Костяника

ни о чем не прошу, только ты себя береги. не вешай нос, одевайся теплей и не сутуль плечи, пиши мне о том, чего не сказал бы другим, когда ты пишешь, мне даже живётся легче. береги себя и пиши мне чаще, в этом мире, похожем на запутанный лабиринт, пиши о простом, грядущем и настоящем, забудь про гордость и набери. хохочи, говори о банальном, невеском, присылай песни, шути, неси полную ерунду, я всегда рад твоим спонтанным смскам. ты пиши, ведь я правда жду… береги себя и пиши мне о радости и тоске, о погоде, работе, любимых фильмах и перспективах. ты живи, неважно где и неважно с кем, главное будь счастливым. береги себя, пожалуйста, береги. неважно любовь ли это, или мы просто дружим. береги себя от печали, стресса, хандры, ангин, ведь ты мне все-таки очень нужен. Аня Захарова

      Коля ушел в армию в октябре, сразу после своего восемнадцатого дня рождения. Костик приезжал и на его совершеннолетие, что отмечалось в каком-то темном низкопотолочном кафе в Гатчине, и на вокзал, откуда Коля уезжал куда-то под Тюмень. Свезло так свезло... Дедушкины связи не помогли на этот раз, и выбить место поближе для Кольки не удалось.       Костя был очень напряжен, испуган, но держал себя в руках. Обнимался, улыбался, шутил, что помнит, что обещал писать Кольке поэмы, и потом бежал за поездом, как когда-то Колька бежал за машиной ему вслед. Коля открыл фрамугу, высунул свое загорелое лицо с сияющей улыбкой и крикнул:       — Пиши мне, Ягодкин! — и рассмеялся.       Поезд скрылся вдали, рельсы замерли последним стуком, Костя остановился у края платформы, прижимая к груди глупую, сухую веточку костяники, что сунул ему в руку Колька перед тем как запрыгнуть в вагон.       Студенческая жизнь оказалась, как и ожидал и надеялся Костик, веселой. Он любил учиться, ему нравилась строгость преподавателей, нравилось зубрить, нравилось учить языки, он записался на дополнительные занятия помимо стандартного английского еще и на немецкий. Вел конспекты, не опаздывал, хотя и ездил через весь город почти каждый день к девяти утра.       Родители помогали, конечно. Отец платил за общагу и перечислял Костику каждые две недели нормально денег, не много, но хватало и на еду, и на всякие мелочи. Одежду ему по-прежнему покупала мама, ходила с ним за покупками, как всегда не понимая, почему нужны такие узкие джинсы и такие яркие футболки. И, конечно, спорт. Спорта в его жизни стало так много, что часто тело просто болело от перегрузок. Новый университетский тренер признал в Костике талант и пророчил ему хорошее будущее. К зиме Костик стал мастером спорта, по поводу чего отец расщедрился на ресторан и хороший ноут для сына. Костик колол соревнования как орехи, чемпионил только так. Фотка его висела в универе в верхнем ряду, с такими же фотками других успешных счастливчиков. Он стал иногда выезжать в другие города с их командой.       Менялись лица, поезда, компании, мир вертелся, расходился как вода под резким махом сильной руки Костика, угощая его радостями побед, восхищения, поощрения, уважением старших. Хороший ученик, хороший спортсмен, хороший сын. Высокий и крепкий, аккуратный, хладнокровный как рыба, он плыл по жизни ровно и с замахом.       Случались и увлечения. Костик быстро осознал свои плюсы и не стесняясь пользовался ими, когда припекало. Припекало не часто, времени не было на что-то серьезное, да и не загоралось внутри ничего, многие из его окружения считали его чуть ли не мороженым. Но это было не так. Костя был юн и хорош собой, и тело его порой влекло туда — в тот тайный, строго охраняемый от других мир темного бархата. Он, этот мир анонимной страсти, открывал ему свои двери, ударял низким битом по ушам, по телу, прогибал почти незнакомой рукой его натренированную спину, вырывал похотливые стоны из горла и вновь захлопывался, как темная дыра над головой, до следующего раза. Красивые тела, взрослые мужчины, состоявшиеся уже, умные, умелые, ласкали его до одури, влюблялись иногда, звонили, звали, но Костик не пускал этот мир дальше порога чужой спальни.       В семье, конечно, никто не знал о том, как проводит свои редкие выходные их отпрыск, в универе тоже не догадывались об истинной сущности Кости. По коридорам института и общаги за ним гонялись девчонки, и он по настроению флиртовал с ними, заигрывал и даже для отвода глаз стал с одной встречаться, но это продлилось недолго. Очень быстро Костик понял, что если раньше его еще не искушенное тело и могло распалиться на теплое женское, вызвать в нем пусть и не такой же огонь, но разнежить лаской и горячим нутром, то теперь было все сложнее и сложнее врать себе и сопротивляться собственным предпочтениям. Такой секс был глупым и вялым, если вообще был, бесстрастным и механическим, случалось, что Костик даже имитировал разрядку, не в силах по-настоящему достичь ее с девушкой. После он больше и не стал пытаться. С подругой они расстались, но благодаря этим отношениям и постоянным проявлениям внимания от других девушек репутация его в институте была твердо гетеросексуальной, и он спокойно жил в этих двух мирах — крепкий, хладнокровный, строгий спортсмен, сосредоточенный на карьере, в одном и темный, холеный, течный, гибкий, сладострастный тян в другом.       