Behind The Scenes

Чимин злой-презлой. Головная боль от похмелья и бессонная ночь не оставили ему и шанса пережить этот день без убийства с отягчающими. И если бы Тэхён осмелился предположить причину, мол, это потому, что у Чимина недотрах, оказался бы, сука, как никогда прав. Чонгук первым видит Чимина утром, отважившись прийти к нему в номер. Он тоже полночи глаз сомкнуть не мог. Вчерашний инцидент не выходит у него из головы — как ватой набитой. Но что ему важно в первую очередь, это убедиться, что Чимин в порядке. Чонгук робко уповает на то, что — (бессмертен) — Чимин питает к нему слабость и не станет убивать его сразу. А там, может, получится и поговорить. Знал бы еще Чонгук, как обсудить то, что случилось… вернее, не случилось. На удивление Чонгука (и к его облегчению), Чимин выглядит вполне миролюбиво, когда открывает ему дверь. По-домашнему сонный, мятый и лохматый. Сердце Чонгука пропускает удар при виде любимого опухшего лица, заплывших глаз и следа от подушки на левой щеке. — Привет. — Привет. Чимин берет Чонгука за руку и утягивает внутрь номера. Чимин на первый взгляд, не считая бодуна, в порядке. Он одаривает Чонгука поцелуями и ласковыми касаниями. Улыбается ему в губы и обнимает руками за шею. Чонгук тает и лишается не только силы воли, но и бдительности. Коварно введя Чонгука в заблуждение и околдовав, Чимин предлагает заказать еду в номер и пригласить Джина — они вчера проиграли ему ужин в шарады, откупятся завтраком. Когда Чимин настраивает камеру, начав трансляцию для фанатов, а Чонгук наконец включает голову, перестав неотрывно глядеть Чимину в рот, и соображает, что к чему, уже поздно что-либо предпринимать. Тэхён стучит в дверь, и на лице Чимина расцветает предвкушающе-плотоядная улыбка. Тэхёна ждет страшная смерть. Чонгука, как младшего, безотказного и надежного, отправляют к двери. — Скажи ему, пусть спляшет! — командует Чимин из своего кресла, даже не думая встать. И впускать Тэхёна в номер он не думает и подавно. Чонгук в ловушке меж двух огней. И Чимина остановить не рискует (сделает только хуже), и Тэхёна в беде тоже оставить не может. Чонгук не знает, что делать и как ему быть. И помощи ни у кого не попросишь: тогда же придется неловко объяснять, почему у Чимина такое "доброжелательное" лицо и "милая" улыбка — кровожадный оскал и холодный расчет во взгляде. — Он танцует, — подтверждает Чонгук, глядя в глазок. Ему Тэхёна жаль. Чонгук на него даже злиться за вчерашнее не может. А Чимин может. И ему сейчас никого не жаль. — Ладно. Хочу услышать, как он поет. Если сфальшивит раз, не пущу. — Чимин продолжает их давно ставшую традицией игру, но в этот раз Чонгуку почему-то не смешно. Сокджин сидит рядом с Чимином, уминая вкусный завтрак за обе щеки, и не чувствует, как воздух вокруг улыбающегося Чимина наэлектролизован от раздражения и недовольства. А Чонгук вот чувствует, даже издалека, в коридоре, стоя к Чимину спиной. Чонгуку не по себе. Тэхён тоже еще не догоняет, что происходит. Думает, быстро справится с дурацкими заданиями мемберов и вкусно и халявно пожрет. Ну и, конечно же, лишний раз покажет свое прекрасное лицо фанатам, которые с ночи стопроцентно успели по нему соскучиться. Кто по наглой морде Тэхёна точно не скучал, так это Чимин. Игра затягивается. Чимин придумывает все новые и новые условия. Сокджин уже смеется не так уверенно. Чонгуку хочется плюнуть на все и открыть дверь, впустив Тэхёна внутрь. Но он не может. Если сделает это, Чимин точно вызверится. Пока он не отведет душу и не успокоится, решив, что Тэхён достаточно наказан, лучше этот процесс не прерывать, как бы тяжело ни было оставаться безучастным сторонним наблюдателем. Чонгук мысленно просит у Тэхёна прощения, но повторяет, что это ему же во благо. Чимин успокаивается только на седьмой минуте. Пьет белое вино, похмеляясь, и это немного, но снижает градус его претензий к Тэхёну. Чонгук почему-то думал, что более неловкой ситуации, чем случилась с этой издевательской игрой, уже не будет. Но когда он Тэхёна наконец впускает с дозволения Чимина и тот присоединятся к ним за столом, Чонгуку становится очевидно, что лучше бы он ему дверь не открывал. Чимин сочится нежным ядом. Подкладывает Тэхёну вкусной еды и любовно желает не подавиться. Он держит себя в руках, ничего лишнего на камеру не говорит и не делает, но сама атмосфера, наполненная утрированной любезностью и напускным