Behind The Scenes

Юнги нашел где-то гитару — самую классическую, местами потертую акустику со слишком жесткими струнами. Но сюрпризы на этом не кончаются. Юнги где-то научился еще и петь — его голос звучит неожиданно низко и приятно. Чимин им заворожен. Он сидит напротив Юнги и смотрит на него неотрывно, и улыбка на его лице то едва заметная и какая-то легкая, мечтательная, то становится радостно-широкой, так что глаз уже не видно. Чимин так улыбается не Чонгуку, который сидит рядом с Юнги и пытается сосредоточиться на его игре — он хочет научиться тоже. Но вместо этого то и дело бросает быстрые взгляды на Чимина. Это не ревность, больше досада — мерзкая, колкая, скребущая по ребрам изнутри. Потому что у Чонгука перед Юнги дикие комплексы, возможно, безосновательные, как и причины для беспокойства. И тем не менее, Чонгук весь — один сплошной клубок нервов. Чонгук не может себе этого объяснить. Он просто это чувствует — чужую глубокую связь между Юнги и Чимином, которую те почти никогда не демонстрируют, но ее невозможно не заметить: она толстая и прочная, как канат. Чонгук знает, что никогда не сможет ее порвать. Он и не пытается. Варится в своем недомогании и страдает молча. Даже будоражащий запах жарящегося на углях мяса не способен переключить его фокус внимания и отвлечь от переживаний. Чонгук знает, что никогда не будет таким, как Юнги, даже когда станет старше. У них с Юнги нет ничего общего, кроме любви к музыке. И любви к Чимину. Чонгука это гложет. Он настолько не уверен в себе и в том, что происходит между ним и Чимином (или не происходит?), что ему кажется, подними сейчас Юнги взгляд от грифа, взгляни на Чимина и улыбнись ему, тот с радостью согласится сбежать с Юнги в закат, взявшись за руки. Но вместо этого Юнги смотрит на Чонгука. Тот не отводит взгляд. Юнги заканчивает проигрыш и продолжает петь, но между ними продолжается немой диалог. Им не нужно слов, чтобы понять друг друга. Юнги все сказал. Еще год назад, когда буквально за руки свел их с Чимином: «благословляю вас, дети мои». Но многое произошло за этот год. И за последние месяцы особенно. Юнги мог передумать. Юнги мог решить, что отдавать Чимина никому не хочет — потому что Чимин не только его муза, но и человек, с которым Юнги хочет прожить всю жизнь. Он сказал это несколько часов назад, когда они выпивали все вместе, ожидая, пока прогорят дрова и можно будет жарить мясо. Юнги имел в виду, что Чимин стал ему семьей. Но его слова не выходят у Чонгука из головы. Крутятся и крутятся, как заевшая пластинка. Очень некстати Чонгук вспоминает, что Чимин всю ночь провел с Юнги в одной палатке. И даже если они ничего предосудительного не делали (а Чонгук в этом уверен, потому что актер из Чимина паршивый), Чонгук не может не представлять, как Юнги всю ночь пялился на спящего Чимина. Трогал его волосы и гладил по голове. Осторожно, чтобы тот не проснулся и ни о чем не узнал. А теперь Чимин улыбается Юнги так, что Чонгуку хочется не Юнги утопить, а самому пойти утопиться. Он пытается успокоиться. Уже второй час подряд. Безуспешно. Эти два дня… Хорошего случилось больше, чем плохого, но Чонгук почему-то может сосредоточиться только на плохом. Он старается об этом не думать, не накручивать себя, не сравнивать себя с Юнги, не смотреть на Чимина… Но у него ничего не получается. В итоге, первым отведя взгляд и прервав зрительный контакт с Юнги, Чонгук резко встает, говорит, что ему надо в туалет (Хосок удивляется, куда он собрался, когда мясо уже почти готово), и уходит от костра в темноту ночи без оглядки. Чонгук идет к озеру — ему нужно больше свободного пространства и воздуха. Ему нечем дышать. Складные стулья, которые Юнги притащил вместе с палаткой, все еще стоят у самой кромки воды, и Чонгук садится на один из них. Вспоминает, что утром тут сидел Чимин, и выдыхает. Его все еще не отпускает. Он чувствует себя дураком и ведет себя также. Но вернуться к мемберам не может: его мутит и тошнит. Он не хочет никому портить отдых своей кислой миной. Еще не сможет себя проконтролировать и начнет огрызаться… Они переругаются, и всю дорогу завтра до общаги будут ехать в траурном