Behind The Scenes

Чимин открывает глаза. За окном светит солнце, комната наполнена ярким светом, к которому после темноты под душным одеялом приходится какое-то время привыкать. Чимин лежит в кровати и смотрит на картину на стене напротив, висящую над большим телевизором. Чонгук закончил ее писать на днях, и едва лак подсох, Чимин сразу же ее повесил. Она так чудно вписалась в интерьер, что не налюбуешься. Улыбка появляется на лице сама собой. Конечно, приятно начинать утро с лицезрения произведения искусства, но Чимину хотелось бы видеть первым кое-кого другого. Но этот невозможный парень, отпахав вчера концерт, успев на бокс после и еще не спав полночи из-за Чимина, уже вскочил ни свет ни заря. Откуда в нем столько энергии? Временами это пугает. Чимин чует доносящиеся с кухни аппетитные запахи, и улыбка становится шире. Откидывает одеяло и рывком садится в кровати. Ищет взглядом шмотки, которые они разбросали по полу ночью, если память Чимину не изменяет, но находит их уже аккуратно сложенными на тумбочке рядом. Педантичный Чонгук успел еще и прибраться. Как крепко Чимин спал, что проспал все на свете? Надев футболку и домашние шорты, Чимин выходит из спальни, расчесывая пальцами торчащие во все стороны волосы. Отражение в зеркале в ванной подтверждает его худшие опасения, но Чимина беспокоит не шухер на голове и мутный взгляд, а кожа на шее и плечах. Он внимательно проверяет ее на наличие синяков. Один у ключицы уже почти сошел. Зато ночью добавился новый на внутренней стороне бедра, в очень провокационной близости от паха, но его скрыть легче, можно надеть боксеры. Чимину и так последнее время неловко смотреть в глаза Намджуну и визажистам. Никто из них вопросов не задает, но все же очевидно: Чимин от природы “ловкий”, вечно падает на ровном месте и обо что-нибудь ударяется, вот и ходит, как далматинец. И никак это не связано с тем, чем он по ночам с Чонгуком занимается. Никто же свечку не держал, верно? Значит, каждый пусть думает в меру своей испорченности. Вот засос на шее Чонгука даже воротом рубашки не прикроешь: он сразу бросается в глаза. Чимин не виноват. Он вчера был не в себе: подвыпивший, веселый, озорной. Чонгук тоже был в ударе: кружил бухого Чимина по всей гостиной, аж до звезд перед глазами и подступающей тошноты, не хотел отпускать ни после приказов, ни после угроз, ни после мольб, и Чимину пришлось бороться за свою жизнь. Результаты борьбы — у Чонгука на шее, а у Чимина на бедре. В общем, они оба молодцы. Вот завтра придут на планерку, и все сразу поймут, как отлично они провели свой выходной. Честно? Чимин вообще ни о чем не жалеет. Из ванной он идет на кухню. Видит Чонгука и его выдающийся засос-укус на шее, с миленькой родинкой в центре (у Чимина тоже есть художественный вкус), и сразу зажимает своего безустанного парня у плиты. — Доброе утро, — Чонгук встречает его улыбкой. — Доброе. Моя женушка уже встала, — урчит Чимин, пристроившись к нему сзади, просовывает руки под футболку и обнимает его за горячий расслабленный живот, — и готовит мне завтрак, ммм? Он кладет подбородок на плечо улыбающегося Чонгука и целует его в засос на шее. Как же хочется еще раз куснуть как следует, чтобы еще месяц след не сходил… Но нельзя. И так прогнозируется буря. Вместо этого Чимин сильнее стискивает руки, тесно прижавшись, и Чонгук охает от ощутимо усилившегося давления на ребра. — Я же омлет жарю, — с легким укором произносит Чонгук, как бы намекая, что у него в руках горячая сковорода, раскаленная электрическая конфорка под ней, и вообще кухня — не место для игр, даже взрослых. — А меня отжарить не хочешь? — Чимин пробует схватить ухо Чонгука