TANTRUM

— Мы должны перевести грузы из Филадельфии и перевезти все это по суше в Уилмингтон вместо Майами, чтобы они могли отправиться в Лондон. — А как насчет Брансуика? Он меньше, мы должны быть в состоянии перемещать грузы… — Точно, это означает, что грузы такого размера привлекают больше внимания, это не должно… — Мы должны делать так, как говорит Джереми, — перебил Натаниэль. Этот бред продолжался достаточно долго. Между его бровями уже начинала болеть голова, и ему хотелось выпить. — Это также будет хорошая возможность ознакомиться с трансферами, происходящими в Уилмингтоне. — Да, именно так я и думаю, — сказал Джереми со своего места по другую сторону стола. Его лицо было бледным от усталости, но глаза горели от адреналина. — События развиваются быстрее, нам нужно иметь возможность в ближайшее время передать детали федералам. У нас не так много времени, проверка дел в Уилмингтоне могла бы помочь. — Отлично, — фыркнул Кевин, приводя в порядок свои бумаги. — Это тоже должно сработать. Однако я все еще думаю, что нам следует отправить часть этого в Брансуик, поскольку это также было бы хорошей возможностью проверить, как там обстоят дела. Посмотрим, сделал ли Стюарт… — Нам не нужно ехать в Брансуик, чтобы проверить это, мы можем позвонить ему, — отметил Натаниэль. — Заявки и трансферы в районе Брансуика находятся на начальной стадии, там пока ничего особенного нет, чего нельзя сказать о Уилмингтоне. — Да, но все же на начальных этапах вероятность того, что все будет испорчено, несколько выше, потому что это требует тонкости. Мы не можем сделать начальные движения заметными. И я предпочел бы быть чрезмерно осторожным, чем позволить чему-то случиться и… — Кевин сделал паузу. Его нерешительность произнести оставшуюся часть фразы была очевидна. И ему не нужно было продолжать свой ход мыслей. Нисколько. Напоминание о том, что было поставлено на карту, висело у всех над головами, как разрушительный шар. Особенно из-за Натаниэля. — Ты прав. Давай сделаем это, — лицо Джереми было решительно нахмурено. Не потому, что он был раздражен, Джереми не так-то легко раздражался, но, несомненно, потому, что он чувствовал тяжесть их шагов в своем сердце так же сильно, как и Натаниэль. Натаниэль вздохнул. — Хорошо, конечно, — кивнул он. — Теперь мы закончили? — Да, мы можем продолжить без тебя, — сказал Жан, его губы растянулись в ухмылке. — Продолжай. Натаниэль прищурился, глядя на него. Ухмыляющийся Жан всегда был чертовски подозрительным. — Чего тебе, Жан? — Мне? — Жан состроил невинность, широко раскрыв глаза и схватившись за грудь. — Да ничего, совсем. — Он бросил притворство ради ещё одной ухмылки. — Просто не забудь рассказать нам, как сильно отрасли волосы Эндрю. Я уже несколько месяцев жажду твой отзыв об этом. Кевин издал лающий смешок. — Ох, блядь, нет. Натаниэль моргнул. — Чего? — Ты действительно думал, что мы не узнаем, что ты встречаешься с ним сегодня? — Жан закатил глаза. — Несмотря на то, что мы это не одобряем, я бы добавил. — Это не то. — Натаниэль закатил глаза в ответ. Он очень хорошо знал, какими сильными ненавистниками Эндрю стали Жан и Кевин за эти несколько месяцев, и именно поэтому он ничего не говорил им прямо. — Я знал, что вы, ребята, будете в курсе, так как получаете записи всех моих звонков. — Он остановился и прикусил губу, хмуро глядя на свои дрожащие пальцы на столе. — А что, его волосы теперь длиннее? Повисла пауза. Натаниэль поднял взгляд на Жана и Кевина, уставившихся на него, оба с весельем в глазах. — Это то, на чем ты решил сфокусироваться? — Жан рассмеялся. — Я нервничаю, ясно? — рявкнул на него Натаниэль. Жан просто продолжал смеяться. — А если серьезно, у него теперь длинные волосы? Кевин усмехнулся. — Да, это так. — Мы просто не сказали тебе, потому что ты просил нас ничего тебе не говорить, если это не было плохо, — сказал Жан между вдохами, пытаясь отдышаться и ухмыляясь, — но я подумал, что мне нужно подготовить твое маленькое сердечко к этому зрелищу. Натаниэль застонал и ударился головой о стол. — Он действительно сейчас такой красивый? — приглушённо донеслось из-под его рук. — Да, — голос Кевина звучал так, как будто он улыбался. — Даже я заметил, что он выглядит чертовски хорошо. Хотя и не так сильно, как вы двое. Натаниэль усмехнулся. — Спасибо. — Я не разговариваю с тобой. Он поднял глаза и увидел, что Кевин улыбается очень взволнованному Джереми Ноксу, все еще сидящему на другом конце стола. Натаниэль вроде как забыл о нем там. — Э-э. — Нокс покраснел, его глаза расширились, когда они прыгали между Кевином и Жаном. — Спасибо? — Не за что, горячая штучка, — подмигнул Кевин. Жан ухмылялся так дико, как только мог. — Наконец-то, — прошептал он, глядя в потолок, словно в молитве. Натаниэль был сбит всем этим с толку. Сделал Кевин действительно просто… хорошо. Его это не касалось. И он брал отпуск, когда ему это представляли. — Тогда я оставлю вас