Behind The Scenes

Чимин пересматривает видео с их концерта. Когда встал вопрос, что делать с вокальной и танцевальной партией Чимина, Чонгук вызвался его заменить, потому что сделать это мог только он один. Благодаря Чонгуку последние два номера состоялись. Но Чимин задается вопросом, чего ему это стоило. На записях у Чонгука дрожит голос, взгляд в одну точку, покрасневшие крылья носа и глаза, которые не скроешь ни макияжем, ни линзами. Несмотря на дикий стресс и огромное давление, Чонгук справился блестяще. Чимин не может им не гордиться. И не может не презирать себя еще больше за то, что Чонгук пережил по его вине. Чимин такой… имбецил, ей богу. Мозга нет — и не надо. Как ему теперь расплатиться с Чонгуком за все? И не только с ним — но и с мемберами, менеджерами, Хитманом и руководством, которым он всем знатно потрепал нервы. Чимин даже представлять не хочет, что было бы с ними всеми, если бы его не успели откачать. Он бы сдох — и поделом. А всем этим людям, которые искренне любили его и заботились о нем, пришлось бы с этим жить и расхлебывать последствия. Чимину дурно от одной мысли, чем все могло кончиться при менее удачном стечении обстоятельств. А все из-за чего? Из-за него. Столько нервотрепки и проблем на ровном месте. Молодец, Пак Чимин. — Если тебя это расстраивает, зачем смотришь? — спрашивает Чонгук, садясь на диван рядом с Чимином. Он сходил им за чаем, и отдал Чимину его чашку — пришлось держать ее, натянув на пальцы рукав логслива, чтобы Чимин мог сразу взяться за ручку и не обжечься. Чимин благодарит Чонгука кивком головы и осторожно забирает чашку. Видео на планшете все еще играет — уже шестнадцатое по счету, какое Чимин смог найти с фан-камер. Все видео, на которых видно, что Чимин падает на лифтовой платформе, как только гаснет свет, Компания оперативно из открытого доступа убрала. Но наверняка кто-то попробует еще раз их слить. Хитман сделал официальное заявление, что по рекомендациям врача Чимин не участвовал в завершении концерта, но о его госпитализации не было ни слова. Те, кто что-то знали и сказать пытались, очень быстро затыкались: Компания тщательно за этим следила с момента, как все произошло. Репутация Компании — это очень серьезно. Это акции, деньги и связи, без которых они не смогут эффективно работать и реализовывать проекты. Чимин круто подставил Хитмана и руководство. Он столько хлопот всем доставил… Удивительно, как Хитман не попросил его подписать одностороннее расторжение договора, собрать вещи и покинуть группу. — Чонгук-а… — Чимин наконец смотрит на сидящего рядом Чонгука. Тот выглядит так же, как и всегда, успев и отдохнуть после изматывающих, сумасшедших дней, и успокоиться, потому что утренний осмотр штатного врача подтвердил, что состояние здоровья Чимина (не считая, ясное дело, его старых травм) пришло в норму. Скоро ему уже не придется ограничивать себя в физических нагрузках, есть по часам и принимать кучу препараторов. В основном это витамины и минералы, но психотерапевт выписал также легкие успокоительные. Чимин без понятия, действуют они или нет, хотя всем рекомендациям врачей следует, чтобы больше не заставлять никого о себе беспокоиться. Что точно действует на Чимина успокаивающе и расслабляюще, так это близость Чонгука. Хотя до конца расслабиться не получается. Чимин все еще помнит, какую херь сморозил в больнице. И она не выходит у него из головы. Из-за того, что Чонгук ведет себя с ним слишком внимательно и нежно, у Чимина постоянно шалит пульс и поднимается кровяное давление. Но он это все списывает на таблетки и общее болезненное состояние. Чонгук смотрит на него своими красивыми — утонуть бы в них — глазами, и Чимин с трудом справляется с охватившим его волнением. Диван кажется слишком тесным, хотя они сидят на нем, даже не касаясь друг друга. — Да? — Чонгук ждет, что Чимин ему скажет. Чимин выдыхает, собираясь с разбегающимися мыслями. — Спасибо тебе… за все, — он говорит все тише. — Из-за