Behind The Scenes

Безрассудные поступки — это обычно по части Чонгука. Но Чимину тоже хочется сделать кое-что безумное. Он хочет подарить Чонгуку на его день рождения особый подарок, потому что цифра двадцать кажется не менее значимой и знаковой, чем пресловутые восемнадцать. Но Чимин еще колеблется, потому что затея рискованная. И все же знает, что все равно осуществит задуманное. Ему нужен только тот самый идеальный момент. И он настает. Металлический микрофон в пальцах Чимина такой же холодный, как и его кожа. Чимина трясет и колотит, как в двадцатиградусный мороз, на который он выскочил в одной тонкой рубашке и мокасинах. Он стоит за сценой, у ограждения, откуда его не видно из зала, и ждет начала сольного выступления Чонгука. Лифтовая платформа вот-вот должна поднять его. Зазвучавшая светомузыка тут же вызывает бурно-возбужденную реакцию зала. Чимин дышит максимально глубоко и медленно. То, что он собирается сделать… Лишь бы его из группы за это не выгнали. Но оно того все равно стоит. Чимин все для себя решил. Чонгук любит широкие жесты. Ему важно делиться своими чувствами с миром. Даже если прямо он сказать не может, он находит другие способы. Все эти видеоклипы, которые он создает, личные фото в открытом доступе, эти дерзкие комментарии и откровенный флирт в переписке, во время интервью и выступлений — Чонгук делает все, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в том, что он крайне увлечен фансервисом. А Чимин как бы участвует в этом всем постфактум. Он избегает таких ситуаций (за исключением, разве только, концертов). Вернее, избегал. Ровно до этого момента. Потому что пришла его очередь показать всем, как он наслаждается их фансервисом. Все ради фанатов, конечно же. Чонгук появляется из-под сцены позади подтанцовки, уже выстроившейся в ряд к началу номера. Чонгук в последний раз проверяет крепление ушного монитора — держит голову опущенной вниз. Чимин знает: он делает дыхательную гимнастику, чтобы успокоить нервную систему. Каждое выступление по-своему волнительно, даже если страхи сцены и толпы остались давно позади. Чонгуку важно, чтобы все было идеально. Чтобы его голос звучал безупречно, не ломаясь от эмоционального напряжения. Чимина он не видит, полностью погруженный в музыку. На сегодняшнем концерте он будет петь вживую, а не под пререкорд. Если допустит ошибку, будет пилить себя еще несколько дней. Чимин переживает из-за этого, наверное, даже больше, чем сам Чонгук. И сложно убедить Чонгука в том, что он всегда поет великолепно — даже когда голос звучит не так чисто и ровно, как на студийной версии. Для Чонгука это принципиально. Чимин очень боится все испортить. Боится испортить Чонгуку его день рождения своей сумасшедшей выходкой. Начинается первый куплет. Подтанцовка приходит в движение, и Чонгук наконец поднимает голову, готовясь увидеть зрителей — он поет и танцует для них, дышит ради них. В эти минуты, что длится песня, Чонгук весь только для этих людей — он себе больше не принадлежит. Как и не принадлежит Чимину. И Чимин не знает, как осмелится заявить на него свои права. Будет ли это правильно? Стоит ли ему это делать? Он даже в реакции Чонгука не уверен, не то что зрителей, мемберов и руководства… Но. Он это сделает. Чимин включает микрофон. Для него это все равно, что запустить часовой механизм обратного отсчета на бомбе — ощущения наверняка те же. Секунды вступления стремительно бегут вперед — жить Чимину осталось недолго. Конец песни. Проходят три припева и бридж и должен начаться предварительный припев. На бэках в проигрыше звучит голос Чимина, и Чимин накладывает живое звучание на запись. Зал вряд ли слышит разницу, но Чонгук улавливает ее моментально. Он проверяет монитор и удивленно оглядывается, пытаясь понять, что происходит. Ищет взглядом Чимина и находит его, когда тот делает два шага вперед. Его все еще не видно из центрального и правого сектора, но левый сектор и, конечно же, стоящий на сцене Чонгук теперь видят его прекрасно. Чонгук смотрит на него, а не в зал. Он стоит, опустив руки, и Чимину очень сложно рассмотреть его лицо и увидеть его выражение с такого расстояния. Но ему этого и не нужно. Он и так знает, о чем Чонгук думает, когда у него такой взгляд — темный, обволакивающий, глубокий. И что он чувствует, когда Чимин начинает петь последний припев