The closest thing to love.

Думать. Адриану нужно было думать. Ему нужен план, какой-то выход из этой ситуации, какой-то способ спасти её. Это нечестно. Маринетт — та, кто придумывает блестящие планы, та, чей разум совершает фантастические трюки, чтобы связать самые несвязанные части, а затем собирает их воедино в какую-то схему и спасает всех. Но она поймана (по его вине), и теперь вся ответственность по спасению Парижа лежит на его плечах. Что ещё более важно, она рассчитывает на него. Он смотрит по сторонам, но его глаза не находят ничего, что могло бы помочь ему, его мозг не совершает фантастических трюков в логике. Что ж, если нет решений, постарайся потянуть время. — Маринетт, — говорит он, сохраняя мягкость голоса и тщательно скрывая любые признаки страха и паники, чтобы те не вырвались наружу. — Мне очень жаль, что мы поссорились. Но мы можем справиться с этим, только мы вдвоём. Тебе не нужна помощь Бражника. Она смотрит на него бесстрастным взглядом. — Было сказано уже слишком много лжи для этого. — Нет, — настаивает он. — Я бы не стал… — «врать тебе» хочет продолжить он, но его голос резко прерывается, и он больше не может произнести ни слова. Её улыбка еле заметная и холодная. — Бражник дал мне силу, которая гарантирует, что мы больше не будем лгать друг другу, — она наклоняет голову вниз, и Адриан следит за её взглядом до ленты, обматывающей его талию. Он взглатывает. Почему она так зациклена на правде и лжи? И почему она акуманизировалась из-за этого? Он знает, что не был абсолютно честен с ней, но он вовсе не ожидал этого. — Поговори со мной, — говорит он. — Помоги мне понять, почему ты так расстроена. — Ты знаешь почему. — Потому что я сказал, что мне следовало бы уйти? — Ты не можешь уйти от меня, — говорит она. — Я не отпущу тебя. У меня есть сила, которая поможет нам всегда быть вместе. — Я не хочу уходить от тебя. Тебе не нужен Бражник, чтобы оставить меня, Маринетт. — Не называй меня так. Это больше не моё имя, — говорит она. Она прищуривается. — Скажи мне правду. Что ты чувствуешь ко мне? Лента вокруг него пульсирует, и это болезненно. Жало ленты укалывает его, и он выпаливает «Я люблю тебя!» прежде чем успевает подумать о сопротивлении. Что ж, это не так уж плохо. Он говорил ей это и раньше. Холодные серые глаза Маринетт сужаются. — Расскажи мне всё о своих чувствах ко мне. О нет. На этот раз он уже готов к боли и изо всех сил пытается сопротивляться. Если бы это была просто боль, он бы справился. Он может перетерпеть боль. Но это больше, чем боль, это принуждение, и хоть он пытается, у него нет и шанса в борьбе против магического влияния. — Я… Я… Я… Я влюблен в тебя! — первой вырывается самая лёгкая его тайна. Но стоит магии только преодолеть первый барьер, как всё остальное выплёскивается наружу, и он не может остановить это. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Я люблю быть твоим другом, но я хочу намного больше. Я хочу всё это: я хочу встречаться с тобой, хочу целоваться с тобой, хочу заниматься с тобой любовью, хочу обнимать тебя, хочу жениться на тебе и завести семью с тобой. Я всё время думаю о тебе. Я думаю о тебе, — «о нет» — когда я один. Когда ты уходишь на целый день, или когда я в ду… Случается какое-то чудо милосердия, давление силы ослабевает, и он крепко сжимает челюсти, чтобы больше ни одно слово не сорвалось с его уст. Унижение обжигает грудь, и он чувствует как этот пожар распространяется по лицу до самых кончиков ушей. — Ты скрываешь от