На привязи

      После смерти Рюдзаки все изменилось. Несмотря на то, что его предложение стать Эл, если с ним самим что-то случится, было попыткой загнать меня в ловушку, именно я стал действовать от лица всемирно известного детектива. Конечно, в штабе осталась прежняя команда и, как они считали, решения мы принимали совместно, но говорил от имени Эл только я — они сами это предложили. Возможно, они просто чувствовали мое превосходство, а, возможно, помнили слова Рюдзаки. Мне было плевать, главное — все помехи были устранены. Оставшиеся в штабе полицейские при всех своих титанических усилиях не могли создать мне столько проблем, сколько их создавал Рюдзаки. И, конечно же, когда я сосредоточил всю власть в своих руках, именно я управлял расследованием — и скоростью его течения. Я мог саботировать процесс сколько угодно, пока им всем не надоест и они не бросят это дело. У всех должен быть свой предел, тем более, теперь Рюдзаки не мог обеспечить им безбедное существование. И это было, пожалуй, самое неприятное во всем случившемся: нам пришлось освободить здание, в котором мы провели столько времени. Я вряд ли смогу позволить себе такую квартиру в ближайшем будущем...       В день, когда последние вещи и техника были вывезены из здания Рюдзаки, я бродил по этажам, размышляя о наступающей новой эре для всего человечества, но это плохо помогало справляться с чем-то вроде ностальгии. Мне всегда казалось, что это удел стариков, но стоило мне подойти к лифту, на котором мы с Рюдзаки столько раз вместе поднимались в наши апартаменты, я сразу вспомнил с десяток глупых случаев, связанных с цепью, соединявшей нас. Я даже зашел в квартиру Рюдзаки и лег на кровать, на которой столько раз спал. И не только спал.       Воспоминания вызывали странные чувства: то ли сон, то ли галлюцинация. Сентиментальная часть меня все же выжила после смерти Рюдзаки и теперь тосковала по этим моментам, убеждала, что мне стоило больше ценить их, будто бы я упустил что-то, что не следовало упускать. Наивная глупость, которая, как я думал, осталась рядом с телом Рюдзаки, но этот мерзавец не оставлял меня в покое даже после смерти. Более того, его образ всюду преследовал меня, особенно — в местах, где мы с ним часто бывали за тот период.       Безумие какое-то.       Чтобы как-то справиться с собственными чувствами и поскорей избавиться от наваждения, я предложил Мисе съехаться. Идиотское решение, которое я тут же проклял, осознав, какие меня ждали последствия, но сдавать назад было поздно. К тому же, я всегда мог просто убить ее, если она совсем надоест. Пока она была полезной — и в постели в том числе: помогала хотя бы на время заткнуть второе «я», которое почти каждую ночь скулило о потери Рюдзаки.       Все было настолько плохо, что однажды я снял парня, предварительно обговорив все детали с его «работодателем». Но едва впустив его в квартиру, я понял, насколько это все отвратительно. И дело было не в чувстве вины перед Рюдзаки — я просто понял, что тот, кого я впустил к себе, был очень дешевой фальшивкой, который никогда не смог бы не то что изобразить Рюдзаки — он даже внешне его не напоминал, как бы ни старался уложить волосы в стиле Рюдзаки или изобразить его извечную позу.       Я прогнал парня — заплатил ему, но прогнал, подумав, что, наверное, стоит выяснить имя его сутенера и покарать мерзавца. Он ведь преступник? Пусть он и не убивал людей, но он определенно пошел против закона и точно понимал, что делал.       В итоге мне пришлось признать, что переезд вовсе не помог — я надеялся, что, как только перестану находиться в стенах, где постоянно видел Рюдзаки, его образ исчезнет, но мне стало казаться, что теперь я видел его даже чаще, чем прежде. Это все больше нервировало меня.       – Лайт, о чем ты думаешь?       