троих наедине. — Удивленный Натаниэль встал. — Не наложи в штаны, все будет хорошо, — сказал ему Кевин, не сводя глаз с Нокса, который дрожащими пальцами пытался разложить свои бумаги на столе, румянец на его лице становился все темнее с каждой секундой. — Да, не позволяй Эндрю снова раздавить тебя. — Глаза Жана были серьезными, когда он повернулся, чтобы посмотреть на Натаниэля. — Да, конечно. — Натаниэль закатил глаза, его хорошее настроение померкло при напоминании о том, что он собирался сделать. Натаниэль одарил своих друзей и Нокса последней, теперь уже вымученной улыбкой, прежде чем выйти из комнаты, оставив их, наконец, разбираться во всей этой неразберихе, которая была у них троих. В худшем случае Нокс даст им от ворот поворот и Кевин с Жаном будут пребывать в печали пару недель, с нытьем, раздающимся по залам поместья и борьбой с собой, чтобы собраться, блять, когда бы Нокс не появился, но жизнь продолжится. В лучшем случае они были бы отвратительно счастливы, сколько бы времени им ни потребовалось, чтобы перейти от фазы медового месяца, звоня Ноксу всякий раз, когда могли, и назначая свидания. Натаниэль покачал головой, уже предвидя его страдания. Пока он шел через Поместье к своим покоям, он пытался убедить себя, что с ним все будет в порядке. В конце концов. Было бы хорошо видеть их счастливыми, Натаниэль хотел, чтобы его братья были счастливы всегда, но с прошлого лета Натаниэль становился все более нетерпимым к романтической жизни людей вокруг него. Он не мог удержаться, чтобы не язвить, не кусаться и не отметать любые комментарии людей по поводу… любви, преданности и отношений в его присутствии. Складывалось впечатление, что он стал аллергиком на тему. Агрессивным таким. Да, он был настолько жалок. Нет, он этим не гордился. Но он ничего не мог с этим поделать. Правда, не мог. Он был воспитан в боли и крови, он был сделан из стали и льда, и хотя эти качества делали его невежественным и эмоционально подавленным до досадной степени, они были единственным топливом, направляющим его вперед в последние месяцы, и он не жалел, что использовал их как силу. Они дали ему цель, отдушину, столь необходимый выход — из петли печали и горечи, в которую он погрузился после того, как в последний раз видел Эндрю. Итак, он подлил масла в огонь, воспламенил его сверх всякой разумности и заглушил все, что было за его пределами. Он добровольно сделал себя слепым к собственным чувствам, потому что было гораздо легче выплеснуть все это с помощью огня, вместо того чтобы делать это с соленой водой, стекающей по его щекам. Это дало ему ощущение силы, когда он чувствовал себя бессильным, это дало ему контроль, когда он чувствовал себя на грани безумия, это дало ему лопату, боксерскую грушу и спички, и он копал, бил кулаками и зажигал все вокруг себя в процессе. И люди заметили. Не только его ближайшее окружение, те, кто был ближе к нему. Люди в поместье теперь шептались о нем, когда он проходил по залам, их головы были опущены, когда они обычно здоровались с ним, их тон понизился, когда они свободно разговаривали при нем. Банды в городе и его сотрудники по всему побережью тоже это делали. Они заколебались вокруг него. Неуклюжий и спотыкающийся, когда он смотрел им в глаза, и он знал, что они видели. Было очевидно, как сильно он изменился за последние несколько месяцев. Насколько холоднее он казался, насколько больше он был заинтересован в том, чтобы выслеживать людей, заставляя их платить за свои преступления против ветви Веснински или статус-кво в его королевстве. Сколько еще времени он провел в подвале, даже не потрудившись прикрыться, когда поднялся в свою комнату, залитый кровью и ухмыляющийся. На улицах ходили слухи о том, что юный Веснински становится все больше и больше похожим на своего отца, и они становились все громче. Достаточно, чтобы это начало беспокоить Натаниэля. У Мясника не было сил беспокоиться об этом, он только хотел сжечь мир в огне, но Натаниэль сделал это. В основном потому, что он всегда клялся, что будет другим правителем. Он будет править не страхом, а уважением, справедливостью и лояльностью, которые всегда были его моральной основой, когда дело доходило до этого. Но теперь он не был уверен, что у него все еще есть это, чтобы поддержать его. В течение последних нескольких месяцев он безрассудно ходил на цыпочках по этой линии, и он знал это. Это было вопиюще очевидно. Он был достаточно самосознателен, чтобы заметить это сам, и его ближайшее окружение делало свою работу, советуя ему. Кевин был неугомонен, пытаясь обуздать его, пытаясь заставить его образумиться, а Жан пытался заставить его сделать перерыв и опустить оружие, и иногда это срабатывало. Иногда им удавалось успокоить его настолько, что он слушал, а затем пытался поспать немного дольше, поесть немного лучше и даже для разнообразия заняться кое-какой бумажной работой. Но большую часть времени он не мог вынести боли в своем сердце всякий раз, когда он делал эти вещи, всякий раз, когда он позволял себе на мгновение остановиться и подумать. Так что большую часть времени он позволял огню снова заглушить все это. Только еще один раз. Всего лишь еще один день. Всего лишь еще одно задание. Что-то, о чем несколько месяцев назад он и не думал, что сделает. Он намеревался сделать это с самого начала, прочувствовать это и отпустить, и поначалу это было то, что он думал, что делает.