молчании. Ну нет. Чонгук учится на своих ошибках и становиться яблоком раздора не хочет. Яблоки… Чимин… Чонгук мысленно стонет и роняет голову вниз. — Что случилось, Чонгук-а? — слышит Чонгук мягкий голос позади и вздрагивает. Он совсем не слышал приглушенных мягкой травой шагов Чимина, который последовал за ним сразу, как Чонгук ушел, но не решился дать знать о своем присутствии. Чонгук сидит, сгорбившись и опустив голову, и со стороны кажется, что ему реально хреново. Чонгук тут же вскидывает голову. Не верит, что Чимин оставил Юнги с его гитарой и медовым голосом и остальных парней и пришел к нему. Кутаясь в шерстяной плед, стащенный из дома, Чимин садится на свободный стул. Он пристально осматривает Чонгука: хочет убедиться, что тот в порядке. — Голова заболела, — придумывает Чонгук отмазу. У него сильные боли, но не в голове, а в груди. И какую таблетку выпить, чтобы полегчало, он не знает. С цианистым калием? — Принести лекарство? — Рука Чимина, вынырнув из-под края пледа, тут же оказывается у Чонгука в волосах. Инстинктивно он все еще хочет дернуться и отстраниться, реагируя так на любые прикосновения, но это Чимин, и Чонгук заставляет себя остаться сидеть неподвижно. Секунда — и приходит пугающее осознание, как ему приятно. Чимин гладит его по голове так бережно и ласково, что глаза у Чонгука сами собой закрываются. — Не надо… само пройдет, — отказывается Чонгук. Он точно знает: никогда не пройдет. Его сердце до конца жизни так и будет сбиваться и пропускать удары, когда Чимин рядом. Но Чонгука, похоже, все устраивает, хоть с таким неутешительным диагнозом жить ему недолго. — Если не хочешь возвращаться, давай я схожу за тарелками и поедим здесь, — предлагает Чимин. Чонгук хочет сразу же согласиться — лишь бы не возвращаться к костру. Но понимает, что это неправильно. Они хотели этот вечер провести все всемером, поболтать, побухать и расслабиться. Но у Чонгука нет никакого настроения на веселье. И он не хочет портить его другим. Так что Чонгук кивает. И испытывает острое разочарование, когда маленькие пальцы Чимина выскальзывают из его волос. Перед тем, как уйти, Чимин подходит ближе и наклоняется. Край пледа щекочет сжатые кулак в кулаке руки Чонгука. Чимин целует его в макушку. В опустевшей голове Чонгука проносится безумная мысль: схватить Чимина, уронить на колени, обездвижить, крепко обхватив обеими руками, и поцеловать — сразу в губы. Чонгук вздрагивает от острой потребности в действии, а Чимин уже отстраняется. — Я быстро. — Он гладит Чонгука по напряженному плечу и уходит. Чонгук не выдерживает и оборачивается на него через плечо. Чимин тоже бросает взгляд из-за спины. Перехватывает взгляд Чонгука и улыбается ему — так, как никогда не улыбается Юнги и никому другому. В этой улыбке столько всего… Чонгук борется с желанием броситься за Чимином, поймать его, схватить и сделать уже что-нибудь, пока его не разорвало на части от переполняющих его чувств. Чонгук не двигается с места. Чимин скрывается в темноте подлеска. Из-за короткой полосы леса с поляны, на которой они развели костер, доносятся смех и громкие голоса мемберов. Открыли, видимо, следующую бутылку, сразу повысив градус веселья. Чонгук думает, ему тоже не помешало бы принять что-нибудь покрепче — вдруг полегчает? Чимин словно мысли его читает. Вместо двух тарелок он несет одну большую — им не привыкать есть из одной посуды, — а в другой руке у него бутылка красного вина, которое он наверняка с боем отобрал у Тэхёна. Чонгук невольно улыбается, представляя, через что Чимину пришлось пройти, чтобы добыть им ужин. Какой же Чимин классный — ну как его не любить? — Не много на двоих? — спрашивает Чонгук, забирая у Чимина протянутую бутылку, чтобы ее открыть. Тот двигает второй стул впритык к стулу Чонгука, убирая расстояние между подлокотниками, и ставит сверху тарелку. От все еще скворчащего мяса поднимается божественный аромат. — Зато голова точно пройдет, — со знанием дела говорит Чимин, будто делится дедовским способом победить головную боль — проверено не на одном поколении. — И заболит утром, — усмехается Чонгук. С приглушенным хлопком он вытаскивает пробку и