Behind The Scenes

Чимин спокойно переносит вид крови. Даже когда ее много. Даже когда, помимо крови, есть еще куски поврежденных тканей и ошметки плоти, и выглядит это все нелицеприятно, отвращающе и устрашающе. Чимин спокойно относится и к вкусу крови, а вот ее запах ему не нравится — особенно в мясных отделах, где плохо работают вытяжки и рефрижераторы. Но Чимина и тогда не подташнивает. А сейчас тошнит очень сильно. И это не первый раз, когда с ним происходит эта ерунда из-за того, что он видит конкретно кровь Чонгука. Ее много. Она залила всю правую сторону его лица и продолжает упорно сочиться из раны, оставшейся от выдернутого пирсинга брови, слава богу, не с мясом — видимо, шарик-замок штанги отскочил первым при ударе. Но из-за того, что это лицо, сосудов много, и они все очень близко к коже, кажется, будто у Чонгука не просто крошечный прокол кровоточит, а отсутствует половина лица. Он держит в руке белое полотенце с завернутым в него льдом, прикладывая к брови, и полотенце, и его покрытые татуировками пальцы, и рукав и ворот футболки, и штанина — все в крови. Зрелище не для слабонервных. Чонгук поднимает взгляд на вошедшего в раздевалку Чимина и успевает только дернуться, но Тэхён, стоящий у входа, реагирует первым и ловит Чимина до того, как тот, машинально сделав шаг, попросту падает, будто ноги ему вдруг отказали. — Мин-а! — Чонгук вскакивает было, но тяжелая рука тренера тут же ложится ему на плечо и настойчиво, силой усаживает обратно на скамью. — Сиди, — велит он, и Чонгук вынужденно подчиняется, возвращая лед к лицу. Чимин в надежных руках — можно выдохнуть. — Ты в порядке? — с беспокойством заглядывает в лицо Чимина Тэхён, фиксируя его за пояс, крепко обхватив за спину рукой. Чимин на ногах более-менее держится прямо и сам, но чувствуется, как его ведет, словно он пьяный. — Да, в порядке, — отвечает он Тэхёну, но глаз с Чонгука не сводит. Видит его виноватое выражение лица и неуверенную улыбку, но его больше волнует другое: — Что произошло? — То, что было неизбежно, — мрачно отвечает тренер по боксу и с досадой ведет рукой по коротко стриженым волосам, оставляя руку на затылке. Снова смотрит на Чонгука, который знает, что его будут ругать, но понимает, что заслуженно. — Я тебе говорил, что первый удар — и твоя побрякушка вылетит к чертовой матери. Тут выбирай, или красота и это вот все, или спарринги — третьего не дано. — Хён, я понял, — вздыхает Чонгук, чувствуя себя провинившимся ребенком, которого родители прилюдно отчитывают на улице. Стыдно и неловко, хочется сбежать, но некуда. — Второй раз пробивать не буду, надеюсь, зарастет быстро. Тренер неодобрительно качает головой. Про пирсинг в губе ничего не говорит. Смысл? Пока Чонгуку опять по его хорошенькому личику боксерской перчаткой не прилетит, он ведь со своими украшениями не расстанется. А тут с бровью вариантов уже больше нет. — Я буду у себя в ординаторской. Как соберетесь уходить, дайте знать, — говорит он и подходит к Чимину. Оглядывает его с искренним участием и заботливо предлагает: — Чимин-а, может, нашатырь дать? — Я в порядке, хён, спасибо, — повторяет Чимин, которого уже начинает отпускать. Слабость в теле проходит, туман в голове рассеивается, и черные мушки перед глазами больше не мельтешат. Отвратное же это состояние, похожее на предобморочное, неприятное еще и потому, что напоминает Чимину о тех вещах, о которых он не хочет лишний раз вспоминать и тем более заново их переживать. Хватило с него десяти дней голодовки и всех вытекающих из нее последствий. А вот Чонгука жизнь точно ничему не учит. Чимин