губами, но тот уворачивается. Поворачивается в руках Чимина, насколько это возможно, потому что держат его крепко и отпускать не собираются, и весело на него смотрит. — Если я тебя продолжу жарить без остановки, не боишься, что перегоришь и в угли превратишься? Я если разожгусь, то нескоро остыну, — насмешливо выдыхает он в бесстыже довольное лицо Чимина, по которому сразу видно, кто тут отлично провел ночь и встретил не менее замечательное утро. — Какие высокопарные метафоры с утра пораньше, — трагично вздыхает Чимин. У Тэхёна научился. Чонгук не выдерживает, отставляет сковороду от греха подальше и становится к Чимину лицом. Тот сцепляет пальцы замком на его пояснице, не вынимая руки из-под футболки, и смотрит с мягкой улыбкой, от которой сердце Чонгука тает быстрее, чем сливочное масло на раскаленной сковороде. — Не хочешь себя поберечь? — спрашивает Чонгук ласково, целомудренно кладя руки на талию Чимина. А то если опустит на бедра, велика вероятность, что дернет Чимина к себе, начнет об него тереться, и они точно осквернят святая святых. Чонгук вовсе не брезгует голой задницей Чимина на кухонной стойке или обеденном столе… Скорее, законно опасается, что не сможет потом спокойно есть, каждый раз думая о том, как трахал Чимина вот прямо здесь. — Кхм, — задумчиво обдумывает предложение Чимин приличия ради, потому что ответ обоим и так очевиден: — Нет. Чонгук тихо смеется и быстро и дразняще чмокает Чимина в губы. Тот их облизывает, не успев распробовать, и пялится на чужие, как голодный хищник на угодившую в лапы добычу. Еще миг — и вцепится. Но вместо этого Чимин делает над собой невероятное моральное усилие и поднимает взгляд к глазам Чонгука, глядящего на него с безграничной нежностью. — А я хочу тебя поберечь, — мягко замечает он. — Мы ведь уже говорили об этом. Нельзя больше двух раз… Чимин коротко морщится и сразу Чонгука перебивает: — Хватит читать эти слишком умные и анатомически подробные статьи, Чонгук-а. Это мое тело. Я его чувствую и знаю лучше, чем врачи. — Скажи спасибо, что на квартальных медицинских осмотрах у нас нет проктолога, — Чонгук от своей принципиальной позиции не отступает. — Он бы задал тебе много неудобных вопросов. — Неудобно мне только от того, что ты весь такой правильный, — вздыхает Чимин и делает губы уточкой. Такой очаровательный дурашка. — Поцелуй тогда хоть. Чонгук, конечно же, охотно целует. Он железный, но не весь. И когда Чимин ластится, устоять невозможно, даже если приходится каждый раз ждать подвоха. Но его не следует. Чимин на продолжении не настаивает. Гладит Чонгука по спине, отстранившись от его губ, и отпускает его — как от сердца отрывает. — В следующий раз хочу тебя увидеть в фартуке на голое тело, — говорит он. — Только после тебя. — И что, сможешь устоять перед искушением воспользоваться моим незащищенным положением? — лукаво хихикает Чимин. Чонгук все еще не убирает рук с его талии, не позволяя отойти. — Я могу и в костюм горничной нарядиться, но это ты тут радеешь за мое здоровье. За свое не беспокоишься в таком случае? Чонгук признает свое поражение: — Только не медсестры, пожалуйста, — просит он. — Боишься уколов? — хитро улыбается Чимин. — Больших и толстых игл? — Ты чего такой игривый прямо с утра? — смеется очарованный Чонгук и дергает Чимина себя, чьи руки тут же естественно ложатся ему на плечи, а Чонгук невольно крепче сжимает свои на узкой талии. — Хорошее настроение? Интересно, что за причина? Уж не я ли, Чимин-ши, м-м-м? Чимин хохочет, запрокинув голову назад. Чонгук ловко вывернул все так, будто они снова на камеру дурачатся, делая все эти полупрозрачные намеки в рамках “фансервиса”. Любит же этот