Behind The Scenes

Это третий переезд в жизни Чимина, но первый, которому он рад и которого ждал так долго. Поэтому, когда все уже происходит, ему кажется, что не с ним. Он заходит в свой дом, но чувствует себя так, будто пришел в гости. Видимо, к Чонгуку, потому что тот ведет себя естественно и уверенно, уже скинув кроссы и босиком пошлепав на кухню с четырьмя продуктовыми пакетами — по два в каждой руке. Заторможенно Чимин спускает свою сумку с плеча. Кладет ее на тумбочку в прихожей, вешает бейсболку на свободный крючок на вешалке и машинально ведет рукой по волосам. Борется с диким волнением, потому что понятия не имеет, что ему делать. Он приезжал сюда, еще когда здесь были лишь голые стены и только обсуждалась планировка с дизайнером. Они заскакивали несколько раз после, потихоньку перетаскивая вещи из общаги, чтобы не делать это за один раз. Но сегодня все иначе. Они переехали официально. Вечером они впервые лягут здесь спать, а не поедут обратно в общагу. Это место теперь его дом, их дом, который они выбрали и обустроили вместе. Здесь нет ничего лишнего, ничего чужого и никого чужого тоже. И Чимину так дико, странно и непривычно быть здесь, видеть Чонгука, уже вымывшего руки и закатавшего рукава, который вовсю хозяйничает на кухне. Их кухне. Чимин медленно проходит через гостиную и останавливается у барной стойки, сунув руки в карманы, не зная, куда их деть. Хочет предложить свою помощь в разборе продуктов и приготовлении ужина, но почему-то медлит. Просто смотрит. Пытается в который раз осознать: это все взаправду, это реальность, это его жизнь. Пока не получается. Чонгук замирает в движении, почувствовав неладное, и смотрит на него, приподняв брови: — Ты чего? Если бы Чимин знал ответ на этот вопрос… Он качает головой и пробует изобразить улыбку: — Ничего. Чонгук ему не верит. — Уже хочешь вернуться обратно? — осторожно спрашивает он, отложив разделочную доску и нож. Он поворачивается к Чимину всем корпусом, не сводя с него пристального взгляда: пытается по его лицу понять, насколько все плохо. — Скучаешь по парням?.. — Нет, — снова качает головой Чимин. Он не скучает. Они увидятся уже завтра утром на работе. Тэхён ему и так всю дорогу по видеосвязи названивал, пока Чонгук был за рулем, а Хосок уже требует пригласить его первым на новоселье на правах самого любимого хёна, чтобы потом хвастаться остальным. Но никого звать ни Чимин, ни Чонгук пока не собираются. Им хочется хотя бы на какое-то время оставить это место только себе. Наконец почувствовать, что оно принадлежит им — и больше никому. Что здесь они могут забыть обо всем остальном мире, о своей работе, сценических образах, проблемах, тревогах — отпустить их все, спрятавшись в этих надежных стенах и объятиях друг друга. Они хотят поставить свою бешеную жизнь на паузу. Подышать. Оглядеться по сторонам. Вспомнить, кто они, побыть самими собой. Чимин наконец подходит. Останавливается в полушаге от Чонгука, следящего за ним в напряжении. Его брови сведены, и рука Чимина сама собой тут же тянется к его лбу, чтобы разгладить эти хмурые складки. — Если хочешь, мы можем вернуться, — Чонгук все еще пытается донести до Чимина, что его это не обидит. Он хочет сделать, как Чимину будет комфортно. А Чимину хочется одного — обнять Чонгука за шею, прижавшись к нему плотнее, зарыться пальцами в его волосы и любоваться им вечно. Что он и делает, чем вызывает у Чонгука пока еще неуверенную улыбку. Он кладет руки на талию Чимина, приобнимая его. — Не хочу возвращаться, — говорит тихо Чимин, внимательно заглядывая в черные омуты глаз напротив. — Хочу остаться здесь с тобой навсегда и никуда не выходить до конца жизни. — Если завтра не