понимает, что Чимин не принес бокалы. Видимо, на его лице отражается крайняя степень озадаченности, потому что Чимин решительно забирает у него бутылку и прикладывается к горлу. Вот так просто, без сомнений и колебаний. Чонгук тупо сидит и смотрит, как плотно обхватывают темно-зеленое горлышко губы Чимина и как двигается кадык на его шее, когда он глотает. Тот заканчивает, снова дышит, утирая губы тыльной стороной ладони, и понимает, что Чонгук все это время бездумно пялился на него в упор. Бросает на него робкий взгляд из-за спавшей челки, и раньше, чем успевает сам зачесать волосы назад, это делает Чонгук. Его рука горячая, и от прикосновений подушечек его пальцев к коже Чимин мгновенно покрывается мурашками с головы до пят. Чонгук убирает волосы с его лица. И не убирает руку с его затылка. Чимин снова перестает дышать, замирая. Чонгук не пил, но его ведет. В теле странная слабость, голова кажется абсолютно пустой и какой-то болезненно легкой, как наполненный гелием воздушный шарик. Осторожно, подрагивающими от волнения пальцами, он перебирает волосы на затылке Чимина. И тот позволяет ему продолжить, не делая ни единой попытки остановить. Его взгляд темнеет. Чимин не произносит ни слова, когда в итоге ладонь Чонгука ложится сзади на его шею, а большой палец трет кожу за красным и горящим ухом. И Чимин, кажется, уже пьян настолько, чтобы, наплевав на все, забраться сейчас к Чонгуку на колени и наконец впиться губами в его губы. — Мясо остынет, — сипло выдыхает он, не узнавая собственный ломкий голос. Чонгук тут же отдергивает руку, будто обжегшись. Очнувшись от наваждения, он поспешно отворачивается, чтобы скрыть дикое смущение, и нервно трясет волосами. Черт знает, что на него нашло. Он забирает у Чимина бутылку, которую тот отдает без сопротивления. Им обоим неловко. Теперь приходит очередь Чимина сидеть и смотреть, как Чонгук глушит горе и стресс в алкоголе. Красное вино никто так не пьет, как банально перебродивший сок, но им обоим плевать. Чимин рад, что догадался прихватить бутылку, пока ее не хватились остальные, закончив с ящиком пива. Чимин не знает, как Чонгуку, но ему точно нужен допинг, чтобы пережить этот вечер. Они едят молча, бросив всего пару комментариев о том, какое вкусное получилось мясо. Аппетита у обоих нет, хотя они, казалось, больше всех пускали слюни на шашлык. Разговор не клеится. Чимин пару раз пытается обсудить с Чонгуком события прошедшего дня и посмеяться над глупыми моментами, но Чонгук отвечает односложно, смеется скупо и избегает смотреть Чимину в глаза. Приехали. — Давай поплаваем. Вот это заставляет Чонгука моментально повернуть голову. Он глядит на Чимина во все глаза, открыв рот от удивления: точно думает, ему послышалось. — В смысле поплаваем? — хрипит он и прокашливается. — Вода ледяная. И ночь уже. Вернемся, в джакузи поплаваешь, если хочешь. — Я хочу тут. — И словно в подтверждение своих слов и серьезности намерений Чимин поднимается со стула и скидывает плед. — Ты с ума сошел? — Чонгук не верит в происходящее. Поэтому так жестко тупит и не предпринимает и попытки Чимина облагоразумить и остановить, даже когда тот уже скидывает кеды и расстегивает джинсы. — Перестань быть таким правильным, — смеется над ним Чимин. — И это говоришь мне ты? — Чонгук охреневает от наезда правильного и приличного мальчика Пак Чимина — образца для подражания. — Чимин-а, блин, заболеешь же. — Меня согреет любовь, — насмешливо выдает Чимин, которому — Чонгук делает про себя заметку — категорически нельзя пить. — Хё-е-ен… — несчастно тянет Чонгук, вынужденно поднимаясь со стула. Чимин стратегически отступает, не давая к себе приблизиться, и уже избавляется от футболки. Чонгук, может, и хочет что-то сказать или даже сделать, он открывает рот, набрав воздуха побольше, но в этот момент Чимин стягивает с себя джинсы вместе с трусами. Чонгук тут же отворачивается, успев, тем не менее, увидеть все, что он уже видел не раз. Лицо горит. Но это из-за вина, стопроцентно. — Трусишка, — журит его Чимин, ногой на ощупь и на глаз выбирая место на берегу, откуда сигать в воду. — Когда я вчера со скутера грохнулся, ты меня чуть не