Behind The Scenes

— Мы позволяем ему слишком много. — Пришло время принять меры. — Экстренные. — И суровые. — Да. Какие предложения, господа? В машине Чонгук слушает музыку так громко, уткнувшись в свой телефон, что до сих пор не знает о тайном сговоре, который происходит здесь и сейчас. Мемберы повышают голос, ожидая реакции, но ее не следует. Инициативное предложение начать системно воспитывать Чонгука, скоординировав общие действия, вносит Сокджин. Не потому, что ему с Чонгуком беситься надоело, а потому, что любит испытывать его нервную систему на прочность. Сокджин со всеми такой, но с Чонгуком жестит особенно. Он думает, это весело — доводить людей, играя на их слабостях, комплексах и открытых ранах, но мало кто реагирует должным образом. Намджун издевки Сокджина всерьез не воспринимает — слишком умный для этого. Юнги вообще на Сокджина со снихождением смотрит сверху вниз, хотя Сокджин его выше почти на голову. У Хосока здоровая самооценка, которая влиянию извне не поддается, сколько ни старайся, а Тэхёну только дай попикироваться — сам кого хочешь до слез затроллит. Что же до Чимина… Сокджин его жалеет, наверное, потому что Чимину и так от всех подряд достается. В итоге внимание самого старшего мембера оказывается целиком и полностью сосредоточено на самом младшем. Дедовщину в чисто мужском коллективе никто не отменял. Чимин в заговоре против Чонгука не участвует, но становится подневольным слушателем. Хёны, скучковавшиеся на задних сиденьях минивена, обсуждают детали своего коварного плана по укрощению строптивого макнэ. Чонгук, занявший, как обычно, отдельное сиденье у дверцы, подальше от остальных, все еще пребывает в блаженном неведении относительного того, что происходит за его спиной. Сидящий через проход Чимин следит за Чонгуком краем глаза всю дорогу до студии, забыв обо всех других делах. Внутри отчего-то мерзко ноет, хотя еще ничего не происходит и Чимин ничего делать не собирается. Мемберы ведут себя с Чонгуком подозрительно обходительно и внимательно. Целый день окружают его заботой и вниманием, пытаясь усыпить бдительность, в результате чего Чонгук точно убеждается: готовится диверсия. Он понятия не имеет, что хёны задумали, и тревожится. Ждет подвоха в любой момент и напрягается больше, чем обычно, когда Тэхён обнимает его за плечи и ведет за собой в душевые после окончания репетиции и работы на сегодня. — Ты сегодня прям выложился на все сто! — хвалит его Тэхён, хлопая второй рукой по животу, а Чонгук уже отсчитывает в обратном порядке время до своей бесславной кончины. — Что вы задумали? — спрашивает у него Чонгук тихо и осторожно, пока мемберы шумной толпой тащатся по коридору до душевых. Они вымотаны, но сил ржать всегда хватает. — В смысле? — искренне удивляется Тэхён. — Ничего, в душ и домой. Никаких планов. Есть предложения? Чонгук мотает головой. Хочет Тэхёну верить, но знает, что нельзя. А так хочется. Чонгук к себе какого-то особого отношения не ждет, но все-таки надеется, что Тэхён вместе с остальными в него кинжал втыкать не будет. Чонгук не Юлий Цезарь, но мужественно идет навстречу своей судьбе. Что еще ему остается? Он не может сбежать от своих хёнов. Разве только попытаться дать достойный отпор. Чонгук, как обычно, пропускает всех вперед, собираясь мыться последним. Все давно бросили попытки младшего уговорить и раскрепостить, так что позволяют ему и дальше сидеть в насквозь мокрой от пота одежде, мерзко липнущей к остывающей коже, раз Чонгуку так нравится. Ему не нравится. Но выбора у него