придем, Джуна хватит удар, — пробует шутить Чонгук, хотя по его лицу видно, что он был бы рад взять незапланированный отпуск. Отдохнуть, прийти в себя, набраться сил, чтобы снова почувствовать желание и энергию двигаться дальше. Их батарейки сейчас на нуле. — Нужно его беречь, он еще нам может пригодиться, — серьезно кивает Чимин (хорошо, что Намджун этой шутки сейчас не слышит) и приподнимается на носочки, чтобы дотянуться до кончика носа Чонгука и нежно прикоснуться к нему губами. — Чонгук-а… — А? — снова напрягается и пугается Чонгук, уже подняв руку, чтобы заправить волосы Чимину за ухо, но так и не касается его, замерев, когда слышит свое имя. — Скажи, что ты настоящий, — все тем же серьезным тоном произносит Чимин, заглядывая ему в лицо. — Мне кажется, мне это все снится. — Я могу тебя ущипнуть, — растерянно предлагает Чонгук и уже опускает руку вниз, к Чиминовой заднице. — Только рискни. — Чимин напоминает ему, кто тут главный и кого стоит бояться. Он перехватывает его руку, они шуточно борются, и Чонгук тихо смеется, сдаваясь первым, как и всегда: — Ну за щечку дай хоть, если за попу нельзя. — И за щечку нельзя, — тут же обламывает его Чимин, удерживая уже обе его руки, чтобы не рыпался. — У нас завтра съемки. — Да они каждый день, — с досадой морщится Чонгук. — Только не говори опять, что хочешь уйти и все бросить. Я пожалуюсь сразу Хоби, — предупреждает его Чимин. Чонгук глядит на него исподлобья, насупившись. — Почему-то только он один в состоянии направить тебя на путь истинный. — Да никуда я не уйду, — вздыхает Чонгук как-то устало и обреченно. — Я могу уйти только следом за тобой. — Вот и хорошо, — Чимин мягко улыбается и легко целует Чонгука в губы. Теперь он может не думать о том, что их увидят. Он может вообще ни о чем не думать и наслаждаться Чонгуком столько, сколько захочет, тогда, когда захочет, и там, где придется, потому что их обоих кроет внезапно, иногда без всяких видимых причин. Но причина есть всегда: — Я люблю тебя. Взгляд Чонгука тут же смягчается теплой улыбкой, которая находит отражение в его прекрасных глазах. Он сам наклоняется и целует Чимина, долго, чувственно и упоительно, вернув его руки себе на шею и властно притянув ближе к себе за талию. Чимин первую минуту еще помнит о том, что они собрались приготовить ужин, но потом забывает обо всем на свете. У Чонгука в животе урчит. Чимин откидывается назад и сипло смеется, уворачиваясь от чужих губ. — Не надо меня есть, там есть мясо, — напоминает он. — Знаю. Но так хочется съесть тебя… — резко вздыхает Чонгук, но Чимина отпускает. Зря, что ли, они очередь в магазине отстояли, успешно мимикрировав под среднестатистических покупателей и даже ни разу не спалившись? Пришлось, правда, все делать молча, а еще надеть перчатки, чтобы спрятать всем знакомые татуировки, но оно того стоило. Чонгук и забыл, когда последний раз мог вот так просто зайти в обычный магазин и купить там продукты домой. Это было еще во времена дебюта, а потом стало решительно невозможно. Видимо, они выбрали такой магазин, где их появления ожидать было сложно, но второй раз рисковать и туда приходить, конечно, они не станут. Береженого Бог бережет. Руководство довольно четко дало понять, что идет им навстречу, нарушая условия договора, но только при соблюдении определенных правил и условий. И одно из них они сегодня осознанно нарушили. Потому что захотели прожить этот день, как двое самых обычных людей, вместе ходящих за покупками после работы, чтобы прийти домой и поужинать. Ничего сверхъестественного. Но для них это как Рождественское чудо. Они совсем иначе смотрят на вещи, которые большинство обесценивают. Потому что чтобы познать ценность этих