Пересчитай Свои Зубы

—День 1— Себастьян проснулся с похмелья. По крайней мере ему казалось, что это похмелье. Ломящая головная боль, пересохшее ко всем чертям горло и общее чувство тошноты, сводящее желудок — да, вроде подходило под типичные симптомы, о которых он слышал когда-то. Конечно же, он мог только догадываться, ведь никогда не пил ничего, кроме пары глотков вина из маминого бокала за обеденным столом. И то было не в счет. Он издал тихий звук, выражающий дискомфорт. Он просто попытался шевельнуться — ключевое слово попытался — но даже малейшее движение посылало кинжалы электричества вонзиться в его голову. Он завалился обратно, с болезненной медлительностью осознавая, что лежит в кровати. Чьей кровати? Своей кровати? — С возвращением в мир живых, дружище. Чес? Сквозь болотный туман в голове он распознал голос, принадлежащий его первому и единственному другу. Но почему он был так далеко? Он повернул голову в сторону звука. — Не туда, чувак, — сказал Чес. — Вау, неплохо тебя расхуярило, а? Себастьян страдальчески застонал, повернув голову в обратную сторону. Приоткрыв один глаз, он мог разглядеть зеленое пятно, которое, возможно, было Чесом, сидящим на некотором расстоянии от него. Он седлал стул, а на месте его лица светилось странное оранжевое пятно. Это была сигарета. Ладно, это исключало вероятность того, что он был в своей спальне. Должно быть, это спальня Чеса. Хотя, опять же, в комнате было настолько темно, не считая мизерного круга света, что он не мог быть уверен. Для Себастьяна кровать и стул могли быть единственными двумя объектами во всем мире. — Чт… — попытался сказать он, но из-за пересохшего горла зашелся в приступе кашля. В следующее же мгновение Чес оказался около него, поднося стакан прохладной воды к его губам: — Вот. Выпей, — Себастьян попытался поднять руки из-под простыни, чтобы взять его самому, но Чес просто отверг эту попытку нежным, но твердым «Все хорошо. Я держу». У Себастьяна не было сил спорить, он с благодарностью сдался перед помощью Чеса и позволил поднять себя в полусидячее положение, пока Чес держал для него стакан. Было странно, что с ним обращаются как с инвалидом. Обычно Себастьян не любил полагаться на кого-либо, и уж тем более, когда к нему прикасались. Но благодаря сильной руке Чеса, обхватывающей его, и ровному стуку сердца под ухом, он был убаюкан чувством безопасности. Это помогло ему обрести опору и унять страх, неумолимо вертящийся на задворках его сознания. Ему было все равно даже на вонь от горящей сигареты в пальцах Чеса в обмен на освежающую воду. Как только он насытился, Чес уложил его обратно, укутав тут и пригладив там, пока простынь не устроилась уютно под его подбородком. Теперь он и вправду походил на инвалида. Простынь помогала, но температура его тела все еще колебалась между жаром и холодом, и он не мог перестать дрожать. — Чувствую себя так, будто меня сбил автобус, — сказал он то, что должно было быть преуменьшением века, моргая от света голой лампочки над головой. — Неудивительно, после того, что с тобой случилось-то, — сказал Чес, снова присев. Пружины матраса простонали под его весом с металлическим скрипом. Металлическим. Метал. — Концерт! — Себастьян резко вскочил, пораженный воспоминанием. Воспоминанием и тошнотой. Очередная разрывающая головная боль пронзила его, и он зашипел, пока перед глазами вспыхнули огненно-белые искры. Желудок свернулся, словно кулак, рот наполнился слюной. Желчь вспенилась в горле, а затем милосердно отступила, оставив его потрясенным и контуженным, и он рухнул обратно на кровать. Чес был там все это время, поглаживая его руки и издавая тихие, успокаивающие звуки. Что бы он ни говорил, Себастьян не мог понять, ибо в его голове вспыхнули разрозненные воспоминания, словно стробоскоп. Нет, стоп. Там реально был стробоскоп, тот, что висел в центре концертной площадки, калейдоскопом сияя розовыми, синими и фиолетовыми звездами. Они обрызгивали его, пока он выступал на первом полноценном концерте ЧеЗаУродыНаСцене. Где-то в уголке сознания он все еще чувствовал трепет, который получал наяривая свои гитарные соло — бурлящий и безумный кайф — но теперь это воспоминание было трудно ухватить, слишком уж оно перемешалось с множеством других поврежденных образов. И он не мог быть уверен, что вообще помнит их в правильном порядке: Там, в гримерке, милая девушка накладывала на него макияж перед выходом на сцену. В переполненном зале, где разливали напитки, разносился хеви-метал. Снова на сцене, вспотевший и живой вместе с группой. Обратно в зал. Больше напитков. Толпа в восторге после их выступления. Переполненный диван, колени переплетенные с чужими. Воздух, густой от духов и музыки. Кто-то говорил с ним, но им приходилось кричать, чтобы быть услышанными, в его ушах звенело. Добротные хлопки по спине, и смех, и трогающие его руки. Слишком много рук… А потом ничего. Между последним мимолетным образом и настоящим простиралась