нет. Обычно компанию Чонгуку составляет самоотверженный Тэхён. Но он уходит вместе с Чимином, с которым они ржут, дурашливо перетягивая друг у друга полотенца. Чонгук успевает разглядеть не только часть татуировки Чимина, но и его голую ягодицу, и поспешно отворачивается. Пока все не вернулись, надо раздеться. Чонгук снимает одежду и кутается в большое полотенце, зябко поджимая пальцы на босых ногах. — У тебя десять минут, мелкий, — говорит Чонгуку Юнги, первым вернувшись в раздевалку. — Или домой пешком пойдешь. Ждать тебя никто не будет. Юнги загоны Чонгука не то чтобы раздражают… Скорее доставляют ряд неудобств. Чонгук тратит его время на свои глупые игры в попранную невинность. Ладно он был бы девушкой, наотрез отказывающейся мыться с шестью голыми парнями — это Юнги бы понял. Но почему Чонгук не может перед всеми раздеться, не имея никаких кожных дефектов или внешних уродств, Юнги решительно понять не может. Как, впрочем, и остальные мемберы, потому что по заверениям Тэхёна, единственного, кто видел Чонгука голым целиком, стыдиться там решительно нечего — можно только обзавидоваться. Речь, ясное дело, шла о косых мышцах живота и о прессе, которых у Тэхёна нет. По всем остальным параметрам с Тэхёном тягаться сложно. Чимин и Чонгук почти сталкиваются в дверях: Чонгук тут же делает шаг назад, уступая проход, и смотрит куда угодно, лишь бы не на голого Чимина, у которого только полотенце на бедрах. Чимин делает шаг вперед, Чонгук отступает еще дальше, словно боится, что они могут случайно дотронуться друг до друга, и тут же юркает в напаренную душевую, спеша к последней кабинке — мимо остальных голых мемберов, вытирающихся после душа. Чимин провожает его взглядом. Ему не по себе. Он считает, что хёны к Чонгуку слишком суровы. Бедному ребенку и так несладко живется с шестью ебанутыми дядьками. — Может, не надо так жестко? — пытается он в последний раз вразумить мемберов, когда они выходят из душа и переодеваются у своих шкафчиков, а Чонгук моется один — на время, которое уже пошло. Юнги засек. — Чего ты его жалеешь? — спрашивает Сокджин. — Он тебя жалеет? Нет. Нас жалеет? Нет. Когда ты его вчера попросил музыку потише сделать, он что тебе сказал? А? “Если мешаю тебе, хён, иди в свою комнату”, — передразнивает Сокджин Чонгука. — Ты от него больше всех получаешь, а все равно его защищаешь. Вам с Хосоком не надоело еще? Он не ребенок уже давно. Что Чимину надоело, так это спорить. Он решает не продолжать: все равно хёны уже все решили (Хосок промолчал, но, как и в случае Чимина, молчание — знак согласия), а Намджун их какого-то хрена поддержал. Тэхён любит Чонгука, конечно, но пранки любит больше, поэтому предвкушающе потирает ручки. Они с Сокджином шустренько собирают все шмотки Чонгука, оставив ему только кроссовки, и уносят с собой. Когда Чонгук выходит из душевой, в раздевалке уже никого нет. Он замирает в ужасе, думая, что опоздал, но смотрит на настенные часы: нет, из отведенных Юнги десяти минут прошло только восемь. Тогда где все?.. Чонгук быстро идет к своему шкафчику. Нужно поскорее вытереться, одеться и бежать догонять мемберов, пока те в самом деле не уехали домой без него. Чонгук открывает не тот шкафчик — он почему-то пустой. Закрывает дверцу и проверяет номер. Его. Дергается к сумке: пустая, даже его потных спортивных шмоток нет. Только кроссовки стоят под скамейкой. У Чонгука по спине сходит холодный пот: хёны унесли с собой его вещи. Чонгук тут же роется в сумке. Телефон на месте. Он хватается за него, как за спасательный