мягко высвобождается из рук Тэхёна, поблагодарив его за помощь, но тот все равно упорно за ним следует по пятам, готовый ловить его в любой момент, если Чимин вдруг опять пошатнется. Чимин останавливается напротив Чонгука. Отнимает его руку от лица, чтобы лучше рассмотреть, насколько все плохо. На самом деле, вообще не понятно, откуда столько крови: Чимин и раны-то не видит. — А ты куда смотрел? — мрачно спрашивает он у Тэхёна раньше, чем Чонгук успевает открыть рот и начать оправдываться. — А что я мог сделать? — бурчит Тэхён в свою защиту, скрещивая руки на груди. — Он на ринге, я внизу. Когда он удар пропустил и схлопотал по морде, уже поздно было что-то делать. Я мог только охать, ахать и причитать вместе со всеми. Чонгук-и это не помогло, как видишь. Чимин выдыхает. Смотрит на Чонгука, который поднимает на него глаза, безвинные такие, огромные и выразительные, и если бы не кровища по всему лицу, Чимин бы поверил, что тот дитя божье. Но нет. Демоническое отродье. — Твое счастье, что я на машине. В такси тебя в таком виде бы никто не посадил, — чеканит он. Приехал Чонгука с тренировки забрать, называется. Думал, в ресторане почилят, поедят вкусно, вечером насладятся, а потом и друг другом. Ага, как бы не так. — Не злись, — тихо просит Чонгук. — Это же случайно вышло, никто не думал... — Не думал? — заводится Чимин. — Я слышал, что хён тебе по поводу пирсинга говорил еще до того, как ты его сделал. Он тебя предупреждал, что так будет. — Больше не будет, не ругайся, — пытается успокоить и примирить его Чонгук. Мягко улыбается, понимая, что Чимин ворчит на него лишь из-за пережитого ужаса и все еще не отпустившего его беспокойства, а потому ласково гладит его левой, не испачканной в крови рукой по предплечью, в итоге сжимая пальцы на запястье и больше не отпуская. — Тебе бы умыться, — замечает Тэхён, уже который раз оглядывая Чонгука, но тот выглядит в полном порядке, не считая кажущейся бутафорской кровищи, которой все тут залил. Ему не больно даже. Скорее неудобно, что стольких людей на уши поставил, еще и тренировку сорвал. Чонгук вздыхает: — Пойдем. Он легко может подняться и передвигаться сам, у него нет сотрясения, удар в бровь пришелся по касательной, и если бы не сорванный пирсинг, он бы даже не заметил и продолжил спарринг. Шлем тоже помог не сильно — Чонгук специально модель подбирал, чтобы пирсинг не мешался, с максимально открытой верхней частью. В общем, хён его предупреждал, Чонгук его не послушал — результат налицо во всех смыслах. Втроем они идут в душевую комнату, в предбаннике которой расположены раковины. Чонгук стягивает с себя через голову футболку, промокшую почти насквозь от пота и заляпанную кровью, и склоняется над раковиной. Чимин включает максимально холодную воду, повернув смеситель в крайнее положение, и машинально придерживает Чонгуку волосы, чтобы тот мог сполоснуть лоб. Бровь трогать Чонгук избегает, только кровь остановилась, но скулу и щеку усиленно трет, поглядывая на себя в зеркало, чтобы проверить, все ли отмылось. Чимин замачивает в холодной воде полотенце, высыпав остатки подтаявшего льда в раковину, и вытирает чистым краем шею Чонгука и его ухо, стараясь максимально убрать кровавые подтеки, но волосы уже дома от запекшейся крови отмывать будут. — Стой, — велит он Чонгуку замереть, и тот слушается, пока Чимин бережно промокает кожу вокруг прокола. — Болит? — спрашивает тихо, заглядывая ему в глаза с искренним сочувствием. Он правда за него переживает. — Вообще нет, — ожидаемо отвечает тот, — дергало только, когда все случилось. — Даже не знаю, мне