Образ Рюдзаки, который виделся мне в отражении широкого окна кафе, растворился, и я перевел взгляд на скучающую напротив Мису.       – Мне, кажется, нужен отпуск.       – У нас будет отпуск? – едва ли не взвизгнула она и хлопнула в ладоши. Вот всегда так: я говорю одно, а она слышит совершенно другое. Кажется, даже Рюдзаки однажды использовал эту ее выборочную глухоту.       – У меня, – поправил я. – Мне нужно отдохнуть и собраться с мыслями.       – Но что же буду делать я? – Миса состроила жалостливое лицо, и меня едва не передернуло.       – Ты тоже можешь взять себе отпуск и куда-нибудь отправиться.       – Я думала, пары отдыхают вместе, – расстроенно пробормотала Миса, помешивая коктейль трубочкой.       – Мы никогда не были такого рода парой, ты ведь знаешь. У нас с тобой иное будущее, но не менее достойное.       – Да, ты прав, – вздохнула Миса.       Мне начинало казаться, что ее моя идея не вдохновляла, а это значило, что в какой-то момент Миса могла стать помехой. Такие мысли наводили на желание поскорей избавиться от нее, но я старался убедить себя, что она еще могла стать полезной. Если найдется еще один умник, которому захочется отыскать и наказать Киру — я всегда мог выдать ему Мису и продолжить свою работу. А она наверняка готова была взять всю вину на себя — ради меня.       Да, определенно, Миса еще могла сыграть свою роль.              Я собрался в отпуск в кратчайшие сроки — Миса даже опомниться не успела. Хотя, возможно, это случилось потому, что я сообщил ей в последний момент, когда такси уже ждало меня у дома. Не то чтобы мне действительно так уж нужен был отпуск — я не чувствовал себя уставшим, но незримое присутствие Рюдзаки все больше беспокоило меня, и я надеялся, что это прекратится, стоит мне увидеть его могилу, осознать, наконец, что я избавился от него, и теперь мои руки развязаны.       Я отправился в Лондон. Выяснить, где погребено тело самого известного и самого скрытного детектива не составило особого труда — уж этого скрыть он не смог, более того, на надгробной доске было выбито его имя и дата рождения. Невероятно, его и правда звали Эл. Стоило признать, использовать свое реальное имя было изобретательно — никто никогда бы и не подумал, что оно настоящее. Даже я так не подумал.       Его день рождения приходился на Хэллоуин — удивительное совпадение, учитывая, что его образ постоянно преследовал меня. Я даже подумал, что это вполне возможно: раз существовали боги смерти — почему бы не существовать и духам, которые могли преследовать живых людей? Правда, если я не ошибался, согласно традиции Хэллоуина, души могли покидать свои могилы только в ночь с тридцать первого на первое, но я бы не удивился, что Рюдзаки настолько замучил загробный мир, что его выставили оттуда и запретили возвращаться.       Я вставил небольшой букет в стакан у надгробья и налил воды из бутылки. Порыв был сентиментальным, но я позволил себе это, иначе «другой я» еще долго напоминал бы мне об этом, лишая сна и спокойной жизни.       – Ну что ж, – начал я тихим голосом, – я выиграл. – Здесь, где никого не было, где никто не мог подслушать меня — никто, кроме Рюдзаки, если он и в самом деле находился рядом — я мог говорить свободно, мог, наконец, сказать ему все, что так долго хотелось. – Ты не так уж и умен, верно? Как бы мне хотелось услышать твое признание моего превосходства — я бы многое отдал за это. Ты и не представляешь, каково было находиться рядом с тобой все это время и понимать, что ты просто не в состоянии найти доказательства моей причастности к делу Киры. Порой я принимал не самые верные решения, но даже это не позволило тебе поймать меня, – я легко рассмеялся и огляделся, надеясь, что вновь увижу образ Рюдзаки, увижу его унижение. – Знаешь, я жалею только об одном: о своем решении на время лишиться памяти. Пожалуй, самый