Он выпускал на волю своих внутренних монстров, свое горе, свою печаль, чувствуя это через взрыв, по крайней мере, так он думал. Но, конечно, нет. Все было совсем не так. Потому что эта извращенная, бессердечная, разъяренная часть его была не той, кто влюбился в Эндрю. И он слишком долго позволял этому взять себя в руки. После телефонного звонка Эндрю с просьбой о встрече, о помощи Натаниэля, ему показалось, что он очнулся от утомительного, долгого сна. Такой сон, от которого у него ломило кости, появился горький привкус на языке и тревожное ощущение внизу живота. Это привело к болезненному осознанию того, что независимо от того, сколько он убил, неважно, сколько огня он использовал, неважно, сколько времени прошло, Натаниэль все еще был так же безвозвратно влюблен в Эндрю, как и в тот день, несколько месяцев назад, когда Эндрю сказал «спасибо тебе и прощай», и Натаниэль остался позади, с разбитым сердцем, плачущий на полу. И он все еще был таким. С разбитым сердцем. Ужасно разбитым сердцем. Последняя неделя была необычно утомительной. Черная дыра следовала за ним повсюду, оставляя его пустым и иссушенным, лишая его всего, кроме… горя. Глубокое, непостижимое горе. Как он и предполагал, что будет чувствовать. Все эти месяцы назад он знал, что будет чувствовать себя именно так. Может быть, именно поэтому он бессознательно работал усерднее, чем когда-либо, чтобы сбросить его. Он чувствовал себя ходячим зомби, мертвым изнутри, но все еще двигающимся, переживая выворачивающую внутренности боль, которая оставляла его опустошенным.Огромный контраст с последними несколькими месяцами, когда он в основном кричал в своем офисе, занимаясь бумажной работой и оставляя своих сотрудников выполнять операции без него, что было обычной нормой до того, как он окончательно сошел с ума. Он пил виски, занимался спортом, играл со своими ножами и работал. На документах, на звонках, на деловых встречах, которые были перенесены, потому что он раньше был недоступен, слишком занят своими руками на чьих-то органах, чтобы беспокоиться. Он также плакал. Поздно ночью, когда в поместье было тихо, а он лежал в постели, одинокий и усталый, горе ударяло сильнее, чем когда-либо, и он давал волю слезам. С пустым лицом, слепо уставившись в потолок, не выказывая никаких эмоций, несмотря на соленую воду на щеках. Чувствуя онемение, несмотря на ноющую дыру в груди. Но по мере того, как проходили дни и приближался страшный день, к нему начали медленно подкрадываться другие чувства. Тревога. Нервозность. Облегчение. Приподнятое настроение. Снова тревога. Гнев. Надежда. Это было самое опасное из них. Потому что крошечный голосок в его голове, его внутреннее идиотское «я», думало, что это может быть новый шанс с Эндрю. Шанс, которого не было. Это была лишь деловая встреча. У Эндрю были вопросы, на которые Натаниэль ответил бы, если не из-за того, что он был в долгу перед этим человеком за все, через что тот заставил его пройти, то из уважения. Из-за чести. Из-за морали. Но также и потому, что прошло более чем достаточно времени, чтобы он смог забыть Эндрю. Ему нужно было отпустить его. И может быть, может быть, это было то, что нужно было Натаниэлю, чтобы достичь этого. Может быть, ему нужно было увидеть Эндрю в последний раз. Может быть, ему нужно было успокоиться. Натаниэль вздохнул над собственной глупостью, не в силах поверить в ложь, которую он сам себе наговорил, и увеличил скорость, чтобы добраться до места. Закрыв дверь в свою комнату, Натаниэль пришел к выводу. Ему просто нужно было смириться со всем этим и перестать быть маленькой стервой из-за этого. Он посмотрит Эндрю в глаза, ответит на его вопросы, а затем уйдёт. А потом он получит чертову терапию, и тогда, наконец, избавится от лучшего члена в городе и снова полностью сосредоточится на деле своей жизни. Предпочтительно более здоровым способом. Кивнув самому себе с этой новой, пронизанной сталью решимостью, Натаниэль приготовился. Он разделся до рабочей одежды, оставив свой бумажник, мобильные телефоны, ножи, пачку сигарет, зажигалку и пистолет валяться на земле только потому что. После спокойных раздумий, пробежав глазами по своему огромному гардеробу, Натаниэль, наконец, остановился на светло-голубых джинсах и рубашке на пуговицах, закатал рукава, чтобы обнажить свои татуированные руки и часы. Поскольку в городе становилось пронизывающе холодно, он дополнил образ мягким и теплым пальто и шерстяными