самому зубами у тебя из губы кольцо выдернуть, или подождать, когда сам справишься? — снова начинает бухтеть Чимин, и Чонгук тихо смеется, не внемля угрозе, зная, что Чимин никогда намеренно не сделает ему больно. А если и сделает, то так, что ему точно понравится. — Я вот думаю, — тянет Тэхён, наблюдая за ними стороны и не вмешиваясь, пока его помощь не требуется — он тут больше для моральной поддержки, которую и оказывает: — Хорошо, что ты в итоге пробил только бровь и губу, Гукки. Прикинь, если бы сделал “принца Альберта”, а кровожадный Чим-Чим в порыве страсти из твоего члена его бы зубами дернул? Чонгука аж передергивает. Прикинул. Живо так, во всех подробностях, со всеми ощущениями. Чимин резко поворачивается к Тэхёну и глядит на него крайне осуждающе. Еще бы на Тэхёна это хоть раз подействовало. — Это слова утешения? — едко спрашивает он, закончив с лицом Чонгука, и тот снова смотрит на себя в зеркало, наклонившись через раковину, чтобы вблизи изучить то, что осталось от пирсинга. — Мне кажется, Чонгук-и не сильно расстроен, чтобы бросаться его изо всех сил утешать, — замечает Тэхён и оказывается прав. Чонгуку самому, если честно, пирсинг в брови надоел. И волосы часто путаются, и одежда цепляет, когда через голову стягиваешь, и спать лицом в подушку дискомфортно, и Чимин жалуется периодически, что в плечо неприятно впивается, когда Чонгук на нем лежит долго, да и мастер предупреждал, что пирсинг не вечный, что рано или поздно "поползет", и он все думал его снять, но руки не доходили, так что… Можно было бы и буквально, и фигурально меньшей кровью обойтись, но что вышло то вышло. — Вы меня оба с ума сводите, — выдыхает Чимин, окончательно сдаваясь и признавая свое поражение. Скользит отстраненным взглядом по обнаженному торсу Чонгука, ни на чем особо не задерживаясь, просто констатируя, что выглядит тот потрясающе, особенно когда пропотел знатно и успевшая остыть кожа, под которой после интенсивных физических нагрузок выступили все вены, так приятно и соблазнительно блестит. И если б не Тэхён, Чимин бы Чонгука прямо у раковины зажал и потребовал немедленно возместить нанесенный ему моральный ущерб. Вместо этого Чимин запускает руку в волосы, успокаивая взыгравшую фантазию, которая охотно повела бы его и дальше, и перехватывает насмешливый взгляд Тэхёна. Тэхён все видит, все понимает, но уходить, сука, не спешит. Опять третьим напрашивается? Чимин сейчас как раз в подходящем настроении и расположении духа, чтобы своего друга без зазрений совести нагнуть и отодрать на сухую и без подготовки. Тэхён, видимо, читает это в его подавляющем, опаляющем взгляде из-под тяжелых век, понимает, что еще хочет пожить и желательно целым, и находит повод уйти: — Пойду чистые шмотки принесу. Как только дверь за ним закрывается, Чимин ее еще и изнутри на замок запирает. Чонгук удивленно следит за его действиями, но ни подвоха, ни угрозы не чует. — Раздевайся, — велит Чимин, повернувшись к нему лицом и оставшись у двери. — Зачем? — осторожно уточняет Чонгук. — А ты как думаешь? — с профессиональным покерфейсом отвечает Чимин, еще и скрещивая руки на груди, и Чонгук теряется в догадках. Улыбается легонько. И не то чтобы испуганно, скорее уж игриво из-за щекочущего предвкушения тихонько спрашивает: — Бить будешь? — Хочешь, чтобы я тебя еще и отшлепал? — дергает бровью Чимин и застывает, как кобра перед броском, переставая дышать и моргать, когда видит, как Чонгук облизывается, быстро проводя кончиком языка между губ. А потом закусывает нижнюю, ближе к правому краю, чтобы, конечно же, дразняще задеть