самых простых, обыденных радостей, надо их лишиться и прожить так несколько лет, в этой зоне отчуждения, куда могут попадать лишь избранные — и выбирают этих людей даже не они. — Съешь меня после ужина, если не наешься, — смеется Чимин и, закатав рукава водолазки, моет руки в раковине. После чего достает овощи и промывает их, прежде чем нарезать и обжарить. Чонгук с улыбкой на него поглядывает, но занят отбиванием стейка, который после загружает в гриль. Почти сразу они чувствуют восхитительный запах готовящегося мяса. Теперь в животе начинает урчать и у Чимина, сглатывающего слюну. Но скорее это из-за того, что Чонгук решает переодеться и раздевается по пояс на ходу, а Чимин провожает его взглядом, не в силах отвести глаз от его развитого тела, этих широчайших мышц спины, рельефной трапеции, нереально узкой талии, очаровательных ямочек на пояснице и сексуального узора татуировки до плеча. Чимин выдыхает, только когда Чонгук скрывается из виду в поисках чистой футболки и шорт, и мысленно утирает пот со лба. Жить с Чонгуком и видеть его каждый день таким... Он справится, да? — Тебе что-нибудь принести? — кричит Чонгук ему из спальни. Чимин борется с соблазном пойти следом и раздеть Чонгука раньше, чем тот успеет что-нибудь на себя напялить. Как бы так намекнуть ему, что Чимин совсем не против, чтобы тот ходил голым по дому? И будет ли Чонгук против, если Чимин сам так будет ходить? Он так не любит эту одежду дома... — Я иду, — Чимин тоже снимает с себя водолазку на пути к спальне. Заходит, уже расстегнув пуговицу и молнию на джинсах, и застывает под взглядом Чонгука, когда тот смотрит на него, перестав рыться в чемодане, который они еще не разобрали. Глаза Чонгука спускаются вниз по лицу Чимина к его ширинке следом за волной жара, снова на Чимина накатившей. Он быстро решает: пожертвовать мясом, которое сгорит, если они его вовремя из гриля не достанут, или мучиться еще час минимум от нестерпимого желания сожрать вместо мяса Чонгука. Чонгук поднимается с корточек, медленно вставая в полный рост. Чимин беспардонно облизывает взглядом его торс, даже не зная, что ему нравится больше: мощная шея, твердость широких плеч, резные ключицы, объемная грудь или идеально симметричный пресс, очерченный четкими косыми мышцами. Чимину хочется потрогать все — он до сих пор успокоиться никак не может. Когда-нибудь у них должно случиться сексуальное истощение? Вроде говорят, к тридцати гормональный фон идет на спад. Может, тогда станет легче? Дожить бы. — Я майку сверху клал, — говорит Чимин, подходя к чемодану, откуда Чонгук выложил на кровать свои аккуратно сложенные, как с магазинной полки, вещи. Ему и Чиминовы не лень было упаковать, как надо, и чудесным образом все поместилось. И купленные на той неделе лубриканты и упаковки резинок тоже. Чимин на них смотрит, но стейки все-таки жалко. Чонгук неловко кашляет, отворачиваясь, когда Чимин наклоняется за своей майкой. Но вместо того, чтобы ее надеть и уже прикрыться, спускает вниз по стройным ногам джинсы — хочется надеть что-то более мягкое, легкое и комфортное для дома. Когда Чимин наклоняется, выдержка и самообладание Чонгуку изменяют. Он оказывается сзади и кладет руки на бедра Чимина, сразу и без предупреждения тесно прижимаясь пахом к его заднице. — Чонгук-а! — ожидаемо возмущается Чимин, едва не потеряв равновесие. Он оборачивается, выпрямившись, и бьет нагло лыбящегося Чонгука майкой по плечу. — Я же сказал: после ужина. — Ты это говорил, пока еще был одет, — голос у Чонгука моментально становится ниже и проскальзывает хрипотца, от которой у Чимина тут же бегут мурашки по коже. Или это из-за того, что об его задницу бесстыже трутся? Чимин резко