круг, и звонит Намджуну. Тот не берет трубку. Чонгук пока еще не отчаивается и набирает Хосоку. Тоже игнор. Третья попытка — Тэхён. Тэхён точно должен трубку взять… но, видимо, не сегодня. Юнги и Сокджину звонить бесполезно. Чимину — рука не поднимается. Чонгук судорожно соображает, что ему делать. Идти в одном полотенце и в кроссовках через все здание, в котором все еще есть сотрудники?.. Проще сразу в душевой на шланге повеситься. Есть еще вариант позвонить менеджеру… Он представляет, как на заднем плане будут гиениться мемберы, слыша его бессвязный лепет. Стыд и позор. Дал себя развести, как лоха последнего… Чонгук оседает на скамейку. Треплет мокрые волосы. — Думай, думай, думай, — повторяет он себе. Но выхода не находит. В носу мерзко тянет. Но плакать — последнее дело. Он не доставит этим гадам такого удовольствия, если они где-нибудь тут оставили тайную камеру и ржут всем стадом над ним сейчас. — Сволочи, — выдыхает Чонгук в сердцах. Он начинает ходить туда-сюда по раздевалке, давая выход стрессу и ярости, стучит кулаками по стенам и дверцам шкафчиков — Сокджина особенно долго — и уже разрабатывает план мести. Он им задаст. И не посмотрит, что они хёны. Хёны себя не ведут, блин, как дети. Когда Чонгук уже на грани истерики, он слышит осторожный стук в дверь. Застывает и, едва не поскользнувшись, секундой позже мчится за колонну, чтобы там спрятаться. — Кто там? — кричит он из своего укрытия. — Это я, — слышит он тихий голос Чимина. — Добить пришел? — зло выплевывает Чонгук. Небось, с камерой. Заснимет для шантажа и потомков, как Чонгук в одном полотенце трясется, забившись в темный угол. Вот уж точно достояние культуры и общественности. Чонгук своих хёнов тихо ненавидит. — Нет… Вещи принес. Я захожу, ладно? Чимин не ждет разрешения войти и, приоткрыв дверь, осторожно заглядывает внутрь. Или боится Чонгука спугнуть, или боится, что Чонгук сейчас на него с кулаками набросится. Убедившись, что убивать его не станут, Чимин заходит. Он не смотрит на Чонгука, чтобы не смущать его еще больше, и подходит к ближайшей скамейке. Кладет на край вещи. Они не Чонгука, а его. Он всегда с собой носит дополнительный комплект спортивной одежды — привычка еще со школы, когда после тхэквондо надо было бежать на танцы или на занятия по легкой атлетике. — Думаете, это смешно? — ядовито спрашивает Чонгук, не испытывая ни капли благодарности к Чимину за то, что тот принес ему одежду. Потому что, мать твою, он ее и забрал! — Нет, я так не думаю, — спокойно говорит Чимин, смотря на Чонгука, который все еще прячется от него за колонной в полумраке. — Это не смешно. Но меня они слушать не стали. Так что… одевайся и пошли. — Они уже уехали? — спрашивает Чонгук, которого буквально от гнева колотит. Он, конечно, не ждал, что его жизнь с шестью парнями, которые его старше, будет ему медом намазана, но у всего есть предел. И у понимания и терпения Чонгука тоже. — Да, придется пешком идти, — говорит Чимин. — Зато успеешь остыть. Чонгук может Чимина послать. Сорваться на нем и выплеснуть свою злость. Но давит в себе этот порыв. Мозг понемногу включается. И Чонгук понимает: Чимин все это время был на его стороне. Он в краже вещей не участвовал, даже хотел ей воспрепятствовать. А когда не смог, то принес Чонгуку другие вещи и остался с ним, хоть это и означало, что ему тоже придется идти домой пешком. — Одевайся, — говорит Чимин и хочет добавить, что подождет снаружи, чтобы Чонгука не смущать (он ведь ни перед кем не раздевается), но тот выходит из-за колонны. Взгляд