меня столь многое, любовь моя, — говорит Маринетт. Что? — Почему ты не сказал мне всё это раньше? Лента вновь пульсирует. — Я не знал, что ты хочешь, чтобы я рассказал это. И я был так счастлив, когда тебе стало комфортно рядом со мной, и мы стали такими близкими друзьями, я не хотел разрушать это и не хотел, чтобы тебе было неловко быть рядом. Я бы сказал тебе, если бы знал, что есть шанс, что ты чувствуешь то же самое. И вообще-то раньше я говорил тебе, и ты ясно дала понять о своих чувствах. — Я врала, — говорит она. — Я была влюблена в тебя годами. Подождите. Что? Она говорит правду? Она находится под контролем собственных сил? Или это лишь часть психологической пытки, запланированной для него Бражником? Он сглатывает. Он не может отвлекаться. Он должен сосредоточиться на насущной проблеме. — Я бы предпочел услышать это от тебя, когда ты это ты, — говорит он. — Я хочу, чтобы ты стала прежней. — Слабой? Лгуньей? — Тёплой. Доброй. — Лгуньей, — повторяет она. — Тебе не нужен Бражник, чтобы быть честной со мной, — настаивает Адриан. — Тебе вообще не нужен Бражник. Ты можешь противостоять этому, Маринетт. Она качает головой. — Нет, мне нужно, чтобы ты остался со мной. — Это правда то, чего ты хочешь? Контролировать меня? Держать меня как заложника, как это делал мой отец? Что-то меняется в её лице, он надеется, что такое сравнение пробудит в ней что-то, но прежде, чем он успевает воспользоваться преимуществом, которое он был уверен, что нашёл, голова из акум прерывает его. — Достаточно, — произносит голос Бражника. — Спроси его о по-настоящему важных вещах, Королева Правды. Больше никаких вопросов о чувствах. Адриан сглатывает. Вот дерьмо. — Чем ты оправдаешь свою двуличность? — продолжает Бражник. — Зачем ты подделал эту помолвку? Это… Не то, что он ожидал. — Что? — выпаливает он. Бражник какой-то его сумасшедший фанат? — Заставь его отвечать! — шипит Бражник. Лента вновь посылает небольшой импульс, и он отвечает: — Я не хотел оставлять Маринетт. — Ты предал своего отца ради какой-то девочки? Ради той, у которой не хватает смелости признаться тебе в чувствах? Я знал, что ты упрямый и непослушный, но даже не подозревал, что ты такой лгун. Нет, не фанат. Только один человек мог задать эти три вопроса. Только один человек переживал из-за этого. Только один человек отреагирует с гневом. Это не может быть… Но у него больше нет других вариантов. — Отец? — спрашивает он, голос ломается. — Ты Бражник? Маринетт неожиданно отпускает его, и он падает на пол. Он смотрит на огромное лицо Бражника — его отца — когда бабочки меняют своё положение, и лицо усмехается. — Ты правда думал, что я позволю тебе помешать моим планам? Адриан лихорадочно думал, пытаясь в голове уложить новую информацию с тем, что он знал прежде. Отец — Бражник. Бражник — это его отец. Отец знает, что отношения, помолвка и всё это — просто фальшивка. Он зол. Он акуманизировал Маринетт и использует её, чтобы заполучить его обратно. Это значит… Это значит… Что это черт побери значит? Это значит, что возможно — может, как-нибудь — он не знает. По крайней мере, не всё. Это значит, что ещё не всё кончено. Он даже боится чётко думать об этом, если вдруг силы Королевы Правды вытянет из него это и разрушит любые шансы, которые у них есть. Есть ли хоть что-то, что он знает об отце, что он может использовать для спасения Маринетт? Паника растет в его груди, потому что когда ему хоть раз удалось заставить отца сделать что-то? — Что ж, Адриан? — Бражник — его отец — Бражник — отец подталкивает его к ответу. — Тебе нечего сказать? — Ты… Ты использовал свои силы, чтобы акуманизировать Маринетт, потому что ты зол на меня? — спрашивает он. — У твоих действий есть последствия. — Но это должно работать только для чего-то естественного! Например, когда ты бегаешь вокруг бассейна и, скорее всего, поскальзываешься и падаешь. Но не когда ты сделал что-то, что не нравится твоему отцу, а он в ответ превращает твою невесту в суперзлодейку, контролирующую разум! — Но она не твоя невеста. — Ты не знал этого, когда акуманизировал её! Я… Я знаю, что ты пытался сделать это уже длительное время, но я не понимаю почему! Ты отправил за ней эту золотую акуму! — Я делаю то, что должен делать для нашей семьи. У меня есть планы на тебя, Адриан, и я никому не позволю вмешаться в них. — Так ты поэтому причинял боль всем моим друзьям? — сглатывает он. — В Париже более двух миллионов жителей, но вновь и вновь ты акуманизировал людей, которые были рядом со мной: мои одноклассники, мои друзья, девушка, которую я люблю. Я просто… Почему? — Ты всё ещё как ребёнок, — холодно отвечает отец, так и не ответив на вопрос. — Мне уже восемнадцать. — Ребёнок, — он многозначительно хмыкает. — Но ты хочешь понять? Я покажу тебе. Это станет частью твоего урока, — взгляд его гигантских глаз меняется. — Королева Правды, принеси Адриана ко мне. — Нет! — выкрикивает Адриан, когда Маринетт хватает его за плечи. Это очевидно худший исход. Плагг и Тикки всё ещё не поднялись на крышу, и он точно не хочет сталкиваться с Бражником лицом к лицу без возможности трансформироваться. И очевидно не с акуманизированной Маринетт. — Но, — повторяет он, но в это раз более вежливо. — Пожалуйста, отец. Она будет очень расстроена после этого. Отпусти её, так я смогу успокоить её, а затем я вернусь, и ты сможешь показать мне всё, что захочешь, клянусь, — умоляет Адриан. Когда его отец никак не отвечает и не реагирует в течение нескольких долгих секунд, он пытается вновь. — Я всё ещё под влиянием её силы. Ты знаешь, что я не могу врать тебе сейчас. Я просто хочу успокоить её после произошедшего. Я не хочу, чтобы она была напугана ещё больше. Пожалуйста. Но его отца никогда не заботило то, что было важно для Адриана. Не важно, как сильно он просил и умолял, это не важно. И никогда не было. И в этот раз всё также. — Нет, — говорит он, и это сильно ранит Адриана, как всегда. — Я ещё не закончил с ней. — Вы отец Адриана, — говорит Маринетт твёрдым, холодным голосом, который стал таким после акуманизации, и она сильнее сжимает Адриана. — Вы хотите забрать его у меня, но Адриан мой. Вы не можете забрать его. — Ты принесёшь его мне, — настаивает Бражник, и гигантская голова растворяется, когда акумы улетают в сторону особняка Агрестов. И затем Адриан должен использовать свою силу, потому что Маринетт ахает и отпускает его, хватаясь за голову. Пока она и Бражник спорят — спор, в который он вовлечён лишь частично — в глаза бросается чёрное пятно, а затем он ощущает знакомую тяжесть под рубашкой у груди. Плагг. Он хочет спросить о Тикки, но боится поднять руку. Он делает глубокий вдох. — Всё в порядке, Маринетт, — нежно говорит он. — Ты можешь привести меня к нему. Я обещаю, что до тех пор, пока ты хочешь меня, я не уйду от тебя. Она отнимает руки от головы и выпрямляется. Похоже, она подчинилась Бражнику, потому что кажется, что она больше не чувствует боли. Она подхватывает его на руки как невесту и взлетает в воздух.

