Behind The Scenes

Это будет неловко. Чимин понимает это сразу, как они заселяются в номер. Чимин жалеет только об одном: что опрометчиво доверил выбор отеля и номера Чонгуку, который решительно заявил, что сам все будет планировать и оплачивать, а Чимину предстоит только наслаждаться отдыхом. Чимин понадеялся на осознанность и взрослость Чонгука. Зря. Чимин медленно опускает сумку в изножье кровати. Но это не кровать. Это траходром. Она трехспальная? Четырехспальная? Просто огромная для них двоих. Слава богу, в номере не зеркальный потолок и на стене напротив тоже зеркал нет, а то Чимин бы подумал, что этот номер сдается для съемок порно. И не абы каких роликов, а массовых групповух и свингер-пати — чтобы все поместились если не в кадре, то на кровати. Но радость Чимина из-за отсутствия провокационных зеркал преждевременна. Потому что стена между спальней и ванной — господи помилуй, такое вообще бывает? — стеклянная. Абсолютно, стопроцентно, безукоризненно прозрачная. Чимин смотрит на нее в полном ступоре. — Только не говори мне, что это номер для молодоженов, — произносит Чимин. И Чонгук, ясное дело, молчит. Снял им двухместный люкс-номер для новобрачных, а теперь делает вид, что не при чем. Чимин ждет, что Чонгук постыдится и подаст хоть какие-то признаки проснувшейся совести, но Чонгук невозмутим. И о выборе своем нисколько не жалеет. Чимин не планировал медовый месяц так скоро. Но уже поздно сбегать с отчалившего корабля. — Как ты хочешь, чтобы мы тут мылись? Ладно мылись. Тебя не смущает, что толчок там же? За стеклом? — продолжает Чимин. — А тебя смущает? — приподнимает брови Чонгук (мол, есть еще что-то, что мы друг о друге не знаем?). И почему-то Чимин тот, кто по итогу чувствует себя идиотом. Такие вещи не должны сбивать с толку — ведь это норма для большинства людей, да, Чонгук? Как бы не так! Не став испытывать понимание и выдержку Чимина на прочность, Чонгук открывает дверь в ванную и, встав к Чимину лицом, демонстративно медленно нажимает на сенсорную панель на электронной смарт-пленке, закрепленной с обратной стороны стены. На глазах Чимина, как по волшебству, абсолютно прозрачное стекло становится непроницаемо матовым. Не виден даже силуэт Чонгука. Чимин облегченно выдыхает. Ладно. Он все-таки переживет эту поездку… Он на это надеется. — Идем есть? — спрашивает Чонгук по-деловому. Мясной ресторан с кучей положительных отзывов он тоже уже присмотрел — подготовился к их времяпрепровождению основательно, ничего не упустив. — Идем есть, — соглашается Чимин и, словно невзначай оттеснив Чонгука к стене в прихожей, целует его. Чимин потихоньку привыкает к отсутствию камер и вездесущих журналистов и папарацци. Ему еще немного боязно Чонгука лишний раз трогать, хоть он и знает, что их сейчас точно никто не видит и тайно не снимает. Чонгук расслаблен и счастлив как никогда: обнимает Чимина и улыбается ему в губы. Напоминает спустя пару минут, что голоден. И это не тот голод, который Чимин может утолить. Всему свое время. На улице так хорошо и тепло. Можно дойти до ресторана напрямую или поймать такси, но они решают немного прогуляться по ночному Токио: они любовались его огнями из-за тонированных окон такси, которое доставило их из аэропорта сразу в отель. Они выбирают путь до ресторана через парк и вдоль набережной — и оказываются в местах одно красивей другого. Перекусывают по дороге, чтобы совсем голодно не было, и задерживаются чуть дольше, чтобы насладиться прекрасными ночными видами и атмосферой, сделать фото городских пейзажей и поснимать друг друга на видео. Каждый миг — бесценен и так краток. Хочется запечатлеть его навсегда. Чимин хотел бы, не таясь, обнять Чонгука и прижаться к нему. Может быть, даже поцеловать, потому что он такой нереально красивый, что у Чимина перехватывает дыхание. Но он не может. Это слишком опасно. Чимин только смотрит — жадно, неотрывно, не тратя драгоценное время на то, чтобы моргать. Чонгук улыбается ему в ответ одними глазами из-за закрывающей лицо черной маски. Не у одного Чимина состояние такое, словно они очутились в ином измерении. Чонгук сам чувствует себя героем мелодрамы, которые так любит смотреть Чимин. Они ужинают в дорогом ресторане. Гуляют по ночному городу, держась за руки, когда рядом никого нет. Вечер прекрасный, безветренный, наполненный сладким ароматом цветущих кустов. Этот идеальный вечер — Чонгук это чувствует — может превратиться в нечто большее. Еще с ресторана Чимин игриво стреляет в него глазками и заливисто смеется над его глупыми шутками громче, чем обычно. Отдышавшись, мурлычет: “мой Гукки такой смешной”, и якобы случайно задевает его ноги под столом, накрытым скатертью в пол. Чонгука резко бросает в жар. Кажется, он заболевает. Или болен Чимином уже давно. На улице Чимин лезет не в карман куртки Чонгука, чтобы погреть руки, а сразу под нее и под футболку, трогает и гладит его живот, выглядя при этом донельзя невинным. Чонгук сыт, но когда Чимин такой, ему хочется его сожрать. Чимин глупо и влюбленно хихикает, улыбаясь ему в губы, когда Чонгук не выдерживает и целует его прямо посреди безлюдной ночной аллеи, романтично освещенной желтыми фонарями. У Чимина точно есть план, как свести Чонгука с ума, и он уверенно идет к своей цели. Чонгук старается не думать о том, что будет, когда они вернутся в номер. Чимин своими откровенными заигрываниями и беспрерывным флиртом (когда Чонгуку успевать дышать?), уже на грани непристойных намеков, лишает Чонгука способности мыслить в принципе. Чонгуку осталось продержаться еще немного: всего-то два квартала, которые они идут пешком, а не вызывают такси. И все — дальше Чонгук ничего не планирует. Будущее слишком неопределенное. Чонгук готов к чему угодно. Чимин выжидает подходящего момента. Спать они, ясное дело, и не думают. Заказывают в номер холодное вино — оно идет у Чимина на ура, как детский сок. Чимин пьет практически в одиночестве, но его это не смущает. Чонгуку хватило полбокала. Он и так пьян от Чимина. Его улыбающихся, ласковых глаз. Сочных, спелых губ. Нежного, проникновенного голоса. Игривого, кокетливого смеха. Теплых, маленьких ладошек. И запаха. Этот запах делает Чонгука рабом его плотских желаний. А они сильны как никогда, потому что Чимин не сбавляет обороты и упорно проверяет Чонгука на выдержку. Ведет головой, обнажая беззащитную шею, и, сетуя на то, что в номере слишком жарко, расстегивает верхние пуговицы на рубашке, открывая жадному взору Чонгука