Костяника

что за дурацкие комплексы вымыслы выбросы то ты там меня ждёшь то не ждёшь то идешь то молчишь опять возвращаешься я сижу на балконе курю дверь не закрыта входи не смотрю читаю любовь с ладоней твоих стой далеко не загораживай вид моря дождя обнимай со спины поправлю футболку задержу твою руку затушу сигарету к тебе повернусь что пришел оставайся вот там будем спать и гулять по перилам я с тобой осторожный ответственный даже немного вежливый и у земли над собой тебя аккуратно успею поймать Андрей Ядвинский

      В сентябре Костик устроился работать официантом в кафе недалеко от дома. Уставал с непривычки страшно, но это и к лучшему, хоть не думать, не рвать ночью простыней, не вспоминать. Теплая осень закружила листву вдоль тротуаров. Он шел каждый день одним путем от дома до работы, не поднимая глаз, не чувствуя ничего, пустой и слабый, серая оболочка. Костик остался там, в воде, в реке, в музыке ветра, в салоне старенького фольксвагена, а этот... Этот человек, незнакомый и хмурый, не имел ничего общего с тем далеким счастливым Костиком.       Три недели прошло с того дня — как три столетия. Вначале он боялся звонка или сообщения, не знал, что бы мог сказать, что ответить, но телефон молчал, и молчало все вокруг. Мир опустел, земля опустела, небо больше не было ни синим, ни ярким, никаким. Костик скользил бледной тенью по улицам, по дому, между столиков кафе, вежливый, опрятный, холодный как рыба, с прозрачными водянистыми глазами — хлоп-хлоп в бесцветную гульбу города, хлоп-хлоп. Домой возвращался поздно, брал и дневные смены, и вечерние, изматывал себя, чтоб сил хватало только на ужин и пару серий, и снова в пальто, в шарф, в бесконечный гомон общепита. Крался октябрь, вот-вот будет совсем холодно. Он наконец-то взял выходной, чтобы отоспаться и просто побыть в тишине, помочь с уборкой маме, которая гнала его из дома развеяться, но развлекаться не хотелось, какие тут развлечения... В обед перетерев все тарелки, ушел к себе в комнату. По стенам бегали солнечные зайчики от висящих на лентах медалей, мерцал экран ноута, на полке фотография — он и Колька на колоннаде, и ветер, и смех...       В дверь позвонили, Костик не встал даже. Должны были привезти посылку с курьером, так родители примут. Шаги мамы в коридоре, щелчок замка.       — Здрастье, теть Даш, а Костик дома?       И сердце упало в живот, Костик вцепился в поручни вращающегося кресла и оцепенел.       — Кость! — крикнула мама за дверью.       — Да я сам, — услышал он знакомый голос, скрипнула половица, дверь открылась и захлопнулась за широкой спиной, как мышеловка. — Здорово, Костян, — обрушилась синева, влилась в черно-белый мир, заискрила весельем и лазурью.       — Привет, — тихо ответил Костя, теряя ощущение земли под ногами.       Черный свитер облеплял Колин торс как вторая кожа, черные волосы в каплях дождя, губы красные, словно зацелованные ветром, синие джинсы — в глазах зарябило, все слишком, все слишком...       — А чего негостеприимный такой? — улыбаясь, сложил на груди руки Колян и облокотился о дверь, буравя глазами совсем сникшего Костика. — Друг приехал, а он как воды в рот набрал, ни те здрасте, ни те проходи. Или я тебе больше не друг? — жестко спросил он, и Костик увидел, как по лицу метнулись желваки.       — Ну что ты... — сдавлено скривился он. — Конечно друг, конечно. Проходи, — он откатился на стуле в сторону, чувствуя, что если сейчас встанет, то точно упадет, такая навалилась слабость, и в то же время словно факел внутри зажгли.       — Так, ну, значит, с этим разобрались, — сел Коля на край дивана. — Значит, друзья? — повторил он, и Костик закивал, покрываясь румянцем. — Ну, а раз мы друзья, то помоги мне выбрать квартиру, — улыбнулся Колян. — Мне Сергей подыскал несколько вариантов, вторичку, и надо посмотреть. Я документы все уже оформил почти, и в банке, и везде, так что дело за малым. Я город плохо знаю, и вообще вдвоем спокойней как-то, — он выжидающе посмотрел на Костика. — Так что, поедешь?       — Поеду, — еле слышно ответил тот и опустил голову.       — Вот и славно, — хлопнул себя по колену Коля. — Ты собирайся тогда, а я пока пойду чаю попью с твоими. Но не долго, ладно?       — Угу, — кивнул Костик и начал дышать, только когда тот вышел из комнаты.       В голове все металось, он не знал, что делать, как быть. Все, мол, проехали? Но что-то внутри кричало, что нет, не такой был Коля, как обычно, не легкий, не искрящийся. Зачем приехал тогда? Чего хочет? Дружить? Но разве можно теперь... А сам разве не хотел он вернуть что было, или, напротив, забыть навсегда? Эта хитринка в глазах, сведенные брови — он плутовал, Костя чувствовал, что Коля что-то задумал... и было страшно, и снова это оборотное чувство радости. Ну куда тебя деть, жалкое, подлое сердце, что тут же сменило ход с мертвого почти анабиоза в арабеску счастья просто видеть Его!       В машине по дороге к первому месту ехали молча. Напряжение сгустилось такой плотной тучей, что его можно было черпать ложкой. Костик сжал свои ладони и смотрел вперед на дорогу, только туда, только в окно, не на Колю, не на его профиль и скулы, не на эти сжимающие руль пальцы и ноги в плотной джинсе.       Квартира была ужасной, убитой — первый этаж хрущевки, маленькая и убогая. Коля, хмыкнув, огляделся и покачал головой, мол, не вариант. Перед тем, как снова сесть в машину, Колян покурил, стоя у дверцы, и, сев за руль, зажевал жвачкой.       — Извини, я знаю, ты не любишь, — повернулся он лицом к Костику, и тот удивленно вскинул брови.       — Да ладно, — процедил он.       — И то верно, нам же не целоваться, — усмехнулся Колька и включил зажигание.       — Коль... — тихо позвал Костик. Невозможно было это терпеть, невозможно молчать. Что за пытку он им устроил, что за истязание. — Коль, я тогда...       — Я понимаю, — спокойно ответил тот. — Я приехал, накинулся с неудобными вопросами, не дождался ответа, набросился на тебя. Я понимаю, что это... ну, нехорошо. Ты мог бы, конечно, и объяснить, а не сваливать, но я тебя понимаю.       Костик сглотнул. Вот оно как, значит...       — Ты только тогда мне так и не ответил, — развернулся всем корпусом в его сторону Коля, — не ответил на мой вопрос, — сверлил он его взглядом. — Скажи сейчас. Ответь мне сейчас. Ты гей?       Костя шумно выдохнул и отвернулся к окну. Волна раздражения накрыла его с головой, он почти скрипнул зубами и зло огрызнулся:       — Я гей, доволен? — блестел он глазами. — Я гей, но...       — Не надо «но», — спокойно ответил Коля, будто сдувшись. — Не хочу знать, что там после «но», — он вновь схватился за ключи и провернул их в замке, машина дернулась и тут же остановилась. — Хотя нет, — резко мотнул он головой. — Я пизжу, я хочу знать. Хочу узнать, что там после «но». Ну давай, жги! «Я гей, но...» Что «но», Костик, что? «…но ты не подходишь»? — голос его был тихим, но говорил он яростно, почти со злобой.       — Да, не подходишь! — в тон ему ответил Костя. — Или ты считаешь, что раз я гей, то мне любой мужик сойдет? — ехидно шипел он.       — Я не любой, — огрызнулся Коля.       — Вот именно!!! — крикнул Костик и ударил рукой по бардачку. — Вот именно, что ты не любой!       Коля отвернулся и стал напряженно смотреть в лобовое стекло, его пальцы вцепились в руль и сжали его до белых костяшек.       — Значит, то, что я считал своим преимуществом, на деле стало моим недостатком? — выдавил он, и Костик запрокинул голову и прикрыл глаза. «Не надо, не надо, — думал он, — не говори, ничего не говори. Все не так! Все! Нет в тебе недостатков, ни одного, черт бы тебя драл днем и ночью! Твой голос, твой ум, твое тело, твое сердце, твоя сила и гордость, все, все это... Не надо, пожалуйста, не надо!» — Ладно, — выдохнул Коля и обтер ладонью лицо, будто утирая влагу и стирая тревогу. — Я понял, Кость, я понял, прости. Поедем?       Костя, не глядя в его сторону, кивнул, и машина тронулась. Коля стал рассказывать по пути о новой работе, о заводе, о новых знаниях, о людях, с которыми там познакомился. Рассказывал о том, как собирал документы, как Сергей его везде сопровождал и стал его поручителем, как помог и в делах, и с квартирой. Мало-помалу Костик расслабился и стал отвечать, тоже рассказал о своей работе и так, о житье-бытье. Они посмотрели еще два места, перекусили по пути, заехав в Новую Голландию, и Костик, смеясь, смотрел как Коля изучал детский огромный корабль из дерева, и как горели его ребячливые глаза.       — Нам бы в детстве такой! — смеялся он и тыкнул Костика в плечо, чуть приобнимая.       Стемнело, и везде зажглись лампочки. На сцене кто-то читал стихи, и они остановились послушать, и, пока стояли, Коля нашептывал Костику в ухо смешные пошлые рифмы вместо тех лирических, что говорили в микрофон.       Пока шли до парковки, Коля увидел Мариинку и сказал, что никогда не был в опере.       — Сходим? — спросил он Костика. — На что-нибудь только на русском.       — Да там титры есть если что, — рассмеялся Костя.       — Так сходим? — переспросил Колян.       — Давай, — пожал тот плечами.       Был десятый час, и Коля повез Костика домой.       — Зайдешь? — спросил тот у подъезда, подумав, что как-то нехорошо расходиться вот так у двери.       — Мне рано вставать. Я ж теперь работаю. Приходится мотаться туда-сюда из Гатчины в город, — повертел Коля ключи в руке, вскинул лицо, блеснув в свете тусклого фонаря глазами. — Если только ты не оставишь меня на ночевку?       Костик потупился, вильнул взглядом,       — Да оставайся, — пискнул он домофоном и вошел внутрь, чувствуя затылком синеву позади себя.       Укладывались долго. Пока с родителями поговорили, отец много расспрашивал Колю о новой работе, мама про тетю Олю. Потом в душ ходили. Костик вышел первый и, пока Коля мылся, разобрал диван, постелил чистое белье, расправил плед, все автоматически, выверено, стараясь не думать о том, что ему предстоит ночь бок о бок со своим прекрасным инквизитором. Пока Коля не вернулся из ванной, Костик разделся, натянул пижамные штаны и футболку и лег к стенке, укутавшись в одеяло как в кокон. Дверь тихо отворилась. Мягкие шаги, диван чуть просел под тяжестью тела, и тут же поверх Костика и его одеяла легла теплая рука, овила через грудь и потянула на себя, вжимая в твердое тело. В шею уткнулся нос и губы, рука ласково отвела длинные волосы в сторону, и горячее дыхание опалило мочку уха. В животе у Костика разлилось тепло и щекотка. Вся любовь, что загнанно, заперто металась внутри него, растеклась медовой рекой по венам, он охнул и выгнул шею, неосознанно подставляя ее под теплые губы. Коля зарылся носом в его затылок, вдохнул глубоко, всей грудью, и на выдохе сжал его всего до хруста, обнял так сильно, что не продохнуть,       — Кось, — шепотом позвал он и потерся лицом о мурашчатый загривок, — пойдешь со мной на свидание? — и Костик развернулся, ткнулся лицом в тяжело вздымающуюся грудь, прижался горящей щекой и закивал, чувствуя, как растянулось в улыбке Колькино лицо, и как его пальцы вплелись в волосы, тихо перебирая их.       