Чимина невольно скользит по его телу — как Тэхён и говорил, с Чонгуком все в полном порядке. Никаких шрамов, родимых пятен или чего-то такого, что важно спрятать под одеждой и никому не показывать. Чимин ободряюще Чонгуку улыбается и прислоняется лопатками к шкафчику, собираясь терпеливо ждать, пока тот оденется. Чонгук берет оставленные на скамейке вещи и идет с ними обратно за колонну. Чимин провожает взглядом его крепкие спину и икры. В кармане вибрирует телефон. “предатель” — получает он сообщение от Тэхёна. Мемберы, когда Чимин неожиданно заявил, что забыл в раздевалке свой телефон и сказал им ехать и не ждать его, сразу поняли, куда Чимин помчался. Спасать своего золотого донсэна. “отсоси” — отвечает Чимин. Он злится. Потому что, блять, ничего веселого. Одно дело стебаться друг над другом в общаге, без свидетелей, другое — унижать кого-то прилюдно, а именно это Чонгука ждало, потому что вещи ему никто возвращать не собирался. Они уехали вместе с мемберами в общагу. Чимин убирает телефон обратно в карман, подальше от соблазна высказать в общем чате все, что он о своих хёнах думает. Чонгук появляется из-за колонны. Лонгслив ему в самый раз, а вот спортивные штаны Чимина коротки. Но лучше, чем ничего. Потому что Чонгуку добрые хёны даже трусов не оставили. — Тебе идет, — улыбается Чимин. Чонгук хорошенький. С этими его растрепанными волосами и потерянным взглядом пугливого ягненка. — Я потом все постираю и тебе верну, — сконфуженно произносит Чонгук и, помявшись, все-таки произносит: — Спасибо, хён. Я… правда, спасибо. — Давай, суши волосы и пойдем, — мягко произносит Чимин. Чонгук кивает. Послушно идет сушить волосы. Надевает кроссовки, берет свою пустую спортивную сумку и следом за Чимином выходит из раздевалки. Они идут молча, каждый думая о своем. Чимин — о том, как никого не убить по возвращении домой, потому что в серьезном воспитании, очевидно, больше нуждаются хёны, нежели Чонгук. Чонгук думает о Чимине, на которого лишний раз боится смотреть, чтобы не спалиться. У Чонгука много чувств, а слов мало, чтобы их выразить. Он Чимину безмерно благодарен — и бесконечно должен, потому что Чимин терпит его выходки, прощает издевки и всегда приходит на помощь. И Чонгуку до дрожи хочется перестать морозиться и сторониться его, начать с Чимином общаться ближе и дружить, но он боится. Боится, что не справится, проколется, что Чимин догадается и узнает правду… И все между ними кончится, не успев начаться. Чонгук очень переживает из-за этого. И страдает еще больше от того, какой Чимин добрый, понимающий, отзывчивый, такой замечательный, что Чонгуку от его близости становится тяжело дышать и еще тяжелей — жить без него. — Если заболеешь, я их убью, — внезапно говорит Чимин, смотря прямо перед собой. В конце улицы маячит угол их общежития. — Не надо, — тихо говорит Чонгук. Как Чимин и предсказывал, он успел остыть, пока они шли, сократив путь на шесть остановок, которые проехали на автобусе. — Это же просто глупая шутка. — За такие шутки в зубах бывают промежутки. Чонгук начинает смеяться. Он Чимина всерьез не воспринимает, хоть тот и выглядит внушительнее любого из них. Когда Чимин злится, он кажется Чонгуку безумно милым: как грозная красная панда в боевой стойке. Чимин бросает на Чонгука неуверенный взгляд. Думает, у Чонгука это нервное. Но тому и правда весело. На лице Чимина сама собой появляется улыбка. Его отпускает. Ладно, хёны, поживите еще. Но суровые меры Чимин все равно примет. Он никому не позволит обижать своего Чонгука.