***

Вернуться в особняк на руках акуманизированной Маринетт было так… Он не мог описать это. Когда подходит к окну, которое он раньше никогда не замечал, — конечно, особняк большой, но как он мог упустить окно в собственном доме — она говорит: «Держись за меня», и в тот момент, когда его руки обвивают её шею, она убирает руку, которой держала его спину. Он не видит, что она делает, но затем она делает бросок, и окно вылетает внутрь. — Бомба правды, — объясняет она, прежде чем вновь подхватить его полностью, затем они влетают в комнату, в которой он раньше никогда не был. Он не успевает подумать о её поведении, прежде чем она ставит его на ноги, и он встречается со скрытым за маской лицом Бражника. Его отца. Он использует только камень чудес мотылька, но брошь павлина также на его груди, чуть ниже мотылька. Однако Адриан нигде не видит Дуусу. — Это было действительно необходимо? — требовательно спрашивает Бражник. Маринетт же остаётся бесстрастной. — Правда прокладывает собственный путь. Он кривит рот с явным раздражением, но больше ничего не говорит по этому поводу. Адриан делает вдох, чтобы набраться храбрости. — Хорошо, теперь я здесь. Отпусти её. — Ещё нет, — говорит отец, выглядя устрашающе довольным. — Я хочу показать тебе кое-что. Он поворачивается и, спустившись на лифте, скрытом в полу, скрывается внизу, когда же лифт возвращается, Адриан, под воздействием Маринетт, следует за ним. Он ведёт их в огромную подземную пещеру? Бункер? Он не уверен, где они. Тонкий металлический мост пересекает какую-то долину с лесами с каждой стороны, а вдоль тропы яркие огни и пышная зелень. Подойдя ближе, он видит, что его отец стоит рядом с зеркальным гробом. Мама. Он резко вдыхает. Она выглядит точно так же, как и тогда, когда он видел её в последний раз. Она выглядит живой, настоящей, и она прямо здесь. Она выглядит так, словно в любой момент проснется, откроет глаза и вновь скажет своим сладким голосом, что любит его. Он всегда считал, что «исчезла» значит «умерла», но сейчас в его груди болезненно растет надежда. Может ли она быть жива? Его зрение мутнеет, и он чувствует влажность на своих щеках. Нет, нет, нет. Ему нужно взять себя в руки. Он не может позволить своим эмоциям взять верх над ним. Не здесь. Не тогда, когда его отец — Бражник. — Теперь ты видишь? — спрашивает Бражник. — Теперь ты понимаешь, почему я делаю это? Адриан вытер лицо, борясь с остатками слёз, которые грозились пролиться. — Я думал, она пропала, но… Она была здесь? Всё это время? Годы незнания, что случилось с его матерью, годы переживаний, беспокойства, горя, и всё это осложнялось полным отсутствием какого-либо понимания того, почему и как она исчезла. И всё это время… — Я собираюсь спасти её. Как только я заполучу камни чудес Ледибаг и Кота Нура, я смогу загадать желание. Мы снова будем семьёй. Было время, когда он хотел этого больше всего на свете. Его семья, вновь полная и дружная. Но… — И как я вписываюсь во всё это? Отец хмурится. — Ты наш сын. Ты часть этой семьи. — Ты едва говорил со мной в последние шесть лет. Я… Я придумывал столько оправданий для тебя. Я думал, что ты скорбишь, что ты в депрессии. Я думал, что тебе нужно моё терпение, — он покачал головой. — Но ты был слишком занят, терроризируя город, чтобы возиться со мной. — Я пытаюсь вернуть Эмили. Неужели ты не любишь свою мать? — Конечно же, люблю. Но ты должен остановиться. Мама бы не хотела этого. — Ты думаешь, что лучше меня знаешь, чего бы она хотела? — Бражник хмуро смотрит на него. — Я её муж. Ты абсолютно ничего не знаешь! Я обещал ей, и я сдержу своё обещание. У Адриана перехватывает дыхание. Его отец всегда был холоден. Как бы ни ранило это открытие, но в нём был хотя бы какой-то болезненный смысл. Но его мать… Все его воспоминания о ней были наполнены теплом, любовью и заботой. Неужели она бы правда поддержала это? — Это не важно, — наконец говорит он. — То, что ты делаешь, неправильно. — Мне плевать на правильность! — огрызается он. — Единственное, что волнует меня, — сила! Глаза Бражника широко распахиваются, и Адриан вполне уверен, что он не собирался говорить это. Он смотрит на свою ногу, которую Маринетт обвила одной из своих