вместе с ним. Чонгук не отводит взгляда ни на секунду, нарушая установленный порядок работы с камерами, которые транслируют теперь на большие экраны его фигуру, стоящую к залу вполоборота. В голосе Чимина слышится улыбка: потому что он рад тому, что Чонгук не растерялся из-за его выходки и продолжил петь. Теперь только для Чимина. Играет концовка, и на лице Чонгука появляется безумно счастливая улыбка. Он смотрит на Чимина еще несколько секунд, а потом все-таки возвращается к зрителям. Машет им и излучает еще более мощную энергетику, чем в самом начале выступления. Потому что сейчас Чонгук действительно переполнен любовью и счастьем — тем, что ему подарил Чимин, оставшийся в тени за кулисами. Чимин выключает микрофон. Выдыхает. Видит квадратные глаза стаффа, которые дежурят, как всегда, за сценой на случай всяких непредвиденных ситуаций. И она только что произошла на их глазах — а они даже ничего не сделали. Чимин виновато улыбается и кланяется. Чонгук по плану должен был спуститься на платформе обратно под сцену. Но он пробегает люк и, послав еще несколько воздушных поцелуев в зал, буквально влетает в Чимина. Всего на мгновение Чимин пугается: что окрыленный Чонгук под влиянием момента сейчас вытворит страшную глупость, поцеловав его на глазах у всех, но Чонгук только крепко обхватывает его обеими руками, прижимая к себе. Отрывает от пола. Чимин почти задыхается: от жара и твердости его тела, от пылкости и несдержанности объятий. Чонгук не контролирует свою силу, но Чимин не замечает боли и дискомфорта. — Я люблю тебя, — слышит он жаркий шепот над ухом и весь дрожит. Чимин хочет ответить, но прибежавшие менеджеры буквально оттаскивают их друг от друга. Чимину стыдно смотреть им в глаза. Он прекрасно понимает, что не должен был этого делать, ведь Чонгук не единственный человек, который отвечает за концерт. Чимин мог сорвать выступление. Он мог все испортить. Но, к счастью, этого не сделал. И есть шанс, что его все-таки с позором из группы за это не турнут. На самом деле, Чимин собой доволен: он спел все очень чисто и взял сложную высокую ноту в конце, протянув ее достаточно долго, что раньше ему удавалось редко. Тренер по вокалу может им гордиться. Не просто так Чимин часами зависал с Чонгуком в студии, учась петь его песни и уверенно подпевать, даже если обычно максимум, который от него требовался для записи, — это пара простых нот для бэков. Чимин последние две недели только и делал, что репетировал эту песню, пока Чонгук, ясное дело, не слышал. Все-таки Чимин хотел сделать сюрприз. Хорошо, что в итоге сюрприз удался, а не провалился. — Идем, — велят менеджеры, уводя Чимина и Чонгука за собой в служебные помещения. Они никак ситуацию не комментируют: делают вид, что все под контролем и было обговорено заранее. Вокруг слишком много посторонних, чтобы при них отчитывать двух мемберов. Чонгук все-таки умудряется на ходу закинуть руку на плечи Чимина. Улыбка не сходит с его лица ни на секунду: он совершенно не переживает из-за явного недовольства организаторов и руководства. Какое это имеет значение после того, что Чимин сделал? Разве мог Чонгук даже мечтать о подобном? Он и помыслить не мог, что Чимин отважится на столь безрассудный поступок ради него. Захочет сделать Чонгуку приятно, показать ему, что Чонгук для Чимина важнее всего, и он готов рискнуть и головой, и карьерой, чтобы показать всем свою любовь — как Чонгук делал это не единожды. Чимин обнимает Чонгука за талию. Их снимают, но ничего нового фанаты не увидят. Им хватит съемок из зала, потому что Чимин точно знает: он засветился на десятках камер из левого сектора, которые могли видеть его и куда на самом деле направлен взгляд Чонгука. Остальные слышали лишь голос Чимина, который совершенно точно в последнем куплете звучать не должен был. И тем не менее… Чимин это сделал. Когда Чимин видит лицо Намджуна, ему даже становится его немного жаль. По замыслу стилистов у Намджуна стального цвета волосы, и Чимин уверен: пара прядей из них теперь точно стали натурально седыми из-за него. Уж от кого, от кого, а от Чимина Намджун удара в спину никак не ждал. Одному Чонгуку на реакцию других людей плевать: он весь светится, как лампочка, и Чимина не отпускает от себя ни на секунду. Чимин пару раз пробует деликатно выбраться из-под его руки, но хрен