глупый поступок за всю нашу с тобой битву. Глупый еще и из-за последствий. Тебя бы, наверное, порадовало то, как я теперь мучаюсь из-за нашей связи. Мерзавец, ты везде следуешь за мной! Я ложусь в постель и вижу твое лицо; просыпаюсь утром и вижу тебя в птичьей позе неподалеку; даже пробуждаясь среди ночи, вижу твое бледное лицо в темноте. Ты приходишь ко мне во сне, не оставляешь меня в покое наяву, и та часть меня, которая трахалась с тобой, соблазняла по-детски наивного тебя, изнывает от тоски и мешает ясно мыслить. И как же меня это раздражает! Ты бы знал, как меня это раздражает! Да что уж говорить, я трахаюсь с Мисой, но представляю тебя — смешно сказать! – я недовольно фыркнул и постарался взять себя в руки, медленно вдыхая. – Все-таки стоило трахнуть тебя, как я и намеревался, в тот вечер. Ты был готов — я видел это в твоем взгляде. Там, на лестнице, делая мне массаж, ты едва не умолял меня взглядом — я ведь прав? Я не могу ошибаться. Стоило увести тебя в спальню и трахнуть — может, сейчас бы ты меня не преследовал. Или остановить лифт на середине пути, заблокировать двери и трахнуть тебя там. Уверен, тебе бы понравилось. Как бы это было странно: ты, едва кончивший, еще чувствующий мой член в себе, умер бы от сердечного приступа в штабе пять минут спустя. Не знаю, что бы чувствовал в этом случае, но уверен, что именно так и стоило поступить, а не отпускать тебя в иной мир без сексуальной разрядки. Без секса ты еще тем ублюдком становишься, верно? – я усмехнулся, вспомнив, как он себя вел, когда хотел меня, но не желал поддаться чувствам. – Хочу отметить, чтобы ты вдруг не стал собой гордиться, что секс с тобой был посредственным. Пожалуй, я бы смог чему-то научить тебя, если бы у меня было время, но ты ведь так торопился закончить нашу игру... Ну что ж, теперь игра окончена. Ты проиграл, Эл, – я улыбнулся, глядя на надгробье, думая, стоило ли еще что-то добавить.       Мне необходимо было все это сказать. Нужно было выговориться — мне казалось, что это было одной из причин, почему образ Эла всюду преследовал меня. И еще я надеялся, что моя вторая половина, которая тосковала по Элу, наконец, успокоится, стоит мне произнести все это вслух.       Кажется, я схожу с ума... Может ли быть так, что все это — и образы Эла, и своеобразное раздвоение личности — те самые последствия, которых я опасался после возвращения памяти? Может, именно так проявлялись нарушения работы головного мозга? Что, если я в самом деле схожу с ума?       – Ты был бы этому рад, не так ли? – нахмурился я.       События так быстро разворачивались с того момента, как я вновь получил тетрадь в свои руки, что у меня совершенно не было времени подумать о своем здоровье. Мне следовало не лететь через полмира, чтобы высказать все, что лежало на душе, куску гранита, а отправиться в ближайшую клинику и попросить просканировать мозг всеми доступными человечеству средствами. Каким же идиотом я иногда бывал...              Мой отпуск закончился так же внезапно, как начался. Изначально я намеревался остаться на какое-то время в Лондоне — не каждый день оказываешься в одной из крупнейших столиц мира, но мысль, что в моей голове тикает бомба с замедленным действием, не давала покоя, и я отправился домой.       Я записался на сканирование мозга на следующий же день после возвращения — я бы отправился в клинику сразу из аэропорта, но меня и так записали на самое ближайшее время. Сказать, что я нервничал весь оставшийся день — ничего не сказать. Я даже поставил на паузу свою работу с тетрадью, хотя, наверное, стоило наоборот писать без остановки — вдруг у меня совсем немного времени?       Последняя мысль навела на другую, еще менее привлекательную. Что, если я до своей смерти не успею создать новый мир? Кто это сделает? Миса? А она способна? Кому я могу доверить такой огромный проект? Никому совершенно. Даже отец не понял бы мой замысел — при всей моей любви к нему, он не мог видеть настолько далеко.       