меня тебе пришлось… — Все, что для меня важно, это ты, — прерывает его Чонгук. — Если ты переживаешь из-за концерта, то мы справились. Фанаты остались довольны, хоть и расстроились, что две финальные песни были без тебя. Они не меньше нас за тебя переживают и хотят, чтобы ты поправился. Чимин кивает. Наконец откладывает планшет — лицо поющего его партию Чонгука с ломающимся голосом и опухшими от слез глазами уже отпечаталось на сетчатке — и пьет чай. Чимин многое хочет Чонгуку сказать. Но не может. Он и так ужасно жалеет, что наговорил лишнего, назвав его при родителях “больше, чем другом”, потому что и так очевидно, что он под этим подразумевал. Не своего лучшего друга или брата, это уж точно. И самое ужасное в этой ситуации то, что Чонгук с этим согласился — так легко и просто, без возражений и уточняющих вопросов. Словно это может быть правдой. Словно они действительно могут быть друг другу больше, чем друзьями — от одной мысли об этом у Чимина дрожь по телу. Чонгук какого-то черта ведет себя так, словно все уже решено и они теперь пара. И Чимина это тревожит и тайно радует в той же степени, в какой пугает до беспамятства. Что ему делать? Как себя вести? Он не может Чонгука оттолкнуть. Не может начать выдерживать дистанцию. Он не имеет права его обижать — не после всего, что сделал. И не сделал для Чонгука тоже. И всего, что сделал для него Чонгук... — Чимин-а… — Чонгук наклоняется вперед и пытается заглянуть Чимину в лицо. Тот сидит, застыв и низко опустив голову, и, обхватив горячую кружку обеими руками, бездумно смотрит в нее уже больше десятка секунд. — Расскажи мне, что тебя беспокоит. Пожалуйста. Я хочу понять, что с тобой происходит. Я хочу тебе помочь. — Ты и так уже мне помог, Чонгук-а, — вымученно улыбается Чимин. — Мне просто нужно время, чтобы все это переварить. Чонгук хмурится, но кивает. — Сеансы у психолога тебе не помогают? — осторожно спрашивает он. — Разобраться в том, что произошло. В себе… Раньше Чимин бы отвечать не стал: он мало кому позволяет лезть себе в душу. Но у них с Чонгуком особая связь, и Чонгуку позволено больше, чем даже Тэхёну, привыкшему злоупотреблять чужой добротой и открытостью. — На самом деле, на них очень тяжело, но после становится легче, — честно отвечает Чимин. Ему сложно об этом говорить, но с Чонгуком он может этим поделиться, зная, что тот не воспримет это как-то искаженно и не станет его судить или презирать за слабость. — Всплывают многие вещи, о которых я раньше никогда не задумывался, хоть и осознавал их на каком-то бессознательном уровне… И не все эти вещи пока получается принять. Чимин рассеянно проводит рукой по волосам. Вспоминает утренний сеанс у их штатного психолога, Ханы. Они общаются уже год, но именно сейчас, после того, что Чимин пережил, у него наконец получилось открыться. Хана стала вторым после Хосока человеком, который услышал от Чимина его признание в своей гомосексуальности. Чимин собирался хранить этот секрет до смерти, но смерть наступила раньше, а после нее ему вдруг стало плевать: плевать, что о нем подумают, что скажут, как воспримут его “дефект” и смогут ли его таким принять. Он просто сказал это — обличил в слова то, что чувствовал, и произнес их вслух. Ничего сложного. Самое смешное, что ничего не изменилось, никакой Бог его не покарал на месте. Только Чимину стало легче: хотя бы в кабинете психолога он может теперь расслабиться и не держать постоянно лицо. Конечно же, Чимин никогда Хане не скажет, что любит Чонгука — это может создать много проблем и им обоим, и группе, и Компании. Чонгуку Чимин об этом не скажет тоже — по тем же самым причинам. Но уже от того, что он смог сбросить с себя часть груза, который тащил с тех пор, как понял, что не совсем “правильный” мальчик, Чимину правда стало легче дышать. Он никогда Тэхёну не верил, что человеку становится проще, если он найдет в себе моральные силы выговориться. Чимин убедился: это работает. Любовь у Чимина вообще больная