безлюдная пустыня. Как бы сильно он ни старался отыскать улики большего, воспоминания рассыпались, как песчаные камни. Себастьян простонал от усилия, вжимаясь краем лица в подушку. — Что, черт возьми, случилось? — Афтепати случилось, — повисла пауза, пока Чес снова затягивался сигаретой, стряхивая пепел на край подошвы кроссовка. — Помнишь, как тебе было весело? — что-то похожее на злость прошипело на краях его слов, исчезнув, прежде чем Себастьян смог понять, было ли оно вообще. Он покачал головой, позволяя векам захлопнуться, будто это могло вернуть воспоминания в явь. — Нет, я… Я ничего не помню, — звучало жалко, но это было правдой. — Конечно не помнишь, Глэм, тебя, блин, накачали. На это Себастьян снова открыл глаза и прищурился на Чеса: — Нака-что? Чес моргнул: — Вау. Ну же, чел, мне и так сейчас непросто, — он высоко рассмеялся, потирая рукой подбородок и смотря на Себастьяна так, словно у него из шеи росли две головы. — Я о том, что кто-то подсыпал тебе что-то в напиток, — когда Себастьян все еще не отреагировал, лишь подняв бровь в молчаливой просьбе объяснить подробнее, Чес подвернул одну ногу под себя и полностью повернулся к нему лицом. — Окей. Давай начнем с самого начала. Во-первых, концерт был гребанным хитом, хоть что-то хорошее из всего этого вышло. Боб и Лорди думали этого было достаточно, чтобы отпраздновать. Да блин, Лорди был так рад, можно было подумать он уже подписал контракт с мейджор-лейблом. Себастьяну удалось слабо рассмеяться, их постоянная шутка о возвышенных мечтах бас-гитариста была общей точкой соприкосновения между ними последние несколько месяцев. — Короче, как только они сказали слово афтепати, все побежали к бару. Народу было дохрена. У нас там было не меньше 30 фанатов, наших фанатов, чувак! Это было… это было круто, — Чес потер вниз рукой по задней стороне шеи, смотря куда-то с задумчивым интересом, который вскоре приобрел оттенок сожаления. Того самого сожаления, что тяжким грузом лежало на сердце Себастьяна. Их первый концерт, тот, ради которого он подкупил Лидию и не спал все эти летние ночи, а он даже не помнит его! Какое упущение. — Ты говорил, что надолго не останешься, но, видимо, какие-то девчонки произвели на тебя впечатление и ты остался. Но при этом продолжил пить свой фруктовый сок. Сок? А вот это Себастьян точно помнил, при слове на языке расцветал томительный вкус апельсинового сока. Кто-то в баре протянул ему его вторую добавку, серебряные кольца звякали о край стакана. — Там был… парень, — медленно начал он, пока на поверхность всплывало лицо: крепкий подбородок, голливудская улыбка и пронзительные глаза. Этот парень был привлекателен даже по стандартам Себастьяна, который никогда не думал, что возможно видеть парней больше чем просто «крутыми». Но Себастьян находил этого конкретного парня… завораживающим. — Ну да, тот парень… — Чес практически выплюнул это слово, выводя Себастьяна из размышлений, — … подсыпал тебе Рогипнол, пока ты не смотрел. Тебе подмешали наркоту, чувак. Это слово ударило его, как кирпичная стена. — Я не сразу заметил, что что-то не так. Поначалу ты просто вел себя немного странно. Ржал и вообще был более чувственным, чем обычно. Не собой был, понимаешь? Я думал, ты просто еще не отошел от кайфа с концерта. Но как только ты начал позволять ему висеть на себе, я знал, что надо было тебя оттуда вытаскивать. А куда он только руки не запускал… — Ладно! Я понял уже! — Себастьян зажмурил глаза и покачал головой, остатки наркотика в его системе, теперь перемешанные со стыдом, заставили его покрыться холодным потом. Поначалу он прислушивался с живым интересом, надеясь вернуть себе то, что потерял. На деле, Чес мог бы просто пересказывать сцену из пьесы, настолько нереальным ему это казалось. Но когда каждая жуткая деталь становилась хуже предыдущей, он больше не выдержал слушать. Это не могло быть правдой. Он — Швагенвагенс, наследник выдающегося скрипача, и, вероятно, самой богатой семьи города. Таким, как он, не подсыпают наркотики. Такого рода мелодрамы предназначены для таблоидов, где отбросы общества, или — наоборот — знаменитости-тусовщики поливаются грязью за такую безответственность! Опозоренные, высмеянные, публично пристыженные. Нет, с ним такого случиться не могло! — Не думал, что с тобой могло такое случиться, да? — бережная рука Чеса опустилась ему на голову, убирая волосы с глаз. Чес будто мог читать его мысли. Себастьян лишь на момент засомневался, затем шатко кивнул. Ему никогда не нравилось признавать поражение, но он решил, что может пойти на уступку, если только ему не придется признавать поражение вслух. Озвучивать его было бы еще более унизительно. Но Себастьян знал, что если и есть кто-то, перед кем у него не было преград, то это был Чес. Взгляд Чеса был все таким же безмятежным, как и обычно. В краях его глаз читалась искренняя забота, но не более, никакого сурового упрека или разочарования не скрывалось за ними. Только глубокое