негодник его дразнить! Чимин тоже умеет дразниться. Чонгук не выдерживает, резко наклоняется и жадно целует Чимина в открывшуюся шею, превращая его сбившийся смех в шумный вздох, за которым следует протяжный стон, когда Чонгук засасывает складку нежной и тонкой кожи, только губами, чтобы не повредить и не оставить след. Если оба на работу с засосами придут… Намджун их сожжет на костре, как еретиков. Лучше не рисковать. Чимин за свое художество на шее Чонгука извиняться даже не собирается, а Чонгук будто бы этой меткой гордится, даже не пытаясь ее скрыть. Тем лучше. Чимин закрывает глаза, целиком отдаваясь своим приятным ощущениям, и ерошит волосы Чонгука, зарываясь в них пальцами. Покусывает губы от наслаждения и уже не сдерживает тихие стоны, вынуждающие Чонгука действовать куда более напористо. Он властно тянет не сопротивляющегося Чимина на себя, уже забирается горячими руками под его майку, и Чимин тихо смеется: — Ты же предпочел меня омлету. Уже передумал? — и намеренно ускользает, уворачиваясь от настойчивых поцелуев, чем распаляет Чонгука лишь больше. — Ты специально меня заводишь, да? — бормочет Чонгук ему в шею, уткнувшись в нее носом, и медленно дышит, успокаивая разогнавшийся следом за воображением пульс. — Это получается само собой, — почти шепчет Чимин, трясь щекой о щеку Чонгука. — Но я рад, что завожу тебя даже с утренней помятой мордой. — Неправда, у тебя самое милое личико. И очаровательные щечки, — говорит Чонгук, за что сразу получает в наказание укус за ухо, вскрикивает от неожиданности, а потом смеется. — Прости. Знает, у Чимина это больная тема, но не может удержаться. Потому что ему правда нравится лицо Чимина: и эти глаза, и нос, и губы, и щеки… Чонгук бы его всего зацеловал перед тем, как сожрать. Стоп. Лучше быстрее утолить голод плотным завтраком, пока он правда этого не сделал. Но Чимин такой теплый и сладкий, как кремовый пирожок только из духовки, еще не остывший, и Чонгук против правил хочет насладиться сначала десертом, а потом основным блюдом. А ведь мама ему все детство твердила: “Не порть аппетит!” — точно знала, о чем говорит и к чему это может привести. — Мне все еще так странно, — признается Чимин, отклоняясь назад, чтобы видеть лицо Чонгука, — что мы только одни, и ты первый, кого я вижу утром. И вечером мы засыпаем вместе. И что это наш дом. И все это мне не снится. Чонгук внимательно на него смотрит, поддерживая под спину, чтобы Чимину было удобно. Вся их забота друг о друге — в маленьких мелочах, которые значат охренеть как много. Чимин не в состоянии осознать весь масштаб того, что между ним и Чонгуком происходит. Это реальность, но она настолько потрясающая и невероятная, что все еще ощущается каким-то несбыточным сном. — У меня тоже иногда мурашки, — признается Чонгук. — Но мне так хорошо и спокойно от того, что ты рядом. И мы больше времени можем проводить вместе. В последние недели из-за графика у меня было чувство, словно я едва ли успеваю перекинуться с тобой хотя бы парой слов… — Я тоже скучал по тебе, — мягко улыбается Чимин. — Ненавижу, когда такое происходит, но почему-то так случается все чаще. — Я знаю, — мрачнеет Чонгук, и Чимин тут же спешит разгладить хмурые складки на его переносице. — Но теперь все будет иначе. — Да, — соглашается Чимин, хотя для них обоих по сути ничего не изменилось. Возможно, скоро Чимин даже начнет скучать по своим друзьям-мемберам, к которым за столько лет прикипел, но следом за Чимином и Чонгуком и Хосок, и Намджун, и Тэхён тоже решили пожить отдельно — подальше от работы, которую бы глаза уже не видели. Юнги остался в общаге — ему до студии спуститься на лифте пару