острые ключицы и маленькую родинку слева. Это последнее четкое воспоминание. Чонгук опьянен до беспамятства. Он сидит в кресле напротив через стеклянный круглый столик и слушает веселую болтовню Чимина. Глупо и безотчетно улыбается в ответ, а в голове — эйфорическая пустота. Чонгук ничего конкретно не ждет. Хотя, если быть до конца честным, он действительно ждал, что их совместная поездка в Японию подарит им обоим новые впечатления и ощущения. Думал ли Чонгук, что Чимин захочет его — и в этот раз без колебаний? Не думал. Ровно до того момента, как перед самым выездом полез в свой — уже их — чемодан (у Чимина с собой только ручная кладь, а ее досматривают) и обнаружил там тщательно спрятанные (не им) презервативы и лубрикант. Эта находка не выходила у Чонгука из головы всю поездку до аэропорта, весь перелет и весь вечер. И у Чонгука в итоге остался только один вопрос: когда Чимин собирается этими средствами воспользоваться? За весь вечер задать его прямо Чонгук так и не решился. А сейчас и спрашивать ничего не нужно. Одного взгляда Чимина достаточно, чтобы получить ответ. Сейчас. Чонгук смотрит, как Чимин медленно поднимается с кресла. Он выпил почти полбутылки, но, удивительно, даже не шатается. Манерно, стараясь произвести впечатление, зачесывает волосы назад, делая бредовую улыбку Чонгука еще шире, и обходит столик. Упирается руками в плечи завороженно глядящего ему в лицо Чонгука и забирается к нему на колени, уверенно садясь сверху. Чонгук не хочет себя обнадеживать раньше времени. Про сюрприз в чемодане он помнит, а еще помнит о том, что уже полгода Чимин избегает всего, что начинается с “анал”. Кроме, пожалуй, анальгина, которым зачастую злоупотребляет. Положа руку на сердце, Чонгука вполне устроит, если они только поласкают друг друга, как обычно. Но, черт возьми, эта лента презервативов (Чимин выбрал нужный размер) и флакон со смазкой не выходят у Чонгука из головы. Он как ребенок, который раньше времени заглянул под рождественскую елку и нашел там желанный подарок, а теперь не может дотерпеть до утра, чтобы его получить. Чонгук резко выдыхает. Чимин коварно улыбается и нежно берется за расстегнутый ворот своей рубашки. Подарок Сокджина, словно предчувствовавшего, что когда-нибудь Чимин пойдет на свидание в элитное заведение и ему нужно будет прилично выглядеть. Чимин старался для Чонгука — понравиться ему еще больше, если, боже, есть куда. Чонгук считает, что уже достиг своего предела. Ему кажется, он под водой — воздух становится непродыхаемо густым и плотным. Тяжело не только дышать, но и двигаться. Все такое замедленное и размытое. Нереальное. Чимин нереальный, когда с этим темным и обволакивающим взглядом, обещающим Чонгуку быстрый спуск в преисподнюю и мучительно долгий подъем на небеса, медленно расстегивает пуговицу за пуговицей, начиная сверху. Чонгук не моргает. Смотрит неотрывно, облизывая голодным взглядом каждый миллиметр обнажающейся кожи. Когда Чимин распахивает края рубашки и капризным движением плеч скидывает ее с себя, Чонгук нервно и громко сглатывает: у него полный рот вязкой слюны. Он хочет Чимина так сильно, что в глазах темнеет. Ненасытное желание обладать им — пугающее, всепоглощающее и порабощающее. Чонгук борется с ним из последних сил, но проигрывает, когда Чимин, улыбаясь так томно и многообещающе, что у Чонгука моментально поджимаются яички, медленно наклоняется к нему. В глазах Чимина обещание — обещание, что эту ночь Чонгук не забудет никогда. У Чонгука трясутся руки как после двух часов непрерывного кроссфита в зале. Он судорожно вцепляется в бока Чимина, будто хочет его остановить. Жар обнаженной кожи под ладонями моментально распространяется по его собственному телу, и Чонгук задыхается, лишаясь воздуха окончательно, когда Чимин целует его своими кисло-терпкими после вина губами. Чонгук безвольно закрывает глаза и смакует чужие мягкие и податливые губы — неспешно, с чувством, давая себе время распробовать все оттенки вкуса и грани аромата. Чимин дышит так шумно и резко, что на Чонгука мурашки обрушиваются лавина за лавиной. Необъяснимым чудом он еще помнит, где Чимина трогать нельзя — и позволяет себе только мять его ягодицы, после чего сразу переходит на бедра, возвращается к бокам, ведет ладонями по гладкой спине и все властнее прижимает Чимина ближе к себе, пока между ними не остается ни миллиметра воздушного пространства. Но Чонгук хочет еще — еще ближе. Он одет, и сквозь ткань рубашки (тоже когда-то подаренной Сокджином, какое совпадение — ни одной другой приличной шмотки в гардеробе Чонгука нет) чувствует только тепло и твердость желанного тела, но не обжигающий бархат чужой кожи. Чонгук готов разорвать на себе дорогую шмотку (он не хочет знать, сколько она стоит), лишь бы быстрее избавиться от нее. Чимин отстраняется. Облизывает губы и улыбается, довольный невменяемым состоянием Чонгука. Снова дразнится, невинно потираясь о него. Чонгук умирает и перерождается, когда все с той же улыбкой, проникновенной и интимной, Чимин начинает медленно (пытка!) расстегивать пуговицы на его рубашке — одну за другой, словно невзначай касаясь кончиками пальцев горящей огнем кожи. Чонгук нетерпеливо кусает губы и мнет бедра Чимина. Но еще держится. Ему уже физически плохо от того, что приходится контролировать себя и подстраиваться под правила очередной игры, когда вся кровь давно прилила к паху, лишив кровоснабжения отключающийся мозг. И думать Чонгук в состоянии только о том, что хочет Чимина до дрожи. Хочет его всего, целиком, без остатка. Хочет овладеть его телом, сделать своим и только своим. Хочет видеть, ощущать, слышать, как тот извивается под ним, как кончает снова и снова, с его именем на устах. Чонгук даже не думает о том, что хочет сам получить удовольствие — его волнует только наслаждение Чимина, которое он может ему доставить, если тот позволит. Внутреннее ощущение подсказывает Чонгуку, что именно сегодня — позволит. Чимин еще никогда не был так расслаблен в руках Чонгука, когда все идет к продолжению, которого Чимин до этого мастерски избегал и, очевидно, боялся. Всего один взгляд Чимина из-под подрагивающих, опущенных ресниц, всего одна едва заметная улыбка, всего одно легкое касание кончиков пальцев к низу живота — и Чонгук срывается. Он хватает Чимина за шею сзади и впивается в нее губами, как умирающий от жажды, наконец добравшийся до воды. Чимин блаженно закрывает глаза. Запрокидывает голову назад и