понимание. В то время, как все остальные в жизни Себастьяна относились к нему как к ошибке, ждущей своего часа, выпустив когти и готовые наброситься при малейшем признаке уязвимости, Чес проявлял к нему лишь бесконечное терпение. Будто бы у Чеса и в мыслях ничего дурного не было. Он был вечно-великодушным проводником с момента, когда впервые познакомил Себастьяна с глэм-металом: обучая его гитаре; проводя его в музыкальные клубы; показывая ему достопримечательности города; или просто позволяя ему расслабиться в его комнате, питая его душу свободой и музыкой. Только в последние несколько месяцев Себастьян почувствовал себя по-настоящему живым, стряхивая оковы своего дома и наслаждаясь второй жизнью, на которую ему открыл глаза Чес, где все свежее и новое. И порой, очевидно, опасное. Афтепати был этому уроком, который ему посчастливилось изучить и пережить благодаря Чесу. Если бы не он... Что ж, Себастьян не хотел думать, что бы случилось, не окажись бы тогда Чес рядом. Но, как говорится: спокойное море не воспитает настоящего моряка. Любое ценное приключение идет со своей долей риска, считал Себастьян, и его сердце трепетало от благодарности за то, что ему не придется проходить его одному. В конце концов, он вынужден был признать, что Чес — это лучшее, что с ним случилось. Себастьян позволил себе раствориться в касаниях, наслаждаясь теплом ладони Чеса на своем лбу. Это помогло слегка ослабить тошноту, заставило его снова почувствовать себя человеком. Он улыбнулся: — Ты... ты действительно хороший друг, знаешь, Чес? — Ага, знаю, — Чес улыбнулся в ответ, его глаза полны нежности. — Ну, кто-то же должен о тебе заботиться. Себастьян покраснел под этим взглядом, секрет, который он скрывал в своей груди последние несколько недель тихонько дрогнул в ответ. Может, ему это только показалось? Ему хотелось обвинить наркотик в том, что он сделал его разум скользким и впечатлительным. В конце концов, он понимал, что лучше не надеяться на невозможное. Такой мирской и классный человек, как Чес, вряд ли смог бы найти что-то стоящее в такой бездарности, как он. … Так ведь? Часть Себастьяна с удовольствием бы остановилась и поразмышляла над этим развитием событий, еще одним дополнением к его короткому списку что-если, который он пополнял. Но сейчас не было времени думать о что-если. Сейчас требовалось задуматься о более насущных вещах. — Отец… — он проглотил прилив горькой желчи. — Отец убьет меня, когда я вернусь домой, — сказал он, уже пытаясь подняться. Его руки дрожали и каждый сустав его туловища протестовал так, словно по нему ударили кувалдой. Прежде, чем он смог достаточно подняться, Чес потянулся к нему. Уверенные руки уложили Себастьяна обратно в кровать: — Не так быстро, дружище. Никуда ты не пойдешь, — Чес добродушно похлопал рукой по его бедру. Себастьян выдавил смешок, пытаясь игнорировать мурашки, пробежавшие по его коже от этого прикосновения: — Поверь, я сам этого не хочу, — он не мог перестать смотреть на руку Чеса. Костяшки его пальцев были в ссадинах, красные и расцарапанные — он что, с кем-то дрался? — а на его большом пальце светилась серебряная полоска. Это было кольцо. — Но мне правда нужно идти, — он попытался придать своему голосу настойчивости, хотя, по правде, он был слишком вымотан для этого. Его мозг все еще работал на полускорости, вялый и оцепеневший. Логически, он понимал, что должен переживать сильнее, но переживание требовало сил, а сила была последним, что у него оставалось. И вообще, ощущение руки Чеса, поглаживающей его бедро, было слишком пьянящим, отнимая все внимание на себя. — Я не могу тут остаться, — добавил он, скорее как запоздалую мысль, пока не оглянулся вокруг и, с замиранием сердца, не осознал, что вообще не знает, где находилось это «тут». Он уже исключил вероятность того, что это была его комната, но теперь он был уверен, что это и не комната Чеса. Это выдавал ее запах. Как мокрый асфальт или что-то отчетливо металлическое. Ржавчина, наверное. И то, как его голос отдавался эхом в открытое пространство, а не заглушался мебелью, давало понять, что он не внутри тесного трейлера. Тогда, где же он, черт побери, был? Прежде чем он успел спросить, Чес наклонился ближе — намного ближе — эти карие глаза целиком заняли поле зрения Себастьяна. — Ч-чес? — его сердце попыталось ухватиться за голосовые связки. Наконец-то! — Бедный мой зомби, — Чес придерживал подбородок Себастьяна рукой, с аппетитом проводя большим пальцем по его нижней губе. — Ты все еще не понял. Я всегда знал, что ты наивный, но я не догадывался, что ты… — он поднял руку и закатил ему щелбан в лоб средним пальцем, — … такой, блять, тупой. Себастьян издал возмущенный вздох удивления: — Эй! — но Чес уже отходил от кровати, скрываясь в тени, пока Себастьян лежал там, с кашей в голове. — Нахрена ты это сделал? — Я не могу больше оставлять тебя одного, понимаешь? — Чес сказал это скорее себе, а не Себастьяну, звуча