там. Чимин сдается на волю Чонгука на удивление легко. Терять ему уже нечего. Очевидно, его ждет прилюдная казнь. — Я даже не буду ничего говорить, — произносит по слогам Намджун. — Да ты уже, — ржет Сокджин. — Блин, парни, вы даже меня краснеть заставили! Аж сердечко зашалило. Мы люди старые, впечатлительные — так и помереть недолго. Предупреждать же надо. — Чонгук ничего не знал. — Чимин сразу берет всю вину на себя. Он не хочет, чтобы у Чонгука из-за него были проблемы или неприятности. Чонгук справился великолепно: закончил свой номер, несмотря на вмешательство Чимина. Зрители остались довольны. Но кто на самом деле доволен до мандража, так это Чонгук. — Я подумал, у меня наушник фонит: голос Чимина на бэках задвоился, — смеется он, вспоминая свою первую реакцию, и смотрит на Чимина под боком. — Уже хотел его заново включить, а тут увидел тебя… Блин, это было потрясающе! — Да, и теперь нас всех четвертуют. — Намджун скрещивает руки на груди. — Как тебе микрофон не отрубили? — недоумевает он, недовольно смотря на младших, которые такими темпами точно его в могилу сведут. Чимин смущенно улыбается и признается, пока камер нет: — Я подождал, когда техник его выключит, а потом заново включил, пока он не видел. — Да ты опасный человек, милашка Пак Чимин! — Сокджин заливается пуще прежнего. Он в восторге. Хосок все еще зажимает рот рукой, словно боится сказать чего лишнего или банально начать орать. Юнги в комнате отдыха нет. У одного Тэхёна лицо какое-то сложное и, мягко говоря, не радостное. — Что такое, Тэ? — спрашивает Чимин осторожно. — Твой брат меня теперь до смерти закидает всей это шипперской фигней, — уныло произносит он. — Знаешь что? Я буду вам ее перебрасывать. Чтобы вы вместе со мной тоже наслаждались изысканным редким чтивом и шедевральными картинами, достойными отдельной выставки в Лувре. Чонгук хохочет. Чимин старается не улыбаться, ему это удается с трудом — он боится, что морду пополам разорвет, если дать себе волю. Хосок подходит и обнимает их сзади, втискивая голову между их головами, и говорит: — Вы оба такие отчаянные, я не могу. И такие милые. Я от вас глаз оторвать не могу! — Боже, — закатывает глаза Тэхён. — Становись в очередь, хён. Я уже давно набиваюсь к ним третьим, но все никак не позовут хоть свечку подержать. Все ржут. Даже Намджун уже не может держать морду кирпичом и начинает лыбиться. У него действительно разозлиться толком не получается на двух сумасшедших и по уши влюбленных друг в друга дураков. Как тут остаться равнодушным, когда они такие счастливые, словно Чимин Чонгуку предложение сделал, а тот согласился? Вернувшийся менеджер зовет Чимина и Чонгука за собой. Их отводят в отдельную комнату, где все это время зависает Юнги — он на связи с Хитманом, обсуждает с ним рабочие моменты. Юнги оборачивается на вошедших Чимина и Чонгука. Он уже в курсе, что те натворили, и Чимин видит маленькую, но очень довольную усмешку на его тонких губах. Юнги в тихом восторге от проделки Чимина, но Хитману этого, ясное дело, не показывает: когда он снова поворачивается к экрану ноута, камень эмоциональней него. — Я вас оставлю, — тянет Юнги, окончив разговор, салютует и идет к выходу. Уже в дверях он кладет руку на плечо Чимина на несколько секунд, заглядывая ему в глаза — и одного этого взгляда достаточно, чтобы Чимин зарделся. Юнги хлопает Чонгука второй рукой по груди, типа желая удачи, и сваливает. Пока Хитман говорит с менеджером, который откровенно своими подопечными недоволен и во всех красках рассказывает, как их тут всех чуть инфаркт не хватил, особенно звукорежиссера, Хитман держит лицо — нахмуренное, строгое и крайне озабоченное. Но стоит менеджеру уйти по его просьбе, как он тут же начинает улыбаться от уха до уха. Чимин и Чонгук неловко мнутся перед стоящим на столе ноутом, не решаясь садиться на свободные стулья. Они морально готовятся к тому, что их будут отчитывать и ругать, так что лучше заранее приготовиться быстро падать ниц. Но вместо этого Хитман только смеется: — Ну вы даете, ребята. — Это я, — сразу говорит Чимин. — Чонгук ничего… — Я все знал, — тут же перебивает его Чонгук. — Это я виноват, что никому не сказал. Хитман машет на них рукой. Он не удивлен, что эти двое друг за друга умереть готовы, и если наказывать, то обоих, потому что правду из них не выпытаешь: они