участием, давит. Тэхён уже сам не рад, что пришел. Но стоически терпит до победного, сохраняя самообладание и улыбку. Пробует шутить со смеющимся невпопад Сокджином, который нет-нет да бросает встревоженные взгляды то на Чимина, то на Тэхёна. Тэхён пытается разговорить и Чонгука, но тот угрюмо молчит, напихав в рот еды побольше, лишь бы не говорить ничего. Хотел бы он оказаться где угодно, но не здесь. Чимин заканчивает трансляцию. Как только он выключает телефон, Сокджин тут же требует ответа: — Когда вы, блин, успели посраться? Из-за чего на этот раз? — Да, Чимин, мне тоже интересно, что на этот раз? — Тэхён скрещивает руки на груди. Чонгук еще ниже опускает голову, избегая смотреть куда-то дальше своей тарелки. — Вчера ты мне с улыбкой пожелал спокойной ночи, а сегодня, будь у тебя нож под рукой, воткнул бы его в меня все с той же улыбкой. Объясни, какого черта происходит, будь любезен. — Я тебе никаких объяснений не должен, — огрызается Чимин. Хорошо, что между ним и Тэхёном Сокджин, а умный и наученный горьким опытом Чонгук не отсвечивает. Он может вмешаться. И он с дури уже пару раз так делал. Но лишний раз убедился в том, что милые бранятся — только тешатся. Чимин с Тэхёном сегодня-завтра помирятся, а Чонгук по итогу окажется крайним. Сокджина такие незавидные перспективы не пугают. — Эй, эй, горячие парни с окраины, полегче! — строго одергивает он их. — Хотите, чтобы наши фанаты неделями ваш срач обсуждали? — Нечего было бы обсуждать, если бы он не приперся! — заявляет Чимин, не глядя в сторону Тэхёна, но имея в виду конкретно его вконец оборзевшую и упавшую в наглеж персону. — Я его не звал! — Я все еще здесь, — зря напоминает о своем присутствии Тэхён, который не любит, когда о нем говорят так, будто его нет. — Тебе давно пора. Выметайся, — советует ему Чимин пока еще по-хорошему. — Прекратите оба, — хмурится Сокджин. Все, последняя стадия перед тем, как его ангельское терпение закончится. Если они Сокджина доведут, об этом точно узнает Намджун, и им всем будет несдобровать. Еще во времена дебюта, как-то раз, по неопытности, молодости и глупости, они перегнули палку и довели своим детско-капризным и издевательским поведением Сокджина до слез: вежливо пререкались, откровенно не слушались и бесстыже отшучивались. Намджун увидел Сокджина в таком состоянии случайно — тот прошмыгнул мимо него в ванную и заперся там. Младшие никогда не забудут этого дня и своего лидера в состоянии неконтролируемой ярости. Намджун никого из них не прихлопнул (а надо было) только потому, что отчаянный и героически самоотверженный Хосок вис на нем до последнего, сильно мешая воспитательным мерам. Вернувшийся на грозные крики Намджуна Сокджин остудил его пыл, сказав, что просто устал — и слезы это нервное. Чимину, Тэхёну и Чонгуку было так дико стыдно перед Сокджином, который даже в такой ситуации их не только простил, но еще и выгородил перед Намджуном, что больше они себе подобного глупого поведения никогда не позволяли. Воспоминания о том случае остужают праведный гнев Тэхёна и яростный пыл Чимина. — Значит так, — продолжает Сокджин. — Извинились. Мне плевать, кто виноват. Оба извинились друг перед другом. И на этом расходимся. Живо. Мое терпение на исходе. Чонгук наконец поднимает голову. Смотрит на Чимина. Каким обманчиво спокойным он выглядит! Но Чонгук замечает, как раздуваются его ноздри, и невольно напрягается. Похоже, все-таки придется вмешаться. Хоть Чимин сбросил мышечную массу, силы у него достаточно, чтобы Тэхёну как следует вмазать. А Тэхён, хоть и выглядит здоровым, удар вообще не держит. Они уже проверяли. Чонгук бросает быстрый взгляд на Тэхёна. На его красивом лице ходят желваки. Он всецело поведение Чимина не одобряет, но по какой-то причине не требует объяснений. А раньше точно доебался бы до печенок, пока ему не разжевали, что не так и в чем он провинился, сам того не ведая. Естественно, вывернул бы ситуацию в свою сторону, и перед ним бы еще все извинялись, что плохо на него подумали и ни за что отругали. Чонгук находит только одно объяснение: Тэхён вчера что-то видел. Или слышал. Или понял. Чонгук ничего понять по его лицу не может, кроме того, что Тэхён на Чимина до смерти обижен. — Прости меня, — говорит он первым, и в его голосе нет ни капли искренности. Он произносит слова машинально, будто они ничего не значат, и поднимается на ноги. — Ты прав, мне уже пора. Не