лент. — Прекрати, — шипит он, дёргая своей ногой в попытке убрать ленту. Но она остаётся на месте. — Правда не оставляет выбора, — безэмоционально говорит она. — Я хочу получить силу, чтобы вернуть её. Ты не хочешь вернуть свою мать? — Конечно, хочу, — говорит он. — Я тоже любил её. Я всё ещё скучаю по ней. Но ты причинил боль очень многим. И ты должен знать, что у желания есть цена. Ты хоть знаешь, чего это будет стоить? — Я заплачу любую цену, — шипит Бражник. — Я знал, что ты слишком мягкий для этого. Именно поэтому я никогда не рассказывал тебе о своих планах. Однажды я собирался рассказать тебе, несколько лет назад, но прежде чем я успел сделать это, ты сказал, что рад, что я отпустил её и двинулся дальше, и я решил, что ты любишь свою мать недостаточно, чтобы заслуживать знать об этом. — Что? — судорожно вздыхает Адриан. Отец злобно смотрит на Маринетт. — Я дал тебе эту силу не для того, чтобы ты использовала её против меня! — Это как-то нечестно, — монотонным голосом отвечает она. Так непохоже на Маринетт. — Правда должна восторжествовать. — Что произошло с мамой? — спрашивает Адриан. — Как она оказалась… — он показывает на стеклянный гроб. Так странно вновь видеть лицо его матери вживую вот так. Она выглядит такой умиротворенной. — Она… Она использовала камень чудес павлина, — говорит Бражник, хмурясь. Он вновь пытается сбросить ленту Маринетт, пока говорит, но та держится крепко. — Мы не знали, что он был поврежден. Камень чудес причинял вред её душе, ослаблял её с каждым применением. Когда мы поняли, было слишком поздно. — И ты продолжал использовать… Нет, — обрывается он, кусочки пазла, которые он так не хотел объединять, теперь органично складываются в его голове. Прошло несколько лет с исчезновения Маюры, но теперь, когда личность Бражника была раскрыта, оставался лишь один возможный вариант. — И ты всё равно позволил Натали использовать его после этого? — Это был её выбор. — Она умерла ради тебя! — кричит Адриан. — Я думал, что ты любил её или хотя бы заботился о ней, но ты позволил ей умереть. Ты… Ты не… Есть хоть кто-то, на кого тебе не наплевать? Хоть кто-то, кого ты любишь? — на последнем слове его голос ломается, его глаза словно горят от слез. — Я люблю Эмили. Я люблю тебя, — голос его отца резок. — И именно поэтому я делаю то, что необходимо для нашей семьи. Адриан судорожно выдыхает. Пока его отец не сказал это, он правда не верил, что под действием силы Королевы Правды Габриэль сможет сказать, что любит его. Если только… Что для отца означала любовь? И ужасно, что он должен спросить… Может ли он воспользоваться этим? — Если… Если ты любишь меня, то отпусти Маринетт, — говорит он. — Ты знаешь, что я люблю её и… И если ты не отпустишь… — он замолкает, делает вдох, пытается вновь, и на этот раз его голос ровный. — Если ты когда-нибудь снова захочешь иметь со мной какие-либо отношения, ты отпустишь её. — Нет, — отрезает Бражник. — Она слишком сильна для этого. С силой правды я точно заполучу камни чудес в этот раз! Краем глаза Адриан замечает, как руки Маринетт дёргаются вверх. Всё это может так быстро закончиться катастрофой. Однако Бражник словно ничего не замечает и сразу продолжает, не прерываясь. — Как правда, она нерушима, непоколебима, холодна, тверда и болезненна. Правду нельзя одолеть. Она сильна и всегда побеждает. И такой будет Королева Правды. Я зашёл слишком далеко, чтобы сдаться сейчас, — он сжимает руку в кулак перед собой и устрашающе ухмыляется. — Тем более это неважно. Как только я использую высшую силу, всё будет так, словно ничего из этого не было. — Ты хочешь переписать реальность, — резко вздыхает Адриан. После осознания этого всё приобретает ужасающий смысл. Как безрассудно его отец относился к безопасности Адриана, несмотря на то, что верил, что любит его. Даже его безразличие. С чего бы ему волноваться о том, через что он заставил пройти Адриана, если он собирается всё сделать так, словно этого никогда не было. Нет смысла пытаться переубедить его. У Адриана нет рычагов воздействия против того, кто хочет стереть то, кем он стал. Ему нужно освободить Маринетт до того, как Бражник поймет, кто она, и заберёт её серьги. Ему нужно отвлечь его от камней чудес. Но