передумывает ходить голым по дому — эта роскошь, которой он пользовался, пока жил с Хосоком, а потом один, ему больше не доступна, потому что он все-таки планирует еще пожить. И передвигаться при этом самостоятельно. — Чон Чонгук, — ворчит Чимин, пытаясь высвободиться, но его слабые попытки к сопротивлению приводят к тому, что Чонгук обхватывает его обеими руками, фиксируя его руки прижатыми к бокам, и жмется к его спине своей горячей и твердой грудью. Чимин резко выдыхает, роняя голову и призывая себя к спокойствию. Но у него самого в трусах уже начинается предательское шевеление, и как, блин, не вовремя они включили гриль! Чимин же говорил, надо было взять обычное мясо или вообще субпродукты и быстренько все обжарить на сковородке, а не заморачиваться со стейками. Чонгуку праздничного ужина, видите ли, захотелось, чтоб его! — Я тебя накажу, — уже рычит Чимин, когда Чонгук, перехватив его поперек одной рукой, второй проскальзывает вниз по напряженному животу под резинку трусов. Чимин прослеживает глазами это движение, но закрывает их, едва ощутив, как сильные пальцы плотно обхватывают его член. — Чонгук-а-а-а… — стонет он несчастно, уже чувствуя, как колени становятся ватными, а вся кровь отливает от пустой головы к паху. — Мы еще ни разу не занимались сексом на этой кровати, — урчит Чонгук ему на ухо, играясь языком и губами с его сережками и мочкой уха. Чимин может взбрыкнуть и пнуть его, заставив себя отпустить, но сдается. Это выше его сил. — Думаешь, эта кровать чем-то отличается от предыдущих? — бормочет Чимин, склоняя голову на бок и открывая шею, куда сразу перемещаются жадные и горячие губы. Чонгук спускает резинку трусов Чимина под мошонку, освобождая член, и теперь ничто не мешает ему делать Чимину максимально приятно, точно зная, как заставить его задыхаться, истекать смазкой и желать большего. — Конечно, это ведь наша кровать, — заявляет Чонгук. — Ты ее сам выбрал. — Да, и, чувствуется, зря я тебе доверил выбор матраса, — выдыхает Чимин, точно зная, что подвох будет. Но он совершенно не учится на своих ошибках. Хотя та кровать в Японии в номере для молодоженов оказалась по факту ничего. Чимин на второй день даже смирился со стеклянной стеной в ванной. Чимин заводит руку назад, вплетая пальцы в волосы Чонгука, и откидывает голову ему на плечо. Стонет сладко на выдохе прямо на ухо, и Чонгук тут же впивается губами в его щеку, сжимая пальцы сильнее, чтобы заставить Чимина звучать еще слаще и выше. Чимин чувствует чужое возбуждение, но может только о Чонгука тереться, потому что вторая его рука все еще прижата к телу, а Чонгук слишком крепко, будто себя уже не контролируя, прижимает его к себе. — Гукки… — Чимин себя возненавидит, но это чертово мясо не дает ему расслабиться и полностью погрузиться в свои ощущения. — Гриль… — Да блять, — шумно выдыхает Чонгук, который про включенный гриль, очевидно, вспоминает только сейчас. — Как думаешь, мы успеем до того, как он запищит? — Так быстро мы еще ни разу не кончали, — хрипло смеется Чимин и, воспользовавшись тем, что Чонгук ослабляет хватку, поворачивается к нему лицом. Оставляет между ними минимальное расстояние, чтобы можно было расстегнуть на Чонгуке штаны и сдернуть их вниз к коленям. — Ну что, время пошло? — Ладно, — с недобрым прищуром принимает вызов Чонгук. Всем известно, как он не любит проигрывать. Тем более он не переживет, если пострадает его дорогущий стейк. Он толкает Чимина на кровать. Выбранный им матрас потрясающе пружинит. Чимин ждет, когда Чонгук, избавившись от штанов и трусов заодно, окажется наконец на нем сверху, и сразу же хватает его за затылок, притягивая к себе и целуя, глубоко и влажно, проникая длинным