вбок, открываясь, подставляясь, прогибаясь. Он льнет к Чонгуку всем телом — кожа к коже — и вздыхает так сладко, что Чонгук не может сдержаться и кусает его. Чимин вздрагивает от неожиданности, а потом рассыпается мягким, утробным смехом, зарываясь пальцами в волосы Чонгука, поощряя его продолжать. Маленький инкуб, этот сексуальный демон из влажных ночных фантазий, которые не отпускают Чонгука с тех пор, как он понял, что между ним и Чимином может что-то такое быть… Но все его робкие фантазии не идут ни в какое сравнение с тем, какой Чимин на самом деле теплый, мягкий и податливый. Он позволяет Чонгуку делать с собой все, и Чонгук уже не в состоянии ни остановиться, ни вернуть утерянный самоконтроль. А ему это нужно? Он рывком поднимается из кресла, подхватывая Чимина под задницу, и несет его на кровать. Немного торопится, но его порывистость Чимина только еще больше заводит. Когда Чонгук аккуратно опускает его на подушки, Чимин возлегает на них с видом очень томным, загадочно улыбаясь, и тянется всем телом, так плавно, грациозно и сексуально, что у Чонгука моментально пересыхает во рту. Пока он пытается прийти в себя — образ Чимина на кровати, уже наполовину голого, с топоршащейся ширинкой на джинсах, вышибает из бедного Чонгука последние мозги, — Чимин хватает его за пояс штанов, просунув свои шаловливые пальчики между горячей обнаженной кожей и мягкой тканью, и кокетливо тянет на себя. Чонгук успевает только сбросить расстегнутую рубашку, прежде чем ему приходится упереться руками о кровать. Он склоняется над Чимином, вглядываясь в его лицо — такое раскрасневшееся, возбужденное, горящее ответным желанием. Чонгук без понятия, подмешал ли кто-то что-то в их ужин без его ведома (ведь все началось с ресторана), но ему плевать — плевать, потому что Чимин хочет его, в нетерпении облизывая губы. Чимин все делает сам. Дергает пряжку ремня Чонгука, расстегивает пуговицу на штанах, тянет вниз язычок молнии. Скользит своей маленькой рукой в открывшуюся ширинку и обхватывает твердый, как камень, член. Чонгук не сдерживает приглушенного, полузадушенного стона, невольно прикрывая глаза — хочет усилить и продлить это ощущение. Но ему этого мало. — Гукки… От того, как Чимин произносит его имя — тихо, трепетно, мягко на выдохе, — Чонгука прошибает разрядом тока вдоль позвоночника. Он открывает глаза, перехватывая взгляд подернутых поволокой глаз Чимина — и тонет в них окончательно. Все вокруг как в колдовском тумане. Дурман обостряет все ощущения до предела. Чонгука лихорадит. Он целует Чимина так решительно и отчаянно, словно от этого зависит его жизнь — и нет времени на раздумья, сомнения и мысли. Это чистый инстинкт, дающий шанс выжить. Чимин ловко помогает Чонгуку раздеться и смеется тихо и полупьяно ему в макушку, пока тот, удерживая вес на одной руке, второй пытается избавить Чимина от его узких джинсов-стретч. Он боготворил их весь вечер — те так волнующе плотно облегали стройные ноги Чимина и его крепкую маленькую задницу, и Чонгук готов все деньги отдать тому человеку, кто сшил этот экземпляр и продал его Чимину. Но сейчас он ненавидит эти джинсы. Потому что они сидят так туго, что приходится их дергать, рывками стягивая с ног Чимина, которого раздосадованное рычание Чонгука и упрямство джинсов неуместно веселят. Он хихикает и получает еще один заслуженный укус в плечо. Охает и замолкает в волнительном предвкушении. А потом снова поцелуи — долгие и жаркие, от которых болят губы и языки, сводит скулы и сбивается дыхание. И кожа — только кожа, молодая, прекрасная, нежная, упруго поддающаяся давлению пальцев, ладоней, губ — и напряженные мышцы, которые так завораживающе играют под ней... — Гукки… — вздыхает Чимин, кусая губы и вздрагивая от того, что Чонгук делает с его телом. Ему казалось, за прошедшие месяцы увлеченный и старательный Чонгук успел изучить его тело вдоль и поперек, найдя все возможные эрогенные зоны и составив точную карту. Но Чонгук удивляет его новыми открытиями. Чимин и подумать до этого момента не мог, что от влажного поцелуя в пупок будет в секунде от эякуляции. — Гукки… — снова и снова зовет его по имени Чимин, теряясь в своих ощущениях. Свое имя Чимин не помнит. Но это уже неважно. Чонгука трясет от того, какой Чимин жаркий и открытый, как чутко реагирует на малейшие его прикосновения, как сладко прогибается под ним, отзываясь на каждую ласку, и как громко и несдержанно стонет, когда Чонгук терзает ртом по очереди его соски, а рукой, сжатой в кулак, уверенно двигает по их членам. — Не надо… Стой… Постой… Гукки, стой. — Чимин не хочет кончить сейчас. Если это произойдет, ему будет куда сложнее пойти до конца: мозг может включиться, а допускать этого категорически нельзя. Даже заранее принятый алкоголь не поможет, если оргазм прочистит Чимину мозги и к нему вернутся его загоны. Чонгук не знает, чего ему стоит остановиться по просьбе Чимина — наверное, нескольких лет жизни. Он прекращает. Выпускает их члены и опирается обеими руками о смятое покрывало. Чимин под ним задыхается, как после изнурительного бега, — волнительная картина, которую Чонгук точно никогда не сможет забыть. А они ведь только начали. Он облизывается невольно, представляя, что сможет сделать, если только Чимин ему позволит… — Я хочу тебя, — говорит Чимин прямо, смотря в глаза. Он обхватывает руками лицо Чонгука. Его руки дрожат, и кончики пальцев холодные от волнения. Но голос не подводит, звуча спокойно и твердо. — По-настоящему. Хочу, чтобы ты… взял меня. Я люблю тебя. Он добавляет в конце о любви не потому, что стесняется откровенности своих желаний, а потому что это то, что он чувствует, когда говорит об их близости. Чонгук чувствует то же. Несмотря на сжигающее его изнутри пламя страсти, его истинный источник — в переполненном любовью, нежностью, восхищением и благодарностью сердце. Чонгук способен так сильно хотеть и желать только одного человека — кого любит до беспамятства. И этот человек сейчас перед ним. Под ним. Лежит покорно и ждет, что Чонгук выполнит его просьбу. И Чонгук хочет. Хочет до трясучки — потому что устал убеждать себя, что ему это не нужно, что он не хочет абсолютной близости с Чимином, что не жаждет слиться с ним воедино… Но он столько времени этого ждал. Столько раз останавливал себя в самый последний момент из-за страхов и сомнений Чимина. И поэтому сейчас, когда Чимин наконец готов ему довериться и отдаться, Чонгук паникует. По-настоящему боится. Что не оправдает ожиданий