хотел портить вам веселье, извини, что пришел без приглашения на твой ви-лайв. Парни, увидимся на обеде. Адьос, амигос! И Тэхён уходит, махнув рукой напоследок. Чимин сверлит взглядом его спину, пока дверь за Тэхёном с тихим хлопком не закрывается. После чего с резким выдохом откидывается на спинку кресла, запрокидывает назад голову и закрывает глаза. — Зачем ты с ним так? Что он тебе сделал? — мрачно спрашивает Сокджин. Чимин не отвечает. — Если у тебя паскудное настроение, незачем срывать его на других, — продолжает Сокджин, явно не понимая, что сейчас самое время остановиться. — Хён… — осторожно вмешивается Чонгук, который это понимает и очень хорошо. Чимин держится, но хватит его еще максимум на пару минут — и то, если его никто трогать не будет и тем более не будет к нему докапываться. — Давай в обед встретимся и поговорим, ладно? А сейчас мы с Чимином пока тут вдвоем приберемся. Сокджин поджимает губы. Недоволен. Очень. Чонгук заискивающе улыбается. Сокджин не в состоянии устоять перед его мальчишеским обаянием — он всегда так говорит — и только вздыхает. — Ладно, — произносит он, морщась. — Разбирайтесь сами. Но если снова испортите мне аппетит своими кислыми минами, я испорчу вам жизнь. Сокджин не угрожает. Сокджин констатирует факт. Чонгук кивает, соглашаясь, и провожает хёна до двери. Еще раз извиняется уже через порог, запирает дверь на замок и возвращается к Чимину. Чимин занят тем, что убирает со стола. На Чонгука он принципиально не смотрит. — Это было не очень красиво, — спокойно произносит Чонгук. Они одни. И теперь Чонгук может поговорить с Чимином, не боясь его спровоцировать при посторонних. Что бы Чимин ни сказал и ни сделал, это останется только между ними. Чимин бросает на Чонгука убийственный взгляд из-за спавших на лицо растрепанных волос. — Я не хочу его видеть, — цедит Чимин. — Сам виноват, что напросился. И в гости, и на грубость. — Он сделал это вчера не специально, — с нажимом произносит Чонгук. — Хватит его выгораживать! — рявкает Чимин. — Ты понятия не имеешь, как он шикарно умеет специально делать не специально, типа “ой, так получилось!”, а сам до мелочей продумывает, как тебе иглы под кожу загнать, после чего делает вид, что так и было! Не вздумай его жалеть. Ты не знаешь, каким он может быть эгоистичным, вредным, избалованным, капризным говнюком. И даже если в этот раз он не виноват, в другой... — Чимин! — повышает голос Чонгук, и его громкий оклик действует на Чимина отрезвляюще. Он медленно выпрямляется и прямо смотрит на Чонгука, который точно так же упрямо не отводит взгляд. — Я знаю, что ты расстроен. Я знаю, что тебе неприятно. Я это знаю, потому что в той же ситуации, что и ты. Но это уже случилось, все. Тебе не станет легче от того, что ты доведешь Тэ до слез, как он довел тебя, специально или нет. Чимин вздрагивает. Чонгук поначалу теряется от того, как резко меняется его лицо. А потом понимает: попал по больному. Черт. Черт! Чимин все-таки плакал ночью, закрывшись в своем номере, один. А Чонгук его просто взял и оставил (бросил), не пошел за ним, не постучался робко в дверь, не настоял на том, чтобы остаться. Чон Чонгук, ты мудак. — Чимин... — Уходи, — выдыхает Чимин, опуская руки. — Просто уйди, Гукки, я тебя прошу. — Нет, — отрезает Чонгук и приближается к Чимину. Тот использует стол между ними, обходя его с противоположной стороны и не давая приблизиться. — Я уже вчера, как безмозглый идиот, тебя послушался. И вот чем все закончилось. Хочешь, чтобы я ушел, давай, заставь. Избей меня и выставь за дверь. Можешь меня лупить, пока тебе не полегчает. — Ты правда думаешь, что я хочу тебя ударить? — с вызовом спрашивает Чимин. — Представь, что я Тэхён, — спокойно говорит Чонгук. — Его бить нельзя, меня можно. Давай. Он раскрывает руки, показывая, что готов. И беззащитен. Чимин действительно может его ударить. И они оба знают, что Чонгук даже не станет защищаться, не то что пытаться Чимина остановить. Чонгук будет безропотной грушей для битья, если Чимину нужно хоть на ком-то сорвать свои злость и неудовлетворенность. Чимин не колеблется. Решительно подходит к Чонгуку. Но не для того, чтобы его ударить. Он хватает его за ворот футболки, натягивая на кулаки, и целует грубо и несдержанно, порывисто и безжалостно сминая чужие губы. Чонгук чувствует привкус крови во рту — повредил слизистую об зубы — и покорно позволяет Чимину