Мысль об Эле пришла сама собой. Ему, пожалуй, я все же смог бы доказать, что мое видение ситуации было правильным. Нужно было только привязать его к стулу, заткнуть рот кляпом, чтобы он не смог прервать меня, и выложить все свои мысли. При всей его недалекости, он должен был понять и оценить идею. Вот только я предусмотрительно сжег этот мост. Какой я молодец...       Врач из клиники увидел на моих снимках МРТ какие-то светлые участки, похожие на те, что образуются при лопающихся сосудах, и они не предвещали ничего хорошего. Он, конечно, так не сказал, заметив лишь, что для человека моего возраста подобные изменения в мозге весьма неспецифичны, а потом задумчиво заметил, что инсульт «молодеет». Меня это невероятно обрадовало — настолько, что я едва удержался от желания немедленно вписать его имя в свою тетрадь. На мой вопрос, стоило ли мне опасаться инсульта в ближайшее время, ответить он не смог — только предложил следить за своим здоровьем, чаще бывать на улице и проходить обследования мозга не реже раза в год. Восхитительно.       За время пути домой я почти убедил себя, что слова врача — преступная халатность, которая должна быть наказана соответствующе. И я не раз порывался в тот вечер записать его имя в тетрадь, но меня что-то останавливало, и к моменту отхода ко сну я почти смирился с тем, что однажды мое собственное тело может подвести и не позволить выполнить свой долг. В общем-то, я и прежде знал, на что шел. Еще только обдумывая риски, связанные с устройством нового мира, я понимал, что мог стать самым разыскиваемым человеком в мире, что мог упустить какую-то незначительную деталь, которая выдаст меня, и я поплачусь за это собственной жизнью. Более того, Рюк изначально предупреждал, что вернет себе тетрадь, и он явно не собирался оставлять меня в живых, сколько бы яблок я ему ни предложил за это. Так что я, пожалуй, слишком резко отреагировал, что совершенно не было мне свойственно, и я никак не мог понять причины такой реакции. Неужели я стал бояться смерти? Неужели на меня так повлияла, пусть и давно запланированная, но все же внезапная смерть Эла, с которым я провел так много времени рядом? Сентиментальная часть меня убеждала в том, что я заслужил все то, через что проходил, что это даже малая часть того, что я должен чувствовать — я вообще должен бы потерять покой и метаться из угла в угол, терзаясь сомнениями, подозрениями и доводя себя до паники. Рациональная часть меня убеждала, что мне следует хладнокровно игнорировать любые поползновения совести — я сделал то, что должно, ради высшей цели, и она была благородной, и ради ее достижения имело смысл пожертвовать парой-тройкой жизней. Да я собственную жизнь бросил на жертвенный алтарь — разве этого мало? Я стольким жертвовал из бескорыстного желания сделать этот мир лучше! Да мне памятник должны поставить!       К сожалению, не все в этом мире разделяли мою мысль. В моей жизни появились еще две букашки, решившие, что знают лучше, что меня нужно остановить, но они казались лишь раздражающим фоновым шумом, который точно не мог помешать мне выполнять мою миссию. И уж тем более, они не могли стать такой же помехой, каким был Эл. Я знал, что однажды кто-то вновь попробует помешать мне, посчитав себя очередным умником, но даже не представлял, что эти двое будут настолько напоминать мне Эла — его лучшую и худшую части, если его характер и методы в принципе можно было оценить по таким критериям. А, может быть, я просто хотел видеть их похожесть, может быть, сентиментальная часть меня делала это специально, еще и таким образом напоминая мне об Эле. К тому же, примерно в это время так и не отставший от меня образ Эла стал являться с явной ухмылкой на лице и таким взглядом, от которого хотелось поколотить его. Еще бы это было возможно...       