Чимина. Что сделает ему больно. Что сделает что-то не так. У него совсем нет опыта — вообще никакого. Да, он быстро учится и ради Чимина просмотрел не одно гей-порно и прочитал не одну статью по физиологии и по анальному сексу в частности. В теории и в голове Чонгука все логично и складно — идеально. Но все это сильно отличается от его реальных навыков. Обычно в последний момент всегда сливался Чимин. Теперь готов струсить Чонгук. Он вдруг осознает со всей отчетливостью, что не знает, что ему делать. Технически и теоретически — да. Но практически… Чимин смотрит на него. Читает Чонгука, как открытую книгу. И хоть тот не говорит ничего, тянущиеся молчание и бездействие говорят за него лучше любых слов. Чимин знает, что Чонгук его хочет. Они уже много раз почти доходили до конца, но каждый раз кому-то из них не хватало смелости сделать последний шаг. Обычно этим кем-то был Чимин, и Чонгук терпеливо ждал момента, когда Чимин наконец сможет ему довериться и решиться. Но своими постоянными отказами Чимин, похоже, вселил неуверенность в Чонгука, который боится теперь лишний раз до него дотронуться. — Все хорошо, — ласково и нежно улыбается Чимин его встревоженному лицу, поглаживая по нему успокивающе своими маленькими ладонями. — Я хочу этого. Хочу тебя. Я сделаю все сам, если ты… — Нет, — резко выдыхает Чонгук, выныривая из омута своих страхов и сомнений. — Нет, я сам, — добавляет он мягче и, перенеся вес на локти, нежно целует Чимина, давая ему понять, что все в порядке. Поцелуй легкий и теплый — длится всего пару секунд. Чонгуку приходится слезть с Чимина и сходить к чемодану с их вещами. Чимин привстает на локтях, наблюдая за тем, как Чонгук роется в содержимом чемодана. Чимин удивлен, что Чонгук точно знает, что там ищет, и смущен этим обстоятельством. Как давно Чонгук узнал, что именно Чимин там спрятал практически перед самым приездом такси? И что Чонгук подумал? Ни разу за весь день он не дал понять, что узнал про этот маленький секрет. Но, о боже, он про него знал с самого начала. Чимин с резким выдохом падает обратно на подушки. Наконец, Чонгук достает тщательно спрятанные лубрикант и презервативы. Чимин невольно закусывает нижнюю губу — обнаженный Чонгук, идеально сложенный, мускулистый и сильный, прекрасный и желанный, с эрегированным членом, стоящим почти вертикально вверх, выглядит очень, очень возбуждающе и многообещающе. Чонгук возвращается к кровати. Чимин все такой же расслабленный: одна рука на животе и нога согнута в колене. И каменный стояк, как и у Чонгука, словно не доставляет ему никакого дискомфорта. Но у Чонгука совсем дыхание спирает, когда Чимин, убедившись, что на него смотрят, медленно опускает руку ниже, скользнув раскрытой ладонью по своему животу, на котором тут же проступают бугорки стального пресса, и обхватывает свой член рукой. Он медленно ласкает себя, наслаждаясь ответной реакцией. Чонгук уверен, что может кончить только от одного этого зрелища. Медленно, теряя связь с реальностью и своим телом, Чонгук забирается на кровать. Чимин, нисколько не колеблясь, сгибает обе ноги в коленях и разводит их в стороны, открываясь перед ним, приглашая, показывая, что он действительно готов. На его лице ни грамма смущения или страха, в теле — ни намека на скованность или стыд. Чонгук шумно выдыхает, садясь между его ног. У него так сильно дрожат руки, что открывать тюбик с лубрикантом приходится зубами. Он выдавливает сразу много геля и растирает между пальцами, согревая. Одуряюще пахнет клубникой — Чонгук убьет Чимина за этот выбор (затрахает его до смерти, если быть точнее), — и накрывает своими горячими и скользкими пальцами пальцы Чимина на его члене. Он двигает своей и чужой рукой, жадно следя за тем, как меняется выражение лица Чимина, стоит усилить давление или ускориться. Чимин поджимает пальцы на ногах, прогибаясь в пояснице, и протяжно стонет, убирая свою руку, капитулируя без борьбы и полностью отдаваясь на волю Чонгуку. Тот наконец перебирается ближе, садясь вплотную. И Чимин моментально, словно только этого и ждал, кладет ноги на его бедра и перекрещивает лодыжки позади, ловя Чонгука в капкан — на случай, если тот вдруг надумает сбежать. Для Чонгука главное, чтобы в самый ответственный момент не сбежал Чимин. Но в этот раз Чонгук его так просто не отпустит, даже если Чимин вдруг протрезвеет и передумает. Чонгук точно знает, как Чимину нравится — меняет силу, частоту и амплитуду, и Чимин окончательно растекается по простыням. Второй рукой Чонгук поглаживает Чимина по гладкой мошонке, пачкая ее смазкой, держит ее в руке, перекатывая яички между пальцев, и в награду слышит стоны Чимина всех тональностей — от возбуждающе низких и хриплых до трепетно высоких. Самая прекрасная музыка для ушей Чонгука. И она только его и только для него. Проведя костяшками пальцев по промежности, Чонгук наконец добирается до входа. Всегда зажимавшийся Чимин неожиданно расслабляется еще больше. Чонгук не знает, чья это заслуга: его, вина или смены обстановки. Трет большим пальцем чувствительное колечко мышц, все еще пристально отслеживая реакцию, и Чимин кусает губы. Чонгук решается. Привстает, дотянувшись до подушки под головой Чимина, и выдергивает ее из-под него, чтобы подложить под его задницу. Он еще в состоянии беспокоиться об удобстве и комфорте Чимина, когда сам туго соображает. Без долгих размышлений и колебаний (перед смертью не надышишься) Чонгук еще раз растирает вход, нанося нужное количество смазки, и сразу же вводит в Чимина один палец, который волнительно легко проскальзывает внутрь. Чимин всхлипывает. Но вовсе не от боли. Он так боялся этого проникновения, и теперь, когда все случилось, его наконец отпускает. Он держится за колени Чонгука, поглаживая его бедра, потому что никуда больше не дотягивается, а трогать и чувствовать его — это то, в чем он нуждается сейчас больше, чем в воздухе. Чимин не спускает с лица Чонгука глаз ни на секунду, даже когда Чонгук на него не смотрит, сосредоточенный на том, что происходит между его ног. Чонгук отчаянно надеется не кончить просто от того, какой ошеломляющий Чимин внутри — горячий, гладкий, нежный, тугой и тесный, такой нереальный и желанный. Из головы бесследно исчезают последние связные мысли. Чонгук завороженно следит за поступательными движениями своего пальца, существуя лишь в своих ощущениях. Немного погодя, решается и добавляет второй. Чимин реагирует коротким стоном, но благодаря смазке принимает его в