разочарованно. — Только я обернулся, и тебя чуть не убили. Себастьян попытался следовать за Чесом глазами, но потерял его из виду там, где его поглотила тьма. За гранью света, он мог слышать скрежет ржавых петель и звуки Чеса, борющегося с чем-то тяжелым. — Да ладно, Чес. Ничего ведь не случилось, — позвал он. — Да, я совершил ошибку, — как бы он ни старался, ему не удавалось держать себя достаточно высоко, чтобы что-либо разглядеть, и он плюхнулся обратно на подушку с раздраженным вздохом. — Но это не повод вести себя, как мудак. — Ты даже представить себе не можешь, что этот урод мог с тобой сделать, да? Хорошо, что я был там. Иначе ты бы мог закончить так же, как он, — с последним вдохом усилия, Чес появился из тьмы. Только в этот раз он был не один. За ним висела неопознаваемая масса, словно левитирующий гуль. — Теперь твой дорогой Ромео больше тебя не потревожит. И никого другого тоже. То, что увидел Себастьян, заставило кровь застыть в его жилах. Это было тело. Рядом с Чесом висел взрослый мужчина в узких джинсах и остатках порванной футболки. Его руки были подняты над головой и цепи прикрепляли его запястья к мощному крюку, который двигался по металлической дорожке, вбитой в потолок. Как Себастьян не заметил его раньше было загадкой, но как только его глаза восстановили фокус и адаптировались к тусклому свету, он понял, что это похоже на крюк, что используется в мясохранилищах. Только вместо свиньи там висел не кто иной, как мужчина с афтепати. Его лицо, или то, что от него оставалось, больше напоминало комковатую массу окровавленного теста, чем того привлекательного мужчину, что он помнил — окрашенное в смесь розового, голубого и фиолетового, как стробоскоп из плоти. Из его губ сочилась кровь, пачкая переднюю часть футболки, а один глаз был вбит так сильно, что полностью захлопнулся и распух под блестящим синяком. Его пальцы были согнуты под странными углами, но Себастьян все еще мог различить серебряный блеск его колец. — Не такой уж ты теперь и красивый, да? — Чес хлопнул мужчину по щеке, кольцо, украденное из коллекции, ярко сверкнуло на свету. — Чес, — выдохнул Себастьян, его язык внезапно сухой, как пыль. — Что ты делаешь? — Оберегаю тебя, — непринужденно ответил Чес, доставая из кармана нож-бабочку и раскрывая его, и Себастьян не нуждался в подробных объяснениях. Он мастерски повертел нож пальцами, затем провел его кончиком вниз по торсу Ромео. Касание лезвия, похоже, пробудило Ромео, потому что он издал короткий стон. — Говорю тебе, Глэм, — продолжил Чес, все еще смотря на Себастьяна со спокойным лицом, — Этот мир полон всяких подонков. Никогда не знаешь, кому можно доверять. Ну а этот? Он ебаный вор. Он хотел украсть тебя у меня, и это… — он покачал головой, — Это не круто, — и с этим, как маэстро с палочкой, Чес взмахнул ножом вверх и в сторону, а затем опустил его вниз — прямо в живот Ромео. Он пробился с отвратительным хлюпом и Ромео ожил. Из его горла вырвался болезненный крик, а его ноги, скованные в лодыжках, заскользили по полу, пока тело бесполезно скручивалось на месте. Если он и говорил что-то, то было невозможно разобрать из-за слюны и осколков выбитых зубов, брызжущих из его разбитых губ. — Что я тебе говорил? Никто тебя здесь не услышит, — Чес цокнул, выдергивая нож. Из раны хлынула кровь, забрызгав ему лицо. К следующему пронзительному крику Ромео присоединился Себастьян, который отпрянул назад, мгновенно протрезвев от адреналина. От резкого движения мир дико покачнулся и его снова настигло головокружение, пока он прижался к изголовью кровати, трясущийся и слишком шокированный, чтобы отвести взгляд. Из свежей дыры в середине торса Ромео хлынул поток крови, густой, и темной, и обильной. Она стекала вниз и это звучало так, словно кто-то обильно мочился на пол. В ушах Себастьяна гудела паника и наполняла его голову грохотом, делая пульсирующую головную боль невыносимой. Его желудок снова взбунтовался, но на этот раз у него не было роскоши позволить этому пройти без последствий, и он едва успел добраться до края кровати, как его стошнило. Желудочная кислота, вперемешку с чем-то, что он съел на афтепати, выплеснулась на бетонный пол жгучей и протухшей оранжевой жижей. Его зрение затуманилось от слез, наполнивших глаза. Краем глаза он мог различить ноги Чеса, которые отвернулись от Ромео и опустились перед ним на корточки. — Бедняжка. Тебе все еще нехорошо, хм? — рука, что только что пырнула мужчину, с любовью провела по волосам Себастьяна, обнадеживая своей заботливостью и нежностью, после чего Чес поднял его вялую форму и положил обратно на матрас. — Не волнуйся. С тобой я разберусь чуть позже. Сначала надо закончить с этим, — сказал он, оставляя Себастьяна с поцелуем в макушку и не спеша вернувшись к Ромео, который все еще кашлял кровью и жалобно стонал. Себастьян мог только лежать там, свернувшись на боку, пока Чес осматривал свою жертву: дирижер, готовящийся к своему следующему музыкальному