Behind The Scenes

Чонгуку хреново. Он пытается это скрыть, чтобы не давать лишний повод для беспокойства мемберам и стаффу, но под конец дня, сев в машину, понимает, что вот-вот отключится. Чонгук борется со слабостью и расфокусировкой внимания, опасаясь закрывать глаза: так хотя бы может контролировать, что еще находится в сознании. Предобморочное состояние мерзкое. И в машине укачивает еще сильней. — Чонгук-а… — слышит он словно издалека голос Чимина, хотя на самом деле тот стоит рядом и трогает его за плечо, пытаясь мягко разбудить. — Мы приехали. Выходим. Чонгук слабо кивает и пробует сесть ровно. Тело вялое и непослушное, все вокруг такое тягучее и замыленное. Мыслей в голове ровно ноль. — Чонгук-а? — Чимин наклоняется к нему. — Ты в порядке? Выглядишь бледным… Чимин трогает его лоб. Его рука ледяная, и Чонгук вздрагивает, покрываясь мурашками. — У тебя температура, — сначала голос Чимина звучит удивленно, а потом мрачно. Он берет руку Чонгука и кладет себе на плечи. — Давай, я помогу тебе встать. На счет три… Раз, два, три. Чонгук честно старается двигаться сам, но понимает, что в этом больше заслуга Чимина, взвалившего на себя весь его вес. Чимин крепко обнимает его за пояс, и, пригнувшись, они двигаются к выходу из машины. — Все в порядке? — спрашивает у них менеджер, обернувшись из-за руля. — Да, просто задремал, — отвечает Чимин с улыбкой. — Спокойной ночи, менеджер-ним! — Спокойной ночи. Вы сегодня отлично поработали, ребята, так держать! — с улыбкой отвечает менеджер, и Чимин помогает Чонгуку выбраться из машины. Придерживая его одной рукой, второй он закрывает откатную дверь минивэна и машет менеджеру на прощание. После чего с беспокойством заглядывает Чонгуку в опущенное лицо. Чонгуку тяжело держать голову прямо. Если честно, хочется закрыть глаза и сползти на асфальт. — Давай, пойдем, дома ляжешь. — Чимин словно читает его мысли. Они медленно преодолевают лестницу, ступень за ступенью. Когда они добираются до квартиры, все мемберы уже расходятся по своим комнатам: они мечтали о том, чтобы вернуться домой и лечь спать, с самого подъема в 5 утра. Съемки были за городом, и пришлось встать очень рано. Потом весь день они провели в разъездах по рабочим точкам, а вечером отпахали на первой репетиции. Она Чонгука и добила окончательно. Сцена фестиваля открытая, на улице не май месяц, они мокрые от пота плясали до упаду два часа подряд. Чонгук почувствовал себя неважно, когда у них был перерыв. Но думал, из-за усталости. Как оказалось, нет. Чимин ведет Чонгука не в его комнату, к Намджуну и Тэхёну, а в свою. Хосок подрывается с кровати, только увидев их на пороге, но Чимин останавливает его жестом: — Не надо, хён. Можешь тоже заболеть. Поспишь сегодня в другой комнате, ладно? — А ты? — хмурится Хосок. — Со мной все нормально. А если я уже заразился, то лучше два болеющих мембера, чем три. Хосок вынужден согласиться. Он собирает свои вещи, с беспокойством смотря на Чонгука, которого Чимин усаживает на свою кровать и начинает раздевать. — Ты точно один справишься? — волнуется он. — Я за ним присмотрю, хён, не волнуйся. Если тебе не сложно, принесешь увлажнитель из гостиной? — Чимин присаживается и снимает с Чонгука ботинки и носки. Он не смог раздеть его в прихожей. Ничего страшного, вымоет завтра полы. — Да, конечно! — Хосок тут же уходит выполнить просьбу и хоть чем-то помочь. Чонгук сидит с закрытыми глазами, позволяя Чимину себя раздевать. Он не сопротивляется, но и не помогает ему. Чимин справляется: ему не впервой ухаживать за больным человеком. Младший брат болеет часто, так что Чимин очень спокойно, но уверенно готовится к тому, чтобы не спать всю ночь. Оставив на Чонгуке только трусы, Чимин укладывает его в свою кровать и укрывает одеялом по шею. Трогает лоб, и Чонгук с трудом приоткрывает глаза. Простыни дарят долгожданную прохладу, но почему-то теперь он дрожит, хотя ему все еще жарко. Чимин гладит его по лбу — так приятно, — и глаза снова сами собой закрываются. Когда возвращается Хосок, Чимин ставит рядом на тумбочку увлажнитель и включает его, а сам идет на кухню за лекарствами. Чонгук остается в комнате один. Он балансирует на тонкой грани между реальностью и сном, хотя уже не уверен, не снится ли ему все и что с ним вообще происходит. Связь с телом нарушена, в гудящей голове — одно желе. Чонгук слышит разговоры за неплотно закрытой дверью. Кто-то заглядывает внутрь. — Ты точно уверен, что нам не нужно звонить главному менеджеру? — Намджун. Волнуется. — Он уже заболел, — спокойно возражает Чимин. — Если утром ему лучше не станет, тогда позвоним. Все равно ночью никто не будет отменять и перекраивать график. — Ладно. Все есть? — Да, я нашел все. Идите спать, я о нем позабочусь. — Если что, буди. Чимин заходит в комнату и закрывает дверь. Он ставит на тумбочку поднос с лекарствами и мерит у Чонгука температуру в ухе перед тем, как дать ему жаропонижающее и противопростудный