тема, как они с Ханой выяснили. Большую часть времени они говорят как раз об этом: не как перестать кого-то любить, а как начать любить себя. Ведь с этого все начинается. Чимин все еще не может отпустить ситуацию. Выводы он сделал, но причину понять не может. Не может понять, почему люди так плохо к нему относятся — те, из-за кого он перестал есть и спать. Он даже не знает имен большинства, не знает, кто они, как они выглядят — они просто эфемерные образы, голос большинства, как его хотят убедить, и Чимин попал под его влияние. А выбраться до сих пор не может. “Для того, чтобы получить правильный ответ, нужно задать правильный вопрос, Чимин-ши. Вместо того, чтобы спрашивать, почему другие не любят тебя, правильнее спросить, почему ты сам себя не любишь?” — так сказала ему Хана, и ее слова крутятся в голове Чимина постоянно. Он ищет ответ на этот вопрос. Но все еще его не находит. Чимин вздрагивает, выныривая из своих мыслей, когда тяжелая рука Чонгука внезапно ложится на плечи. Чимин и не заметил, как тот придвинулся ближе, а теперь бежать уже поздно: Чонгук уверенно прижимает его к себе, держа крепко — не вырвешься. Чимин замирает. Панически думает, что ему делать, если Чонгук снова начнет гладить его по руке, целовать в висок и говорить все те вещи, которые Чимин отчаянно хочет услышать, но знает, что не должен на них отвечать. — Ты все время такой напряженный, — вздыхает Чонгук огорченно. Он начинает массировать шею Чимина сзади. Чимин борется с собой еще секунд пятнадцать — и сдается. Закрывает глаза и мысленно решает: к черту все, будь что будет. Он так устал бороться с собой... — Может, сходим куда-нибудь? Можем Тэ с собой взять или Хосок-хёна… Или можем еду заказать и какое-нибудь смешное анимэ посмотреть вдвоем. — Хочу пройтись, — решает Чимин, подняв голову и посмотрев на Чонгука. Тот сразу улыбается ему, но его глаза все еще очень внимательные и напряженные. Он действительно очень переживает за состояние Чимина — не только физическое, но и душевное. Чонгук привык видеть Чимина сильным, но после этого случая четко осознал, как никогда раньше, насколько Чимин на самом деле хрупок и как легко Чонгук может его потерять. Чонгук не может этого допустить. Просто не может — потому что без Чимина он умрет. Он это точно знает. Он почти это ощутил — в тот момент, когда, схватив потерявшего сознание Чимина на руки еще на опускающейся под сцену платформе, бежал с ним следом за стаффом к служебным помещениям, где их ждала дежурная бригада скорой помощи. Безвольное тело Чимина было таким безжизненным и холодным — и Чонгук гнал от себя плохие мысли, не хотел даже думать, что будет, если Чимин не придет в себя, если он умрет у него на руках... Тэхён бежал рядом, придерживая голову Чимина и помогая Чонгуку, и когда у Чимина вдруг пошла кровь носом, у Чонгука едва сердце не остановилось. Ему до сих пор не верилось, что все обошлось. Не верилось, что он, прорыдав над раковиной, пока отстирывал свою сценическую рубашку от крови — в этом не было никакого смысла и необходимости, потому что в ней его все равно на сцену бы не выпустили, — смог собраться и закончить концерт. Чонгук заперся в туалете и не выходил оттуда четверть часа, пока не смог подавить и взять под контроль все эмоции. Впервые в своей жизни Чонгук не хотел выходить на сцену. Не хотел петь, не хотел танцевать. Он хотел поехать в больницу — и сидеть под дверью в реанимацию, пока оттуда не выйдет врач и не скажет, что с Чимином все в порядке. Но с Чимином поехали менеджер и стафф, а Чонгук вынужден был переодеться, освежить макияж и закончить их выступление. Чонгук захотел остаться профессионалом до последнего — но впервые ему было так откровенно насрать на свою работу, карьеру и дальнейшую судьбу. Он плакал, когда пел партии Чимина — потому что ему казалось, что он больше никогда уже не услышит вживую его голос. Они столько времени проводили вместе в танцевальной студии, что Чонгук на автопилоте