Behind The Scenes

Чимин выходит из общежития на улицу. Его ждет Юнги. И... Чонгук?! Чимин останавливается, как вкопанный, и таращится на последнего. Сначала глазам своим не верит. Потом тревожно хмурится, судорожно придумывая достойную причину, чтобы отказаться от совместного посещения едальни в конце улицы и свалить от греха подальше. Юнги, словно чуя, что Чимин вот-вот сорвется и удерёт без оглядки (как можно дальше от Чонгука и перспективы остаться с ним наедине), хватает его за плечи и, с усилием сдвинув с места, к которому Чимин прирастает, вынуждает начать переставлять ноги в нужном направлении. Чонгук следует за ними, неловко держась чуть позади. Пойти втроем уже не кажется ему такой хорошей идеей. Между ним и Чимином все так… неловко. Вряд ли даже Юнги или алкоголь смогут это исправить. В столь поздний час в домашней забегаловке на перекрестке на удивление много народу, и им приходится подождать, пока освободится столик. Время проходит в неуютном молчании. Юнги в принципе не болтун, а Чимин дезориентирован настолько, что никак не может собраться. Чонгук вообще не решается открывать рот для произнесения звуков лишний раз. Зато им везет, и столик достается в самом углу за колонной, скрывающей их от любопытных глаз. Учитывая столь поздний час, посетители в основном взрослые и мужчины, а те несколько девушек, которые теоретически могли бы оказаться их фанатками, обращают на них ноль внимания. Про себя мемберы одновременно выдыхают: они сильно рассчитывают на то, что смогут спокойно посидеть, вкусно поесть, выпить, поболтать и не беспокоиться, что утром после сливов фото или видео им прилетит от Намджуна, менеджера и руководства. Конечно же, к соджу они заказывают мясо. Платит Юнги, потому что он так сказал. Глаза у Чонгука тут же начинают блестеть предвкушением. Мясо он любит. Сытно поесть тоже. Особенно после дня, полного тяжелых и выматывающих физических нагрузок. И психологического стресса (почти совершенного над ним Юнги морального насилия). — Как твоя спина, хён? — зачем-то спрашивает Чонгук Чимина. Минутой ранее Юнги ушел в уборную, оставив их вдвоем дожидаться заказа. Юнги сильно рискует, потому что, вернувшись, может не досчитаться одного из парней или еды. — Спасибо, Гукки, лучше. Твой массаж здорово помогает, — отвечает Чимин и неуверенно улыбается. Он одет в обычную, немаркую одежду и выглядит для Чонгука непривычно. Но кажется отчего-то еще более милым. Чонгук нервно ерзает на стуле, силясь придумать, как ему вести себя — теперь, когда он вроде как должен перестать избегать Чимина и учиться с ним взаимодействовать, как с другими мемберами. Это сложно. Потому что Чимин… особенный. Чонгуку не хватает то ли мозгов, то ли опыта, то ли уверенности. Возможно, всего сразу. Он немного огорчен и потерян, так что Чимин приходит ему на помощь: — Когда ты сегодня на репе брейк танцевал, я сразу вспомнил Юджина. Он также классно делает флай. Ты его знаешь? — Конечно, как его можно не знать? — Чонгук приободряется, стоит найти общую тему для разговора — слава богу, больше не надо продолжать мучительно пытаться ее придумать, чтобы не молчать. — Я с ним даже пару раз занимался. — Правда? — воодушевленно спрашивает Чимин. — Обалдеть, я тоже! У нас была крутая коллаборация на одном из выступлений… Помню, Тэ снимал и скидывал… Сейчас найду. Чимин тут же утыкается в свой телефон. Чонгук с нетерпением ждет, неосознанно подаваясь вперед. Чимин быстро находит нужный ролик и отдает Чонгуку телефон, когда включает воспроизведение. — Я там был. — Чонгук в легком шоке. Он сразу вспоминает сцену прошлогоднего танцевального баттла в Пусане. И двух парней на ней узнает с первой секунды. — Черт возьми, так это был ты?! Обалдеть! Я помню это выступление! — Мы с тобой, получается, виделись еще до группы? — смеется Чимин, не веря. — Это так круто... — Чонгук не отлипает от телефона. Он вспоминает, как долгое время после баттла задавался вопросом, что за второй парень танцевал вместе с Юджином и почему Чонгук о нем ничего не знает. Но поскольку на тот момент они с Юджином уже не тренировались вместе, так как Чонгук постоянно был занят стажировкой, у него не было возможности спросить Юджина об этом лично. — Ты уже тогда настолько владел