В полшаге

Бейся сердце, время биться, Бейся стерео, время биться, Нас непросто напугать, Мы достигли дна, радостно смеясь. Бейся сердце, время биться, Бейся стерео, время биться, Все что можно потерять, Надо потерять, радостно смеясь (с) Sirotkin После событий, описанных в конце прошлой главы, прошло два месяца. Ревекка, ее отец и верный им Рейбен с детьми давно вернулись в Йорк. Погрома в Фамарсвилле не случилось вовсе, ибо все те, кто мог бы в нем участвовать, были в тот момент на штурме Темплстоу. Кое-кто вернулся домой с богатой добычей, а иные и вовсе не вернулись. Прецепторию восстановили силами нового гроссмейстера, так как Лука Бомануар, будучи уже весьма нездоров, скончался не позже, чем через две недели после штурма. Новый гроссмейстер не стал преследовать Буагильбера, справедливо рассудив, что раз уж тот хочет вернуться в Палестину и оставаться там, то, чем скорее он это сделает, тем лучше. Конечно, о том, чтоб заменить на своем посту Бомануара, как он думал раньше, не могло быть и речи. Но храмовник отнёсся к этому разочарованию философски. Он занял денег у приора Эймера и купил себе новые доспехи и прочую экипировку, а потом, с помощью векселей, вернул Эймеру и его обители долги, честно и без обиды. Верный Болдуин, за свои заслуги произведенный господином в рыцари, никак не хотел его оставлять. Буагильбер успел съездить в Аквитанию, на родину, и там уладить свои дела перед поездкой в Палестину. У храмовника теперь были новый оруженосец - Робер, и новые слуги. Они не могли, конечно, заменить Абдаллу и Амета, но были послушны и готовы работать без устали. Буагильбер готовился отчалить в Палестину и корабль был уже заказан. Следовало торопиться, ибо осень давно вступила в свои права, что могло затруднить плавание. Но Бриан де Буагильбер не был собой, если б так легко отказался от того, что привык считать своим. По варварским законам тех времен, мужчина, захвативший женщину силой, вполне мог считаться ее владельцем. Зачастую так и происходило. И в таком случае пары венчались тайно, а со стороны девушки - насильно, не спросив опекунов или родителей девушки. Конечно, тот факт, что Ревекка была еврейкой, в корне менял отношение к ней для большинства христиан тех времен. Не играло роли, был ли он норманном или саксом, любой представитель этих народов презирал еврейский народ и никогда не согласился бы связать свою жизнь с девушкой из отверженного племени, даже несмотря на ее несметные богатства. Но как мы уже убедились ранее, Буагильбер был из другого теста. Общение с Ревеккой сильно изменило его, а сильнейшая любовь к ней сделала его еще более безрассудным, хотя одновременно придало его поступкам некоторую мягкость и местами предусмотрительность. Похоронив свои чувства за двадцать лет до описываемых событий, отказавшись от всего мирского, он жил своим честолюбием, теша и лелея свою ярость в бою и в политике. Он наслаждался свободой от всего и своей властью. Теперь же, потеряв значительную часть своего могущества, он с огромным удивлением понял, что это мало тяготит его. Мыслями он возвращался к тихим вечерам в Темплстоу, шахматам и беседам с еврейкой, песням Элии, сказкам сарацина и тому спокойствию, которое он там ощущал. Он с ужасом понимал, что стареет и что во многом это влияет на его восприятие событий. Долгая жизнь с любимой, теплый климат Палестины, от которого не ломит кости и не болят старые раны на перемену погоды. Возможно даже дети – его продолжения, наследники, пусть и незаконные, его род – все это стало казаться гораздо более заманчивым, чем раньше. Болдуин частично угадывал мысли своего господина, хоть и не отваживался заговорить с ним. Зато у него появился другой собеседник. За несколько недель до отплытия Буагильбер прибыл в аббатство Жорво, дабы попрощаться с приором Эймером. Тот весьма обрадовался старому другу, хоть и отметил про себя, что храмовник не совсем ещё оправился от болезни. Буагильбер и правда был немного бледен, хоть и отменно держался в