убил, — напоминает ему Чонгук, изображая недовольство. — А я всего-то пару раз чихнул, хотя был в гидрокостюме… А ты голый яйца морозить собираешься. Пак Чимин, серьезно, прекращай… Чонгук едва успевает подойти и протянуть руку, чтобы схватить Чимина за плечо, как тот спрыгивает с невысокого берега в воду. Чонгук в ужасе и панике, а Чимину весело: подпрыгивая от ледяного холода, колющего ноги, он упорно идет на глубину и смеется, слыша, как его действия приводят к тому, что Чонгук начинает материться. — Ты, блять… — Я не блядь, я только учусь, — ржет над ним Чимин, он весь скукожился, а зубы отстукивают барабанную дробь. Он поворачивается к Чонгуку лицом. Вода прикрывает Чимина по пояс, он где-то в пяти метрах от берега. — И я не вылезу отсюда, пока ты ко мне залезешь. Давай, смелей. — Ты совсем ебанулся, Чимин. Вообще с башкой не дружишь. Чонгук не матерится. Он хороший мальчик из приличной семьи. Но спутался с не совсем хорошими и приличными хёнами, которые очень активно занимались его перевоспитанием последний год. Результат налицо. — И кто виноват в том, что я совсем потерял голову? У Чонгука сердце ухает вниз, когда Чимин, присев, резко уходит с головой под воду. Даже секунды на раздумья не требуется: Чонгук, моментально протрезвев, скидывает с себя берцы и прямо в одежде спрыгивает в воду. Чимин пьяный, он может утонуть. Чонгук спешит его спасать. — Я тебя убью, Пак-мать-твою-Чимин, — жарко выдыхает Чонгук Чимину в лицо, когда тот выныривает. Чонгук сразу же ловит смеющегося Чимина в охапку (ему весело!!!), закидывает себе на плечо и смачно, от души, со всей силы шлепает по его голой, бесстыжей заднице. Чимин охает от боли и неожиданности и подозрительно затихает, пока рассерженный Чонгук несет его обратно к берегу. Где их, к слову, уже ждут. Хосок стоит, широко открыв рот и забыв его закрыть. — Вы чем тут, парни, занимаетесь? — задает он резонный вопрос. — Если заболеете… — Скажи это ему! — рыкает Чонгук и, выбравшись на берег, скидывает с себя Чимина. Но, ясное дело, придерживает его, пока тот не находит потерянный баланс, оказавшись снова на своих двоих ногах, подгибающихся, заплетающихся и трясущихся. — Совсем дурак? — удивляется Хосок, потому что инициатором очередного безумства скорее ожидал увидеть Чонгука. На благоразумного Чимина кто бы подумал? Хосок тут же укутывает Чимина в плед и начинает растирать, пока тот пьяно хихикает сквозь зубовную трещотку. Чонгук снимает с себя мокрые штаны, мерзко липнущие к коже, и бросает на Чимина гневный взгляд — хочет, чтобы тот пристыженно зарделся, как минимум. Но в итоге видит совсем другое: как Чимин через плечо Хосока скользит взглядом по его голым ногам, неправильно долго задерживается где-то на уровне его паха и наконец поднимается к лицу. Чимин не улыбается. Он пугающе сосредоточенный и внимательный. Особенно для пьяного придурка, который полез ночью купаться в ледяную воду. У Чонгука пылает лицо. Но это от гнева. — Мне холодно, — говорит Чимин, и Чонгук закатывает глаза. В этот раз вестись он не собирается, спеша как можно скорее снять с себя верхнюю одежду и отдать ее Чимину. Он хочет сказать все, что о Чимине и его выходке думает, но его опережает Хосок: — Надо тебя быстро в дом и к огню. Так, где там твои ботинки? Надевай быстрей, дуралей. Хосок присаживается, помогая Чимину обуться. Его одежда лежит сухая, но на улице достаточно тепло, и лучше время не тратить на одевание и сразу пойти в гостиницу. Чонгук влезает в джинсы Чимина, матерясь про себя: вслух при Хосоке отчего-то стыдно. А Чимину вот вообще не стыдно. Устроил тут хрен знает что… — Что на тебя нашло? — спрашивает Хосок с интересом, пока они втроем идут к их дому. Хосок машет рукой мемберам, все еще тусующимся у костра, и показывает им «ок’ей», чтобы они не беспокоились из-за их ухода. Хосоку Намджун доверяет, так что не пытается выяснить, что произошло у озера, пока он не видел. Но если Чимин и Чонгук за компанию заболеют… с Хосока спросят первым. Он у них на неофициальной доп. ставке «няньки» для троих младших. И если что не так, краснеть и оправдываться приходится ему. Тэхён провожает их долгим и задумчивым