Костяника

Она сама по себе невесома Она легче, чем твои мысли, Но вспомни как душу рвало. Когда она уходила, Как на глазах твоих слезы висли. Она руками своими нежными Петлю на шею тебе набросит. Не оставляя ничего от тебя прежнего Сама на цыпочки встать попросит. Ты даже не сможешь ее увидеть, Ты никогда не заглянешь в ее глаза. А думаешь только о том, как бы ее не обидеть, Не веря в то, что она действительно зла. Ты можешь с ней расцвести и засохнуть, Она сожрет тебя, как цветок тля. Но все равно лучше уж так сдохнуть, Чем никого никогда не любя... Дельфин

      — Я куплю тебе твои любимые фрикадельки, — это были решающие слова, после которых Костик уже не мог вяло отнекиваться от настойчивых просьб Кольки поехать с ним в Икею.       Тот уже две недели как переехал в свое новое жилье, а оно по-прежнему выглядело как стройка — бетон, голые окна, плита и раковина в кухне, надувной матрас в комнате. Единственным обустроенным местом в квартире была ванная. Мастера по укладке кафеля и сантехники привели Колькин санузел в блистательный вид, и тот теперь при каждой удобной возможности плескался в ванне, снимая напряжение после трудового дня.       Работы было под новый год много, и оттого у него совсем не оставалось времени на обустройство жилья и ремонт. Он приходил вымотанный в десятом часу и, наскоро перекусив, плюхался на неудобный, перекатывающийся как желе матрас, от которого болела спина и голова с утра из-за отсутствия полноценного отдыха.       Но вот наконец-то настали долгожданные выходные, их завод вышел в праздничный отпуск раньше, чем все другие предприятия — двадцать седьмого декабря, но и вернуться на работу они должны были уже четвертого. Колька решил воспользоваться временным затишьем и успеть сделать хоть что-то, и главным в его списке была покупка хорошего дивана или кровати, ну и так, по мелочи. У него же ничего толком своего не было. Мама, конечно, на первое время выдала ему необходимый набор посуды и постельного белья, но Колька хотел всего своего. Смеялся Костику в трубку, что, видимо, настал период гнездования, и у него просто свербит накупить красивых тарелок, столиков, подушечек и прикроватных ламп.       Костик был сонный, он накануне обслуживал корпоратив и вернулся домой в три ночи усталый и злой. Не любил он пьяные компании и это пресное веселье офисных служащих, их панибратство и нелепое снисхождение к персоналу, будто официанты и бармены второсортные люди. Ноги гудели, он проснулся от звонка Кольки, и тот начал трещать за Икею, уговаривать поехать с ним.       — Ты же знаешь какой из меня дизайнер. Я куплю все самое пошлое, — смеялся он. — Отоспишься в машине, а потом я тебя заправлю кофеином. — Костик лежал в постели и пытался собрать мысли в кучу. Голос Коли его умиротворял, и все, чего он хотел — это вот так и уснуть дальше под его смешки и бархатный тембр, но тот был неумолим. — Я куплю тебе твои любимые фрикадельки. Отвезу, привезу, напою, накормлю, — тараторил Колян.       —Ладно, ладно, — широко зевая в голос, согласился Костик и, потянувшись, сел в подушках. — Уломал, мастер Угвей, блин! — еще раз сладко зевнул он в трубку и, проморгавшись, проснулся окончательно.       —Обижаешь! — фыркнул Колян, — Я Тайлунг. Я заеду через час! — добавил он и сбросил.       —Тайлунг он... — усмехнулся Костя и расшторил окно. Шел снег, крупный и мягкий, новогодний, и Костик, хрустко потянувшись, улыбнулся новому дню широко и ясно.       В дороге он и правда немного поспал, вздремнул в теплоте салона под тихий шелест шин и ритмичный ход дворников по стеклу. Колька его не тревожил, наоборот, выключил тут же радио и набросил на Костика тонкий флисовый плед с заднего сиденья, тот самый, которым как-то уже обнимал его на заливе.       Народу в Меге была тьма. Предпраздничная суета в самом разгаре. На катке в середине торгового центра бесновались дети, везде гремела музыка, и мигали огни витрин. До нового года оставалось три дня, и магазины были забиты людьми в поисках подарков. Икея пестрила вывесками о распродаже и пахла пончиками и грошовыми хот-догами. Взяв тележку, они медленно пошли по лабиринту шведского рая для домохозяек.       