ботинками. Это было повседневно, но все равно довольно шикарно, весь наряд стоил что-то около тридцати тысяч долларов. Казалось, что он наконец-то научился делать всю эту штуку по созданию экипировки. Натаниэль посмотрел на себя в зеркало, сделав глубокий вдох. С ним все было в порядке. Все было прекрасно. Он увидит Эндрю и будет чувствовать себя совершенно нормально. Он повернулся, поднял с пола все свои вещи, рассовав их по специально разработанным карманам и щелям своего наряда, а затем вышел из своей комнаты. Он вышел из Поместья, пытаясь не обращать внимания на свое бешено колотящееся сердце. Он мчал по улицам Балтимора, его Maserati урчал, когда он вел машину, и он чувствовал, как вспотели его ладони. Он переступил порог «Адской гончей» с дрожью внутри. Но с ним все было в порядке. Вдох и выдох. Он вдыхал и выдыхал. Отлично Глубокий вдох. Натаниэль прошел через бар со своей обычной невозмутимостью и целеустремленными шагами, сигнализируя Роланду за стойкой, что он хочет выпить. Он открыл дверь в заднюю комнату и закурил сигарету, жадно вдыхая никотин, надеясь, что это успокоит его нервы. Он снял свое зимнее пальто, сигарета свисала с его губ, а затем он оставил ее висеть на спинке дивана. После этого он сел и взял пепельницу с кофейного столика, поставив ее на сиденье рядом с собой.Он выдохнул дым из легких и посмотрел на часы, увидев, что на самом деле пришел на встречу на несколько минут раньше. Сделав еще одну затяжку, он задумался. Какого черта Эндрю от него хотел? Прошло столько времени, что, черт возьми, могло произойти, что ситуация потребовала от него о чем-то спросить Натаниэля? Натаниэль вздохнул, когда понял, что это не имеет значения, потому что, чтобы это ни было, Натаниэль дал бы ему все. Оглядывая комнату, пытаясь отвлечься от этих мыслей, Натаниэль был поражен, осознав, что в последний раз он был здесь, чтобы увидеть Эндрю. За все эти месяцы он сюда так и не вернулся. Конечно, он приходил в «Адскую гончую» много раз, но не в эту комнату. Было очень важно вернуться сюда, особенно, чтобы снова увидеть Эндрю. Казалось, что вообще не прошло времени. Стук в дверь напугал его. — Босс? — слово донеслось из-за двери приглушенно. Натаниэль снова расслабился на диване. Это был просто Роланд. — Да, Роланд. — Ваш напиток готов, и ваш гость прибыл. Сердце Натаниэля снова подпрыгнуло. — Впусти его. — А Ваш напиток? — Принеси и его. Дверь открылась, и вошел Роланд с застенчивой улыбкой. — Вот, пожалуйста, — Роланд поставил стакан на журнальный столик, отошел от двери и позволил фигуре позади себя войти. Натаниэль пока не мог посмотреть на него. Вместо этого он сосредоточился на Роланде. — Спасибо, — он улыбнулся ему сжатыми губами. — Не за что. Если вам что-нибудь понадобится, просто крикните мое имя, — Роланд подошел к двери и закрыл ее, подмигнув. Натаниэль сделал глубокий вдох, прежде чем повернуться, чтобы посмотреть на Эндрю, просто чтобы у него выбило воздух прямо из легких. Он выглядел. Неземным? Неподходящее слово. Богоподным? Может быть. Эндрю выглядел даже лучше, чем могло быть в его воспоминаниях. Его волосы теперь были немного длиннее и волнами спадали поверх очков, делая его похожим на смесь прекрасного принца, Тора и горячего учителя. Это шло ему слишком сильно. Вдобавок, ко всему, он был одет в темно-фиолетовый кашемировый свитер, который придавал ему вид мягкости и доступности, и узкие брюки, которые греховно обтягивали его мускулистые бедра. Он также, казалось, стал… шире с тех пор, как они в последний раз видели друг друга. Натаниэль вспотел. Он определенно был не в порядке. С ним просто не может быть это самое «в порядке». Вообще. — Нил, — голос Эндрю был глубоким, и он слегка улыбнулся Натаниэлю. — Рад тебя видеть. Натаниэль чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он вознес молитву к Небесам, в которые не верил, и собрал всю свою профессиональную отстраненность, какую только мог использовать. Он был Мясником. Он был сыном Мэри. Он лгал и притворялся с тех пор, как научился ходить. Он справится. — Эндрю, — Натаниэль постарался сохранить невозмутимо-приятное выражение лица. Он кричал внутри. — Садись, — он указал на другой диван перед собой. После того, как Эндрю сел, Натаниэль заметил, что у него тоже есть свой напиток. Он еще раз затянулся сигаретой. — Чем я могу тебе помочь? — спросил он, выпуская дым вместе со своими словами. Ему нужно было уйти как можно быстрее. Теперь он знал, что не сможет долго находиться в одной комнате с Эндрю, пока не сделает что-нибудь очень, очень глупое, например, залезет на Эндрю, как на дерево. — Тогда сразу к делу, — Эндрю выгнул бровь, в его глазах ясно читалось веселье. — Да, у меня встреча позже, — солгал Натаниэль. На фоне его мыслей был бесконечный поток сознания, умоляющего о помощи, помощи, помощи. — Было бы лучше, если бы мы могли говорить покороче. — Конечно. — Эндрю убрал всю беззаботность из своего