языком в его рот. Чимину самому интересно, как быстро он сможет довести Чонгука до разрядки, если сильно постарается. Чонгук видимо торопится, и в другой ситуации Чимина бы это рассмешило, но он заводится не на шутку, потому что действия Чонгука становятся неожиданно резкими и властными. Он так уверенно обращается с его телом, сдвигая его выше на середину кровати, что к тому моменту, как он сдергивает с него трусы, у Чимина уже конкретно стоит. Но ему даже выдохнуть толком не дают — едва он ощущает сильное давление чужих пальцев у основания ствола, головку уже плотно засасывают чужие губы. Чимин по привычке приглушенно стонет, откидывая голову назад и вцепляясь в покрывало, мягкое, серебристое, которое он долго выбирал в магазине и постелил на кровать в прошлый их заезд сюда. Он не планировал пачкать его и отправлять в стирку так быстро… Он, честно, вообще ничего не планировал, когда после работы они пересели сразу на личный транспорт, куда еще утром закинули чемодан, и поехали сюда, по дороге решив свернуть в парочку магазинов. Теперь они точно свернули куда-то не туда. Не удержавшись, Чимин привстает, чтобы видеть лицо Чонгука, когда тот с такими пошлыми, влажными звуками сосет его член, и их взгляды встречаются. Чимин готов кончить уже только от того, какими горящими, бездонно черными, порабощающими глазами Чонгук на него смотрит, заглатывая глубже, уже спускаясь пальцами к яичкам. Чонгук такой безбожно, надрывно красивый, что у Чимина не получается дышать. От усиливающейся асфиксии кружится голова, но кое-как ему удается сформулировать мысль: — Хочу тебя. Рот Чонгука занят, поэтому он не может ему ответить, но учитывая, что тот продолжает, не думая останавливаться, ответ Чимину и так ясен. Он хватает засранца за волосы, не боясь сделать ему больно, потому что если сделает — Чонгук сам виноват. После непродолжительного сопротивления член все-таки выскальзывает из его рта и шлепается на напряженный живот. Ствол весь пунцово-красный, пульсирующий налитой кровью и мокрый от слюны, ниточка которой тянется к губам Чонгука, пока тот их быстро не облизывает. Этот его маленький, хорошенький ротик… Он не только умеет издавать все эти божественные звуки, безупречно попадая в сложные ноты, но и сложно описать словами, что Чимин чувствует, когда оказывается в его жаркой, влажной тесноте. — Ты маленькое зло, Чон Чонгук, — сипит Чимин, не узнавая собственный голос. Один раз он жестко простудился, но даже тогда не звучал так надсадно. — Я зло? — очаровательно возмущается Чонгук, позволяя себя удерживать, но шаловливые и бесстыжие руки у него свободны, так что он не отказывает себе в удовольствии Чимина в отместку подразнить, с нажимом пройдясь большим пальцем по шву промежности сразу к чувствительному входу. — Ты первый начал. — Когда я начал?! — Чимин не знает, как им еще удается вести конструктивную перепалку, когда у него от перевозбуждения в ушах звенит. Они так давно не были вместе... И всегда раньше приходилось сдерживаться. А теперь больше нет, но сложно избавиться от старых привычек. — Когда разделся, — заявляет Чонгук. Только посмотрите на него: ни стыда, ни совести! — Ты разделся первым. — Ты наклонился. — А ты выложил лубики из чемодана прямо на кровать. — Потому что ты их сам положил поверх вещей. — Ащ! — Чимин резко вспоминает, почему вообще затеял этот дурацкий разговор. — Если ты мне сейчас не вставишь, останешься без ужина, и я не шучу сейчас, потому что мясо сгорит. — Нет, — упрямый Чонгук отказывается. Чимин иногда теряется от его непреклонности в вопросах сохранения здоровья Чимина, будто оно его волнует куда больше, чем свое собственное. — Тогда я тебя сам трахну, — теряет остатки