Kevin Day Hated Christmas

      Кевин внезапно проснулся и не мог понять, почему.       Когда его глаза открылись, он увидел, что он все еще в классе. Он сейчас лежал, и, глядя внимательнее, он увидел, что его голова теперь на коленях у Нила, а его ноги — у Эндрю, который был рядом с Нилом с рукой на ноге Кевина, как будто он её гладил, и их руки были переплетены на животе Кевина, они оба крепко спали. Это было другое положение, чем когда он засыпал, и ему было интересно, когда его переместили, и как он не проснулся во время этого.              На улице все еще было темно, но Кевин чувствовал себя бодрым, впервые за долгое время. Он не знал сколько времени, но еще до Дня Благодарения, он не чувствовал себя хорошо отдохнувшим, даже если у него была паническая атака перед сном, поэтому он решил, что проспал как минимум 10 часов. Что означало, что было слишком поздно, чтобы назвать это ночью и слишком рано, чтобы назвать это утром, и теперь он больше не сможет уснуть.              Когда он задумался о том, что он будет делать теперь, когда он проснулся, и как он ему встать, не разбудив Нила и Эндрю, его желудок заурчал.              О, он был голоден. Так вот почему он проснулся.              Но что он мог съесть? Было ли у миссис Кларк что-то в ящиках? Возможно. В любом случае это стоило проверить.              Спустя много времени, ему удалось встать с колен Нила и Эндрю, не разбудив их. Вообще-то, он думал, что разбудил их раз или два, может быть, больше, но он притворился, что спит, и в конце концов они тоже уснули. Это заняло время, но теперь он поднялся и потянулся, чувствуя, что его мышцы болят от сна в таких позах и на полу, но все же, он не жалел ни о чем, даже если он обнажил себя и пережил паническую атаку.              Он спал с Нилом и Эндрю, которые ласкали его и заботились о нем, и он не мог ни о чем сожалеть. Он наслаждался каждой грёбаной секундой. Он получил кусочек того, чего он всегда хотел, и теперь, когда он получил это, он хотел большего. Но он не мог. Он не мог этого иметь, и это все произошло, потому что они просто о нем беспокоились. Они не любили его так, как он их любил. Они были хорошими друзьями, и они были хорошими людьми, так что они позаботились о том, чтобы он чувствовал себя в безопасности в уязвимый момент. Черт, даже Эндрю прикоснулся к нему, и он не знал, был ли это сон или воспоминание, но он был уверен, что Эндрю обнял его в какой-то момент, и он будет ценить эти моменты всем, что у него есть. Это показало, что Эндрю заботился о нём по-своему, что было новостью для Кевина, так как он всегда думал, что Эндрю едва терпит его.              Когда он тихо шел по комнате, чтобы подойти к учительскому столу, он был уверен, что все это было сном. Кевин встал на корточки перед столом и попытался медленно открыть первый ящик на случай, если он издаст какие-нибудь звуки. Все прошло легко и тихо, но только взглянув, он увидел, что в ящике нет ничего, кроме бумаг и ручек. Он закрыл его так же аккуратно, как и открыл, и перешёл ко второму. Его было немного сложнее открыть, поскольку он казался ржавым, но в конце концов, ему удалось. Ничего, только другие канцелярские принадлежности. В третьем, однако, он нашел то, что искал. Это был всего лишь батончик с мюсли и Кит Кат, но этого было достаточно.              Он схватил свои сокровища, тихо закрыл ящик и встал. Он посмотрел на Эндрю и Нила, но они все еще спали и были в том же положении, что и раньше. Они выглядели мирно, с переплетенными руками, расслабленными и освещенными мягким лунным светом, который проник в окно, показывая, что все волнение с прошлой ночи наконец-то ушло.              Кевин вздохнул.              Они были так красивы, что у него все сжалось в груди.              Он шёл тихо и сел перед ними на пол. Он смотрел на еду думая, должен ли он разбудить их или ему следует съесть свою часть и оставить остальное, до момента когда они проснуться, как вдруг он услышал: «Так вот что ты искал».              