седле и казалось, с лёгкостью носил доспехи. - А где твои сарацины? - спросил приор, когда все важные дела были ими обговорены. По лицу храмовника пробежала тень, как мимолётное облачко, закрывшее солнце. - Погибли, при осаде прецептории. - Хорошие были слуги, верно, преданные и безжалостные - равнодушно отметил приор. Буагильбер внезапно вспомнил лицо Абдаллы, когда тот рассказывал сказки девчонке. Вспомнил смерть Амета. - Да, их смерть весьма затратна – он сдержался и говорил с ленцой, но внутри словно что-то натянулось. «Старею, дьявол меня раздери, становлюсь слезливой бабой!» подумал он. Он не пожелал ночевать в аббатстве, несмотря на все уговоры Эймера и тем же вечером двинулся в сторону Шеффилда. «Приор был прав, не стоило уезжать в такую ночь», отстранённо подумал Бриан, глядя на толпу разбойников, окружившую его отряд. Впрочем, тех было не так уж и много и люди храмовника уже держали йоменов на прицелах арбалетов, когда главарь шайки вышел вперёд и храбро подошёл поближе к рыцарям. - Остановись, надменный храмовник! – крикнул он. – Мы не желаем вредить вам, и даже не будем покушаться на ваше золото, хотя, конечно, не откажемся от небольшого подношения на благочестивые цели. Буагильбер изумлённо уставился на главаря. Разумеется, он узнал его, - Что, разбойники, совесть вас замучила? – с интересом ответил храмовник – Жаждете вернуть обратно награбленное? Неужели у вас на душе накопилось столь много грехов, что это позволит вам облегчить её? - Видишь ли, гордый рыцарь, думается мне, что нынче такое время, когда даже ничтожный йомен может сослужить неплохую службу рыцарю храма. Не бесплатно, всяко уж, но и не заламывая за свою услугу несусветную цену. - Помочь? – с ноткой презрения повторил Буагильбер – Не лишком ли много вы о себе возомнили, гадючьи души? Не боитесь, что останетесь лежать в этом же лесу со стрелами в груди и разбитыми черепами? Это будет богоугодным делом, и меня поблагодарят все здешние землевладельцы за избавление от таких клопов, как вы. Разбойничий атаман поднял руку, дабы пресечь ропот, явственно слышимый от своих людей. - Это касается некой особы чуждого тебе вероисповедания. Думается мне, что один из твоих людей прекрасно знает, о чем речь. - Болдуин? – храмовник повернулся, привстав на стременах, в сторону молодого рыцаря. - Господин, выслушайте его, заклинаю вас! – почти крикнул тот. – Сердца нет, смотреть, как вам тяжко. Прошу простить меня, но это для вашего же блага. И для её...- совсем уж тихо добавил он. Храмовник открыл было рот, чтоб обругать бывшего оруженосца последними словами, но внезапно передумал и закашлялся, пытаясь сдержать смех. - Ох, Болдуин, ну ты и сводник. Ладно. Говорите, что там у вас. Дик Самострел приосанился и начал: - Видите ли, у меня в доме старого Исаака есть свой человек…. Занималась заря. День обещал быть тёплым, дорога была удобна и ничего удивительного не было в том, что менестрель из отряда лесных ребят присоединился к отряду Буагильбера, по дороге до Шеффилда. Да и в песне, которую он напевал, не было ничего удивительного. Смилуйся господь над твоей душой Пусть и не хорошей, и не плохой Ты была такой, как сумел придумать; Напоследок дверь наподдав ногой, Я ушел как зверь, сам себе изгой, Я тревожил пыль, В смятую ковыль Мысли о тебе все пытаясь вдунуть. Я ушел от оков равнодушия дней, От бессмысленной печали пустой, Мне не хватит подков, мне не хватит коней, Чтоб угнаться за твоей красотой. Прожил я неделю и прожил год, Как дурак, поверил, что все пройдет, Блеклые картинки во сне целуя; Как-то разорвал я усталый бред И пошел искать тебя в белый свет, Солнце и Луну, Бога, Сатану Спрашивал, найти где тебя смогу я. Хоть за душу мою мне продали совет Те, кто прячется в гробах на свету, Но в просторах степей и в осколках планет Я боялся, что тебя не найду. (с) Канцлер Ги, Amore Бриан натянул капюшон на лицо. Не все можно показывать слугам, но черт возьми, в глаза словно песку насыпали. Зато теперь он знал, что делать.