терпения Чимин и дергает Чонгука к себе за волосы, побуждая начать шевелиться. — Ай-ай, — жалуется тот на жестокое обращение с уже не ребенком и пробует воспротивиться, но Чимин успевает схватить его, зажав бедрами бока, и, подломив его руку, валит рядом на кровать. Не ждет, пока Чонгук очухается, и сразу же садится на него сверху, надежно придавливая ноги. — Мин-а… — задушенно смеется Чонгук, кладя руки на его бедра и крепко сжимая. — Ну почему ты такой… — Потому что ты такой, — чеканит Чимин, схватив первый попавшийся под руку флакон со смазкой, потерявшийся в складках покрывала. — Всегда нарываешься. — Тебе завтра танцевать… — не оставляет попыток достучаться до разума Чимина Чонгук, но тщетно, потому что Чимин его не слушает. Он льет смазку прямо на его член, размазывает быстро, собирая остатки, и наносит их на свой вход, сразу проталкивая глубже двумя пальцами. — Больно же будет… Давай хоть после ужина нормально… Ах! Чонгук не успевает договорить, потому что Чимин, крепко ухватив его скользкий член, приставляет головкой к своему входу и опускается, не дожидаясь, когда тугие мышцы смогут подстроиться. Смазки достаточно, чтобы минимизировать дискомфорт, а легкая боль его всегда только сильнее заводит. Чимин упирается руками в грудь тяжело дышащего Чонгука, глядящего на него безумными, осоловевшими глазами. А сам утыкается взглядом в его покрасневшие, припухшие губы, изнывая от желания впиться в них, укусить, потянуть... Но ему нужно двигаться, иначе они не успеют. — Помедленнее… Господи, Мин-а… — Чонгук с ума сходит от того, как сильно Чимин сжимается на его члене, будто вот-вот переломит, и стонет в ладонь, которая тут же ложится ему на рот, затыкая. Чимину так проще сосредоточиться. С каждым новым подъемом вверх опускаться вниз все проще, и матрас роскошно пружинит, снимая часть нагрузки с ног и поясницы. Чонгук под ним глухо стонет, судорожно вцепившись пальцами в его бока, и Чимин жадно пожирает его глазами, пробуя добавлять круговые движения к поступательным, чтобы услышать все оттенки его стонов: от низких на грани рычания, до высоких — аж до мурашек. — Ты специально меня доводишь… — шепчет он, жадно вслушиваясь в загнанное дыхание Чонгука и смачные шлепки голых тел друг о друга. Когда к ним добавляются хлюпающие звуки от растянувшегося входа, Чонгук, не сдерживаясь, прикусывает кожу на его ладони, а потом сразу же начинает ее лизать и пытаться сосать. Чимин долго не думает — лезет пальцами в его рот, и Чонгук плотно смыкает губы, будто только этого и ждал. Чимин ускоряется, потому что таймер тикает, но к себе не прикасается: ему достаточно будет пары движений, чтобы кончить, он и так вот-вот взорвется. Чонгук хаотично, вслепую ласкает его тело всюду, куда дотягивается, и пробует каждый раз спуститься к паху, но получает шлепок по рукам и послушно их убирает. Чимин резко подается вниз, сжимая Чонгука еще сильнее в себе, и проглатывает его стон, страстно впиваясь в губы. Стонет сам, вторя ему, уже на пределе, и отстраняется только для того, чтобы увидеть лицо Чонгука вновь и выдохнуть ему в лицо: — Кончай... Кончи для меня, Гукки. Чонгука выгибает и ломает, он яростно Чимину подмахивает, бешено вколачиваясь в него, мигом забыв, что собирался его беречь, и стонет громко и обрывисто, как от боли, изливаясь глубоко внутрь, но не останавливаясь. Чимину достаточно этих звуков, того, что он видит, чтобы кончить самому — он продолжает на автопилоте насаживаться на пульсирующий член, конвульсивно сжимая его в себе, и наконец замирает. В этот момент с кухни раздается звук таймера гриля, который сообщает им о готовности блюда. Чимин медленно выпрямляется, переводя дыхание, и утирает пот