тона, и Натаниэль почувствовал это как удар кулаком в живот. Эндрю сделал глоток своего напитка, прежде чем продолжить: — Я понимаю, что ты занимаешь влиятельное положение в этом городе и что ты знаешь… очень много. — Конечно, — Натаниэль отхлебнул из своего бокала. Виски, обжигающее его горло, действовало успокаивающе. — И что я могу просить тебя об этом только из-за нашей истории, и что, возможно, я сейчас этим пользуюсь, — Эндрю слегка нахмурился, глядя в сторону. Натаниэль наклонился вперед, интересуясь, к чему все идет. — Но я не мог уснуть уже несколько дней, с того дня, как позвонил тебе, — продолжил Эндрю, и теперь, когда он упомянул об этом, Натаниэль заметил синяки у него под глазами. Внутри него поднялось желание, порыв сделать все, что в его силах, чтобы успокоить Эндрю, утешить его. Его руки так сильно чесались погладить Эндрю по щеке, что они дрожали. Он сжал их в кулак. — И мне нужно знать, — Эндрю сделал паузу. Натаниэль позволил ему переварить все, что он хотел, используя это время, чтобы подавить свои неуместные желания, но когда прошла минута, а Эндрю ничего не сказал, просто тупо уставился на свой напиток, он сказал, мягче, чем намеревался: — Знать что, Эндрю? Эндрю судорожно вздохнул, прежде чем посмотрел прямо в глаза Натаниэлю и сказал: — Что ты знаешь о Дрейке Спире? Настала очередь Натаниэля остановиться и уставиться, стараясь, чтобы на его лице и глазах не было никаких эмоций или намеков. Что ему делать? Лгать? Сказать Эндрю правду? Он не думал, что будет хорошо рассказать Эндрю, как Натаниэль заживо содрал с человека кожу и расчленил его, прежде чем медленно сжёг, пока тот не умер жалкой, разъяренной смертью из-за того, что он сделал с Эндрю. Потому что его жаждущая убийства сторона знала, что он сожжет весь мир дотла ради Эндрю, прежде чем он сам это осознал. Он также не мог и лгать. Не в глаза Эндрю. — 40-летний мужчина, белый, приехал из Калифорнии в деловую поездку в Балтимор несколько месяцев назад, — продолжил Эндрю с каменным лицом, истолковав молчание Натаниэля как провал в памяти. — Он исчез вскоре после своего прибытия сюда. Я полагал, ты должен знать, что произошло с тех пор, как… — Да, — перебил его Натаниэль, нервно сжимая челюсти, но отказываясь отводить взгляд. — Я знаю, что с ним случилось. Он мертв. Эндрю моргнул, глядя на него, единственное, что говорило о его удивлении. — Мертв. — Да. — Как? Натаниэль почувствовал, как на его губах появилась ухмылка. Он не хотел этого, но он не мог не вспыхнуть от ликования, когда вспомнил ту ночь. Этот ублюдок заслужил это. И Натаниэль чувствовал, с каждой каплей крови, с каждой слезой и криком, болезненное чувство удовлетворения. Это были моменты, когда Натаниэль мог понять персонажей линчевателей в фильмах, и насколько размытой была грань между добром и злом. Но Натаниэль давным-давно переступил через эту грань с ног на голову. Он не притворялся, что в нем есть что-то хорошее, что в его действиях есть что-то помимо эгоистических причин, что есть какое-то желание делать что-то хорошее в этом мире. У него был свой моральный кодекс, потому что иначе в нем не осталось бы ничего человеческого, но спасения для него не было. Не тогда, когда его любимыми колыбельными были крики тех, кого он сжег дотла. — Ты не хочешь этого знать. Эндрю только моргнул, увидев вспышку маниакальной жестокости, которую, как знал Натаниэль, он ему дал. — Почему? Он хотел знать, знал ли Натаниэль, что сделал Дрейк. Но это было то, чего Натаниэль не хотел отдавать. Не тогда, когда было возможно, что любые хорошие воспоминания, которые еще оставались у Эндрю о Натаниэле, могли померкнуть перед лицом того, что он сделал. Кроме того, это ничего бы не изменило в ситуации. Это не принесло бы Эндрю никакой пользы. Это просто преследовало бы его, зная, что его уязвимые места не были его собственными. Что Натаниэль знал часть его, которой он не хотел делиться. Несмотря на тот факт, что Натаниэль не выбирал знать, не хотел знать. Что он сделал это, чтобы уберечь Эндрю. Да, он не говорил Эндрю, что знал. Это был секрет, который он унесет с собой в могилу, как и многие, многие другие. Было почти забавно, каким эгоистичным мог быть Натаниэль. Натаниэль сделал паузу, чтобы еще раз затянуться сигаретой. Он выдохнул и затушил окурок в пепельнице, стоявшей рядом с ним. — Потому что он уже подвергался судебному преследованию, и у него не было разрешения покинуть Калифорнию, — что было правдой. Рико оставил бумажный след, когда доставил подонка в Балтимор, и заплатил куче полицейских, чтобы они позволили ублюдку выехать с другого конца страны. Натаниэль и Ичиро долгое время говорили об этом конкретном последствии ебли с Рико, пытаясь сохранить это в тайне. Потому что Рико не только был мудаком, он вел себя паршиво из-за этого и оставлял улики направо и налево. Такая чертова головная боль. — И никто не ступит в мой город с таким прошлым без того, чтобы я