Он немного испугался и посмотрел вверх, но потом вздохнул. Он должен был знать, что невозможно одурачить Эндрю. У парня был самый чуткий сон.              — Да, — Кевин прошептал, пытаясь не разбудить Нила, но когда рыжеволосый моргнул и открыл глаза, он вздохнул. Почему эти двое так чутко спят? — Я подумал, что вы тоже захотите.              Эндрю промычал что-то невнятное и протянул руку, которая не была переплетена с рукой Нила. Кевин положил Кит Кат, потому что Эндрю никогда бы не захотел батончик с мюсли.              — Ты хочешь Кит Кат или батончик, Нил? — он повернулся к другому.              — Немного того и другого, я думаю, — Нил немного улыбнулся, но выглядел уставшим.              Вина пробралась во внутренности Кевина. Он выглядел уставшим, потому что присматривал за Кевином.              Он посмотрел вниз и открыл батончик с мюсли, и сломал его посередине. Один из кусочков был больше, чем другой, и он отдал его Нилу.              — Спасибо, — ответил Нил.              Они молча ели. Когда Нил закончил свой кусочек, Эндрю дал ему палочку Кит-Кат, а затем дал Кевину другую, когда тот закончил свой кусочек батончика.              — О, нет-              — Ешь, Кевин, — взгляд Эндрю пресек дальнейшие обсуждения.              Кевин взял его с тихим: «спасибо».              Когда они закончили есть, выбросили упаковки и вытерли руки о штаны, они посмотрели друг на друга. Затем на пол. Окно. Потолок. Снова друг на друга.              Боже, это было глупо.              — Кто-нибудь знает, который час? — Кевин решил нарушить тишину, которую больше не мог вынести. Хотя это был хороший вопрос, на который он действительно хотел получить ответ.              — Ну, — сказал Эндрю спокойно, когда он посмотрел через плечо Кевина, на окно позади него. — Мы пришли сюда в 6 вечера. Ты запаниковал и успокоился к 7. После этого ты немного поспал. Тебе приснился кошмар, и ты начал говорить во сне к 10. Мы пели тебе, а потом ты успокоился, но это заняло некоторое время, так что я думаю, это было уже через полчаса. Мы с Нилом продолжали разговаривать, — Эндрю остановился и посмотрел на Нила, который ничего не сказал, но Эндрю, кажется, увидел что-то в его глазах в любом случае, и затем повернулся к Кевину, — о тебе какое-то время, а потом мы немного поразмышляли после 11 с половиной. Перед этим мы уложили тебя на колени. Судя по тому, сколько я спал, сейчас, наверное, 3 утра.              Кевин тупо пялился на лицо Эндрю. Было так много о чем поразмыслить после слов Эндрю, что это заставило его чувствовать себя не по себе.       Они пели ему? Ему приснился кошмар? Что он сказал? Значит ли это, что сны, которые он видел, были вовсе не снами? Он говорил что-то, когда паниковал? Почему они говорили о нем? Что они говорили о нем?              Какого хуя?              — Что?              Эндрю и Нил закатили глаза одновременно.              — Что? — спросил Эндрю таким тоном, будто ему было пиздец как скучно.              — Т-ты. Э-э, — Кевин чувствовал себя сломанным. Они сломали его. Он не мог, блять, функционировать.              Нил ухмыльнулся.              — Я думаю, ты сломал его, Дрю.              — Полагаю, что так, — Эндрю склонил голову.              — Это. Черт, — Кевин покачал головой, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Ему нужно было прочистить голову. Сука, соберись, Дэй.              Дело было в том, что ему нужно было подумать. Ему нужно было подумать, или он мог сделать что-то глупое, например, обнадёжить себя, что, судя по тому, как бьётся его сердце, он уже сделал. Это было глупо, очень глупо, но он ничего не мог с собой поделать.              Боже, ему нужно было подумать. Он не мог подумать. Ожидающее молчание вокруг него говорило, что он должен что-то сказать. Но что? Что он мог сказать обо всей той информации, что была брошена в него?              Ладно, по порядку.              — Ладно, — Кевин открыл глаза, и увидел, что Нил и Эндрю смотрят на него, голубой и светло-карий, сияющие даже в тусклом лунном свете. Он знал, что они могли включить свет, как это было до того, как он заснул, но без света, все было почти волшебным. Казалось безопаснее обнажить себя во тьме. — Во-первых, я хочу поблагодарить вас за то, — Кевин не проглотил ничего, кроме своих чувств, и сделал глубокий вдох. Он внимательно изучил их на предмет любой реакции, но они оба остались пустыми как бумага, — что позаботились обо мне. Когда мне это было нужно, — Кевин закрыл глаза на секунду, прежде чем снова открыть их. — Мне не нравится оставаться в закрытом пространстве без возможности выйти. Я не знаю, что бы случилось, если бы не вы двое. Спасибо.              Выражение лица Нила немного смягчилось, но он ничего не сказал. Он, кажется, понял, что Кевин не закончил.              То, что эти люди сделали для него той ночью, было чем-то, что никто, кроме его отца, никогда не делал для него. Они заслуживали немного правды. Хотя бы ту часть, которую он сможет рассказать. Но он попробует. Он хотел разделить с ними эту скорбь сегодня, хотя бы в качестве предложения частички себя, которую никто никогда не трогал. Даже его отец, потому что даже если он знал все о той ночи, Кевин никогда не говорил с ним об этом. Он не мог, и в основном потому, что боль на лице его отца была отражением его собственной. И это было слишком для них обоих открыть двери к тому, что было связано друг с другом и что могло разрушить их отношения, которые они оба держали так близко к сердцу. Но тем двоим перед ним, у которых не было связей с тем, что произошло, и кого он в то время даже не знал, он мог. Совсем немного. Этого было достаточно.              Кевин сделал глубокий вдох.              — Что я сказал, пока у меня была паника и пока я спал?              — Ты говорил такие вещи, как: «выпустите меня» и «отпустите ее», когда ты паниковал, — ответил Нил, его голос мягкий, но его лицо снова аккуратно пустое. Никакого осуждения или давления. — И пока ты спал, ты сказал: «мама», «почему», и ты немного плакал. И тогда я начал петь.              Что ж, черт возьми.              Он не плакал во сне уже несколько лет. Он подумал, что именно так и происходит, когда человек оказывается в такой ситуации.              Но всё было хорошо, он успокоил себя. Он был в безопасности с Нилом и Эндрю, и в их выражениях не было жалости. Только пустое приглашение, чтобы он заговорил, или чтобы он вернулся ко сну. Он может выбрать любой вариант, и они будут уважать его выбор.              Эта мысль подтолкнула его дальше, потому что они, безусловно, заслуживали объяснения. И может быть, может быть, просто открыть эту дверь, впустить их немного, было бы хорошо. Он надеялся.              — Какое-то время назад я сказал Нилу, что моя мама умерла, — он остановился и посмотрел на свои руки на коленях, — когда я был маленьким, и поэтому я никогда не был в порядке в это время года.              Он не мог смотреть на них сейчас. Его голос становился все тише и тише, пока он не перешел на шепот, но он не мог говорить громче. Он переплел свои пальцы.              — Она умерла на Рождество. Худшая часть была до этого.              Он сделал глубокий вдох. Что именно он расскажет?              — Моя мама, — начал он. — Была безумно умной. У нее были награды и сертификаты, и она была известным доктором в области хирургии по всему миру. Она создавала техники, и люди называли исследования и фонды в её честь. Она была настолько влиятельной, — он сглотнул. — Мама всегда говорила, что слава — это худшее, что с ней когда-либо случалось, и я никогда не понимал этого, но мне было всего девять. Теперь, я знаю. Люди становятся завистливыми. Люди злятся. Люди искажают все, что ты делаешь, чтобы причинить тебе боль, если думают, что ты не заслуживаешь быть там, где ты сейчас. А иногда, люди идут еще дальше.              — Они причинили ей боль, — его голос почти исчез. У него слезы на глазах, и он знал, что они упадут, но он ничего не мог с этим поделать. Он просто оставил их, и они упали. Но его голос не дрогнул, и он продолжил. — Это произошло 23 декабря. Мама знала, что что-то происходит, и она кричала, чтобы я спрятался, но я был недостаточно быстр. Они схватили меня и заперли в ее шкафу. Они продолжали причинять ей боль прямо за дверью, и они заставили меня слушать все. Целых два дня, — он сглотнул ком в горле сквозь слезы. Его руки были накрыты другими руками, он узнал шрамы Нила, но не мог посмотреть вверх. Он просто продолжал смотреть на их руки и продолжал говорить в том почти несуществующем томе. — Я остался в шкафу. Пока копы не пришли после того, как какой-то сосед услышал крики. Они убили ее до того, как копы смогли добраться до них. Эти ублюдки пожизненно в тюрьме, но. Но они не смогли спасти ее.              Он упустил много деталей. Так много. Именно эти детали преследовали его больше всего.              Он не сказал, что волосы его матери были седыми, даже если ей было всего сорок. То, как его маме угрожали в течение многих лет, и как это превратило ее в нечто неузнаваемое, пока она не перестала заботиться. Цветы, которые они присылали ей в качестве предупреждения, замерзшие на пороге. Свечи, которые они зажгли в ту ночь, когда отключили электричество. То, как они светились на рождественской елке в гостиной. Замёрзшая земля, когда он пытался бежать. Дырка в перчатке того, кто схватил его за руку и ударил его в живот. То, что, по их словам, они сделают с ним, если его мать не прекратит бороться. То, что они говорили и утверждали, что она делает. То, как он начал сомневаться в собственной матери, потому что, конечно, если эти люди были так злы, она должна была что-то сделать. Звуки её криков. То, как она боролась, блядь, так сильно. Он чувствовал голод и жажду. Его мокрые штаны, которые становились холодными. Снег, падающий на улицу, и снежинки, стучащие по стеклу после того, как он вылез из того чертового шкафа. То, как он любил снег, пока не увидел кровь, вытекающую из тела его матери, и окрашивающую снег в красный цвет, когда они забрали ее тело. И этих деталей было больше, намного больше.              Детали, которые сломали его. Детали, которые превратили эту историю в нечто еще более пугающее и ужасное.              Он всхлипнул, и вдруг тело прижалось к нему, прижимая его к груди.              — Мне очень жаль, — Нил прижал его ближе и мягко сказал ему в волосы.              — Все в порядке, — сказал он, но его руки обвились вокруг талии Нила и крепко сжали его.              — Очевидно, что это не так, — сказал Нил своим спокойным голосом, при этом звуча сочувствующим. Это было качество, которое было у немногих.              Кевин просто крепко держался и пытался успокоиться. Прошло несколько минут, и с каждым поглаживанием руки Нила по спине, Кевин расслаблялся дальше. Это все еще было пиздец как больно, вновь переживать все эти воспоминания, но руки Нила и забота сделали все лучше. И это того стоило, потому что они заслуживали знать правду. Он начал чувствовать себя самим собой, как вдруг заговорил Эндрю.              — Я какое-то время был в приемных семьях, — и Нил, и Кевин по-разному посмотрели на Эндрю. Он смотрел в окно и у него было пустое выражение лица, но Нил, кажется, понял, что он нужен Эндрю. Нил занял позицию между Эндрю и Кевином, взял за руку Кевина и предложил Эндрю свою вторую. После тихой секунды размышлений Эндрю взял ее и продолжил, глядя в никуда. — Люди думали, что раз я приемный ребенок, то моё тело не моё, а их. Это было до того, как я переехал жить к Аарону и Ники.              Какого ж блять хуя.              — Мне… — Кевин начал, но Эндрю повернулся к нему со взглядом.              — Не надо. Я не хочу твоих «мне жаль».              Кевин сглотнул. Слёзы высохли на его лице, но он знал, что его лицо все еще красное и опухшее. Он, вероятно, никогда не выглядел так ужасно.              — Тогда чего ты хочешь?              — От тебя? Ничего.              — Хорошо.              И все действительно было хорошо, что бы ни значил этот обмен. Разум Кевина был немного расплывчатым. Было слишком много эмоций за короткий промежуток времени. Его мозг не успевал, поэтому он просто принял эту реальность, не задумываясь особо.              — Да уж, — у Нила было забавное выражение лица, когда он посмотрел от Эндрю к Кевину. — Думаю, у нас у всех пиздец какие слезливые истории.              Кевин неожиданно засмеялся и он не остановился. Возможно, это была истерика, но Нил начал смеяться тоже, и даже Эндрю улыбнулся. Они смеялись какое-то время, и щеки Кевина болели, но, черт возьми, было приятно смеяться, особенно с людьми, которые знали его, и он знал их. Это не то, чего он хотел — он всегда будет хотеть большего — но теперь он был рад этому ветру, который запер их в этом классе. Эта ночь сделала его еще ближе к его лучшим друзьям, которых он знал некоторое время, но только сейчас позволил им узнать его больше, и ему это нравилось.              Он будет вечно благодарен за это. Потому что если бы этой ночи не было, он, вероятно, никогда бы не чувствовал себя готовым открыться.              — Как мы оказались в таких ситуациях? — Нил спросил, когда он очищал уголки глаз от слез.              — Не повезло, может быть, — ответил Кевин со смехом.              — Я думаю, это все русские, — у Эндрю было вдумчивое выражение лица, как будто это и есть ответ. — Россия привлекает плохие вещи.              — Так вот на каком языке вы пели мне? — Кевин поднял бровь, переводя взгляд с Эндрю на Нила.              — Да, — Нил кивнул и опять засмеялся. — Моя няня была русской, и она пела мне колыбельную, когда я был маленьким. Лет до пяти, я думаю. Перевод жутковатый, но слова мне кажутся успокаивающими, так что, когда я переехал жить со Стюартом, я нашел ее и начал учить язык. Эндрю тоже учит, и это была первая песня, которую я ему показал. Думаю, тебе она тоже понравилась, — Нил подмигнул ему с ухмылкой.              — Понравилась, — Кевин скромно улыбнулся ему. Если Нил продолжит подмигивать ему, Кевин, определенно сделает какую-нибудь глупость. Он попытался сменить тему. — Вы хорошо поёте.              — Думаю, ты был слишком сонным, чтобы судить, — сказал Нил дипломатично.              — Он нет. А вот я могу выиграть х-Фактор, — пожал плечами Эндрю.              То, как они оба сказали, в то же время заставило Кевина улыбнуться.              — Эй, — Нил обернул свое возмущенное лицо на Эндрю, который снова пожал плечами, как будто сказал: «это правда».              — По крайней мере, я попадаю в ноты, — проворчал Нил.              — Да, после того, как я научил тебя. Я страдал месяцами, пока ты не научился, — Эндрю закатил глаза.              — Это трудно, когда у тебя нет контакта с музыкой-              — Ладно, ладно, — Кевин засмеялся, и они посмотрели на него своими слишком красивыми глазами. — Я понял. Но мне очень понравилось. Спасибо, что спели мне.              — Не за что, — Нил тепло ему улыбнулся.              — Неважно, — Эндрю пожал плечами и вернул взгляд к потолку, как будто он самый скучающий человек в мире. Хотя в его выражении было едва заметное самодовольство, и Кевину было приятно быть способным увидеть это.              Оставшаяся часть их ночи прошла в похожем тоне. Они говорили о том, как они собираются принять душ, выпить воды и поесть после того, как они покинут это место, они дразнили друг друга, Кевин показал им свой заржавелый ирландский и несколько танцевальных движений, которые он выучил со своим дедушкой, когда он был еще жив, у Нила просачивался британский акцент — и это делало что-то с Кевином, и явно делало что-то с Эндрю, то, как он смотрел на Нила, как будто хотел его придушить, что означало, что он хотел поцеловать его — и осуждал Кевина и Эндрю за то, что они не любят британскую соленую закуску, и Эндрю признался Кевину, что он играл на скрипке и пианино, и что его любимая еда не была сладкой, а на самом деле энчиладас Ники, что застало врасплох Нила и Кевина.              Они очень, очень, очень громко обсуждали, стоит ли смешивать арахисовое масло и персики, как вдруг дернулась дверная ручка.              Все трое поднялись на ноги в рекордное времени, схватили свои пальто и перчатки, и когда уставшее лицо уборщика открыло дверь после того, как она распахнулась, создав облако ржавчины и пыли вокруг, трое просто вышли так быстро, как могли, игнорируя крики бедняги.              