этажей, удобно, чтобы зря время не тратить. Сокджин решил составить ему компанию — или ему просто лень собирать свои бесчисленные шмотки, которыми завалена еще и половина общей гардеробной. Тэхён съехал только потому, что захотел собаку, а рядом со зданием Компании нет хорошего парка, где можно ее выгуливать. Пришлось искать зеленый район с хорошим видом. Тэхён, ясное дело, его нашел, как и собаку своей мечты, которую только чудом мемберы не затискали до смерти в первый же день. Тэхён свалил из общаги вовремя — собаке там не выжить. Глядя на Тэхёна и его нового мохнатого друга, Чонгук с еще большей страстью загорелся желанием осчастливить Чимина прибавлением в их семье. Он пробовал затрагивать эту тему на трезвую голову и не в постели, но Чимин остался непреклонен: нет и все. А его вырванное в тот вечер согласие не считается, потому что Чонгук жулик, играющий против правил и знающий, как добиться своего. Чимин такой категоричный не потому, что вредный или не хочет собаку. Он хочет ее безумно. Но у него слишком высокий уровень ответственности. Он не может из своей прихоти и эгоистичного желания завести живое существо и забить на его нужды и потребности. Если они с Чонгуком и заведут собаку, то только тогда, когда смогут хорошо заботиться о ней и уделять ей достаточно времени. Тэхёну проще: у него собака живет на два дома, и когда нужно, ее забирает к себе Ёнджин — Тэхён купил ей квартиру рядом с университетом в качестве подарка за успешное поступление в магистратуру. “Хоть кто-то в нашей семье умный и далеко пойдет”, — сказал Тэхён, отдавая ей и ключи, и свою собаку в придачу, потому что у них опять были съемки три дня подряд на побережье. Чимину и Чонгуку собаку оставить не с кем. Постоянно ее отправлять самолетом или поездом в Пусан и обратно — живодерство. Чонгук с доводами Чимина согласился, но, понятно, расстроился. Чимин тоже. Им остается только надеяться, что когда-нибудь у них появится больше свободного времени, график перестанет быть таким плотным, и они смогут пожить, как самые обычные люди. Гулять с собакой, навещать друзей и тусоваться с ними, ходить за покупками и готовить вместе, посещать интересные места, учиться чему-то новому. И это все обязательно у них будет. Но не сейчас, увы. Но Чимин рад тому, что у него есть — это большее, о чем он смел мечтать. Разве имеет он право жаловаться теперь, когда у него есть свой собственный дом, и он живет в нем не один, а с человеком, которого любит и который любит его? И у них столько планов — ничего страшного, если придется чуть-чуть потерпеть. — Потерпи, скоро готово будет, — говорит Чонгук, усадив Чимина за стол. Он сразу предусмотрительно снабжает его крепким кофе и возвращается к готовке. Чимин больше его не отвлекает и под руку не лезет. Сидит и наблюдает, безотчетно улыбаясь в кружку. Мысль, что Чонгук за готовкой кажется ему куда более сексуальным и желанным, чем когда весь лощеный и взмыленный совершает провокационные телодвижения на сцене, отчего-то забавляет. Может потому, что Чимин никогда не гнался за красивыми картинками. Они ему нравились, но он о них не мечтал. А вот о такой картине, тихого, уютного, семейного счастья, он мечтал столько, сколько себя помнит. Только вместо родителей и брата его семьей стал Чонгук. И Чимину этого хватает. Ему больше никто не нужен. Ну разве что, понятное дело, собака. У Чонгука оживает телефон: кто-то из парней написал в Какао. — Ответь, — просит он Чимина, потому что руки заняты. Чимин берет телефон, лежащий рядом на краю стола, и заходит в чат. — Тэ, — озвучивает он и читает, что тот написал. — Что хочет? — Зовет нас на очередную тусню с нашими общими друзьями в