произведению. Когда крики раздались снова, Себастьян сморщился и поднял руки, чтобы прикрыть ими уши. И тут он заметил цепи. Нет. — Ага. Этому мудаку, наверное, сходило это с рук десятки раз. Подсыпет жертве руфи, вдоволь натрахается, а потом выбросит тело. Ба-бах, и готово. Да уж, некоторые люди совсем не знают, как доводить дела до конца, — Чес имел наглость напевать какую-то неслыханную песню, приступая к работе, и мелодия рвущейся плоти наполнила воздух. Себастьян уже не обращал на него внимания, слишком занятый разглядыванием цепей, прикрепленных к его запястьям толстыми кожаными браслетами. Подняв их перед лицом, он повертел руками, осматривая браслеты со всех сторон, не веря своим глазам. Они были потрескавшимися и изношенными по краям, об их интенсивном использовании свидетельствовали царапины, усеянные на поверхности. По всей длине через кожаные браслеты были приварены цепи, а на боках кандалов были проделаны небольшие замочные скважины. Его мозг пытался — и не мог — разобраться в ситуации. Это было похоже на попытку построить дом на одних щепках, шатающийся и разваливающийся. За несколько минут понятие реальности для Себастьяна сменилось тем, что он мог описать только как лихорадочный сон, от которого он отчаянно хотел пробудиться. Спустя, казалось, целую вечность безучастного глядения на собственные скованные руки, Себастьян осознал, что Ромео затих, но не стал смотреть, что с ним, все-таки, стало. Он не хотел знать. Он также не стал смотреть, что делает Чес, отойдя за изголовье кровати. У пола раздался механический скрежет, затем ритмичный визг вращающихся шестеренок, и две цепи, привязанные к кандалам Себастьяна, стали постепенно натягиваться. Себастьян мог только с недоумением смотреть, как они змеились позади него, с треском проникая в металлическую щель в центре изголовья. Не в силах сопротивляться, он был снова повален на спину, руки подняты над головой, пока они не уперлись в раму — горизонтальная пародия позы самого Ромео. Тяжелый щелчок, и он был зафиксирован на месте. Закончив со своей работой, Чес обошел вокруг и встал у изножья кровати, с руками по бокам и очень довольный собой: — Ну вот. Так-то лучше, — стряхнув с себя косуху, он небрежно закинул ее на стул. Далее последовала футболка, которой он вытер кровь с лица, перед тем, как отбросить. И только когда он снял кроссовки и начал залезать на матрас, Себастьян понял, что происходит. — Чес, — имя вырвалось с визгом из-за сдавленного паникой горла. Он посмотрел вверх, глаза все еще жгло от слез. Остатки туши растеклись грязными полосками по щекам, и он сжал руки в кулаки, бесполезно дергая за оковы. Они поддались лишь на несколько сантиметров, но как только он ослабил хватку, тяжесть цепей за изголовьем кровати снова потянула их вверх. Даже в самом лучшем состоянии он не смог бы далеко оттянуть их, а теперь это было практически невозможно. — Чес, п-пожалуйста. Не делай мне больно. — О, я не собираюсь делать тебе больно, — почти промурлыкал Чес, забираясь на кровать. — Ну, точнее, не больше, чем понадобится, — он устроился на бедрах Себастьяна, затем склонил голову вниз, чтобы глубоко вдохнуть его воротник, будто почуяв там что-то сладкое. — Но у нас будет много работы, так что все зависит от того, как быстро ты все усвоишь. Нож-бабочка появился снова, его лезвие поймало свет и сверкнуло, словно клык. — А теперь не двигайся, иначе я могу тебя порезать, — упрекнул Чес, просовывая нож под рубашку Себастьяна и начиная деликатный процесс прорезания вверх, от подола до воротника. Холодный воздух поцеловал открытые участки тела, и разорванные куски ткани упали по обе стороны Себастьяна, будто с него содрали кожу. Кончик лезвия слегка зацепил центр его груди, не достаточно сильно, чтобы прорвать кожу, но Себастьян все равно дернулся от прикосновения и его дыхание участилось. Он пытался следить за лезвием глазами, не зная, когда ласка станет смертельной, но не смог сдержаться, чтобы не бросить взгляд на Чеса. Он не узнавал своего лучшего друга. Конечно, по всем внешним признакам, он был все тем же Чесом: у него все еще были его привычные полуприкрытые глаза и ленивая ухмылка. Но за этим фасадом было что-то еще, чего Себастьян раньше не замечал. Что-то безумное. То, что он всегда воспринимал как непринужденное и расслабленное поведение, вдруг приобрело гораздо более зловещий оттенок. Чес всегда был спокоен, как спокойно море над бурлящим водоворотом. Как спокойна змея в своем кольце, перед нападением на добычу. Как спокойна грозовая туча, пока в ней копится молния. Неужели оно всегда было там, скрытое под поверхностью? Или же Себастьян просто игнорировал его все это время? Да и что он вообще, черт побери, знал об этом мальчике из неблагополучного района? Казалось абсурдным, что еще несколько минут назад он считал Чеса своим лучшим другом. Теперь, после того, как он увидел, что натворил этот монстр, в голове Себастьяна появилась мысль, что он вряд ли