себя, лишь чуть сжавшись от легкого дискомфорта. Чонгук на включившихся аварийных тормозах, которые тоже вот-вот сорвет, старается делать все плавно и осторожно. Он не хочет сделать Чимину неприятно. Хотя сдерживаться нереально сложно. Он хочет внутрь. Туда, где сейчас его пальцы. Чонгук пробует раздвинуть их, надавливая костяшками изнутри на гладкие стенки и растягивая. Пальцы Чимина судорожно сжимаются на его коленях, но по тому, как дергается его член, Чонгук безошибочно определяет, что Чимину нравится то, что он делает. Если бы ему было больно (о чем ему бы точно не сказали), Чимин не выглядел бы так, что готов вот-вот кончить только от двух пальцев Чонгука в себе. А ведь они только начали. Чонгук облизывается. У него новый вызов — найти ту волшебную точку внутри, которая точно поможет Чимину получить максимум удовольствия из этого, если верить отзывам, не совсем приятного для него процесса. Чонгук поворачивает ладонь, прокрутив пальцы в задрожавшем всем телом Чимине, и проталкивает их максимально глубоко. Давит кончиками пальцев изнутри, ждет реакцию. Когда Чимин невольно дергается, стиснув Чонгука, как в тисках, между своих бедер, и почти испуганно вскрикивает, лицо Чонгука озаряет улыбка победителя. Он нашел, что искал. И теперь, удерживая Чимина второй рукой за талию и не давая ему сняться с пальцев и избежать этой сладостной пытки, продолжает методично массировать его простату. Чимин скулит, комкая покрывало, и, как по команде, бурно кончает, забрызгав спермой свой напряженный живот, — он кончает без рук. Голодный Чонгук жадно впитывает в себя каждую секунду — Чимин бьется в экстазе долго и очень возбуждающе. Он такой невъебенно красивый в этот момент, когда извивается на его пальцах, что Чонгуку хочется умереть — с таким бешеным сердцебиением невозможно жить. Чимин задыхается в полубеспамятстве. Его ослабевшие ноги соскальзывают по бокам Чонгука на его бедра, он жарко и тяжело дышит, пробуя очухаться, но получается у него никак. Его хватает только на то, чтобы приоткрыть не желающие открываться глаза. Он с трудом фокусирует взгляд на Чонгуке, вставшим на колени, чтобы было удобнее раскатывать презерватив по своему члену. Чимина это поистине великолепное зрелище очень будоражит и возбуждает, но он видит по лицу Чонгука, что из-за гиперчувствительности вследствие перевозбуждения прикосновения к члену почти причиняют ему боль. Чимин, желая хоть как-то приободрить и поддержать его, находит в себе силы пошевелиться: его приподнятая задница все еще лежит на подушке, так что ему остается только снова согнуть ноги в коленях и развести их в стороны, полностью открываясь. Чтобы у Чонгука не осталось никаких сомнений. И мыслей тоже. Чонгук облизывает пересохшие губы, не отрывая взгляда от блестящей и открытой промежности Чимина — и маленькой, припухшей розовой дырочки. Выдавливает еще лубриканта на свой член, нанося по всей длине, и почему-то снова нервничает. Но расслабленность и спокойствие Чимина действуют на него успокаивающе. Чимин так тепло улыбается, готовый принять его в себя, и нисколько не сомневается в том, что хочет этого, что Чонгук попросту не может сплоховать в самый ответственный момент. Он пристраивается к Чимину, занимая предыдущую позу между его разведенных ног. Его потряхивает от бурлящих эмоций, подстегиваемых ощущениями и полуосознанными мыслями. Но буря внутри стихает, стоит ему встретить взгляд Чимина, полный любви и все еще тлеющего в глубине его глаз желания. Он кончил, и это было хорошо — даже лучше, чем можно выразить словами. И сейчас Чимин хочет, чтобы кончил Чонгук — когда наконец окажется в нем. Быстрая, но эффективная дыхательная практика, не раз спасавшая Чонгука перед выступлениями, помогает справиться с расшалившимися нервами. Он говорит себе, что справится. Нужно только довериться своей интуиции, которая еще ни разу его не подводила. Чонгук бросает на Чимина еще один быстрый взгляд, чтобы в последний раз убедиться в том, что тот готов — что они оба готовы, — и приставляет головку к разработанному входу. Чимин медленно выдыхает, максимально расслабляясь, чтобы принять Чонгука. Он скользит взглядом по его напряженному телу и такому же напряженному лицу, блестящему от пота, и закрывает глаза, когда чувствует растущее давление. Головка проскальзывает внутрь, и Чонгук глухо стонет сквозь стиснутые зубы, погружаясь сантиметр за сантиметром в жар и тесноту готового принять его нутра. Чимин вторит ему нежными, немного жалобными стонами — потому что член Чонгука много больше даже трех его пальцев, и ему приходится потерпеть. Но Чимин ни о чем не жалеет — конечно же, кроме того, что ломался так долго, а ведь мог уже столько раз испытать это непередаваемое чувство — растянутости и заполненности, единения с любимым. Теперь они действительно одно целое. Чонгук крепко держит Чимина под коленями, контролируя его тело и весь процесс. Он двигается максимально плавно и мягко, не давя слишком сильно и раз за разом стараясь войти чуточку глубже. По реакции Чимина он точно знает, когда тот может принять больше, и из последних сил старается минимизировать боль, которую, конечно же, причиняет ему. Чонгуку из-за этого плохо и тошно, но он сказал себе, что справится. Что обязательно компенсирует все Чимину за его безграничные доверие и терпение — не одним оргазмом. Только бы не кончить раньше. Чонгук готов взорваться уже сейчас, еще даже не начав толком двигаться. Как только Чонгук входит до конца, и он, и Чимин одновременно резко выдыхают. Их медленно, но верно накрывает осознанием случившегося. Чимин тут же тянет Чонгука к себе за шею, и Чонгук ложится сверху, дотягиваясь до желанных губ. Целует Чимина на удивление трепетно и очень нежно. Чимин наконец находит удобное положение для ног — крепко обхватывает ими тонкую талию Чонгука и скрещивает лодыжки. Не хочет его отпускать так скоро, но сам уже испытывает нетерпение. Чонгук, оставив еще один смазанный поцелуй в уголке его губ, выпрямляется на руках и начинает двигаться. Первые толчки все еще болезненные из-за недостаточно растянутых мышц, но Чимин даже в лице не меняется — потому что Чонгук смотрит на него очень пристально, ждет ответной реакции на свои действия, а Чимин не хочет, чтобы тот останавливался, даже если пока еще неприятно. А еще дико странно. Когда Чонгук входит, Чимин весь трепещет от того, как глубоко внутри его чувствует, но когда он подается назад, возникает знакомый физиологический позыв, и