закрытый клуб, — давит тяжелый вздох Чимин. — Откуда у него только берутся силы на общение с людьми? Меня от них уже тошнит. У нас у всех перебор социального взаимодействия последние дни. Чонгук смеется: — Согласен, мне бы дома запереться и неделю отсюда не выходить. Ну разве только в зал сгонять. И на бокс… И я думал еще приставку глянуть, а то новые игры на старой не идут… — Новая приставка? Хочешь, чтобы я и этот мир потеряли тебя окончательно и бесповоротно? Чимин, пока они болтают, вернее, Чимин шутливо нападает, а Чонгук из последних сил оправдывается, лезет в галерею. Телефон Чонгука нечасто оказывается у него в руках, Чимину интересно, успел ли тот снова его тайком снять на фото или видео. Сразу несколько потрясающих панорамных снимков и городских пейзажей он пересылает себе (и делает заметку, когда-нибудь уговорить Чонгука открыть свою фотовыставку — нельзя такому таланту пропадать). Изучает дальше меню, заходит в облачное хранилище, листает и в самом конце находит запароленную папку, имеющую крайне подозрительное название: “ХХХ”. — Это еще что? — спрашивает он настороженно и предполагает самое очевидное: — Порнушка? — Где? — тут же пугается Чонгук. Он, ясное дело, ничего подобного на телефоне не хранит — мало ли, кто его возьмет и что там посмотрит. Мемберы вообще опасные люди: могут такой компромат собрать, что до конца жизни от них не отбрешешься. — В облаке. Чонгук бросает рисоварку и тарелки и спешит к столу. Забирает у Чимина телефон и тут же краснеет, чем выдает себя с потрохами. У Чимина вопросительно дергается бровь. — Н-нет, это не то, о чем ты подумал, — лепечет Чонгук под его откровенно испытующим взглядом. — Если это не жесткое порно из разряда БДСМ-оргии, что ты мне стесняешься показать, то я даже боюсь думать, что там. — Чимин скрещивает руки на груди, пристально глядя на Чонгука, который от стыда готов под землю провалиться. — У тебя от меня появились секреты? — Нет, — выдыхает Чонгук с каким-то отчаянием. — Ладно, когда-нибудь ты бы все равно узнал… — Он утыкается в экран, открывает папку, введя пароль, и возвращает телефон Чимину. Тот глядит на него подозрительно пару секунд, а потом все-таки решает проверить, что там Чонгук припрятал ото всех, но все-таки решился показать Чимину. Будто Чимин что-то там у него не видел! Все он видел, не один раз, щупал, трогал, целовал, лизал и чего только не делал. Но, честно, Чонгук умудряется-таки его поразить. Чимин затаивает дыхание, пока листает вниз изображения и видео, хранящиеся в папке. Листает все дальше и дальше, погружаясь во все более далекие воспоминания, пока не доходит до самого первого снимка — вот так в цветных картинках пролистав их историю к ее началу. Чимин помнит каждый момент, который Чонгук запечатлел. Он помнит то туманное утро, когда Чонгук впервые вышел с Чимином на пробежку. Чимин думал, Чонгук снимает красивый вид с реки на противоположный берег, но Чонгук снимал Чимина. Он включает воспроизведение видео. Видит себя четырехлетней давности — он уже забыл, какая у него была нелепая стрижка и сколько мышц, с ума сойти! Чимин смотрит на себя через экран глазами Чонгука — таким, каким его видит только он. И каким-то образом у него получается это передать через ракурс, моменты, цвета. То настроение и ту атмосферу. Долгожданную оттепель в их холодных отношениях, какими они тогда казались. Чимин идет наверх. Сотни, тысячи снимков и видео… Практически везде только Чимин, Чонгук захотел сохранить каждый прожитый вместе момент. Сердце заходится в груди от нахлынувших с новой силой воспоминаний, таких ярких и насыщенных, подкрепленных запечатленными событиями — случайными и