продолжить, крепко обняв его и не собираясь отпускать. Ярости Чимина хватает только на полминуты. Как только он замедляется, Чонгук мягко перенимает инициативу, и поцелуй становится нежным и успокаивающим. Чимин выдыхает. — Прости… Я не знаю, что на меня нашло. Я сам не свой… со вчера, — бормочет он в губы Чонгука. Чонгук трется носом о его нос и ласково гладит по спине. — Все в порядке. Я понимаю, — шепчет он и нежно прикасается губами к теплой щеке Чимина. Вдыхает запах его кожи и зарывается лицом в изгиб шеи. Чимин закрывает глаза, глубоко вдыхает и склоняет голову в сторону, открываясь. Чонгуку другого приглашения и не нужно: он сразу же целует Чимина в шею, а руки сами собой опускаются вниз и привычно ложатся на задницу. Чонгук крепко сжимает ее, и Чимин тихонько охает. Чонгук не собирается ничего на самом деле делать — он только хочет проверить. Ему важно узнать, что случится, если они вернутся к тому, что не смогли закончить вчера. — Я хочу тебя, — жарко шепчет он Чимину на ухо. Чимин дрожит в его руках и взволнованно дышит. Не вырывается и не сопротивляется. Но стоит Чонгуку забраться под пояс его штанов и сразу под резинку трусов — он мнет обжигающе горячую, приятно упругую плоть ягодиц, раздвигает их и скользит большими пальцами между ними, как Чимин (что Чонгук и предполагал) профессионально-ловко ускользает, прикрываясь сексуальным кокетством. Чимин выскальзывает из его напряженных рук и провокационно облизывает губы. Это словно игра в кошки-мышки, где Чонгуку нужно поймать безжалостно дразнящего его Чимина, который делает вид что “не хочет”, а сам изнывает от желания оказаться как можно скорее в его страстных объятиях. Но все это лишь притворство. Чонгук точно знает: если он сейчас схватит Чимина и попробует склонить его к продолжению, Чимина жестко тригернет. Чимин очень деликатно уходит от любых намеков на анальный секс. Он не хочет Чонгука обидеть отказом и поэтому строит ему глазки, томно улыбаясь и обещая “все будет”, но завалить себя не дает. Чонгук и не пытается. Он уже давно принял правила этой игры. Не догоняет только, почему они вообще в нее играют. Если у Чимина проблемы, Чонгук должен о них знать. — Хочу попробовать кое-что новенькое, — мурчит Чимин и медленно опускается вниз — вместе с сердцем и душой Чонгука, ухающими в пятки. Чонгук во все глаза смотрит на лицо Чимина, уже в опасной близости от паха и топорщащейся ширинки. Чимин бросает на Чонгука игривые взгляды снизу вверх, не спеша расправляясь с пуговицей и молнией на его джинсах. Хорошо, что сзади стена — бетонная, твердая, надежная. Чонгук может опереться на нее, вцепившись пальцами покрепче, и чудом устоять на ногах под напором Чимина, уже добравшегося до содержимого его трусов. Блять. Чимин очень уверенно берет в рот — словно не первый раз. Но это первый. Рука Чонгука, чуточку паникующего от стремительности происходящего, молниеносно оказывается в его волосах. Чонгуку одинаково сильно хочется Чимина оттащить от своего члена и насадить на него глубже. Просто… блять. Наверное, Чонгуку нужно закрыть глаза и наслаждаться моментом. Вероятно, ему следует банально расслабиться и получать удовольствие, ни о чем не думая. Но он не может. И чем увереннее действует Чимин, свободной рукой слепо и жадно трогая его живот под футболкой, а второй помогая себе, тем сильнее становится внутреннее напряжение. Чонгук ни на секунду не сводит глаз с лица раскрасневшегося и запыхавшегося Чимина. Тот выглядит и ведет себя так, что Чонгук подходит к той опасной грани, когда реально готов его бездумно трахнуть — и Чимин уже не отвертится. Тогда все закончится реально хреново. Не будет никакого разговора. Ничего у них не будет — и будущего тоже. Чонгук мужественно собирается обломать сам себя. И он об этом стопроцентно миллион и один раз пожалеет потом, когда Чимин больше не встанет перед ним на колени и не захочет отсосать. Но Чонгук по-другому не может. Он испытывает дикую тревогу и саднящую досаду от того, как это все неправильно — то, что между ними сейчас происходит. Что Чимин делает? Это какая-то моральная компенсация? Или его способ загладить вину? Или избегание и замалчивание проблемы, которая между ними откуда-то взялась и до сих пор есть и причину которой Чонгук никак не выяснит? Чонгук не может себе этого объяснить логически (потому что Чимину, судя по чему угодно, нравится то, что он делает, не меньше, чем Чонгуку, готовому ему душу продать), но решает прислушаться к своей интуиции. Она уже с минуту яростно мигает ему красной надписью: “СТОП!”