со лба. — Ты сходишь? — спрашивает он, не спеша с Чонгука слезать. Сам он точно в ближайшие пару минут никуда с кровати не встанет: ноги ватные и дрожат. — Да, — выдыхает Чонгук, все еще пребывая в полувменяемом состоянии, но это была его идея со стейками и грилем, так что ему за нее отвечать. Чимин не встает, а подается вперед, позволяя обмягшему члену Чонгука выскользнуть из себя. Вытекающая сперма смешивается с белесыми подтеками, которые Чимин в художественном беспорядке оставил на его расслабленном животе. Будь у них время, он бы еще лениво вылизал Чонгука всего досуха, чтобы в душ не идти, но, увы, время вышло. Придется ждать второго раунда. Чонгук помогает Чимину мягко опуститься на кровать рядом. Быстро, воровато целует его в губы и с явным трудом преодолевает силу земного притяжения и своей тяги к Чимину, которого, разгоряченного и голого, очень не хочется оставлять одного. — Я принесу ужин в постель? — предлагает он, торопясь к двери, а то мясо точно пригорит. — Тогда мы никогда не поедим, — выдыхает Чимин, и он знает, о чем говорит. Они так один раз уже купили себе мороженое в ведерке, собираясь заточить его под новое аниме, но оно оказалось скучным, так что они врубили крайне интересную порнушку и использовали тающее мороженое совсем не по прямому назначению. Но технически большая часть его в итоге оказалась внутри. — Ладно, — соглашается с разумностью его довода Чонгук и скрывается за дверью. Гриль продолжает настойчиво пищать, и когда он умолкает, Чимин понимает: Чонгук уже открыл крышку и вынимает стейки. Он чувствует себя сейчас примерно как они — хорошо отжаренным. Вытягивается на шелковом покрывале и запускает руки во влажные волосы. Такого жесткого кардио у него давно не было, теряет форму, слишком расслабился теперь, когда уже нашел себе супруга и свил с ним уютное семейное гнездышко. Собаки, правда, немного не хватает. У них с Чонгуком, как обычно, мысли сходятся. После ужина Чимин зажимает его прямо у раковины, мешая мыть посуду, и безвольный Чонгук, подхватив его на руки, несет обратно в спальню. Приходит его очередь брать реванш, и в этот раз он уже не беспокоится о том, что Чимину завтра плясать до упаду на репетиции, как и о подготовке, которая не требуется. Он входит в него сразу, на всю длину, не встречая ни малейшего сопротивления, и уже пятую минуту подряд фанатично втрахивает его в качественный матрас, слушая будоражащие кровь нежные, высокие стоны. И все только ради момента, когда Чимин уже готов вот-вот кончить и без остановки твердит: — Да, Гукки, да-да, дадада… — Заведем собаку? — спрашивает Чонгук, дыхание которого сбивается от интенсивной, короткой долбежки, а Чимин уже вообще не в состоянии ничего произносить внятно. — Н-нет… Чонгук перехватывает член Чимина у основания поверх его пальцев и сжимает с силой. Чимин под ним мечется и кусает губы почти в кровь — опять придется врать, что они заварили слишком острый рамен. Скоро Чонгук и Чимин не смогут без нервного хихиканья предлагать друг другу им перекусить. — Хочу собаку. Давай ее заведем, — стоит на своем Чонгук, безжалостно Чимина трахая, так что завтра он точно танцевать не сможет — только с ног валиться, путаясь в них, и веселить всех своей неуклюжестью. Чонгук будто методично жену свою уговаривает завести первенца, вернее, делает все, чтобы не оставить ей иного выбора и согласиться. Чимин так и слышит: "хочу ребенка". И все-таки сдается: — Да, Боже, да, хорошо, Гукки, только не останавливайся! — выстрадано стонет он, и Чонгук жестко ему додрачивает, срывая бешеный оргазм — лучший из тех, что Чимин от него получал. А Чимин, как в сказке, где кончили они одновременно и жили еще долго и счастливо.