И тут началось...       Костик надорвал себе живот от смеха. Никогда бы не подумал он, что его Колька такой домовитый. Тот хватался за все подряд, нужное и ненужное, ну как ребенок в конфетной лавке. Ему нравилось абсолютно все — и прихватки, и полотенца, и кружки, и корзинки, коврики и шторы. Костик только и успевал выкладывать это безобразие из тележки и закатывать глаза.       — Ну зачем тебе это страшилище? — смеялся он над Колей, пока тот обнимал огромную подушку в виде осьминога. — Это же пылесборник. Спать на нем нельзя, и он будет просто валяться... — он глянул на ценник. — Да еще и стоит! Нет! — строго отбросил он несчастного спрута и дернул Кольку за нос, чтоб тот не строил щенячьих глазок. Но как бы Костик не старался, все равно к отделу с кроватями и диванами они прибыли с уже доверху набитой корзиной. Простыни, полотенца, подушки, набор стаканчиков в ванную, мыльница, два пледа, карниз, шторы, складной столик, набор одноцветной посуды, бокалы, чайник, лампы и прочее, прочее, прочее... Костик вышагивал рядом с тележкой с дуршлагом на голове и всем своим видом насмешничал над Колькой.       — Сними колпак, — ткнул его игриво плечом тот.       — Нет уж. Он мне просто необходим, чтобы экранировать твою глупость, — язвил Костик, выдергивая из рук друга картину с изображением колибри. — Ни за что! — отобрал он это «великолепие». — Ноги моей не будет в доме, где висит это уродство распечатанное! — искривил он брови и поймал на себе невероятно теплый взгляд Коли. Костик тут же осекся, вдруг поняв, что он и правда так придирчиво все выбирает и обсуждает, будто сам собрался там жить... там... вместе с Колей. Сердце тоскливо кольнуло, но он тут же сменил курс мыслей, видя, как его наказание вытягивает самый яркий и аляпистый ковер из всех возможных! Хлопок по руке. — Вот тот, — указал длинный палец на квадрат теплых пастельных тонов с коротким ворсом. — Меньше пыли, меньше красок, меньше возни, — резюмировал Костик и пихнул свернутое трубой ковровое покрытие сверху на телегу. Колька обреченно вздохнул и полез в корзину, набитую плюшевыми акулами....       Отдел с демонстрационными комнатами захватил их обоих. Они блуждали из одной спальни в другую и, как и многие, впрочем, играли в «свой домик».       — Всегда хотел двухъярусную кровать, — мечтательно закатил глаза Костик, разглядывая очередную красиво обставленную детскую.       — Давай купим, — смеялся Коля. — Поставлю во второй комнате, и, когда будешь оставаться у меня, будем спать там, — он бросил в Костика подушкой, и тот, перехватив ее на лету, плюхнулся на широкую кровать позади себя. — Я даже позволю тебе быть сверху, — добавил Колька и плюхнулся рядом, не замечая, как заалели щеки Костика от двусмысленности его фразы.       — Тебе нужно что-то удобное и практичное, — рассуждал он, быстро избавляясь от навязчивых, вмиг возникших образов изгибающегося под ним Кольки, вскинувшего для него бедра, раскрытого, потного и сладко стонущего: «Еще, Кось, еще...»       — Диван или кровать? — повернулся к нему лицом Коля. Голова его покоилась на шелковой подушке, и синь глаз затопила все вокруг. Костьку вело, вело прямо здесь и сейчас, в этой игрушечной постели, в кукольной комнате, среди толпы людей, в середине огромного торгового центра в многомиллионном городе. Здесь и сейчас существовал только Коля и только эти небесные добрые глаза, как всегда смотрящие на него с такой теплотой и нежностью, что он с трудом подавил в себе желание протянуть руку и дотронуться до век, прикрыть их, чтобы не прожигали его душу насквозь, не топили его в надежде, не заставляли сердце биться так часто и громко, что, казалось, Колька обязан был слышать этот нервный неровный стук даже сквозь шум толпы и музыку.       — Думаю, диван, — спрыгнул с постели Костя и вернулся к их брошенной тележке. — У дивана ты сам можешь выбрать по вкусу матрас и чехол, который, если что, можно менять. К тому же диван как-то проще, больше тебе подходит, чем помпезная кровать.       — Ну, диван, так диван, — пожал плечами Коля.       Следующие пару часов они выбирали каркас, матрас, потом чехлы и подушки. В этот раз, на удивление, придя к единому мнению, сошлись на широком раскладном диване, анатомическом матрасе и светло-серой расцветки чехле.       