проявлении, и только потом поговорим о моем члене в непосредственной поблизости к твоему анусу.       – Что ты имеешь в виду? – он удобней устроился в моем объятии, и я не смог сдержать довольную улыбку, поняв, что он даже не собирался двигаться на свою половину кровати.       – Все то, что уже говорил, но раз ты такой невнимательный, то пусть это будет сюрпризом.       – Возможно, от мыслей, что ты имел в виду, у меня вновь встанет, – задумчиво произнес Рюдзаки, и я рассмеялся.       – Тогда обязательно разбуди меня, и мы на деле выясним, насколько твои предположения были близки к правде.       Рюдзаки фыркнул, но ничего не сказал, а я прикрыл веки и умиротворенно вздохнул, намереваясь уснуть — впервые за все время, что прикован к нему, без раздражения и желания придушить его цепью.