это дико смущает. Чонгук отвлекает то ли его, то ли себя поцелуями, которыми хаотично покрывает его лицо, шею, плечи, опаляя кожу своим тяжелым, горячим дыханием. Его сильное, развитое тело позволяет ему находиться в этом положении и двигаться так плавно и четко, как ему требуется. Когда Чонгук (насмотревшись, видимо, на Чимина) начал целенаправленно качаться, наращивая мышечную массу, и развивать свою выносливость, он, если честно, никогда не думал, что ему это пригодится не только в танцах и в работе. Годы его мучений наконец окупаются сполна: он может любить Чимина вот так, лицом к лицу, в этой естественной позе, очень близкой, интимной и волнительной, не испытывая перенапряжения и усталости в мышцах. Чимин бездумно скользит руками по его спине и бокам, лаская разгоряченную, покрытую испариной кожу, и жадно целует Чонгука каждый раз, как успевает перехватить его губы. Пытается увлечь его в поцелуй, но Чонгук ускользает, дразнясь. Уже не мелкий, но все еще засранец. Чимин резко хватает его за растрепанные им же самим волосы, властно притягивает к себе и целует, глубоко и влажно, словно хочет трахнуть его своим языком, пока Чонгук трахает его. Чонгуку правда не хочется употреблять этот глагол. Он хочет заниматься с Чимином любовью — ему это очень нравится. Но быстро понимает, что не в состоянии долго балансировать на этой степени вовлеченности в процесс. Потому что тело Чимина наконец адаптировалось к размеру его члена, входить получается легко, и сам Чимин активно побуждает его двигаться быстрей и уверенней. Всего пары менее сдержанных толчков, сопровождающихся смачными шлепками голых тел друг о друга, хватает обоим, чтобы понять — это именно то, что им обоим нужно. Легко оттолкнувшись, Чонгук садится и подхватывает Чимина под коленями, удобно устраиваясь между его ног. Чимин пожирает его пугающе темным взглядом — его глаза кажутся абсолютно черными, как у демона. У него снова стоит, и он думает только о том, как кончит, пока Чонгук будет его брать — настолько глубоко и мощно, насколько это возможно. В этом положении каждый его толчок приходился точно по той точке внутри, контакт с которой заставляет Чимина метаться по смятому покрывалу и несдержанно стонать в голос, умоляя о большем. Возбуждающе постыдные, хлюпающие звуки, сопровождающие процесс, заводят обоих еще сильнее. Чонгук вколачивается в Чимина почти остервенело в погоне за своими зашкаливающими ощущениями, и Чимин вторит ему сбивающимися под этим бешеным напором стонами. Он плавится от распаляющегося внутри жара — возникшее трение стирает всю боль и дискомфорт, давая Чимину возможность получать чистое наслаждение. Оно вспыхивает фейерверками под его зажмуренными веками. В этом диком темпе Чонгук держится совсем недолго — вовсе не из-за физической истощенности, — но этого времени хватает им обоим. Чимин по участившемуся дыханию Чонгука, его хриплым стонам, неровным по частоте и глубине фрикциям понимает, что тот уже близок, и яростно дрочит сам себе — на грани боли. Из-за импульсов от задеваемой простаты он уже ничего не замечает — его всего трясет от перевозбуждения и необходимости достичь разрядки любой ценой. Чимин срывается первым — мечется под Чонгуком, сжимая его в себе так сильно, что у Чонгука вспыхивают мириады звезд перед глазами. Зарычав и уже совсем не думая о том, что может Чимина травмировать, он яростно двигает бедрами и, войдя максимально глубоко, кончает. Он чувствует, как пульсирует нутро Чимина вокруг его члена, словно выдаивая его до последней капли, и как весь Чимин сейчас для него — только его. Чонгук выпускает его ноги, обессиленно упавшие на его бедра под собственной тяжестью, и медленно наклоняется. В ушах звенит. Чонгук прижимается сухими губами к соленому от пота подбородку Чимина и закрывает глаза, проживая стихающие отголоски оргазма. У Чимина не остается сил, чтобы даже поднять не слушающиеся и дрожащие руки и обнять Чонгука. Боже, он вообще своего тела не чувствует. По сути Чимин вообще ничего не делал — только лежал и получал удовольствие. Всю тяжелую работу сделал за них обоих Чонгук. Но почему-то Чимин ощущает себя полностью выжатым. Решиться было легко, а вот пойти до конца — сложно. Внутренняя борьба его вымотала. Когда Чимин спустя полминуты понемногу приходит в себя, его начинает беспокоить ощущение сильного жара внутри. Чонгук из него так и не вышел, а Чимин не просит его об этом. Он хочет побыть так еще немного, во всех деталях и ощущениях запомнить эти мгновения, пока они наслаждаются друг другом, — остывающие, расслабленные, счастливые, преисполненные любовью и благодарностью. Чонгук принимает волевое решение из Чимина все-таки выйти, чтобы перестать давить на него своей тушей и лечь рядом. Чимин немного испуганно вцепляется в его скользкие плечи, когда Чонгук подается назад — ощущения не самые приятные. Едва его обмякший член выскальзывает из него, Чимин сразу же чувствует, как по копчику течет что-то куда более горячее и вязкое, чем гель-смазка на водной основе. Чонгук это тоже сразу определяет. Хочет отстраниться и посмотреть вниз, чтобы убедиться, но Чимин ему не дает, крепко обхватив и руками, и ногами, вынудив снова опуститься на себя почти всем весом. Чонгук в последний момент подставляет локти, чтобы его не раздавить — он почему-то всегда этого боится, хотя Чимин куда крепче, чем кажется. — Резинка… — Чонгук знает, что презерватив порвался, и ему дико неловко и стыдно. Но Чимин тут же выдыхает: — Тш-ш… все хорошо. Мне нравится. — Он трется носом о мокрый висок Чонгука и нежно целует его в щеку, успокаивая. Чонгук до смерти смущен и прячет горящее лицо в изгибе шеи Чимина. А тот только счастливо улыбается. Он сам не знает, почему его так радует и приятно волнует тот факт, что Чонгук кончил внутрь, наполнив его своим семенем — словно это очень важно, естественно и необходимо для полноценного акта их любви. И ради этого внутреннего ощущения завершенности и наполненности Чимин готов потерпеть временный дискомфорт от остывающей на коже липкой спермы. Когда Чонгук робко пробует пошевелиться и приподнимается, Чимин сразу же целует его. Хочет, чтобы тот выбросил из своей головы все эти глупые мысли о предохранении. Чимин согласился на презерватив только потому, что тот обеспечивал лучшее скольжение. А еще ему смелости не хватило сказать Чонгуку в лицо, что он хочет без него — и что он хочет, чтобы Чонгук кончил в него. Так что Чимин ликует и тайно празднует свою