. — Мин-а… — Чонгук мягко берет Чимина за подбородок и, преодолевая сопротивление, заставляет поднять голову и посмотреть на себя. — Мы можем поговорить? — Серьезно? — У Чимина дергается бровь. Он указывает взглядом на стоящий вертикально вверх член Чонгука, тяжелый, твердый, налитый кровью, с узором выступающих вен и сочащийся смазкой, отчаянно желающий вернуться обратно в жар и тесноту чужого рта, и спрашивает: — Ты хочешь поговорить? Именно сейчас? — Да, — выдыхает Чонгук, смотря Чимину прямо в глаза. Он собранный и серьезный, как никогда. И Чимин теряется. Не понимает, почему Чонгук его остановил. Чонгук и сам не понимает. Он в этом истерично-подвешенном состоянии со вчерашнего вечера — держится из последних сил. И он больше так не может. Очевидно, Чимин хочет тему неудавшегося секса замять, иначе не стал бы настолько уверенно Чонгука затыкать и виртуозно перенаправлять внимание в другое место, профессионально там его концентрировать, не оставив Чонгуку и шанса очухаться и что-то сказать. Чимин рассчитывал, что внезапный (но очень горячий) минет Чонгука отвлечет, успокоит и переключит. И, наверное, еще месяц назад это бы сработало. Из-за любовной горячки у Чонгука, когда он наконец дорвался до Чимина и его тела, мозг соображал через раз. Чонгук ни о чем другом вообще был не в состоянии думать. Ему до сих пор сложно, но он уже хоть как-то контролирует свои переживания и реакцию своего тела на Чимина (этого маленького, вредного, но до дрожи опытного провокатора). Контролирует не так хорошо, как Чонгуку бы хотелось, но он искренне надеется, что не умрет от сексуального истощения в ближайшие месяцы и дотянет-таки до девятнадцати. Чимин медленно поднимается с колен. Чонгук неловко застегивает штаны. Ему больно и неприятно, но он терпит. Лучше физический дискомфорт, чем психологический. — Ладно, — произносит Чимин спокойно и садится в изножье кровати, закидывая ногу на ногу. Зачесывает растрепанные Чонгуком волосы обеими руками назад до боли знакомым жестом и внимательно на Чонгука смотрит. — Давай поговорим. Если это то, чего ты хочешь. Чонгук останавливается напротив и остается стоять столбом. Только сует руки в карманы джинсов, будто Чимин не в курсе про его стояк и Чонгук неловко пробует его скрыть. Видя состояние Чонгука — весь на измене, — Чимин смягчается. Его едва заметная улыбка и потеплевший взгляд придают Чонгуку сил и уверенности начать этот нелегкий разговор. — Вчера… — Нет. Чимин моментально пресекает даже попытку затронуть эту тему. Чонгук хмурится. Чимин впервые от него закрывается, он ничего не может прочесть по его лицу. Его это сбивает с толку, беспокоит и пугает. Чонгук боится, что если надавит слишком сильно, Чимин не только не уступит, но и еще больше дистанцируется от него. Самый плохой исход — Чимин психанет и с ним порвет. Но если Чонгук снова ему поддастся, это ничего между ними не изменит и сложившуюся ситуацию не прояснит. А Чимин использует это время “с пользой” и накрутит себя настолько, что потом разговаривать уже будет бесполезно. Поэтому Чонгук, полный мрачной решимости, продолжает: — Вчера ты хотел заняться со мной любовью и сказал, что хочешь, чтобы я был сверху. — Чем дальше Чонгук говорит, тем сильнее каменеет лицо Чимина и тяжелеет его взгляд. И, тем не менее, он остается сидеть, сложив руки на коленях. Не пробует встать, оттолкнуть Чонгука со своего пути и вылететь за дверь. Уже хорошо. — Вчера ты выпил, а теперь на трезвую голову жалеешь, что сказал это, боишься, что я снова об этом заговорю, и поэтому так ведешь себя? В этом причина? Чимин молчит. Чонгук терпеливо ждет. Дает Чимину время собраться с мыслями и сформулировать ответ, если Чимин вообще собирается его давать. Когда и откуда между ними возникли эти напряжение и непонимание? Чонгук не может вспомнить. Он никогда Чимина ни к чему не принуждал и не склонял. И если Чимин говорил ему “нет” или “стоп”, Чонгук соглашался — без вопросов и возражений. Не было ни одного раза, когда Чонгук мог бы подорвать доверие Чимина к себе, используя против него силу или оказывая моральное давление. И тем непонятнее, почему подобная ситуация между ними вообще возникла. Если Чимин не хочет заниматься сексом — окей, нет проблем. Чонгук изначально дал четко понять: для него это не имеет большого значения. Даже если он может хотеть большего, он прекрасно понимает, что не один он должен этого захотеть. Так почему Чимин ему прямо не скажет: “Извини, я передумал, я не готов, давай повременим”? Почему молчит? Так сложно сказать ему правду? Как же бесит и огорчает, блин! В ответ Чонгук слышит только тяжелый вздох. Чимин снова зачесывает свои волосы, словно старается себя успокоить, и оставляет руку на затылке. Он выглядит расстроенным и рассеянным. Вовсе не злым, как всего каких-то четверть часа назад. — Я не хочу заставлять тебя ждать, — наконец произносит он, и злиться начинает Чонгук. Чимин реально идиот. Он правда думает, что если Чонгуку не даст в отведенное время (которое придумал себе сам!), тот его бросит и найдет кого-то более сговорчивого? Чонгук уговаривает себя ничего не говорить. Он хочет услышать все, что Чимин готов ему сказать, не хочет сразу ругаться с ним и тщетно пробовать вправить ему мозги. Чонгук дает Чимину шанс. — Ты прав. — Чимин через силу выдавливает из себя каждое слово. Чонгук контролирует выражение своего лица, не показывая, как внутри его уже всего трясет. Ему дико хочется схватить Чимина за плечи и реально вытрясти всю эту дурь из его головы. — Мне страшно. Страшно, что я могу тебя потерять. — Как ты можешь меня потерять? — глухо спрашивает Чонгук. Он ждет какой угодно бредовой версии — он хочет ее услышать, чтобы точно знать, что с Чимином происходит. Тогда он уже будет думать, что с этим всем делать. — О боже… — Чимин закрывает глаза руками. Молчит несколько секунд в напряжении, и его наконец прорывает: — Ладно, хорошо! Если ты хочешь это услышать... Я боюсь, что тебе может не понравиться, — Чимин нервно зажимает руки между колен и тупо смотрит в пол. — Что ты… не знаю, поймешь, что это не твое? Что не захочешь… каждый раз заниматься этим со мной? И решишь в итоге, что все-таки был создан для женщины... Между мужчиной и женщиной это все происходит так легко и естественно, а между мужчинами… не знаю. Напряженно? Неестественно? Как-то не так... Чонгук опешивает. Такого поворота событий он вообще никак не ждал. Он даже не находится что сказать. Просто стоит и смотрит на Чимина в полном ступоре. Куча мыслей в голове бесследно исчезает — хоть бы одна осталась, чтобы Чонгук не чувствовал себя сейчас, как выброшенная на берег бесполезная и беспомощная рыба. Но сказать что-то приходится. — Я люблю тебя, — проговаривает Чонгук заторможенно. Он не умеет в умные речи и уповает на то, что простые слова до Чимина дойдут быстрее. Чимин тут же вскидывает на него голову. Да уж, не та ситуация, когда им обоим хотелось бы услышать это признание, но… деваться некуда. Чонгук хотел бы, чтобы все было иначе, но Чимин, как обычно, не оставил ему даже призрачного шанса сделать все правильно и красиво. — Тебя, Чимин, — повторяет Чонгук с нажимом, и его мрачный тон вынуждает Чимина выглядеть пристыженным. Он глядит на него неуверенно и боязно, не смея поднять головы и неловко сцепив руки. Такой несчастный и ранимый… Но Чонгук должен пойти до конца. Сейчас или никогда. Пересилив себя, он продолжает: — Мне все равно, кто ты, мужчина, женщина… Какая, блин, разница? Какое это имеет значение? Чимин. Я люблю тебя. Люблю твое тело. Мне нравится в тебе абсолютно все. Мне нравится прикасаться к тебе, целовать, трогать твою кожу, твои волосы, чувствовать твое тепло, слышать твой запах — ты пахнешь просто потрясающе… Я не понимаю, как мне может не понравиться любить тебя? Делать тебе приятно? Я сам от этого получаю не меньшее удовольствие. Да нет, на самом деле, твой восторг для меня — экстаз. Чонгук с трудом справляется с досадой и тупым отчаянием: — Черт возьми, Чимин, после всего, что между нами было… Откуда эта хрень появилась в твоей голове? Чимин отводит взгляд, не выдерживая. Чонгук знает, что перегнул палку. Но все потому, что Чимин может, умеет и практикует по щелчку пальцев выводить его из себя и надолго выбивать из равновесия. Разумом Чонгук понимает, что конкретно с ним загоны Чимина никак не связаны, и поэтому очень старается их на свой счет не принимать. Но злится, сука, аж до сведенных челюстей. Ему не стоит этого говорить, он знает. Ему вообще не стоит открывать рот, когда он себя не контролирует. Но если сейчас не скажет, потом об этом пожалеет: Чимин продолжит себя накручивать и точно выкинет по итогу какую-нибудь фигню, последствия