будут до последнего брать вину каждый на себя. — Было бы неплохо, конечно, если бы вы заранее хотя бы нас в известность поставили, но раз это была — назовем ее — импровизация… — Хитман все еще посмеивается. Убивать и с позором выгонять их из группы он явно не собирается. — Вышла бомба. Когда рейтинги за пять минут скакнули, я думал, нас хакеры взломали. А это вы, оказывается, устроили фурор. Чимин знает, что дело не в рейтингах. И не в Компании. Они дали Хитману обещание — и Чимин его, вероятно, нарушил, потому что не знает, вышел он за рамки фансервиса или нет… Что он сделал точно, так это подставил руководство. Хитману, наверное, еще перед организаторами концерта оправдываться придется. — Понравилось? — спрашивает Хитман с мягкой улыбкой. Чонгук смущенно трет шею. Не может соврать и говорит правду: — Да, хён. Чимин бросает на него быстрый взгляд — хочет увидеть его смущенную улыбку. Сердце сбивается с бешеного ритма, который взяло до того, как Чимин переступил порог комнаты. — Ну и замечательно, — заявляет Хитман, беря в руки телефон. — Тогда сделаю официальное заявление, что все прошло отлично и всем все понравилось. Идите, отдыхайте. Вы отлично справились. Чонгук и Чимин кланяются в пояс, чем ужасно Хитмана смущают, и тот уже руками на них машет, лишь бы они ушли поскорей. Он просит позвать обратно менеджера, чтобы обговорить с ним план действий по ликвидации последствий стихийного бедствия в лице влюбленного Пак Чимина. Чимин, едва они выходят, сразу тянет Чонгука к туалетам, ухватив его за рукав рубашки. Чонгук послушно следует за ним, не задавая никаких вопросов. Они заходят в свободную туалетную комнату через общее помещение с зеркалами и раковинами, и Чонгук запирает дверь. Он смотрит на Чимина перед собой, но до конца все еще никак не может осознать, что меньше получаса назад пел вместе с ним вживую на сцене. — Мин-а… — Чонгук кладет руку ему на шею. Чимин улыбается уголками губ и глазами. Он ничего не говорит и не делает: смотрит на Чонгука не моргая, стараясь запомнить выражение его лица таким как сейчас — открытым, трогательным и взволнованным. — М-м-м? — томно отзывается Чимин, не размыкая губ. — То, что ты сделал… — Чонгук даже не может подобрать слов. Он и не пытается. Просто притягивает Чимина к себе и целует. Тот отвечает на его поцелуй с неожиданной жадностью, будто только этого и ждал — так долго, что уже не может сдерживаться. — Я люблю тебя, — шепчет Чимин в перерывах между поцелуями. Увлекаться нельзя — иначе губы покраснеют и припухнут, — и им приходится остановиться. Но отпустить друг друга они не могут. — Я думал, ты любишь не меня, а фансервис… — бормочет Чонгук, закрыв глаза и упершись лбом о лоб Чимина. Он слушает его сбивчивое после долгого поцелуя дыхание. — Хочешь, чтобы в следующий раз я вместо тебя кричал со сцены: “я люблю тебя, Чонгук-ши”? — тихо смеется Чимин. После того, что он сегодня сделал… Реально, ему уже ничего не страшно. — М-м-м… — Чонгук задумывается о том, чего он хочет. Гладит Чимина за ухом, пока Чимин медленно поглаживает его по спине, обняв за тонкую талию. — Нет, хочу, чтобы ты это кричал, пока я буду тебя… Чимин заливисто смеется и отпихивает бессовестного и озабоченного Чонгука от себя. Тот довольно ухмыляется: Чимин успешно смущен. Чонгук никогда не устанет кайфовать от этого зрелища. Но Чимин быстро берет себя в руки. — Тебе придется постараться, если ты хочешь заставить меня кричать, — выдыхает он томно-игриво, многообещающе облизав губы, быстро целует Чонгука в щеку и, открыв дверь, первым выскальзывает из комнаты. Чонгук успевает провести пальцами по его руке — от предплечья до кончиков пальцев по открытой ладони, — но остановить не пытается. Чимин выходит из туалета. Чонгук начинает считать до ста. Он выходит из туалетной комнаты в смежное помещение и смотрит на свое отражение в зеркале. Машинально поправляет волосы у лица — дурацкая привычка айдолов. Даже когда Чонгуку нос мячом разбили, что он первым делом сделал? Правильно, поправил прическу — надо же хорошо в кадре выглядеть, даже если кровища по всей морде размазана. Чонгук сам себе усмехается. Вздыхает. С трудом справляется с бушующими гормонами и эмоциями. Радуется, что у Чимина сила воли, как у бойца, и тот смог уйти. Иначе… их бы точно нахрен уволили. И никакой фансервис бы уже не помог.