маленькую победу — его запретное желание все-таки осуществилось. Чонгук расслабляется, понимая, что ничего страшного не произошло и убивать его не станут. Чимин счастлив и удовлетворен. Лениво целует его, потягивая зубами за нижнюю губу, и перебирает ловкими пальцами волосы, массируя кожу головы. Чонгуку хочется закрыть глаза и заурчать от блаженства и неги. Вот бы остаться так навсегда — в этом моменте. Но Чимин просит отнести его в ванную, и Чонгук тут же подрывается, чтобы выполнить его просьбу. В этот раз Чимин не специально прикидывается беспомощным. Он уверен, что на своих ватных ногах сам туда не дойдет. Впервые ему неловко просить об этом Чонгука, ведь тот устал, пока ублажал их обоих, но Чонгук, как и всегда (даже если в ущерб себе — треснуть бы его за это) с самоотверженной готовностью соглашается. Радуется, когда слышит просьбу Чимина. Он готов воспользоваться любой возможностью проявить о Чимине заботу и внимание. Чонгук встает с кровати и подхватывает Чимина на руки — так легко и привычно, но в этот раз все ощущается иначе. И не потому, что они оба голые и все в сперме. Чимин даже смущается под полным обожания взглядом Чонгука, будучи прижатым к его крепкой обнаженной груди. Хорошо, что они включили подогрев джакузи заранее — в меру горячая вода, слегка бурлящая, идеальна после изнурительного секса. Чимин находит все больше плюсов в снятом Чонгуком номере. И эта огромная кровать… Ладно, комфорт стоит своих денег. Чонгук аккуратно опускает Чимина на нижнюю ступеньку, просит подвинуться и садится позади. Обнимает его обеими руками, словно успел по нему соскучиться, и властно прижимает к себе. Чимин расслабленно улыбается и кладет голову Чонгуку на плечо, устраиваясь в его объятиях со всем комфортом. Блаженно закрывает глаза и довольно вздыхает. Чонгук начинает мягко поглаживать его по плечу и боку. Целует Чимина в волосы, пытаясь передать через эти простые прикосновения свою любовь к нему — и благодарность за эту ночь. Благодарность за все — за то, что Чимин есть в его жизни. Чимин все понимает без слов. Ласково улыбается и трется носом о его шею. Чонгук тихо, но счастливо смеется — ему щекотно. Чонгук, как и все, наверное, боялся, что в первый раз у них ничего не получится. Но успокаивал себя тем, что, даже если это будет неловко, они посмеются над этим и забудут. И все же продолжал себя накручивать, что кто-то из них сорвется раньше или сделает что-то не то — все-таки у них обоих совершенно не было опыта. Как-то раз, в откровенном и пьяном разговоре, Чимин Чонгуку признался, что не смог расстаться со своей девственностью, потому что на девочек у него не стоит, а мальчиков он обходил за километр — не дай бог захочется чего-то такого. Чонгук тоже поддаться своим гормонам не успел — загремел в группу раньше, чем ему бы дала какая-нибудь девчонка из старших классов. Будь Чимин девчонкой, он бы точно Чонгуку дал, не колеблясь и не раздумывая. Даже когда Чонгук был каким-то нескладным, нелепым, прыщавым и страшненьким, как Чимину твердили все вокруг, Чонгук для Чимина оставался самым красивым, привлекательным и желанным. И со временем это чувство только росло, усиливалось и укоренялось. И даже если бы Чонгук не преобразился и не возмужал, превратившись в такого потрясающего красавца, Чимин бы все равно по нему с ума сходил. Потому что это Чонгук — его Чонгук. Добрый, честный, надежный, сильный, заботливый, внимательный, понимающий. Для Чимина внешность всегда на втором плане, но он не может не признать, что не зря Чонгук столько впахивает в зале. То, на что способно его тело, вызывает восхищение — особенно у Чимина, который на своем опыте понимает, чего Чонгуку стоит поддерживать такую форму. Ох, а если вспомнить, как божественно Чонгук смотрелся между его ног, эротично нависая сверху; как завораживающе играли под кожей его рельефные мускулы и бугрились вены; как потрясающе сокращались мышцы рук и пресса, когда он двигался в нем… Чимин почти чувствует, что готов на еще один заезд, хотя третий оргазм наверняка его убьет. Чимин выдыхает, с трудом беря контроль над своими разбушевавшимися воображением и гормонами, и вытягивает ноющие ноги. Тело просит о пощаде. — Надеюсь, ты сможешь пойти, куда ты хотел… куда мы собирались, — глухо бормочет Чонгук, нарушив обволакивающую тишину. Последние минуты они слушали только дыхание и сердцебиение друг друга и мерное бурление воды. Чонгук не любитель куда-то шляться, ему бы дома посидеть и в игры порезаться или пожрать вкусно, валяясь на диване. Но ему хочется, чтобы эта поездка Чимину запомнилась. Чимин составил целый список, какие места очень хочет посетить. И не просто так в них побывать, а именно с Чонгуком. И неожиданно для себя Чонгук понимает, что хочет этого не меньше. У них так мало возможностей побыть вдвоем, собой, подышать свободой, друг другом… Чонгук хочет оставить себе как можно больше воспоминаний об этой поездке. Чтобы каждый миг был наполнен Чимином — и безграничной любовью Чонгука к нему. Услышав неожиданный комментарий Чонгука, Чимин только хмыкает. Знал бы Чонгук, о чем он думал последние минуты… Точно не переживал бы, что Чимин будет страдать. Если только от вынужденного воздержания. Это только первая ночь. И впереди еще три… Хватило бы у Чимина выносливости. В Чонгуке сомневаться не приходится. — Ты же меня не порвал, почему я должен куда-то не дойти? — бормочет Чимин в шею Чонгука, жадно вдыхая запах его пота. Чонгук жуткая чистюля (кроме тех моментов, когда он подыхает от усталости и в душ его приходится отправлять пинками под зад). До этого редкого момента Чимину удавалось насладиться его естественным, по-мужски терпким запахом только во время концертов и тренировок — когда Чонгук усиленно потел, но возможности принять душ не было. Этот возбуждающий аромат — неповторимый, немного мускусный — щекочет нервные окончания в носу Чимина. Он отстраняется от Чонгука, выбираясь из стального кольца его рук. Но только для того, чтобы перекинуть ногу через его бедра и снова оседлать. Чонгук тихо млеет. Он глядит на Чимина широко раскрытыми глазами. Чимин мягко улыбается и ласково зачесывает назад мокрыми пальцами его распущенные волосы, открывая красивый лоб. — Я должен рассказать тебе, как мне было хорошо? — спрашивает он у него, непозволительно понизив голос, отчего кожа Чонгука моментально покрывается мурашками. — Мин-а… — Чонгук не уверен, что им стоит продолжать. Хотя он, конечно же, готов. Всегда готов. Ему