выберется отсюда живым. В данный момент, этот монстр прильнул к груди Себастьяна, его язык следовал по тому же пути, что ранее провел нож, посасывая и покусывая проходящими губами. По ощущениям было похоже на слизняков. — Только посмотри на себя, — он глубоко вздохнул, чувственная нетерпеливость окрасила его слова. — Кожа, как у младенца, ни грамма мускул. Ты и дня в своей жизни не потрудился, не так ли? Себастьян заскулил, когда рука Чеса добралась до верха его брюк: — Не!.. Прекращай! — он попытался оттолкнуть Чеса от себя, но, все еще измотанный и слабый, смог лишь жалобно покачать бедрами. Чес странно посмотрел на него, затем откинул голову и засмеялся: — Кому-то не терпится начать. Не нужно спешить. Скоро все будет, — буркнул он и принялся снимать с Себастьяна брюки. К моменту, когда он закончил раздевать его до трусов, Себастьян беззвучно хныкал, спрятав лицо о внутреннюю сторону руки, дрожа от страха и усталости. — З-зачем ты это делаешь? — Я уже говорил тебе, помнишь? Кто-то должен о тебе заботиться, — голос Чеса был настолько искренним, что Себастьян посмотрел на него, почти ожидая пощады. Чес встретил его улыбкой и коснулся его щеки ладонью. — И никто не сделает это лучше, чем я. Себастьян всхлипнул, утыкаясь в эту ладонь с каждым слабым покачиванием головы: — Пожалуйста. Отпусти меня, — он не хотел там больше находиться. Он хотел быть дома, в уютной кроватке после теплого душа и спокойного вечера с классической музыкой из проигрывателя. Он хотел вернуться к прежнему, когда все было просто и предсказуемо, когда его главной заботой было освоить вибрато для «Гавота в форме Рондо» Баха. А не застрять в этом кошмаре наяву, где всего в нескольких метрах от него висел мертвец, а его лучший друг держал нож у его живота. — Я хочу домой. — Да ну, я знаю, что на самом деле ты этого не хочешь, — Чес поцеловал слезы с краев его глаз. — Давай начистоту. Ты ненавидишь то место. Да и вообще, ты и секунды там не протянешь. Ты еще не готов, — он откинулся на корточки, чтобы осмотреть свой прогресс. Выглядя довольным, он подцепил пальцем ткань трусов Себастьяна и оттянул их достаточно низко, чтобы просунуть нож между ними и его яйцами. — Мир жесток, Глэм. Тебе нужно усвоить, насколько плохим он может быть. Разрыв ткани и угроза этих последних слов шокировали Себастьяна, возвращая его к определенному уровню сознательности, и в нем вспыхнула искра неповиновения. С неразборчивым криком, он собрал последние остатки сил, задрал одну ногу назад и пнул Чеса. Его координация все еще была ни к черту, и он промахнулся на целую милю, его нога без ущерба ударилась о противоположную сторону матраса. Все, что ему удалось, это наполовину перевернуться на бок, что было маленькой, но ценной победой. По крайней мере, теперь он мог скрыть свой позор из вида. Пока он лежал, запыхавшись, Чес схватил его за лодыжки и без труда перевернул на живот. Его плечи кричали, растягиваясь от неудобного положения, а голова повисла между ними, зарывшись лицом в мягкую подушку. Неожиданно проявляя заботу, Чес вытащил подушку из-под него, прежде чем тот окончательно задохнулся. — Клянусь, Глэм, если бы я не знал, то подумал бы, что ты готовишься для меня, — выдохнул Чес, приподнимая бедра Себастьяна, чтобы запихнуть под них подушку. То, с какой легкостью он воротил Себастьяна, говорило многое о его силе: связки железных мускул, непринужденно спрятанные под неопрятной косухой и расслабленной сутулостью. Это просто резануло по гордости Себастьяна, как еще одно лезвие. Из них двоих, он был выше, но становилось все более ясно, что в поединке грубой силы он был бы проигравшим. Чес встал на колени между ног Себастьяна, проводя рукой вверх и вниз по поверхности его голых бедер: — Ты тоже ждал этого момента? Представлял, как раздвигаешь для меня ноги? На коже Себастьяна выступил пот, пока он запыхался от усилий держать себя в руках. Его мозг вращался, как суп в блендере, а перед глазами мелькали темные пятна. Слизь забила его дыхательные пути и он прокашлялся сквозь скопившиеся слезы, прежде чем прохрипеть: — Нет, я… — он едва не прикусил язык, когда руки Чеса оказались на его ягодицах, с одобрением разминая их. Чес низко промычал, его большие пальцы подкрались к центру Себастьяна, чтобы раздвинуть его ягодицы, открывая своему взгляду самые интимные места. — И правда, — согласился он. — Ты ведь даже не знаешь, что такое секс, — он убрал одну руку. Раздался скрежет застежки-молнии, щелчок крышки, и что-то жидкое хлюпнуло, пока выдавливалось из бутылки. — Но, к счастью для тебя, ты скоро узнаешь. От касания чего-то горячего и твердого к его заднице, Себастьян оцепенел, охваченный ужасом. В его голове пронеслись образы мужской анатомии, стыдливо ограниченные тем, что он видел в учебниках и документальных фильмах. Иногда в грязных журналах. Его собственных. Его отца. Но не такие. Он лишь представлял, но никогда не думал... не мог представить это так. — Чес, пожалуйста! — вскрикнул