инсценированными. Чимин возвращается к началу. Последнее обновление — этим утром. Чонгук сфотографировал его спящим перед тем, как пойти готовить завтрак. Чимин сквозь полудрему помнит прикосновение его теплых губ к щеке, но вставать так не хотелось, что он остался валяться дальше. Чонгук ставит тарелки с едой на стол и замирает чуть в стороне, напряженно ожидая реакции Чимина и ничего не в состоянии прочесть по его застывшим лицу и взгляду. Но Чонгук понимает все сразу, стоит Чимину поднять на него глаза. — Я должен тоже тебе кое-что показать, — не своим, ломким от охвативших его эмоций голосом говорит Чимин и берет свой телефон. Находит в облаке нужную папку, распароливает ее и показывает Чонгуку. Теперь Чимин видит то же, что происходило с ним, только со стороны. У Чонгука очаровательно округляются глаза, когда он, пролистывая бесценную коллекцию снимков и видео Чимина, понимает, что тот все эти годы тоже сохранял каждый драгоценный момент, связанный с их общими воспоминаниями, и прятал эту историю ото всех, даже от Чонгука. Тот, возможно, и не вспомнит, где и когда это происходило: в отличие от Чонгука, всюду таскающего с собой камеру или пользующегося ей на телефоне, Чимин почти всегда действовал скрытно. Сначала было страшно, и стыдно, и как-то неправильно, а потом вошло в привычку: доставать телефон каждый раз, когда Чонгук не видит, и тайком его снимать. Когда они начали встречаться, необходимость в конспирации отпала, но Чимин продолжал загружать в запароленную папку их общие видео и снимки — просто потому, что не хотел, чтобы их видел кто-то еще. Тэхён вечно роется в его телефоне и жутко расстраивается, когда не находит фоток эрегированных членов и другой эротики. Он просто не там ищет. Чонгук замирает на снимке в душе. Чимин жуткий сталкер: пробрался втихую и заснял, как тот в запотевшей, а потому вынужденно открытой душевой кабинке яростно себе дрочит. Сначала Чимин сделал фото, потом включил и видео, потому что статика не могла передать всей красоты игры мышц и светотени на рельефе мокрой коже, украшенной еще и татуировками, на которые у Чимина совсем не тайный фетиш. И ему ни разу не стыдно за это видео, поэтому он только довольно улыбается, когда Чонгук поднимает на него ошарашенный взгляд. — Вот это внезапно, — говорит он, не зная, что еще добавить. Он может полистать дальше — и найти еще много чего интересного. — Может, нам стоить поставить камеру в спальне? Чимина аж передергивает. — Тебе на работе камер мало? — А ты не хочешь увидеть со стороны, что я с тобой делаю? — Чонгук возвращает Чимину его телефон. — Это чтобы я порнушку с другими мужиками не смотрел? Ты меня уже и к порноактерам ревнуешь? — подкалывает его Чимин, подвигая к себе тарелку. Теперь, когда страшная тайна спустя столько лет раскрыта, стало как-то легче. Чимин и не думал, что на него это так давит. — Конечно, особенно к тем, у кого члены по колено, — подыгрывает ему Чонгук, садясь на свое место в развалочку — полноправный хозяин дома, что сказать. Чимин украдкой бросает быстрый взгляд на его пах, привлекающий внимание своими выступающими под тонкой тканью домашних штанов очертаниями. Быстро облизывается. Ему десерт подадут или придется брать самому? — Если бы мне нужен был член по колено, я бы завел себе жеребца и скакал на нем в свое удовольствие. Чонгук начинает ржать. Чимин тоже смеется и тут же блаженно стонет, вкусив божественно вкусный завтрак. — Господи, как же вкусно ты готовишь, — с набитым ртом не устает он сыпать комплиментами, которые Чонгук все еще смущается получать. Хотя они заслуженные — даже не попытка грубой лести или прямого подката. — Мне правда нужно срочно на