препарат. Чонгук с трудом, но проглатывает таблетки и выпивает кисло-сладкое лекарство. Чимин обтирает Чонгука холодными влажными салфетками, всего от лица до низа живота, и снова укрывает одеялом. Он еще какое-то время что-то делает. Чонгук прислушивается к его перемещениям по комнате, но глаз открыть не может: сил нет. Его знобит и колотит, но терпимо. В какой-то момент лекарства начинают действовать, и он засыпает, измотанный борьбой с болезнью. Чонгук не помнит, как просыпался несколько раз ночью, когда Чимин будил его, чтобы дать через нужное время следующую дозу лекарств. Помнит, что ему снилось, будто какое-то магическое существо, белого цвета и с длинной шерстью, вылизывает его своим холодным и мокрым языком. Противно, но потом становилось легче. В себя Чонгук приходит только под утро. Он открывает глаза и смотрит в потолок. Мозг включается с минутным опозданием. Чонгук вспоминает прошлый вечер — очень смутно. Вечернюю репетицию на фестивальной площадке, поездку домой в машине... Чимин. Точно. Где он? Чонгук с трудом приподнимает голову и оглядывается. Комната не его. Чимина и Хосока. Соседняя кровать застелена и пуста. Чонгук находит Чимина у себя в ногах: тот спит, ютясь на самом краю и свернувшись клубочком. Рядом лежит телефон. Будильник на нем неожиданно срабатывает. Чонгук вздрагивает, а Чимин уже сонно тянется, чтобы его выключить. И остается лежать, уткнувшись лицом в одеяло. — Чимин-а?.. — голос Чонгука звучит очень сипло. Во рту все пересохло. Но жара больше нет. Чимин поднимает свое помятое лицо и сонно щурит глаза. Трет их и с трудом садится. — Чонгук-а... Как ты? — спрашивает он. — Нормально, — отвечает Чонгук. Не очень уверенно. Он пока еще не понимает, насколько в порядке. Но тело работает, как и мозг. — А ты, хён? — спрашивает он. Чимин не спал всю ночь. По нему это сразу видно. Он даже не разделся: в той же одежде, в которой вернулся домой. Он не отходил от Чонгука, зависая в соцсетях и на Ютубе, но под утро все-таки отрубился у Чонгука в ногах. — Нормально, — повторяет Чимин. Чонгук не знает что сказать. “Спасибо” явно недостаточно, чтобы отблагодарить Чимина за его заботу и самопожертвование. Так могли бы поступить его родители. Но точно не едва знакомый человек, с которым у них никак не складываются отношения. Чонгуку стыдно. И за то, что он с Чимином всегда незаслуженно холоден и груб, и за то, что умудрился заболеть на ровном месте. — Прости, хён, — тихо роняет он. — Все в порядке, — вяло улыбается Чимин. Он встает, берет градусник и измеряет температуру в последний раз. Потом кладет руку на лоб Чонгука. Рука теплая, но Чонгук все равно невольно прикрывает глаза. Ему приятно. И почему-то особенно тепло и комфортно от того, что это Чимин, а не кто-то другой. — Температуры нет. Надеюсь, иммуностимулирующие помогли… Точно нормально себя чувствуешь? — Да, вроде. Чонгук испытывает острое разочарование, когда рука Чимина исчезает. Он привстает на локтях и понимает, что раздет. По пояс точно — дальше под одеялом не видно. И раздел его Чимин, о чем Чонгук резко вспоминает. И отчаянно краснеет. Ему становится так жарко, словно у него снова резко поднимается температура. На всякий случай он трогает свое лицо. Холодное. Уши пылают. Чимин наблюдает за ним в растерянности. Он еще не до конца проснулся, чтобы понять реакцию Чонгука. — Давай я тебе помогу в душ сходить… — Нет! Ни за что! — выпаливает Чонгук испуганно. В горячечном бреду он смог пережить все необходимые экзекуции, потому что попросту был не в состоянии себя контролировать. Сейчас же, в полном уме и сознании, он вряд ли сможет пережить совместный душ с Чимином. Скончается сразу же, как ему придется перед ним раздеться. Чимин долго смотрит на него. Чонгук не спешит выбираться из кровати. Трусы по ощущениям на нем есть, но участь его не облегчат. — Ты точно в порядке, — как-то устало произносит Чимин. Кажется, он настолько устал раниться о колючки Чонгука, что уже даже кровь не появляется: за эти месяцы он оказался полностью обескровлен. — Видимо, дальше ты сам в состоянии справиться. Твои вещи на стуле. Я пойду поставлю чайник. Он берет свой телефон и уходит. Чонгук не замечает, как задержал дыхание, и делает судорожный вдох, стоит двери закрыться. Чонгуку хреново. Ему очень, очень плохо. И тошно от самого себя. Он снова все испортил. Обидел и оттолкнул Чимина после всего, что тот для него сделал. Он такой неблагодарный говнюк. Он точно не достоин хорошего к себе отношения. Чимину надо было его оставить подыхать — и будь что будет. А не сидеть с ним всю ночь, вслушиваясь в его дыхание. Чонгук ненавидит себя — яростно и отчаянно, до дрожи, стиснутых зубов и сжатых кулаков. Но ничего сделать все равно не может. Не может дать Чимину понять истинную природу своих переживаний и чувств, не может позволить никому узнать правду. Чонгук сам не готов ее принять. Он действительно болен. Но от его болезни нет лекарства.