исполнил хореографию Чимина, даже не думая о том, что нужно делать. Чонгук вообще не понимал, что он делает, зачем он тут, почему выступает, когда должен быть совсем в другом месте. Но теперь Чонгук там, где должен — рядом с Чимином. Он обнимает его и точно знает: он никогда его не отпустит. Даже если придется уйти с позором, даже если придется отказаться от мечты стать всемирно известным певцом и танцором, даже если он лишится всего, что имеет, в том числе поддержки семьи и друзей — плевать. Главное, чтобы Чимин был рядом. Все остальное не имеет никакого значения. После непродолжительного противоборства с Юнги, который против, чтобы Чимин шлялся где-то по ночам, неважно, что с Чонгуком, им все-таки удается вырваться из общаги. Спасибо Намджуну: он неожиданно встает на сторону младших и говорит, что погода отличная, почему бы им не проветриться. Чонгук выдыхает, когда Юнги их отпускает и не пытается навязаться третьим. Чонгуку очень хочется побыть с Чимином вдвоем. Даже если они будут всю дорогу молчать, не смотреть друг на друга и никак не взаимодействовать. Чимин очень тихий. Они медленно идут вдоль ночной набережной, между ними полметра расстояния, прохожие не обращают на них никакого внимания: Чимин держит голову опущенной, на нем бейсболка, а Чонгук в своей привычной шляпе, почти полностью скрывающей лицо. Они без вещей: только телефоны с собой взяли, чтобы быть на связи. На Чимине тонкая водолазка, и Чонгук, тайком рассматривая его, отчетливо осознает, как сильно тот сдал. Объемные мышцы словно сдулись и проступили кости. У Чонгука от одного взгляда на торчащие под тонкой тканью ключицы и непривычно острые лопатки сердце обливается кровью. Ему хочется Чимина снова обнять и крепко прижать к себе, но сделать этого на улице он не может, поэтому убирает руки в карманы штанов и сжимает их в кулаки — до онемения в пальцах. Ему хочется кого-нибудь ударить. Тех злых и плохих людей, кто довели Чимина до этого — Чонгук их даже не знает, но знай, убил бы, ей богу. Себя, правда, наказать хочется больше. Чонгук еще не придумал как, но он работает над этим. Они останавливаются у парапета. Рядом — ни души. Чимин облокачивается на ограждение и смотрит на мерцающую отраженными огнями черную воду. Чонгук молча стоит рядом. Он не ждет, что Чимин с ним заговорит. Он уже благодарен ему за то, что тот разрешает ему находиться рядом. Других мемберов Чимин словно немного избегает. Все еще чувствует вину и не знает, как заслужить прощение, хоть мемберы уже устали наперебой ему твердить, что Чимин ни в чем не виноват — а если кто и виноват, то это они. Но у Чимина свои загоны. И Чонгук не знает, как ему помочь с ними справиться. Возможно, ему и не нужно ничего делать. Он должен просто быть рядом — чтобы Чимин не только знал, что он не один, но и чувствовал его поддержку. — Ты что делаешь? — голос Чимина звучит испуганно, когда Чонгук, сделав шаг ему за спину, обнимает Чимина со спины, обхватив его поперек груди обеими руками. — Никого нет, — отвечает Чонгук тихо, глядя поверх плеча Чимина на реку внизу. Чимин не вырывается. Но застывает, как статуя — такая же твердая и неживая. Этого Чимин и боялся. И он предвидел, что не справится. Что позорно будет этим наслаждаться вместо того, чтобы все прекратить. Чимин должен с Чонгуком расстаться — сейчас, пока еще не слишком поздно, пока они оба не успели натворить дел, пока никто еще не пострадал. Но… Чимин слабый, безвольный, бесхребетный человек. Он тает в горячих и сильных руках Чонгука, глаза закрываются сами собой, а голова под собственной тяжестью ложится Чонгуку на плечо. Чимин закрывает глаза, и Чонгук, повернув голову, осторожно целует его в висок. — Я рядом, — едва слышно выдыхает он, и Чимин плачет. Он знает, что ему станет легче. Не сразу. Возможно, понадобится больше времени, чем ему бы хотелось. Но он уверен, что со всем справится. Потому что с ним рядом Чонгук. И его любовь все, в чем Чимин нуждается для исцеления.