понадобится пара поцелуев и чуть-чуть тактильных ощущений, может быть, одного приглушенного стона Чимина, чтобы снова возбудиться. Но ему правда не хочется проверять Чимина на прочность. По мнению Чонгука, они и так для первого раза переборщили. Презерватив вовсе пал смертью храбрых, хотя Чонгук уверен, что надел его правильно. Ладно, возможно, это был заводской брак. Или изготовители резинового изделия все-таки не предусматривали, что две человеческие особи могут сношаться так безумно и бездумно, как животные. Реакция Чонгука и его сложное лицо Чимина забавляют. Он тихо смеется и целует его в лоб теплыми губами. Глаза Чонгука сами собой закрываются, и он улыбается, наслаждаясь этой нежной лаской. Чимин такой милый, мягкий и трепетный… Чонгуку становится очень стыдно, что он был так несдержан. Хоть Чимин и выглядит замечательно — так, как должен выглядеть человек, которого хорошо оттрахали, — у Чонгука все равно сердце не на месте, потревоженное совестью. — Прости, Чонгук-а, просто ты такой потрясающий, что мне очень сложно себя контролировать, — урчит Чимин. Когда он включает этот режим похотливой кошечки, у Чонгука отказывают все тормозные системы — и основные, и страховочные, и аварийные. Он крепко сжимает талию Чимина, боясь, что тот может начать тереться об него — тогда Чонгук может смело прощаться с остатками своих мозгов, самообладания и самоуважения. — Мне интересно, что ты скажешь обо мне на утро, — бормочет Чонгук, запрокидывая голову на край джакузи и рассматривая Чимина из-под опущенных ресниц. Чонгук может любоваться Чимином часами напролет — если в реальности возможности нет, то сойдет и фото с видео. Чонгук может смотреть на Чимина неотрывно, не отвлекаясь и не уставая. Проверено. За полгода, что они официально встречаются, Чонгук не одну бессонную ночь провел, тайком рассматривая спящего Чимина. Чимин ни о чем не знает, потому что признаться в этом отчего-то стыдно и боязно. Чонгук и так чувствует себя каким-то особо опасным сталкером и временами даже сексуальным маньяком. Но Чимина ему всегда мало. Особенно когда он начинает растрачивать себя на других. И оттого эти редкие моменты, которые они делят только вдвоем, для Чонгука на вес золота. Чонгук не должен радоваться тому, что Тэхён не смог с ними поехать. Но радуется этому, как дурак, едва не пища внутри от восторга. У них с Чимином впереди еще четыре дня, которые они проведут вместе — только они двое и больше никого… И три ночи. И Чонгук уже знает, чем они займутся. Сколько раз. И в каких позах. Он этого не планировал, ясное дело, но раз уж пошла такая пьянка… Будет импровизировать вовсю, давая выход всем фантазиям, которые успели накопиться за месяцы вынужденного воздержания. — Чимин-а… Почему ты передумал? — спрашивает он раньше, чем Чимин успевает прокомментировать его предыдущее высказывание. Чонгук и так знает, что его завтра будут пилить. Заслуженно. Чонгук говорит себе, что готов. Он же мужик. Он должен нести ответственность за свои поступки. Выслушав вопрос, Чимин становится задумчивым. Он продолжает машинально зачесывать волосы Чонгука, пропуская их сквозь пальцы, и отрешенно смотреть ему в глаза, целиком погрузившись в себя и переосмысление своих чувств. — Я давно хотел, но не было подходящего момента, — честно признается Чимин. — Не хотел, чтобы все случилось быстро или кто-то помешал… Я рассчитывал, что нам дадут отгул после тура. И тут мы спланировали втроем эту поездку. А когда Тэхён в последний момент отказался… Я понял, что не могу упустить свой шанс. — Он прикусывает губу, очаровательно смущаясь, но продолжает интимно-доверительно: — Мне было немного страшно, если честно, что ты откажешься. Я так долго тебя обламывал… — Ты меня не обламывал, — удивляется Чонгук. — Просто мы оба не были готовы. Это нормально. Все через это проходят. — Чтобы ты знал, большинство прыгают в койку до того, как узнают имена друг друга, — хмыкает Чимин, если Чонгук вдруг забыл, в какое время они живут. — Но мы не большинство, — возражает Чонгук мягко. Он достает руку из воды и нежно гладит Чимина по волосам. — Мне нравится, как у нас все идет. Без спешки и естественно… И я рад, что мы это сделали. Сейчас, а не раньше. — “Это”, — смешливо передразнивает Чимин, наклоняясь к его лицу и расслабленно кладя вытянутые руки на плечи. Чонгук хмыкает (не “это” он имел в виду) и целует Чимина, чтобы не дразнил его и не был таким вредным. Теперь-то Чонгук знает, каким Чимин может быть мягким и податливым. И он хочет увидеть его таким еще раз. Но точно не сейчас. Всему свое время. Они расслабленно целуются, никуда не торопясь. Но их все-таки начинает клонить в сон. Долгий день, перелет, алкоголь и бурный секс дают о себе знать. Они принимают волевое решение оторваться друг от друга и снова слипнуться уже в постели. Чимин задерживается в ванной чуть дольше, чтобы привести себя в порядок — Чонгук оставляет его, понимая, что Чимину нужно время уединиться. Он пережил и пальцы Чонгука в своей заднице, и его член, но вряд ли он хочет, чтобы Чонгук снова в нем ковырялся. Хотя Чонгук хочет — все-таки это он его испачкал и по идее сам должен почистить. Чимин говорит ему “нет”. Чимин выходит из ванной без полотенца и халата — голый и очень горячий. Чонгук успел уже расстелить кровать и лечь, убрав подальше лубрикант и резинки, чтобы не соблазняться. Но почти сразу жалеет об этом, когда Чимин забирается не под одеяло рядом, а сразу на него. Садится сверху — Чонгук начинает подозревать, что Чимину особенно нравится эта поза, — и лезет целоваться. Но хватает его ровно на минуту, после чего он скатывается с немного обомлевшего Чонгука, удобно устраивает голову у него на плече, обнимает его по привычке рукой за живот и закидывает ногу на бедра — и наконец вздыхает довольно и утомленно. — Я постараюсь завтра встать, — обещает он. — Сегодня, — поправляет его Чонгук. Уже второй час ночи — он посмотрел время, когда ставил будильник. — И постарайся встать весь. — Насчет последнего ничего не обещаю, — нагло заявляет ему Чимин и целует в шею, невнятно желая спокойной ночи. Чонгук гладит его по не досушенным, слегка влажным волосам (силы Чимина покинули), тихо желает спокойной ночи в ответ и закрывает глаза, все еще улыбаясь, как блаженный идиот. Чонгук и есть идиот — влюбленный по уши в своего прекрасного Пак Чимина. И теперь он может с уверенностью и гордостью заявить хоть всему миру, что Чимин принадлежит ему — ему одному, целиком, без остатка.