тебе жениться, пока тебя у меня никто не увел. — Значит, пока я тебя вкусно кормлю, могу быть уверен в том, что ты не ускачешь в закат на каком-нибудь жеребце? — насмешливо спрашивает Чонгук, подкладывая Чимину еще мяса. Тот с аппетитом жует: успел проголодаться, потратив не одну сотню килокалорий этой ночью, пока объезжал своего своенравного и строптивого, но очень красивого, породистого и выносливого “жеребца”. — За такую еду проси что хочешь, я на все согласен, — дает опрометчивое обещание Чимин. — Давай все-таки снимем нас на камеру. Чимин давится, и Чонгук гладит по его спине, фальшиво сочувствуя с кривой, хулиганской улыбочкой. Хочется засосать его безотлагательно. Но Чимин только сглатывает. — Ты серьезно? — недоверчиво спрашивает он, всматриваясь в бесстыже довольное лицо Чонгука. — Правда хочешь снять домашнее порно? — Хочу. — И что будешь с ним потом делать? Музыку наложишь, спецэффекты? — ехидничает Чимин. — Дрочить буду, когда тебя нет, — невозмутимо отвечает Чонгук и сует Чимину в рот салатный лист, не давая себя перебить. — А если серьезно, я правда хочу увидеть, как мы выглядим со стороны. — Зачем? — напрягается Чимин. — Это красиво, — пожимает плечами Чонгук. Он художник. Он так видит этот мир. Чимин колеблется. Думает, оценивая еду на столе и что потеряет, если откажется, и вздыхает, сдаваясь: — Ладно, окей, давай снимем все на камеру. Но пообещай мне, что ты это точно никуда не выложишь. — Ты так плохо обо мне думаешь? — удивляется Чонгук. — Зачем мне это куда-то выкладывать? Да мне ж тогда придется убить каждого, кто тебя увидит голым. Ну нет, слишком много мороки. — Меня много кто видел голым, — Чимин напоминает Чонгуку, что он не единственный избранный. В одних трусах Чимина стафф лицезреет почти каждый день. — Ну точно не со стояком и моим членом в… Чимин решительно заталкивает ему в рот мясо, затыкая, и Чонгук мычит, усиленно жуя. Проглатывает и говорит: — Стесняешься? — Нет. — Стесняешься. — Говорю же, что нет. Между прочим, у меня есть портрет твоего члена. Заснял до того, как ты проснулся от утреннего стояка, и нам пришлось опоздать на радиоэфир. Чонгук весело хмыкает. Это он помнит. Такое не забывается. Руководство, должно быть, раз сто пожалело, что разрешило им съехаться и жить вдвоем отдельно. Может, они уповали, что Чимин как-нибудь с вечно опаздывающим Чонгуком справится, но в итоге опаздывать вместе с ним начал сам Чимин. И по ночам ему спать не дают вовсе не муки совести. — А у меня вот фоток твоего нет, — задумчиво произносит Чонгук, окинув Чимина оценивающим взглядом. — Надо это исправить. — Тебе видео хватит, мелкий извращенец, — заявляет неуступчивый Чимин и затыкает Чонгука очередной порцией еды. Что-то тот больно словоохотливый и раскрепощенный с утра пораньше. Так понравилось кончать, пока Чимин прыгал сверху на его члене? У Чонгука страшная слабость к прессу Чимина и появляющимся в его паху венам, когда тот возбужден. Да и вид снизу на Чимина в этой позе открывается роскошный: если бы Чонгук не боялся и если бы можно было холст так же легко спрятать, как фото или видео в запароленной папке, он бы давно взялся за кисти и краски, чтобы Чимина написать в этот момент. Чимин просто не догадывается, какой он божественно прекрасный, сексуальный, желанный, сильный, гибкий, изящный, горячий. Чонгук уже думает, чем бы таким Чимина накормить, чтобы тот согласился это все заснять от первого лица, положив камеру куда-нибудь на грудь Чонгука или рядом с его головой на подушку. У Чонгука в голове уже очень много поз и ракурсов, которые он хочет запечатлеть. И не потому что он извращенец. А потому что Чимин — произведение искусства.