он, бросив отчаянный взгляд через плечо. Его руки протестующе взметнулись от напряжения, но он продолжал умолять, повышая голос от страха. — Не надо этого делать. Клянусь, я никому не скажу, если ты просто отпустишь меня. Ты меня больше никогда не увидишь! Только, пожалуйста, не надо... Но этого было не остановить. Чес подался вперед, проводя членом по дырочке Себастьяна, которая дергалась в панических спазмах: — Отпустить тебя? И зачем мне это делать? Ты должен это испытать. И, блять, я бы соврал, если бы сказал, что не надеялся быть тем, кто научит тебя, Глэм. — Пожалуйста! — Себастьян открыто всхлипнул, извиваясь бедрами в попытке вырваться. Но деваться было некуда, и ему удалось лишь толкнуть себя назад на ждущий член Чеса, затем снова вперед, назад и вперед, в неуклюжей пантомиме ебли. — Как скажешь, — Чес довольно усмехнулся, решив интерпретировать крик Себастьяна по своему. Держа член в руке, он направил его к цели. Кончик прижался к девственному входу, разок соскользнув с курса, после чего Чес выругался под нос и удвоил усилия. Когда Чес прижимался к нему, Себастьяна еще сильнее вдавливало в матрас, между образным молотом и наковальней. И все же он боролся, больше из слепого отчаяния, чем из какого-либо скоординированного сопротивления. Но даже самые лучшие его усилия не остались безнаказанными. С последним, неверно рассчитанным рывком бедер, смазанная головка Чеса наконец-то проскользнула сквозь кольцо мышц со смачным хлопком. — Юхты-мухты-карамухты, — Чес издал долгий, довольный вздох, выгибаясь над спиной Себастьяна. — Ты и правда не мог дождаться, да, детка? — положив руки на талию Себастьяна, он крутанул бедрами, вводя свой член еще на несколько сантиметров. — Знаю, в первый раз всегда больно, но я покажу, как это может быть приятно. Эти слова не были услышаны, все внимание Себастьяна было занято попыткой справиться со жгучей болью, пылающей в его заднице. Это было как огонь, как удар ножом, как разрыв на части. Он не знал, что такая боль могла существовать, и эта боль стала еще сильнее после только что пройденного им испытания. Но она была несравнима с той, когда Чес начал двигаться. Пока он лежал в шоке, Чес с относительной легкостью входил и выходил, каждый удар внутрь прокладывал путь все глубже и глубже, пока Себастьян не ощутил, как бедра Чеса прижались вплотную к его собственным. Его органы судорожно сжались от того, что их скрутили и стиснули, нежная слизистая его задницы напряглась под напором, а пучок вьющихся лобковых волос Чеса царапал его низ. Если ранее чувства Себастьяна были накачаны до онемения, то теперь они были до греха осознанными, доведенными до нового уровня сверхчувствительности, заманивая себя, как безвольная муха, в паутину самоистязания. Отдаленно, Себастьян осознавал, что едва дышит. Его рот открылся вокруг маленьких, прерывистых вдохов, а слезы обильно текли на простыню. Его пальцы согнулись в когти, и дрожь начала пробегать по его рукам, вниз по спине, к месту, где в него вонзились. Его мышцы сжались в приступе самосохранения, с благими, но ошибочными намерениями, непроизвольно фиксируя Чеса на месте. — Блять, Глэм, — прошипел Чес. — Я ожидал, что будет тесно, но ты че, пытаешься мне член раздавить? — он фыркнул: — Ну же, расслабься немного, — подкрепляя приказ резким шлепком по заднице Себастьяна. Этот удар вывел Себастьяна из ступора, и его вздохи переросли в настоящие всхлипы, пока Чес продолжал свой зверский темп. С каждым толчком его раскачивало, тяжелые цепи звенели об изголовье кровати, словно смертный колокол, пока его долбили со спины. С широко разведенными ногами, у него не было никакой опоры, и ему оставалось только висеть на плечах, будучи беспомощным перед натиском. Он пытался думать о чем-нибудь еще, кроме того, что его насилуют, разрывая в местах, которых он не мог видеть, но все еще чувствовал, пока пот Чеса капал на его спину, а грубые ладони обхватывали бедра. Но коктейль из стимулов, острых, и едких, и незнакомых, был слишком чужд, чтобы его игнорировать. И, к несчастью для него, Чес был слишком разговорчив, чтобы позволить Себастьяну затеряться в укрытии своих мыслей. — Боже, ты так же хорош, как я себе и представлял. Надо было взять тебя еще несколько недель назад, — простонал он. — Наверное, стоит сказать спасибо Ромео. Как-никак, он буквально приготовил тебя для меня. Но он забыл, что есть такая вещь, как честь среди воров, — он прижался щекой к спине Себастьяна, — И никто не смеет забирать то, что уже мое. В Себастьяне вспыхнул гнев, подавленный слезами, но все еще раскаленный: — Ты ебаный псих, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Как ты можешь говорить… — особенно грубый толчок выдавил из него крик. Успокаивая его тихими, убаюкивающими звуками, Чес замедлил темп, чтобы провести рукой по ребрам Себастьяна и вниз к его паху, где он праздно поиграл с его вялым пенисом. — Знаю, это, наверное, многовато для твоего маленького