не проверил, почему, когда и как. Итак, — Натаниэль пожал плечами. — Моя команда немного покопалась. То, что мы обнаружили, было некрасиво. Мы не знаем причин, по которым он приехал в город, была ли та деловая поездка законной или нет, и, в конце концов, это не имело значения. Итак, кто-то выследил его, нашел в… подозрительном положении, и за это он был устранён. И технически, все, что сказал Натаниэль, было правдой. Потому что Мэри с самого, очень юного возраста учила его, что лучшая ложь расшита блестящими проблесками правды. — Ты сказал, что его нашли в подозрительном положении. Он кому-нибудь причинил боль? — Выражение лица Эндрю было пустым, но он был бледен. Натаниэль почувствовал, что немного тает, заставляя его снова превратиться в месиво, потому что, конечно, Эндрю волновался бы, если бы этот ублюдок причинил боль кому-то еще. Не о себе. Никогда о себе, и у Натаниэля заныло в груди. — Нет, — мягко возразил он. Эндрю кивнул и вздохнул, его тело откинулось на спинку другого дивана, он казался более расслабленным, чем Натаниэль когда-либо видел его. Что было совершенно понятно. Натаниэлю казалось, что он и раньше видел Эндрю расслабленным, но теперь с его плеч, казалось, свалился какой-то груз, и Натаниэль точно знал, что это было. Он узнал это по самому себе. Каково это было, когда он убил своего отца. Это был груз твоего прошлого, твоя травма, которая наконец-то ушла. — Хорошо, — сказал Эндрю. — Хорошо. Несколько мгновений они молчали. Натаниэль чувствовал себя полностью примиренным с этим. Он посмотрел на Эндрю, наблюдавшего за ним с закрытыми глазами и, вероятно, думавшего о том, что его обидчик мертв, и он был поражен тем, что впервые почувствовал себя таким расслабленным с тех пор, как… Вероятно, с момента их последней сессии. Он знал, что скучал по Эндрю. Конечно, он скучал. Но он привык к этому, и теперь часть его самого снова наполнялась, что заставило его заметить, какой пустой она была раньше. Это было похоже на сломанную кость, которую вставили на место, похоже на исцеление. — Что ж, — Эндрю с тихим стуком поставил свой стакан, теперь уже пустой, на кофейный столик и быстро встал. Натаниэль моргнул. Эндрю двигался слишком быстро, и Натаниэль этого не ожидал. — Я собираюсь оставить тебя сейчас. Спасибо за… — Подожди, — Натаниэль тоже встал, его сердце бешено колотилось в груди, что-то близкое к отчаянию сжимало его горло. Он не был готов к тому, что Эндрю уйдет, он не был готов избавиться от этого чувства, он не хотел, чтобы он снова уходил, не так скоро. — Еще один бокал, а потом ты уйдёшь. Хорошо? — Ты не опоздаешь на свою встречу? — Эндрю нахмурился, наклонив голову. Это заставило несколько прядей волос упасть ему на лоб, и он откинул их назад кончиком пальца. Натаниэль чувствовал, как у него течет слюна изо рта. — Все в порядке. У меня еще есть время, — он сглотнул. Эндрю уставился на него, его глаза вдруг стали серьезными. — Ты уверен? — Да, — кивнул он. — Давай немного наверстаем упущенное, — он заставил себя улыбнуться. Эндрю несколько мгновений хмуро смотрел на него, прежде чем его лицо разгладилось, и он кивнул. — Хорошо. Натаниэль протянул руку к двери. — После тебя. Они вышли из подсобки и сели за барную стойку среди других посетителей под громкую рок-музыку, и знакомство со всем этим было для Натаниэля как якорь. Он крепко прижимал его к груди, используя, чтобы успокоить сердцебиение каждый раз, когда Эндрю смотрел на него. — Итак, — сказал Натаниэль, когда они начали потягивать свои новые напитки, — у него пиво, у Эндрю его олд фешн. Как будто он не знал. — Почему ты спросил о… — Дрейке? — Эндрю не смотрел на него, отчего Натаниэлю стало легче дышать. Он смотрел на бильярдные столы, где происходило какое-то соревнование между бандами. Дружеские, конечно. — Он тот, с кем у меня не связаны приятные воспоминания. И его мать показали в новостях. Я хотел знать, есть ли хоть какой-то шанс, что он будет… рядом. — О, ясно, — Натаниэль закатил глаза, вспомнив, как Жан рассказал ему о отчаявшейся матери, разыскивающей своего сына. — Конечно, этого не произойдёт. Не волнуйся. — Да, — Эндрю взглянул на него. — Я полагаю, ты прав. Натаниэль отвел взгляд, подавляя улыбку. Прошло несколько мгновений, пока они смотрели куда угодно, только не друг на друга. — Уф, — Натаниэль кашлянул, заставив Эндрю повернуться и посмотреть на него, приподняв бровь. — Твой напиток достаточно хорош? Эндрю повернулся, чтобы посмотреть на свой стакан. — Конечно, — он пожал плечами. Последовавший за этим разговор был затихшим, неловким и слегка напряженным. По крайней мере, Натаниэль так считал. Лицо Эндрю было таким пустым, каким Натаниэль не мог припомнить его со времени их первого свидания, и они изо всех сил пытались найти тему для разговора, которая была бы легкой и незатейливой, потому что все между ними было заряжено, так было всегда. Они не могли говорить о работе или жизни своей