как? — Нет, — говорит Маринетт, прежде чем он успевает придумать что-либо. — Ты собираешься разлучить нас. Я не позволю! — она разматывает ленту вокруг талии Адриана и вместо этого оборачивает её вокруг талии Бражника. Вылетает ещё несколько дополнительных лент, которые оборачиваются вокруг его рук, шеи и второй ноги. — Как ты смеешь, — рычит его отец. — Ты обещал мне силу, которая поможет мне удержать его с собой! — говорит она, и ленты начинают светиться. — Так что теперь у меня есть вопросы для тебя. Ты расскажешь нам всё. Начиная с украденных подарков и заканчивая тем, почему вчера ты натравил на нас Лилу, но сначала… Он чувствует, как Плагг давит ему на грудь, находясь под его рубашкой. Он на мгновение прижимает к нему руку. Ещё не время. Маринетт уже один раз пыталась дать отпор, но ничего не вышло. Пока что слишком рано говорить, подходящее ли сейчас время для того, чтобы раскрыть себя. –… Что будет со мной, когда ты загадаешь желание? — спрашивает она. Бражник мычит, стонет и содрогается. — Ты… Ты исчезнешь из нашей жизни! Я позабочусь о том, чтобы вы никогда не встретились. Никто не смеет разрушить мою семью… — он делает небольшое дерганное движение рукой, а затем резко обрывает его. Маленькая чёрная бабочка вылетает из помолвочного кольца Маринетт. Её облик пузырится, а затем она падает на пол. Настоящая она. От облегчение Адриан чуть не падает вместе с ней. Но ещё ничего не конечно. Акума не возвращается к своему хозяину. Вместе этого она направляется прямо к Адриану. — Отец? — он словно задыхается. Адриан вытягивает руку вперёд в попытке защитить себя, это бесполезно и глупо, ведь это не остановит акуму, затем он с ужасом наблюдает за тем, как акума приземляется и сливается с его кольцом. Адриан чувствует, как энергия акумы берёт верх над ним, подавляет всё, что делает его самим собой. Он не может думать о своей боли, злости и страхе. — Мистер Исправитель, тебе причиняли боль и часто делали вид, что тебя нет, но я могу помочь, — говорит голос в его голове. Помочь? Да, ему нужна помощь. Но есть кое-что… Кое-что, что он должен помнить. — Единственное, что ты должен помнить, — это то, что только я могу помочь тебе. Я дам тебе силу, чтобы исправить свою семью. Его семья. Да, его семья полностью сломана. И он хочет исправить это. Но… — Ты потерял всех, кто был важен для тебя. Ты одинок, и никто не любит тебя. Но так не должно быть. Подождите. — Нет, — говорит Адриан, хватаясь за голову, пытаясь оттолкнуть влияние этого голоса в голове. Но тот вновь давит, и это больно — очень-очень больно — но ему уже привычна боль. Он может вытерпеть. Он скулит и падает на одно колено под действием этой силы. Он перебирает всё в своей голове, пытаясь найти защиту против ментального натиска. Он хочет семью. Он хочет любить и быть любимым. Но ему не нужен его отец для этого. Его отец не может дать ему это. Его разум рисует кухню с маленьким столом, с отцом, который смеётся и подшучивает над ним, с матерью, которая выслушивает его и говорит ему, что его чувства важны. Родители, которые, может быть и не его кровные, но которые всё равно любят его. И девушка, которую он любит больше всего на свете и которая тоже любит его, которая, может быть, любит его так же, как и он любит её. Семья. Ему не нужна сила Бражника, чтобы исправить то, что уже нельзя починить. У него уже есть что-то новое. — Нет, отец, — шипит он. — Ты не можешь помочь мне. Он со смешанными эмоциями смотрит на то, как отступает акума. Но все они — злость, грусть и удовлетворение — сменяются замешательством, когда он видит самого себя, идущего туда, где на полу лежит Маринетт. В этом нет никого смысла. Он оглядывается в замешательстве и поражается слабому зелёному сечению, исходящему позади одного из более густых деревьев, а за этим свечением было ещё одно — ярко-оранжевое. Он встречается взглядом с Реной Руж. — Пойдём, — шепчет она, махая ему рукой. — Пожалуйста, прекрати это, отец. Мама бы не хотела этого, — умоляет его собственный голос в стороне. — Ты ничего не знаешь о том, чего бы хотела твоя мать! — рявкает Бражник, смотря в сторону иллюзии сына. Ах да, верно, иллюзия. Потихоньку приходит понимание, и Адриан бежит как можно тише.