своим телом, такие крутые движения… — Будучи увлеченным просмотром, Чонгук говорит не думая. Чимин смущается и благодарит его, сразу хватаясь за воду. У него отчего-то пересыхает в горле. — О-о-о, эта связка! Как ты ее сделал?! — Чонгук не может скрыть своего восхищения. Как танцор и человек, который тоже в свое время занимался единоборствами (а кто из мальчишек нет?), он осознает, сколько нужно иметь физической силы, выносливости и какая точная требуется координация, чтобы делать то, что Чимин так легко и грациозно демонстрирует в своем танце. Это работа не одного месяца и даже, наверное, не полугода — только ежедневные интенсивные тренировки могли дать Чимину возможность реализовывать эти сложные танцевальные движения и переходы. — Можно я ролик себе скину? — Да, конечно, — соглашается Чимин, все еще польщенный реакцией Чонгука. Черт, у него даже щеки немного горят. Почему ему так приятно? Даже приятней, чем когда его хвалят Тэхён и Хосок. Чонгук открывает Какао. Видит у Чимина переписку со всеми мемберами (кроме него). Ему приходится создать новый диалог, чтобы отправить себе видео. Они обменялись телефонами, кажется, во второй или третий день, как переехали в общежитие. Но ничего друг другу не писали, иногда общаясь исключительно в общем чате группы. Чонгуку за себя пипец неловко. Наверное, он правда выглядит как малолетний дебил в глазах Юнги и других хёнов. Вернее, не дебил даже, а какой-то вредный, себе на уме сосунок, который всем портит кровь и никак не хочет учиться жить дружно. Когда Чонгук поднимает на Чимина глаза, то видит его улыбку — теплую и ласковую. Глупое сердце Чонгука сладко йокает и трепещет. О, Юнги, где твой пистолет... Помяни лихо. Как раз возвращается Юнги. — Надо же, вы не поубивали друг друга. Это прогресс. Что же будет дальше? Страшно представить, — говорит он, плюхнувшись на свой стул. Чимин забирает телефон, который ему протягивает Чонгук, и убирает его в карман толстовки. Чимин трет шею. Немного нервно. Он не ожидал, что Юнги так рьяно примется мирить — примирять? дружить? — их с Чонгуком. На Юнги это совсем не похоже. По доброте душевной этим мог заморочиться Хоби. На худой конец, Сокджин, если бы заметил, конечно, что что-то не так. Как-то повлиять на них мог Намджун, который должен контролировать всех и вся двадцать четыре часа в сутки без перерыва на сон и отдых. Даже раздолбай Тэхён кажется более подходящей кандидатурой на роль посредника между Чимином и Чонгуком. Но никак не Юнги, которому на все глубоко насрать. Чимин Юнги чувствует. Поэтому они так легко сошлись. И Чимин прекрасно понимает, что без скрытых мотивов и личной выгоды Юнги никогда бы не стал ему помогать. Он не альтруист и даже не просто хороший парень. Совсем не тот человек, которого волнуют другие люди. Чимин, конечно же, прекрасно знает, что Юнги питает к нему некую слабость. По многим причинам. Чимин никогда этой слабостью не пользуется, хотя чисто теоретически может заставить Юнги что-то сделать для себя. Чего, вероятно, не удавалось еще ни одному живому человеку, а мертвые, ясное дело, уже никому ничего не поведают. Но Юнги Чимину тоже нравится. Если бы Чимин не запал на этого нелепого паренька напротив с его выразительными большими глазами и огромным носом, он бы точно мог запасть на Юнги. Чимину нравятся немного плохие парни. В общем те, с кем у него много общего. В других аспектах у них с Юнги общего не так много. И все же это не мешает им общаться друг с другом. И пить. Пить с Юнги вообще зашибись. Чимин бы только этим и занимался с ним днями и ночами. Серьезно. После бутылки соджу, распитой на троих, первой порции мяса и закусок сразу становится как-то теплей, радостней и веселей. Юнги отжигает пару черных шуток, Чимин, конечно же, не отказывает себе в удовольствии от души похохотать, запрокинув голову назад и держась за стол, чтобы не упасть, и это здорово поднимает Чонгуку настроение. Он боялся, что посиделки получатся ужасно неловкими из-за напряжения между ним и Чимином, но в итоге наслаждается каждой секундой, проведенной вместе. Юнги словно хочет показать ему, как все может быть, если Чонгук перестанет морозиться и уже начнет вести себя по-человечески. Чимин просто, как обычно, рад. И Чонгука до сих