семьи и друзей, и им казалось, что они затрагивают щекотливую тему, чтобы поговорить о том, как с ними обращались последние несколько месяцев. Они не могли говорить о вещах, которые имели значение, о вещах, которые Натаниэль действительно хотел знать (был ли Эндрю с кем-то еще после того, как они закончили?), потому что это было бы слишком, а Эндрю, казалось, возвел вокруг себя стены, через которые Натаниэль понятия не имел, как прорваться. И это все еще было, на удивление, лучшим, что Натаниэль чувствовал за действительно долгое время. Даже несмотря на то, что в его голове царил беспорядок, потому что он сидел рядом с Эндрю и пил пиво, как будто они когда-то были кем-то вроде друзей. Даже несмотря на то, что просто смотреть на Эндрю было больно. Несмотря на то, что это пробуждало ужасные мысли и чувства, находиться в присутствии человека, которого он все еще жаждал, как наркотика, такого близкого, но такого далекого. Несмотря на все это, быть с Эндрю — всегда было быть дома. Быть рядом с Эндрю всегда было похоже на сладкую покорность и преданность, и он любил это чувство. Он так сильно скучал по этому, что ему казалось, будто он выдыхает впервые за несколько месяцев. Он жадно приветствовал это чувство, его разум проделывал акробатические трюки, чтобы заставить Эндрю остаться, придумывать темы для разговора, придумывать вообще что угодно, не желая отпускать это, отпускать его. Ещё нет. Не тогда, когда это действительно может быть в последний раз. Краткое молчание последовало за обрывками разговора, который затих и разгорелся снова, когда Натаниэль уже терял надежду. Эндрю, казалось, пытался придумать темы так же усердно, как и он сам, и это немного успокаивало нервы Натаниэля. Это также заставило крошечную искорку надежды зажечься в его груди, потому что если Эндрю пытался, то… Это ничего не значило. Это ничего не значило. Натаниэль подавил все это и попытался оставаться сосредоточенным. Он не мог позволить своему идиотскому внутреннему «я» зайти слишком далеко еще до того, как они начали. В итоге они поговорили об Адской гончей, а затем о песне, которая играла. Они поделились мыслями о музыке, а затем о приближающемся сезоне вручения наград. Каким-то образом они заговорили о бейсболе. На телевизоре у барной полки, в темном углу, из-за которого экран был незаметен, если вы на него не смотрели, шел матч, но также виден для большей части комнаты. Некоторые посетители внимательно наблюдали за происходящим, болтая о ставках и бросках, в то время как другим было наплевать, они пили, играли в бильярд, танцевали под рок-музыку или делали все, что им заблагорассудится. Натаниэль взглянул на телевизор с плохо скрываемой ненавистью. — Отвратительный мелкий спорт, — Натаниэль не смог удержаться от гримасы, потягивая вторую бутылку пива. Эндрю хныкнул, делая последний глоток своего олд фэшн. — Все в порядке. Натаниэль усмехнулся и принял решение, разделенное на секунды, выйти из игры, надеясь, что Эндрю воспользуется маленькой лазейкой, которую он собирался ему предложить. — Даже не шути по этому поводу. Это заставило бы меня уважать тебя намного меньше, — сказал он легким тоном, явно шутя. Краем глаза, поскольку они все еще не могли как следует посмотреть друг на друга с тех пор, как сели у бара, Натаниэль заметил, что Эндрю слегка напрягся. Эндрю смотрел на свой пустой стакан, его очки слегка съехали на переносицу, а между бровями появилась морщинка. Однако это длилось всего несколько секунд. Вскоре его лицо прояснилось, и он посмотрел на телевизор, заставив Натаниэля отвести взгляд. Он молился, он надеялся, он надеялся… Эндрю усмехнулся. — Почему-то я сомневаюсь, что это правда. Натаниэль повернулся к нему, удивленно моргая, потому что он только что… пошутил? Кокетливо при этом? Он лучезарно улыбнулся. — Ты смотришь это, — самоуверенно ответил он. — Я действительно ненавижу этот вид спорта. Это может заставить меня совершать ужасные поступки. — Например, уйти? — Эндрю приподнял бровь, взглянув на Натаниэля с тщательно скрываемым выражением лица. Сердцебиение Натаниэля участилось. Неужели Натаниэль оставил что-то ужасное? Что имел в виду Эндрю. — Нет. Не это, — сказал он мягче, чем намеревался. Слишком мягко. Он прочистил горло и повернулся к бильярдным столам. — Хотя это заставляет меня хотеть двигаться. Хочешь поиграть? — Конечно, — Эндрю пожал плечами, прежде чем спрыгнуть с высокого табурета. — Ты проиграешь, — в его глазах был огонек, от которого у Натаниэля по коже побежали мурашки в предвкушении. Чего именно, он не знал. — Как пожелаешь, — ухмыльнулся ему Натаниэль. — Вот, босс, — Роланд поставил два бокала на стойку, заставив Натаниэля повернуться к нему, приподняв бровь. — К вашей игре, — подмигнул он. Натаниэль закатил глаза, раздраженный тем, что Роланд уделяет им слишком много внимания, и взял холодные стаканы. Две двойные порции виски. По одному только запаху он мог сказать, что