мозга, но я серьезно. Я должен оберегать тебя. Мир тупо прожует тебя и выплюнет. Но я? — он несколько раз тщетно подергал член Себастьяна, прежде чем сдаться. — Я буду тобой наслаждаться. Следующий крик отчаяния Себастьяна был направлен на Чеса, на вселенную в целом. Он ничего не мог сделать, чтобы остановить это, но какой-то уголок сознания Себастьяна все же находил некоторое облегчение в том, что это когда-нибудь закончится. Должно было закончиться. И это время не могло настать быстрее. Он зажмурил глаза, чтобы отгородиться от всего. Однако его укрытие было недолгим, ибо Чес схватил его за волосы и задрал его голову назад, не останавливаясь в своем покорении, чтобы причинить Себастьяну любую боль или получить от его тела желаемое удовольствие. — Не-не-не. От этого ты не скроешься. Это важно, и ты должен быть внимательным, Глэм, — произнес он в ритм, покачивая бедрами с безжалостной скоростью, не дающей возможности отвлечься. — Ты никогда не умел слушать. Но, возможно, ты научишься. Ты далеко продвинулся с того утра в переулке, шныряя у помойки в поисках мусора. До чего же ты был жалок. Я почти подумывал избавить тебя от страданий прямо там и тогда. Сквозь пелену боли, Себастьян попытался сосредоточиться на том, что говорил Чес. Помойка? Он уже почти забыл об этом. Казалось, это было целую вечность назад, особенно сейчас, когда каждая минута тянулась в адскую вечность. Но после напоминания Чеса, воспоминания ожили в его голове: Это было в утро экзамена в консерватории. Он заметил на тротуаре сломанную лампочку, которая стала бы идеальным дополнением к его макету города, и забрел за ней в переулок. Там он и встретил Чеса. Там все и началось. Он никогда бы и представить не мог, что то единое действие когда-нибудь приведет его сюда, к этому моменту. Как бы все изменилось, если бы он попросту прошел мимо? Чес пыхтел позади него, набирая темп, его движения становились все более неистовыми, словно его подстегивал собственный голос: форма сменилась свирепостью. — Богатенький ублюдок, думал, ты выше всего этого. Но было так очевидно, что я тебе нужен, — его бедра задергались, когда возбуждение достигло своего пика. — Я все еще нужен тебе…! — он вошел в него до упора, вдавливаясь в истерзанную задницу Себастьяна, в погоне за собственным удовольствием в жестоком и требовательном финише. Он издал странный кашляющий звук в горле, пальцы болезненно впились в плоть Себастьяна. Его бедра дернулись в последний раз, разбухший орган вновь разорвал Себастьяна— И затем блаженная тишина. В нижней части живота Себастьяна разлилось незнакомое тепло, и его желудок сжался в ответ, содрогаясь от намерения снова вырвать. Но внутри уже ничего не оставалось. Он был полый, опустошенный развратным актом. Вся невинность, которая оставалась у него даже после многих лет жестокости собственного отца, исчезла. Над ним надругался и так тщательно осквернил... его лучший друг. Тот, кому он думал, что может доверять, тот, кто дал ему надежду на новую жизнь, когда он был на самом дне. Теперь Себастьян начал понимать, как низко мог опуститься человек. Он икнул сквозь всхлипы, пока его задница сокращалась вокруг члена Чеса, расшатанные нервы отходили от афтершоков травмы. Он мог чувствовать, как Чес с благодарностью мурлычет ему в спину, покрывая ее шальными поцелуями там и тут. Чес переместил свой вес, выбивая дыхание из Себастьяна и роскошно растянувшись на нем. Но он закончил. По крайней мере, он закончил. Все закончилось. — Т-теперь… — Себастьян облизал губы, изо всех сил стараясь говорить ровно. Он утомленно посмотрел на цепи на своих запястьях сквозь заплаканные глаза. — Теперь т-т-т-ты отпустишь м-меня? Чес на мгновение замер позади него, прежде чем с беспокойством воскликнуть: — О, нет. Нет, нет, нет, нет, мой милый зомби, — он приподнялся на локтях. — Мне еще столькому нужно тебя научить. Значит, этот кошмар был еще далек от завершения. — Почему…? — Потому что я люблю тебя, Глэм. Любит? Предательство впилось когтями в сердце Себастьяна, и все, чем он когда-либо дорожил, превратилось в гниль. Свежие слезы навернулись ему на глаза. Если это была любовь, то любовь — это безумие, больное и неуравновешенное, и полное боли. То, как это слово исказилось в нечто извращенное, стекая с уст Чеса, заставило Себастьяна страшиться, что он теряет рассудок. — Н-нет, это не... — он зарыдал сильнее, не в силах закончить, как через него прорвался еще один вопль. — Это правда, Глэм. Я люблю тебя больше, чем кого-либо еще, — прошептал он, его член пульсировал в согласии глубоко внутри Себастьяна. — Я знаю, ты еще не видишь всей картины и даже не понимаешь всего того, что я для тебя сейчас делаю, — он протянул руку над головой Себастьяна, туда, где висели его скованные руки. — Но когда-нибудь ты поймешь, что все это было необходимо. Он сплел их пальцы. Где-то в комнате раздавался кап-кап-кап стекающей на пол крови. — Когда-нибудь, Глэм, ты скажешь мне за это спасибо.