Я определенно терял самообладание — если не сходил с ума, и порой это беспокоило меня. Я даже подумывал посетить психиатра, чтобы выяснить правду, но я знал достаточно много, чтобы понять, что врач в какой-то момент мог решить, что у меня мания величия, синдром бога или что-то подобное — даже не спрашивая меня напрямую. Мне не хотелось, чтобы меня записывали в сумасшедшие только потому, что не видят всей картины. Так что мне приходилось мириться с собственными сомнениями и нахальной ухмылочкой моего вечного спутника, маячившего на периферии зрения.       Иногда я позволял себе то, что я называл медитацией. Я снимал номер в отеле, чтобы никто меня не беспокоил, предупреждал Мису, что не вернусь домой, выключал телефон, чтобы не отвлекаться, заказывал себе бутылку вина и пускался в воспоминания. Это позволяло мне расслабиться, снять стресс, а сентиментальной части меня вдоволь погоревать о потере. Я представления не имел, насколько это здоровая практика, но это позволяло мне нормально функционировать на протяжении следующих нескольких недель. Не то чтобы после этого я переставал видеть Эла, но игнорировать его становилось чуть проще.       Я вспоминал все, начиная от знакомства с ним, с его нелепым поведением и неожиданным признанием, что он и есть Эл, заканчивая тем массажем ног и поцелуем. Я часто вспоминал и наш последний ужин — он выбивался из всех остальных, и мне казалось, что Эл уже тогда понимал, к чему все движется, что он все же предвидел собственную смерть и потому так странно вел себя. Кроме того, я подозревал, что тогда он не хотел, чтобы я уходил, но не нашел в себе силы сказать это вслух, а я ничего не понял. Хотя следовало бы — я все же неплохо изучил его за то время, что мы были прикованы друг к другу, и такое его поведение должно было дать мне подсказку, что происходило, но я был так занят собственным превосходством над ним, что ничего не видел вокруг. Идиот.       Идиот еще и потому, что не попытался донести до него свою точку зрения, не попытался переубедить. Конечно, он всегда мог притвориться, что согласен с моим мировоззрением, чтобы позже сдать меня властям, но я каждый день рисковал — не все ли равно, если бы к этому добавился еще и такой риск?       Подобные мысли были крайней точкой моей медитации — в этот момент я понимал, что отпустил поводок «другого себя» слишком сильно, но все же позволял этим мыслям некоторое время блуждать в собственном мозгу. Теперь все равно ничего не исправить — никакого вреда от размышлений на тему, что было бы, если Эл все еще был жив, не было.       Я никогда не был мечтателем, никогда не позволял себе такую блажь, но в случае с Элом разрешал себе пофантазировать. Конечно, от этого не было никакой реальной пользы, но, опять же, благодаря таким мыслям сентиментальная часть меня ненадолго замолкала. Иногда я даже думал о том, что было бы, если бы я никогда не получил тетрадь, но мы с Элом все же встретились бы. Завязалась бы между нами дружба? Романтические отношения? Я не исключал такого варианта: после университета я бы в любом случае пошел по стопам отца и занялся бы расследованиями, и в какой-то момент наши судьбы наверняка бы пересеклись.       Детективное агентство «L&L». Было бы забавно.       Я допил очередной бокал вина и уставился на темный экран выключенного телевизора перед собой — в нем отражалась вся комната. Эл будто бы стоял прямо за диваном, на котором сидел я — казалось, стоило только протянуть руку назад, и я смогу ухватиться за его белую футболку. И мне так хотелось это сделать, но я опасался, что образ растворится, лопнет, как мыльный пузырь, если я только попытаюсь коснуться.       – Мне тебя так не хватает...