виски, налитое туда, было тем, которое они хранили только для него, на верхней полке. — Спасибо, — он кивнул Роланду и повернулся, чтобы направиться к бильярдным столам. Эндрю следовал за ним по пятам. Он чувствовал его взгляд на своем затылке, и Натаниэль боролся с дрожью. Сейчас ему нужно было держать себя в руках, каждое движение было жизненно важным, чтобы убедиться, что Эндрю не уйдет. Бильярдные столы опустели в тот момент, когда они туда добрались, посетители разошлись, как будто они вообще никогда не хотели здесь находиться, что вполне устраивало Натаниэля. Он оставил напитки на столе рядом с ними, взял кий и жестом указал Эндрю, который стоял неподалеку, засунув руки в карманы, и смотрел на Натаниэля с расчетливым блеском в глазах. — Что? Не знаешь, как играть? — поддразнил Натаниэль, засовывая монету в щель стола и выдвигая ящик для шариков. Эндрю закатил глаза. — Да, конечно. Поэтому я и согласился играть, не зная, как это делается. — О, сарказм, — проворковал он с ухмылкой, раскладывая шарики на столе треугольником. — Я уже пугаю тебя. Плохой знак. — Заткнись, — рот Эндрю скривился в усмешке, когда он выбрал кий для себя, и ухмылка Натаниэля стала шире. — Хорошо. Ты можешь начинать, потому что я джентльмен. — Верно, — Эндрю усмехнулся и весело покачал головой. Натаниэль не мог перестать улыбаться. Они играли так, как и должны играть два друга. Шутили, насмехались друг над другом, соперничали и были саркастичными. За исключением того, что друзья не должны вызывать у Натаниэля головокружение от всего этого, свет в глазах Эндрю был маяком, за которым он не мог не следовать, его существование рядом с Натаниэлем было чудесной вещью, которая изменила мир вокруг него к чему-то лучшему. Теплое чувство зажгло Натаниэля, и он захотел преследовать его, сохранить. Чтобы удержать Эндрю. — И снова я выигрываю, — сказал Эндрю после их третьего раунда, самодовольная улыбка делала его черты красивыми и по-мальчишески юными. Натаниэль позволил ему победить только для того, чтобы снова увидеть эту улыбку, но он не собирался этого признавать. — Пять побед, — ворчливо сказал он, как будто был расстроен тем, что проиграл. Свет Эндрю потускнел, и Натаниэль немедленно насторожился. — Мне нужно идти, — ответил Эндрю, вытаскивая свой мобильный телефон из заднего кармана и глядя на время. — Уже поздно. Я должен- — До пяти побед, — перебил Натаниэль, паника начала переполнять его. — Пять побед, а потом… Потом ты можешь уйти. Он пытался подавить печаль и огорчение, которые он уже мог чувствовать от мысли об уходе Эндрю, зная, что после этого пути назад больше не будет. — Знаешь, я просто не хотел бы, чтобы у тебя осталось впечатление, что ты лучший, — попытался пошутить он, когда Эндрю просто продолжал пялиться на него. Это был его последний выстрел. На губах Эндрю появилась робкая улыбка. — Хорошо. До пяти побед. Когда четвертый раунд завершился победой Натаниэля, он не мог не заметить, что их остроты на протяжении всего матча становились все более редкими с каждой секундой. — Последний раунд, — глаза Эндрю встретились с его глазами, и хотя он сказал это легко, в его словах, в его поведении был вес. Как будто он тоже чувствовал, что воздух становится гуще. Натаниэль мог только кивнуть, пытаясь изобразить ободряющую улыбку, но он знал, что потерпел неудачу. Когда Эндрю начал переставлять шары на столе, его разум начал заикаться от паники. Ему нужно было что-то сделать. Эндрю не мог уйти. Еще нет. Это было слишком рано. Песня сменилась. Хотя бар все еще был переполнен, люди уже начали расходиться. Большинство завсегдатаев уже ушли, а те, кто все еще общался, были моложе или пьянее, и этого было достаточно, чтобы, когда песня сменилась, они все заворковали и встали, чтобы потанцевать. Что было странно, потому что это была Долли Партон. Непрошеное воспоминание всплыло у него в голове. «Мне нравится кантри-музыка». Однажды сказал ему Эндрю, но это было словно много веков назад. И действительно, когда Натаниэль повернулся, чтобы посмотреть на Эндрю, он смотрел на других танцующих людей и покачивал головой в такт. В нем зародилась идея. Это было глупо. Вероятно, это не сработает. Но, может быть, если бы это было… — Эй, — ухмыльнулся Натаниэль, изображая уверенность, когда он не мог быть более неуверенным в себе. Он оставил кий прислонённым к столу и обошел его, чтобы остановиться перед Эндрю. — Не хочешь потанцевать? — Под Долли Партон? — Эндрю приподнял бровь, но его хватка на палке ослабла. — Да. Это весело, — пожал плечами Натаниэль. Эндрю посмотрел на него, явно видя Натаниэля насквозь, потому что да, не было никакого способа, черт возьми, чтобы он не был очевиден прямо сейчас. Это было все. Или Эндрю закрыл бы его, или– — Хорошо, — Эндрю посмотрел на него из-под ресниц, прикидывая. — Давай посмотрим, есть ли у тебя то, что нужно, ковбой. Натаниэль ухмыльнулся так широко, что у него заболели щеки. — Ага.