Они бежали так быстро, как могли, и как только они вышли на улицу, Кевин вспомнил снежную бурю прошлой ночью. Воздух был охуенно холодным, даже если буря уже давно закончилась, и теперь все было покрыто пушистым блеском. Первые лучи солнца окрашивали небо в тёмно-розовый цвет, и сегодня оно уже выглядело более светлым, чем мутным. Приятно было дышать свежим воздухом.              Это будет прекрасный день.              — Здесь ебать как холодно, и я ненавижу эту ебаную зиму, и эту ебаную страну, и я ненавижу этот ебаный снег, который, блядь, замораживает мои ебаные ноги, — Эндрю злобно плюнул, когда они спускались по лестнице. Он уже был одет в пальто и держал руки в перчатках в карманах, но всё ещё дрожал.              Эндрю определенно не думал, что это будет прекрасный день.              Кевин надевал пальто, пока шел немного быстрее, чтобы быть рядом с Эндрю, оставив Нила позади них, занятым надеванием собственного пальто. Кевин чувствовал себя хорошо после ужасной, но мучительно хорошей ночи. Он чувствовал себя храбрым. И он открыл свои объятия Эндрю, который остановился, чтобы посмотреть ему прямо в лицо со всей его злостью на зиму, направляя всю свою ненависть на Кевина.              — Что? — он процедил сквозь зубы. У него уже появился румянец от холода, и Кевин должен был напомнить себе, что даже если он чувствовал надежду, что что-то может произойти, это все еще не произошло, и поэтому он не мог поцеловать лицо Эндрю, пока у него самого был румянец по совсем другой причине.              — Я тёплый и большой. Иди сюда. Мы пойдем к машине вместе, — Кевин терпеливо ждал с распростертыми руками, пока Эндрю, казалось, решался. Его ненависть к холоду победила в конце.              — Я, блядь, ненавижу эту ебаную погоду, — Эндрю проворчал, когда шел, и через секунду его руки обвились вокруг талии Кевина.              Кевин сделал вдох, чтобы напомнить себе, что он не мог дотронуться до Эндрю без разрешения.              — Могу я тебя тоже обнять?              — Обними меня сейчас или умри, — Эндрю проворчал уткнувшись Кевину в грудь.              Кевин засмеялся. Боже, когда в последний раз он так много смеялся за ночь? Его руки сразу обернулись вокруг Эндрю и прижали его к себе.              Ему понадобилась пара секунд, чтобы почувствовать Эндрю. Он был низким, но он был большим и мускулистым под всеми слоями ткани. Он задался вопросом, какого это будет прижаться к голому телу Эндрю, и тут же отбросил эту мысль. Он не имел права думать об этом.              Чертовы гормоны.              — Ну, теперь, когда нам всем тепло и уютно, мы должны убраться отсюда к черту, — сказал Нил рядом с ними. Кевин повернулся, и увидел как Нил ярко улыбается при виде их объятий, и Кевин почувствовал, что надежда горит еще сильнее в его груди. О, это было опасно, но Кевин не хотел бы, чтобы это было по-другому.              — Пошли, — Кевин начал идти, Эндрю крепко прижался к нему, пока они шли через парковку.              Он позаботился о том, чтобы шаги Эндрю были на тех частях, где покрытый снегом слой на земле был настолько тонким, насколько это возможно, и таким образом, они медленно, но уверенно шли в направлении к Мерседесу. Нил все время болтал с ними, убеждаясь, что у Эндрю есть что-то, кроме холода, пока они шли по утреннему морозу, Кевин был добровольным участником этого начинания.              Когда они, наконец, прибыли к машине, Эндрю убедился, что Кевин пошел с ним к двери водителя, где он как можно быстрее открыл ее, и нырнул внутрь, включив отопление. Кевин уже скучал по теплу и весу Эндрю, прижатому к нему, но откинул эти мысли пока забирался на заднее сиденье.              Нил уже был внутри на сиденье рядом с Эндрю, и пытался согреть руку Эндрю своей. Когда Кевин устроился, Нил повернулся и ярко улыбнулся ему.              — В команде «давайте согреем Эндрю» теперь новый официальный член. Добро пожаловать!