пор поражает, откуда в нем всегда столько позитивной энергии, что Чимин не только сам светится, переполненный ей, но и заражает ей окружающих. Юнги рядом с ним оживает, много болтает, ржет и вообще сам на себя не похож. Чонгук тоже ловит себя на мысли, что постоянно улыбается и говорит те вещи, за которые ему потом, вероятней всего, будет стыдно. Но сейчас ему слишком хорошо, чтобы заморачиваться о таких глупостях. — Ты очень красивый, хён, — вздыхает он полупьяно и полувлюбленно, поднимая тост за Чимина. — Оставайся таким всегда. Ты прекрасен. Чимин польщенно смеется и с радостью опрокидывает в себя очередные сто грамм. Юнги не отстает, успевая в параллели переворачивать мясо, чтобы не подгорало. Мужчина на все руки. Когда приходит очередь Чимина говорить тост за Чонгука, он долго думает, с чего начать, после чего переводит задумчивый взгляд со своего стакана на Чонгука напротив и говорит, смотря ему прямо в глаза: — Я восхищаюсь твоим трудолюбием и усердием, сколько сил и желания ты вкладываешь в самосовершенствование в танцах, пении и не только в них… Ты не боишься учиться и много трудишься, Чонгук-а, и я горжусь тобой, потому что ты всегда и во всем стараешься выложиться на все сто. Ты такой замечательный, и я очень хочу наконец с тобой подружиться. За дружбу? — Хён… — Чонгука почти пробивает на слезу. И дело не только в алкоголе. Он остро чувствует себя таким жалким мудилой, когда Чимин снова и снова предлагает ему свою дружбу, от которой Чонгук упорно отмахивается который месяц подряд. — Прости меня, если я тебя обидел тем, что… говорил про тебя, ну там, про твой… рост и не только. Я шутил. Я так не думаю. Ты мой кумир. Правда. Ты лучший. Самый замечательный… — Все, все, хватит, а то на меня уже комплиментов не останется! — вмешивается Юнги. — Будем! — Будем! — охотно подхватывают Чимин и Чонгук и принимают на грудь еще сто грамм. Когда доходит очередь до Юнги, Чонгук и Чимин в два голоса рассыпаются в бурных комплиментах, расхваливая зардевшегося Юнги и в хвост и в гриву. Чимин особенно пылает энтузиазмом сказать Юнги все, что он о нем думает, за что уважает, ценит и что в нем так сильно его восхищает. В итоге даже Юнги немного пробивает на скупую мужскую слезу, но он сваливает всю вину на слишком острое кимчи, которое им приносят, когда они уговаривают старое. В утешениях и дружеских объятиях они неуверенной и шаткой походкой покидают забегаловку, оставив хозяевам щедрые чаевые. От души. Холод улицы помогает им немного остыть и прийти в себя. Юнги высвобождается из объятий младших, заявляя плетущимся языком, что дойдет сам, и решительно, как ему кажется, шагает обратно к общаге. Чимин за спиной предательски хихикает каждый раз, как Юнги снова хватается за придорожный столб. Юнги к столбам неумолимо клонит. Он говорит, что просто наслаждается видом. И вообще, столб на ощупь, оказывается, очень приятный — такой гладкий, холодный, металлический. Так кайфово прижиматься к нему горящей щекой. Чонгук тихо посмеивается над пьяным Юнги, хотя где-то краем трезвого сознания понимает, что они с Чимином выглядят сейчас не лучше. Когда Чимин в очередной раз спотыкается, путаясь в ногах, Чонгук машинально обнимает его сзади. Хочет целомудренно положить руку куда-то на бок, но она сама собой под тяжестью опускается Чимину на талию и остается там, словно ей там самое место. Чимин ничего не имеет против. Напротив, он прижимается ближе к горячему Чонгуку, спасаясь от ветра, и продолжает вдохновенно болтать. Так слово за слово, и Чонгук уже соглашается, что хочет попробовать отработать с ним новую хору. Если они смогут придумать что-то достойное, Хоби вполне может уговорить хореографа включить это в будущий номер. Чонгука очень возбуждает возможность привнести что-то свое в творчество их группы. Особенно, если это касается танцев. Чимин говорит, что они начнут тренироваться прямо завтра. Чонгук без раздумий кивает. Они нагоняют Юнги ближе к общаге, потому что тот, похоже, намеревается пройти мимо, передвигаясь от столба к столбу — и собираясь идти так, пока фонари не кончатся. У Сокджина, когда он, открыв дверь на стук, видит на пороге Юнги в компании людей, которых вместе увидишь редко, появляется много вопросов. Но Юнги