взглядом. Наверное, стоило ему пойти вместо Хосока искать пропавших с концами Чимина и Чонгука. Чутье и хорошее знание Чимина подсказывают ему, что не просто так тот щеголяет голыми икрами из-под пледа, а Чонгук, мрачный и насупившийся, как сама смерть, грозно следует за ним по пятам, неся в руках сверток из шмоток. И джинсы на Чонгуке… Джинсы Чимина на Чонгуке?! Тэхён тут же привстает, чтобы убедиться, что ему в темноте не мерещится. Да нет, точно. Вот это новость! Тэхён бы побежал выпытывать волнительные подробности, но Сокджин наливает ему еще вина, и Тэхён решает выяснить все ночью, когда они с Чимином останутся одни в их комнате. Но Чимин в комнату к Тэхёну возвращаться не думает. У него другие планы. Осуществить которые, будучи трезвым, он бы никогда не решился. — Я давно мечтал покупаться при свете звезд, — отвечает Чимин на вопрос Хосока. Это не оправдание, а констатация факта. — Знаешь, я вот, может, мечтаю голым по улице погулять, но это же не значит, что я это сделаю, — парирует Хосок. — Да ты и так дома все время голый шляешься, чем тебе не улица? Или тебе хочется всеобщего внимания? — Давайте резче двигайте, — тут же вмешивается Чонгук. Он слышать ничего не хочет о голом Хоби, дефилирующем перед Чимином каждый вечер. Ему хватает голого Чимина, зябко кутающегося в плед, чей мокрый затылок маячит перед глазами. Чонгук все еще бесится — потому что даже когда Чимин ведет себя, как придурок, он все равно безумно милый. И у Чонгука попросту не получается на него как следует разозлиться, хоть тот это и заслужил своим поведением. Поэтому дома Чонгук первым начинает суетиться, чтобы поскорее Чимина одеть и обогреть. Чимин благодарно улыбается, льнет к Чонгуку при каждой возможности, объясняя это тем, что он теплый, а ему все еще холодно. Чонгук начинает подозревать, что Чимин в воду сиганул намеренно — чтобы иметь повод залезть к нему в кровать и обнять его вместо грелки. Юнги ночевать не приходит, оставив им комнату на двоих. Тэхён, вернувшись с мемберами, Чимина к себе не зовет, хотя дверь на всякий случай оставляет открытой. Совесть проснулась, но с запозданием. У Чимина она явно заснула быстрей, чем он сам, потому что несмотря на протесты Чонгука (с ним случается приступ неконтролируемой гейской паники), тот таки закидывает ногу ему на бедра, прижимаясь сзади так плотно, что Чонгуку становится невыносимо жарко. Ему все еще хочется сделать с Чимином что-нибудь плохое (и если убить, то в порыве страсти), но он боится его реакции. И поэтому ничего не делает. — Не делай так больше, — бормочет Чонгук, нарушив тишину, царившую последнюю четверть часа, что они пытаются заснуть, разбуженные хлопками дверей, громкими голосами и смехом вернувшихся мемберов, разошедшихся в итоге по своим комнатам. — Как? — спрашивает Чимин тихо, опаляя теплым дыханием спину Чонгука. Он лежит, уткнувшись лбом между его лопаток и укрывшись одеялом почти с головой. Чонгук готов поспорить: Чимину жарко и душно, но он настаивает на том, что капец как холодно. Чонгук уже почти не бесится, смирившись. — Я испугался за тебя, — вздыхает Чонгук. — А если бы у тебя ногу свело? Чем ты вообще думал… Чонгук этого не видит, но каким-то образом чувствует, что Чимин улыбается. Он слышит улыбку в его голосе, когда Чимин тихо произносит: — Мне так приятно, что ты волнуешься обо мне. Прости. Зря я тебе не поверил, что вода в озере капец холодная. В следующий раз пойдем плавать при свете звезд в море. Что скажешь? — Ладно. — Обещаешь? — Обещаю, — обреченно вздыхает Чонгук. — Спокойной ночи, Гукки, — шепчет Чимин и, потеревшись щекой о его спину, затихает. Чонгук тоже закрывает глаза. У него мелькает мысль, что он не хочет, чтобы эта ночь кончалась. Утром они вернутся в Сеул. И сразу понесется: тренировки, репетиции, съемки, выступления, интервью… Чонгук ужасно скучает по обычной жизни. Ему безумно не хватает таких дней, как эти, когда можно не думать о работе и наслаждаться отдыхом в кругу друзей, ставших ему второй семьей. Чонгук понимает, о чем говорил Юнги. Он чувствует то же. Чимин больше, чем его семья. Он часть его. И Чонгук наконец нашел то, что так долго искал.