У кассы Костя еще раз проинспектировал финально тележку на предмет ненужного хлама и таки выбросил из нее плюшевую акулу — Колька чуть не плакал, но отстоял свои ароматические свечи и торшер с позолотой, хотя он-то и бесил Костика больше всего.       Упаковались, обвешанные пакетами пошли оформлять доставку, и тут их ждал сюрприз. Доставку обещали только после нового года, мол, очень много заказов, и раньше никак не получится. Колька взбрыкнул, он-то уже мечтал, как сегодня, ну край завтра, наконец-то удобно поспит на новеньком чудо-матрасе.       — Да фак! — ярился он. — Что делать то?       — Я на парковке видел грузовые такси, — сказал Костик. — В разобранном виде туда все точно влезет. Только грузить придется самим и к тебе поднимать тоже, — задумчиво размышлял он.       — Идет, — тут же подхватил идею Колька.       В итоге, кряхтя и еле управляясь, они впихнули каркас и матрас во вместительный «каблучок» и поехали за ним следом до дома Коли.       На улице уже давно стемнело, в животах, несмотря на съеденные хот-доги, урчало, но согревала мысль об обещанных и купленных с собой фрикадельках и картофельной запеканке, что ждали своего часа в сумке-холодильнике. Они вырулили на КАД и издали проехали мимо дома Германа.       — Герка, кстати, звал к себе на новый год, — сказал Коля, посмотрев на отдаляющийся дом приятеля в зеркале заднего вида. — Я думаю пойти. Ты как?       — Не знаю, — хмыкнул Костик и прижался виском к холодному стеклу. Усталость навалилась на него как мешок с отрубями, и все тело ныло, особенно ноги.       — Хотя ты, наверное... — Коля вдруг замолчал и включил суетливо радио, заполняя паузу.       — Наверное что? — переспросил Костя, почувствовав возникшее напряжение.       — Ну... Я подумал, что, может, ты отмечаешь с... ну с... с кем-то, — прочистил Колька будто свербившее горло.       Костик покосился на него из-под челки и улыбнулся, волна трепета пробежала по венам и рукам, что сами потянулись вперед. Он мягко коснулся предплечья Коли, будто утешая, секундно ласково погладил и сказал:       — У меня никого нет.       По радио звучал вездесущий «Last Christmas», и Коля замурлыкал его себе под нос, а Костик заметил, как расслабились руки на руле, и на лицо вернулась улыбка.       По приезде оба поняли, что много чего не продумали в своем залихватском плане. Колька жил в старом фонде — лифта нет, пролеты высоченные, этаж последний — шестой! Забросив мелкие покупки и глотнув из термоса уже остывшего кофе, они, как два мудреца, встали по краям огромного разобранного на части дивана, пытаясь сообразить, как поднять эту каракатицу наверх.       — Гадство, — стенал, кряхтел и пыхтел Костик, пятясь неудобно кверху с частью каркаса на вытянутых руках. — Я ща сдохну, — они остановились на третьем этаже передохнуть. — Если б я знал, что так все будет, еще бы утром тебя послал, — жаловался он, вновь беря еле подъемную ношу. С трудом доперев до квартиры злосчастный диван и водрузив его посередине комнаты, они спустились за матрасом, что тоже оказался не легоньким.       — Ненавижу тебя, — зудел Костька, весь покраснев от натуги. — В гробу я видел твои фрикадельки.       — Посмотрим, что ты скажешь через полчаса.... Уффф... Когда я их в сливках запеку... Ой... — они рухнули в прихожей и сидели так минут пять, пытаясь отдышаться и стряхнуть напряжение с мышц.       — Ты давай собирай этого монстра и делай что надо, а я пойду готовить, — немного отдохнув, сказал Костя.       — Я же обещал тебе сам сготовить, — удивился Колька, но спорить не стал и пошел сражаться со шведским конструктором.       Из кухни потянуло мясом и соусом, послышался хлопок открывающейся винной пробки. Костик нарезал овощи, какие нашел в холодильнике, затомил фрикадельки в сметане и разлил рислинг по новеньким бокалам, даже свечку ту самую персиковую дурацкую зажег — вовсе она не пахла персиком, вот как знал, что деньги на ветер.       — Ты там скоро? — крикнул он с кухни и, не дожидаясь ответа, пошел смотреть на результаты Колькиных трудов. Тот успел собрать диван, закрутить его где надо, положить сверху матрас и уже абсолютно довольный натягивал на него ярко-зеленую простыню.       — Почти все, — удовлетворенно плюхнулся он на диван и взял из рук Костика предложенный бокал.       — С обновой, — дзынькнул тот своим бокалом об Колин и сел рядом. — Я, похоже, себе спину сорвал, — потер он поясницу, что покалывала у крестца и тянула по бокам. — Еле сижу.       — Жрать охота, — выдохнул Коля.       — Так пошли, — потянул его Костик на кухню. — Там почти пир, — гордо вскинул он нос и прихватил мимоходом упаковку новеньких полотешек.       Колька расхваливал размороженные фрикадельки и нарезанные овощи, будто они из-под звезды Мишлена вышли.       — Ты чего не пьешь? — спросил его Костик, видя, что тот не притронулся к своему бокалу.       — Так еще тебя везти, — закинул Коля очередной мясной комочек в рот и зажмурился от удовольствия.       — Я могу остаться, — ляпнул Костька, не успев подумать, и тут же сам отпил вина.       — Хорошо, — кивнул Коля и тоже отпил из своего бокала. — Тогда твое здоровье, — он чокнулся с Костиным бокалом. — Спасибо, что не бросил в беде, — улыбнулся он и вновь накинулся на еду.       Костя мыл посуду, когда его спину прострелила просто адская боль, и он застонал и согнулся вдвое над раковиной, едва не выронив новехонькую тарелку из рук.       — Твоюююю ж... — скривился он и сел на корточки.       — Ты чего, Кось?! — всполошившись, подбежал к нему Коля и стал приподнимать вверх.       — Спина, — морщась, протянул тот. Коля довел его в полуобнимку до дивана и там усадил.       — У меня в аптечке есть мазь разогревающая, подожди, — метнулся он к двери как был в одной футболке и трениках.       Костик, кривясь от боли, рухнул на постель и изогнулся в более для него сейчас удобное положение. Спину немного отпустило, но все равно потягивало и было некомфортно. Колька вернулся в облаке морозного воздуха, запыхавшийся и покрытый мокрым снегом, в руках у него был тюбик мази.       — Вот. Это «Сибирское Здоровье», мне мама с детства его втирает, если что болит в мышцах. Давай, ложись на живот, я помну.       Он сходил в ванную, помыл руки и вернулся в комнату, отхлебывая вино из горла.       Костик послушно перевернулся на живот и стянул через голову футболку. Теплые руки легли на его поясницу, и по спине побежали мурашки. Коля сел на его ноги, но сдерживал вес, упираясь в матрас коленями. Он растер в ладонях пахнущую хвоей мазь и вначале легко, словно снимая пробу прикосновением, коснулся спины Кости. Тот уткнулся лицом в подушку и прикрыл глаза. Тело его горело — одно-единственное прикосновение кожа к коже, и внутри полыхнуло костром, обдавая жаром сердце и щеки. Коля начал втирать мазь бережно, но с нажимом растер ее по всей пояснице и чуть выше. Стал аккуратно массировать спину, снимая напряжение мышц, но добавляя его в другие части тела Костика, который лежал почти не дыша и плавился от каждого прикосновения любимых пальцев. Коля выдавил из тюбика еще немного бальзама и провел ладонями вверх, вдоль позвоночника к лопаткам, стал разминать уже всю спину и, не встретив сопротивления, и плечи. Вверх-вниз скользили его заботливые ладони, впивались подушечками пальцев в бока и крылья лопаток, проходились по цепочке позвонков, чуть надавливая на каждый, обрисовывая их по кругу и выбивая искры из глаз онемевшего Костика.       — Это Вега, — вдруг произнес Коля и очертил линию вокруг родинки у плеча Кости, и тот замер, совсем перестав думать и дышать, весь обратился в слух и оголенный нерв. — А это Ригель. — обвел полукругом Коля еще одну родинку ближе к основанию шеи. Голос его стал тихим, а движения медленными. — Это Хадар, — провел он пальцем по родинке под лопаткой, запуская новую волну мурашек по спине Кости. — Это Процион, — Коля несколько раз обвел по контуру круглую родинку на боку Кости, и тот чуть дрогнул, поймав легкую щекотку. — Арктур, — скользнул Коля пальцами правее и ниже, где красовалось еще одно темное пятнышко. — Поллукс, — широкая ладонь укрыла на мгновение родинку еще чуть ниже и ласково погладила ее круговым движением. — А эта... — пальцы Коли скользнули к краю брюк Кости, где на границе с бельем аккуратно между поясничных