Костик проснулся от того, что ему было жарко, дыхание сперло, и что-то мешало вздохнуть полной грудью. Он приоткрыл веки и ничего не увидел, но почувствовал гладкую кожу лицом. Он все еще утыкался в грудь Коли, обвитый им, как лианой, руками и ногами, зажатый как в тисках. Вот от чего было жарко. Он был укрыт с головой одеялом, было темно, тепло и хорошо. Коля пах... Колей. Этот неописуемый мужской запах, сладковато-парной. Костик осторожно вынырнул из-под одеяла и немного отстранился, положив голову на свою подушку, но не выскальзывая пока из крепких объятий. Пока... Пока еще можно, пока он спит. Еще немножко побыть так, будто это возможно, будто он мог бы остаться. Коля спал, одной рукой обнимая его вдоль спины, вторая пряталась под подушкой. Такой беззащитный вид, лицо расслаблено, губы чуть приоткрыты, дышит спокойно, грудь поднимается вверх и опускается вниз, не потревоженные движением мышц, рисунки на его руках замерли в своей дикой красоте, и ягодка на предплечье... «Значит, уже тогда, уже тогда!» Ну почему в тот день не хватило смелости? Почему? Почему? Ведь все могло бы быть иначе... Костик прикрыл глаза, чувствуя, как к ним подступает жар. Нет! Не думать, не мечтать. Сейчас, вот сейчас есть еще пара десятков минут. Наглядеться. Сквозь прикрытые веки он, словно подглядывая, рассматривал Колино лицо, и тот, будто почувствовав этот вороватый взгляд, вдруг поморщился, по его лицу пробежало пробуждение. Костик поспешно закрыл глаза, нет, пусть не знает, что он не спит, не надо этого, так будет легче. Он попытался успокоить пульс, как делал часто раньше перед прыжком в воду, стараясь не выдать себя, замер, чувствуя волнение и тяжесть обнимающей руки, и вдруг сухие губы коснулись его лица, щеки, виска, краешка губ, прикрытых глаз — легкие, почти невесомые поцелуи, сонное дыхание, такая немыслимая нежность в каждом прикосновении. У Костика защемило сердце... Ответить... Сейчас ответить. Его нежности так много, так долго она ждала выхода, томилась в нем в одиночестве и вот услышала зов сладостного горна любви, не имеющей названия. Губы Коли как ласковые мотыльки порхали по неподвижному лицу Кости, он вдыхал его аромат, зарылся в волосы возле уха и поцеловал и его, легонечко, в мягкую мочку. Костик вздрогнул, прошитый волной удовольствия, но глаза не открыл — он спит, он ничего не знает, не чувствует, ничего нет...       — Яго-о-о-одки-и-и-ин, — шепотом протянул Коля и потерся носом об сомкнутые упрямые губы. — Я знаю, что ты не спишь, — мурлыкнул. — Если б ты только мог представить, как я не хочу сейчас уходить, — горячо выдохнул он, вновь обдавая ухо Костика мурашчатым жаром. — Но труба зовет, — еще один мягкий поцелуй возле шеи, и дрожь уже не скрыть, но Костик не открывал глаз. — Я вернусь вечером, Кось, — теплый шепот в плечо, поцелуй, уже глубокий, влажный, такой, что у Костика поджались пальцы ног, на плече остался след. — Ты обещал мне свидание, — по руке прошлись пальцы, кожа выдала себя, мгновенно покрываясь пупырышками, пальцы Коли прошлись вверх и вниз по всей руке к ладони, подхватили ее, безвольную, к лицу и он поцеловал его запястье. — Поспи еще, — нежность в голосе, и Костик просто не может дышать, не может, не может... Диван прогнулся, обволакивающее тепло исчезло, шорох одежды, вжик молнии, скрип половицы, запах парфюма от свитера, ласковый поцелуй в лоб. На секунду захотелось отпустить себя, схватить за руку, дернуть, повалить обратно в постель, укрыть, смеясь, одеялом, стянуть этот свитер — он помнил, черный — и целовать, целовать, целовать любимое лицо. — Ты такой красивый, — губы исчезли, запах, звуки...       Дверь закрылась, Костик открыл глаза. В комнате было сумеречно, еще совсем утро, он услышал, как брякнул входной замок в коридоре. «Ушел», — Костя обнял свои колени и посмотрел на стену, где висел календарь. Третье октября— сегодня был день рождения Коли.