пресекает их одним властным движением руки. Подняв норовящую упасть обратно на грудь голову, он неразборчиво бормочет: — Я в жопу. Завтра будешь пилить меня, женщина. “Женщина” надувает свои пухлые губы, но муженька своего неблагодарного забирает бережно и заботливо у поддерживающих его под руки Чонгука и Чимина. — Лучше Джуна не буди, — советует Чонгуку Сокджин. — А то проснется и начнет огнем полыхать. Ложись с нами. — Он у нас поспит, — успокаивает хёна Чимин, даже не спрашивая Чонгука, собирается тот переезжать в чужую комнату или нет. Но Чонгук слишком пьян, чтобы оказать сопротивление, поэтому только усердно кивает. Как Чимин скажет, так и будет. — Утром сварю вам кукпап, несчастные, — заранее сочувствует их жесткому похмелью заботливый Сокджин и ведет укладывать и раздевать Юнги. Убедившись, что Юнги в надежных руках, Чимин и Чонгук желают Сокджину спокойной ночи и идут будить Хосока. Хосок, ясное дело, в отличие от Сокджина, до самого поздна режущегося в компьютерные игры, уже спит. Но вынужден проснуться, потому что пьяный Чимин не может сориентироваться в собственной комнате в темноте и, споткнувшись о край стола, с грохотом валится на пол. А потом начинает задушенно хохотать. — Пак Чимин, блин, убью! — стонет разбуженный, раздраженный Хосок и отрывает от подушки свою помятую морду. — Ты где шлялся полночи? Опять с Юнги торчал? А это еще кто… Чонгук?! И ты туда же?! Вы че, бухали? Хоби, включив свет, безошибочно определяет степень градуса в крови младших и понимает, что они безнадежны. Чимин хихикает, пока Чонгук, неровно держась на ногах, пытается поднять его с пола и поставить на ноги. Вздыхая и ворча, как недовольная мамочка, Хосок вылезает из кровати, чтобы постелить для Чонгука на диване. Достает запасной комплект постельного белья из шкафа и одалживает ему свою домашнюю одежду. — Ну вы даете, — говорит он вроде как осуждающе, но при этом его глаза блестят озорно и лестно. Чимин улыбается виновато, пытаясь выпутаться из своей толстовки, в которой застревает. Хоби дергается было ему помочь, но Чонгук стоит ближе и, несмотря на поддатость, реагирует раньше. Хосок с интересом наблюдает за тем, как Чонгук помогает Чимину раздеться — не думал, честно, что доживет до такого. Ему даже становится сразу как-то неловко — будто третий лишний. Если бы Хосок не боялся разбудить Намджуна, то, серьезно, свалил бы, оставив этих двоих наслаждаться друг другом. Судя по их прорывающемуся смеху и играм в переглядки, им явно никто больше не нужен. Лучший клей для двух не желающих клеиться половинок — это стопудово алкоголь. И также же эффективно он может эти сердца разбить. — Почему меня не позвали? — спрашивает Хосок, следя за тем, как Чимин заботливо укладывает Чонгука спать. Он даже одеялко ему поправляет, словно тот его ребенок. Так мило, что аж зубы сводит. — Нас Юнги-хён позвал, — все так же виновато отвечает Чимин. У него уже нет сил ползти до ванной, чтобы умыться. Он ограничивается тем, что протирает лицо пропитанным тоником ватным диском, уже лежа в постели. Его максимум заботы о себе. — Ну вы вероломные неблагодарные сукины дети, — свистит Хосок из своей кровати. — Я тут о вас забочусь, холю и лелею, а вы с этой вредной жопой бухать ходите за моей спиной?! — Я исправлюсь. Я тебе обязательно все компенсирую, хён, — горячо заверяет его Чимин, зевая так, что челюстные суставы ломит. — Натурой расплачиваться будешь, жена, — сурово припечатывает Хоби. — Только через мой труп. Или твой, хён, — раздается внезапно хриплый голос со стороны дивана. Чимин пьяно хихикает, обрадованный реакцией Чонгука. Хоби жалеет, что у него не включен диктофон. Хотел бы он это записать и дать младшим послушать на утро, когда они протрезвеют и вряд ли вспомнят, что творили и несли ночью. Хосок хмыкает и гасит свет, желая им спокойной ночи. — Спокойной ночи, хён. Спокойной ночи, Гукки, — тихо бормочет Чимин, уже почти засыпая. — Я люблю тебя. — И я тебя, — вздыхает томно Чонгук и благополучно отрубается, чтобы на утро ничего не вспомнить. Хоби давит истеричный смех, сосредоточенно дышит, с трудом успокаивается и очень надеется, что это первая и последняя такая веселая ночка в столь занимательной компании. Надежда, как известно, умирает последней.