ямочек, словно капля чернил, сияла малюсенькая родинка, — эта моя любимая из всех — Альтаир, — нежно, едва-едва дотрагиваясь до кожи, обвел он ее несколько раз, и у Костика ухнуло что-то внутри в самый низ, взорвалось там осколками золота, растеклось по всему телу томной негой. Он резко развернулся и полусидя отпрянул на вытянутых руках. Грудь его вздымалась от частого прерывистого дыхания, брюки натянулись от очевидного возбуждения, губы пересохли. Коля тоже чуть отстранился. Он так и сидел на коленях на матрасе теперь перед вытянутыми ногами Костика, глаза его шало бегали от лица Кости к его брюкам и обратно, он сглотнул, остановив наконец-то взгляд на его губах, и, медленно потянувшись, взял в руку холодную ступню Костика, обхватил ее за пятку и с нажимом провел большим пальцем по своду стопы, не отводя взгляда, глаза в глаза, хлестнул той самой страстной синевой из-под ресниц.       И это стало последней каплей...       Костик рванулся вперед, забыв себя, метнулся диким котом, вжался, мертвой хваткой вцепляясь в Колькины плечи, и впился в его рот голодным поцелуем. Он жадно ласкал его губы, охаживал языком, всасывал его, чувствуя горячие ладони на своей спине, что как безумные заскользили по коже, впились в волосы на затылке, прижимая его к себе еще сильнее, еще жарче, еще, еще, еще. Костик повалил Колю на спину, не отрываясь от его губ, слыша, как тот рычит и сжимает его в ответ до скрипа костей, как, задыхаясь, шепчет словно в бреду: «Кось, Кось, мой, мой...» Костик стал спускаться поцелуями к шее, впивался засосами в нежную кожу, все еще слегка пахнущую бальзамом после бритья. Коля выгнулся, подставляясь под губы, не выпуская из железных объятий, и Костик осыпал, осыпал его поцелуями по шее, по плечам, стянул футболку, лихорадочно кинув ее на пол, и припал вновь губами, руками к груди, к соскам, покусывал их и терся об Колю своим стояком, забывшись совсем, отбросив все мысли, все терзания. Он любил его до исступления, до разрыва аорты. Губы ласкали живот, впадинку пупка, мышцы под его поцелуями и языком напряглись, сокращались, демонстрируя свой рельеф. Костик застонал и стал кусаться, впивался в мягкую кожу и тянул руку к Колиному лицу, окунул свои пальцы ему в рот, и тот жадно всосал их, обвел языком, чуть прикусывая у фаланг, и вновь облизывал до беспамятства. Влажная, залюбленная рука скользнула в Колькины брюки, Костик обхватил его член и погладил головку. Резко стянул мешающие штаны до колен и насадился глубоко ртом до основания, до спазма, уткнулся носом в короткие темные волосы и стал ласкать его как одержимый, едва слыша за шумом крови в ушах, как Коля стонет, громко, в голос, как кричит его имя, беспрерывно, на одной хриплой ноте, срываясь в экстаз.       — Костик, Костик... Кось... — шептал он, запуская пальцы ему в распущенные волосы. — Ах... Кось... Как хорошо.... Кось... Мой... Мой... О боже, о боже, о боже!.. — метался и стонал, подмахивая бедрами в такт движениям головы Кости. Тот ласкал руками его бедра, провел по внутренней части, по подрагивающим ногам, вниз до колен и снова вверх к бархатным яичкам, гладил их, нежно сжимая, и сосал, сосал как заведенный, чувствуя, что вот-вот кончит сам. Джинсы давили, и Костик, не выпуская член изо рта, приспустил их, выпуская плоть наружу, и тут же заглотил особенно мощно, глубоко, сладко и проехался своим членом по простыне, чувствуя электрический кнут по всему позвоночнику. Внутри заискрило так, что он замер на мгновение, не в силах пережить эту волну наслаждения в движении, и тут же почувствовал терпкое семя на нёбе. Густая жидкость заполнила его рот, усиливая собственный оргазм вкусом любимого, его запахом, его диким стоном и судорогами. Пальцы ног поджались, глаза закатились, Колька дрожал, вибрировал под его рукой и ртом, и, выпив его окончательно, Костик рухнул сверху, уткнувшись в взрывающуюся сердцем грудь.       Коля вяло пошарил рукой по кровати и, нащупав одеяло, укрыл их обоих с головой теплом и темнотой.       — Простынь испачкали, — сонно мурлыкнул Костик.       — Спи, мой Тайлунг, — прижал его к себе Колька и широко, удовлетворенно выдохнул, утыкаясь тому в макушку. — Спи, мой...