которой, как показала практика, могут быть катастрофичны. — Когда ты в прошлый раз занимался этим самобичеванием и чуть не сдох у меня на руках, — жестко продолжает Чонгук, и его трясет от еще живых воспоминаний о том жутком обмороке Чимина и двух сутках, проведенных с ним в больнице, — ты пообещал мне, что этого больше никогда не повторится. Что ты будешь любить себя и заботиться о себе — так же, как я буду любить тебя и заботиться о тебе. Ты мне пообещал это, Чимин. Ты помнишь? Или уже забыл? Чимин слабо кивает. Он больше не отваживается поднять глаз на Чонгука. Чонгук вынужден говорить с его поникшей макушкой. — Я не хочу на тебя злиться, — продолжает он, делая то, что не хочет. Но как еще, черт возьми, Чонгуку до Чимина достучаться? — Но если ты продолжишь придумывать себе эти несуществующие проблемы и убиваться из-за них… Я тебя отдеру, ей богу, я тебе это обещаю, Чимин, но не сам, а ремнем, ты понял? Я не шучу сейчас. Если это единственный способ сделать так, чтобы у тебя мозги наконец на место встали, я это сделаю. Что мне с тобой делать, ащ? Ты меня с ума сводишь! — Прости… — выдыхает Чимин и трет виски. Чонгук давит тяжелый вздох. Наверное, можно было это все как-то иначе до Чимина донести… Но Чимин очень больно задел его своими словами. За кого он вообще Чонгука принимает? Почему Чимин считает, что Чонгук с ним способен так поступить? Откуда появились эти страх, неуверенность и недоверие? А Чонгук-то думал, мать твою, что у них все зашибись! И если бы они вчера все-таки занялись сексом, что сейчас бы с Чимином творилось? Он бы намеренно себя принудил, не испытывая ни желания, ни потребности, лег под Чонгука из чувства долга и через силу раздвинул для него ноги, а Чонгук, наивный дурак, им бы по факту тупо воспользовался. И стал бы насильником, сам того не понимая. Вот это был бы полный звездец. Как Чимину в его “гениальную” голову пришла эта “потрясная” идея, что этот акт самопожертвования с его стороны им бы помог? И их отношения, как по волшебству, сразу бы взлетели на новый уровень! Да твою ж мать! Они с вероятностью в девяносто девять и девять процентов закончились бы раз и навсегда. Прости господи, в кого Чимин такой болван? У Чонгука уже банально сил нет на него злиться. Он тяжело вздыхает, подходит к кровати и садится рядом с Чимином. Гладит по сгорбленной спине, массирует шею и в итоге обнимает за плечи. Привлекает к себе и обхватывает уже обеими руками. Целует приятно пахнущие кондиционером волосы и зарывается в них носом. — Мне ничего от тебя не нужно, кроме твоей любви, — произносит он в макушку затихшего у него на груди Чимина. — И если речь идет о сексе, я хочу, чтобы нам обоим нравилось и обоим было приятно. Я не хочу делать то, что принесет удовольствие мне, но никакого удовольствия тебе. Я так не хочу. Чимин снова кивает. Чонгук крепче его сжимает и прижимается щекой к прохладным волосам. Бездумно смотрит в стену. На место злости приходит усталость. Последние сутки в этих неопределенности и стрессе вымотали его больше, чем два дня подряд трехчасовых концертов. Чонгук не чувствовал себя таким выжатым и опустошенным, даже когда по семь часов без перерыва впахивал, как одержимый, в зале, в бассейне и на танцах. Был у него такой опыт — то ли проверка своего организма на прочность, то ли попытка изощренно себя наказать, то ли проснулись суицидальные наклонности. И случилось это как раз из-за того, что Чонгук на Чимина пиздец как злился, а выход этой злости найти не мог. Не хотел портить с Чимином отношения, не хотел ругаться и на него орать, боялся все испортить. Теперь он поступил иначе. Он не стал все держать в себе и ответил Чимину откровенностью на откровенность, даже если слышать от него эти слова Чимину было больно и неприятно. Чонгук хочет честных, открытых отношений. Хочет, чтобы они с Чимином говорили друг другу все, что их беспокоит, тревожит, расстраивает и злит. А не так, чтобы они только улыбались и сыпали комплиментами, а потом в один прекрасный день вылили все дерьмо, накопившееся годами, и разошлись в разные стороны, лишь бы больше ненавистных лиц друг друга не видеть. Чонгук, может, и не дорос еще до серьезных отношений, как Чимин считает (иначе не стал бы думать, что Чонгуку от него только секс нужен, не так ли?), но его моральные принципы и воспитание применимы к любым жизненным ситуациям. У Чонгука есть наглядный пример — его родители, которые не молчат о проблемах, открыто и прямо говорят о своих чувствах и живут душа в душу уже скоро как двадцать лет. И есть другой пример — его дяди с тетей. Они разошлись как раз потому, что дохера лет изображали из себя образцово-показательную семью, а потом устали от этого самообмана и лицемерия, и все кончилось плохо, очень плохо. Чонгук не глупый. Он умеет учиться не только на своих ошибках. Чимин отстраняется. Поднимает голову и смотрит Чонгуку в глаза. Тот внимательно смотрит в ответ. Хочет если не услышать подтверждение, что Чимин все понял, то хотя бы прочитать это в его осмысленном взгляде. — Почему я такой дурак? — виновато задает Чимин риторический вопрос — если бы Чонгук знал на него ответ! Чимин кладет теплую и нежную ладонь на щеку Чонгука, и тот склоняет голову, усиливая это прикосновение. Чимин ласково гладит его по лицу. — Я не знаю, откуда все эти больные мысли в моей голове… Но я хочу от них избавиться. Ты мне поможешь? Чонгук кивает. Неважно, какая именно Чимину требуется от него помощь, он это сделает. Чонгук не колеблется. — Гукки… — Чимин обнимает его лицо уже обеими руками и прислоняется лбом к его лбу. Закрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущениях и тепле дыхания Чонгука на своей коже. — Я так сильно… — Его фразу прерывает резкий вздох, и Чимин ее не заканчивает. — Ты так много пробуждаешь и вызываешь во мне, что я не справляюсь. Без тебя… Но ты, ты всегда спасаешь меня. От меня самого… Спасибо тебе. Чонгук собирается что-то сказать, но Чимин целует его раньше. Обвивает руки вокруг его шеи и перебирается к нему на колени. Чонгук мягко и успокаивающе гладит Чимина по спине и волосам. Не думает, что за этими томными ласками и приятными поглаживаниями последует что-то большее. Чонгук не хочет продолжать. Лучше ограничиться этим поцелуем. Они оба знатно стрессанули, и явно не лучшая идея переходить к первому полноценному сексуальному опыту. Он уже не будет таким сладким, волнующим и романтичным, каким должен быть. Не говоря уже о том, что у них вечером снова концерт, и Чимину на нем танцевать. Но Чимин считает иначе. Он давит на Чонгука, наваливаясь на него своим весом, и после короткого сопротивления Чонгук позволяет уложить себя на лопатки. Смотрит на Чимина снизу вверх, когда тот садится прямо, заняв удобное положение на его животе. Чонгук для себя решает: если Чимину это нужно, чтобы почувствовать себя лучше, Чонгук ему это даст. Даже если уверен на все сто, что сейчас неподходящие время и ситуация. Но Чимин его услышал. И, Чонгук надеется, понял. А это значит, что Чимин действует обдуманно и взвешенно. И глупостей, как вчера отчаянно хотел, творить не станет. — Почему мне с тобой так повезло? — спрашивает Чимин негромко, упершись руками о кровать по обе стороны от головы Чонгука и склонившись над ним. — Мне до сих пор порой не верится, что ты такой… и что ты мой. От этих слов у Чонгука бегут мурашки и путаются остатки мыслей. Он тут же хватает Чимина сзади за шею и тянет к себе, чтобы поцеловать. Чимин полностью уступает ему инициативу и коротко стонет, когда язык Чонгука настойчиво проникает в его рот. Обычно им нужно совсем мало времени, чтобы возбудиться, но что-то ломается и в Чимине, и в Чонгуке. Они не лезут руками под одежду друг друга, не совершают провокационных телодвижений и спустя минуту заканчивают поцелуй. Все правильно. Чимин сползает вниз и ложится на Чонгуке сверху. Кладет голову ему на плечо и тут же закрывает глаза, стоит сомкнуться его крепким и надежным объятиям. Им тепло, хорошо и спокойно. Они могут расслабиться и ни о чем не думать. Чонгук невольно улыбается, чувствуя состояние Чимина — он рад тому, что Чимина окончательно отпустило. Лишь бы навсегда. — Мин-а… — тихо зовет он его по имени. — Ммм? — сонно отзывается Чимин. Чонгук убаюкивает его своим дыханием, в такт которому Чимин поднимается и опускается на его груди, и тем, как нежно перебирает его волосы. Чонгук больше не боится называть вещи своими именами: — Я люблю тебя. Он не ждет ответа — он его и так знает. Он хочет, чтобы Чимин это тоже знал: что бы ни случилось, Чонгук всегда будет рядом. Чувство, которое Чонгук испытывает, намного сильнее влюбленности, интереса и сексуального влечения. Чонгук уверен: это чувство будет с ним всегда. Ему остается только надеяться, что Чимин тоже никогда его не покинет. Ведь это чувство взаимно.