Но что бы не происходило в его жизни, что бы не отвлекало, он всегда, каждое воскресенье садился писать письмо Коле. Будь он, что редкость, с похмелья или уставший после тренировки, не выспавшийся перед экзаменом или загруженный зубрежкой, он все равно всегда писал свои письма. Те, кто составлял его ближний круг — сосед по комнате, приятели из бассейна, тренер —замечали этот его ритуал и иногда шутили, задавали вопросы, но Костя всегда ревностно хранил свой секрет, не говорил ни что пишет, ни кому, ни зачем. Хоть в письмах его и не было ничего особо тайного, личного. Он писал о погоде в городе, об универе, о соревнованиях, о родителях, обо всем на свете. Его первое неловкое письмо было совсем коротким и смешным, но после он втянулся, расписался и уже строчил подробные, длинные письма, выливал на клетчатые листы всю свою жизнь, все тревоги, всю тоску по другу и волнение за него. Коля отвечал письменно редко, больше по электронке. Присылал иногда фотографии, от которых у Кости все сжималось внутри и тлело потом долго под ребрами теплыми углями. Коля в форме, Коля на турнике, Коля просто стоит, прислонившись к двери, и курит, Коля в одной майке где-то в лесу, обе руки украшены свежими татуировками. Костя подолгу рассматривал эти фотографии, изучал, вглядывался, улыбался, и горело, жгло по венам от этих ямочек, от такого знакомого разворота головы, от шрама у виска от качелей. Коля писал коротко — мол, все хорошо, не волнуйся, не обижают, хвалят, терплю, не вкусно, весело иногда, скучаю тоже, ты молодец, горжусь, давай жги, и так далее. На новый год Колька приезжал в увольнительную, но Костя как назло был на сборах и не свиделись, хотя Костик и рвался, хотел даже лететь самолетом, но все равно не поспел бы. Тогда по видеосвязи поговорили, скомканно как-то, стесняясь, что ли, неловко. Костик отчего-то весь дрожал, как перед спортивной международной комиссией, а Коля больше молчал и улыбался глазами, словно и говорить-то только ими, синими своими, и мог.       Зачеты, сессия, вечеринки, соревнования. Родители весной уехали в отпуск на Кипр, и Костик десять дней жил дома один в свое удовольствие. Слонялся без дела каждый вечер, валялся в ванной сколько душе угодно, ел мамины заморозки и соленья-варенья.       Лежал как-то совсем уж поздно в пене по самую шею, наставил свечек как в кино и откупорил загодя купленное винцо, когда еще так релакснешься? Белые пузырьки щекотно лопались на коже, рислинг обжег сухостью гортань, Костя пошевелил ногами, и вода плеснулась за край. Этот внезапный плеск вдруг ударил по сердцу, по легким... Он так часто слышал плеск воды, всегда, постоянно, так почему сейчас именно так накрыло?! Но метнулись искры памяти к реке, к тому плеску, к кувшинкам на берегу и глазам синим, как самое глубокое васильковое поле, внимательным, ласковым... Костя взял телефон, высунул ногу из пены, щелкнул ее, длинную, голую, всю в белых мыльных хлопьях, блестящих от света свечек, и написал: «Тяночка ждет своего героя», — да и отправил. Ответ пришел почти сразу: «Еще пришли». Костик удивленно сел в ванне, дыхание чуть сбилось, и, вскинув камеру вперед, он щелкнул свою грудь, мокрую и поблескивающую теплым светом. «Красиво», — пришел ответ. Костик вылез из ванны и встал перед зеркалом, что-то дрожало у него внутри, перекатывалось как стеклышки калейдоскопа, и все они как один были синенькими и острыми. Снял себя со спины, волосы по плечам мокрыми жгутами, торчащие лопатки, спина мускулистая, резко сужающаяся к талии, ямочки на пояснице. «Ты самый красивый», — и смайлик с глазами-сердечками. Костик сел на край ванны и долго смотрел на сообщение, телефон чуть подрагивал в его руке, а сердце колотилось, готовое выпасть на бежевый кафель. «Я тебя жду», — написал он, холодея всем телом, и вперился в экран, гипнотизируя его глазами. «Я знаю», — пришел спустя десять минут нервного ожидания ответ, и в конце сообщения веточка с ягодкой.       В ту ночь Костик спал как ребенок, улыбаясь даже в беспамятстве и прижимая к сердцу телефон.       Сессию Костик сдал будто спел, чисто и быстро. Тренер прогнозировал ему МСМК в следующем году и просил тренироваться и летом. Общага опустела, все разъехались, родители все время были на работе. Костик поехал на дачу, но лето без Коли... не смог протянуть и нескольких дней, все было слишком щемящим, давило на грудь каждым деревцем, каждым кустом малины, пришпиливало его тоской... Вернулся в город, ходил в бассейн, слонялся по центру, пошел с друзьями на Стереолето, на котором поперемигивался с симпатичным барменом — тот незаметно вложил ему в руку бумажку со своим номером, и дальше лето прошло в объятиях Руса.       Пляж, волейбол, новая компания, где все знают — Рус не гасился, держал за руку, целовал иногда даже на улице. Костя оставался у него ночевать, иногда ждал его с ночных смен в баре, много смеялся, много ласкался, съездили вместе на море на неделю перед началом учебного года, не вылезали там из воды и номера... А в сентябре Костя получил сообщение, что Коля остается служить по контракту еще на два года. Его со спины обнимал Рус и, увидев бледное лицо своего парня, спросил, что случилось.       — Он не вернется, — еле слышно ответил Костя и выронил телефон из рук...