пирсинг, и вырывает из Чимина резкий, шумный выдох. Делал бы Чонгук все эти невинные вещи с лицом не таким откровенно пошлым… Нет, ну точно демон, какой из него ангел, когда он так беспардонно его соблазняет, что у Чимина опять предательская слабость во всем теле и опустевшую голову ведет? — "Еще и"? — цепляется за формулировку Чонгук, чуть склоняя голову, окончательно добивая Чимина этим проникновенно-интимным взглядом из-под мокрой челки, спавшей на глаза, и при этом с наглой, кривенькой ухмылочкой, которая сама собой рисуется на его губах. Намеренно понижает голос и срывает Чимина с последних тормозов: — А что еще Вы собираетесь со мной сделать, Чимин-ши? — Раздевайся, — повторяет Чимин железобетонно, даже в лице не дрогнув, хотя сердце уже бешено стучит где-то в глотке и в штанах начинается шевеление. Чонгук подчиняется. Делает шаг в сторону от раковины, поворачиваясь к Чимину всем корпусом, чтобы тот все видел и ничего не пропустил. Не спеша тянет в стороны завязанную бантом шнуровку на спортивных штанах, играя грудными мышцами — вот это вообще грязный, запрещенный прием. Подцепляет большими пальцами под косыми мышцами живота резинку боксеров и сразу спускает их вместе с штанами, чтобы время не терять. Чимин, конечно, не уточнил, может ли он оставить трусы с носками, но Чонгук снимает с себя все и носки тоже. Кладет свои вещи на край стойки и выжидательно смотрит на Чимина, ожидая указаний. Он уже разделся, дальше что? Чимин медленно подходит. Скользит взглядом по обнаженному телу Чонгука, который стоит расслабленно, перераспределив вес на одну ногу, свободно опустив руки, не зажимаясь, не стесняясь, не пытаясь прикрыться. С каждым шагом Чимина, сокращающим расстояние между ними, член Чонгука все уверенней оживает, приподнимаясь, и пальцы Чимина сжимаются на нем первым. Чонгук вздрагивает и покрывается гусиной кожей от разности текстур: чужой горячей, мягкой кожи и твердых металлических колец. — Я читал где-то, что эндорфины, которые вырабатываются во время секса, лучшее природное обезболивающее, — сообщает Чимин, кладя вторую руку на талию Чонгука, мягко приобнимая. Тот хорошо знает правила этой игры, поэтому покорно бездействует: ему еще не разрешали двигаться. — Раз тебе не больно, а очень даже хорошо… Самое время тебя наказать за все мои убитые нервные клетки… Может быть больно, но не переживай, я обязательно заглажу свою вину. Он резко сжимает пальцы сильней на стволе, и Чонгук непроизвольно стонет, оборвав стон сразу, как он раздался, отразившись эхом от стен. Но не успевает он закусить губу, как Чимин сам в его бесстыжий рот впивается. Терзает его губы, сосет, прикусывает, в конце концов цепляет зубами пирсинг, и Чонгук замирает, только быстро, загнанно дышит. Чувство опасности из-за непредсказуемых действий Чимина заставляет кровь кипеть еще сильнее, усиливая удовольствие — оно такими тягучими, жаркими волнами расходится по всему телу, концентрируясь внизу живота томительной, пульсирующей тяжестью. Конечно же, Чимин не делает ему больно. Только слегка тянет кольцо на себя, вынуждая Чонгука податься ближе, и снова его целует, проталкивая язык между открывшихся ему с готовностью губ, и Чонгук встречает его своим. Чимин ненавязчиво его вытягивает, Чонгук уже весь дрожит — еще до того, как Чимин начинает сосать его язык, специально не сглатывая слюну и не позволяя этого делать Чонгуку. Пальцы Чимина, влажные от обильно выделяющейся естественной смазки, так восхитительно ритмично скользят по набухшему, твердому стволу, под эти возбуждающие хлюпающие звуки, и Чонгук задушено стонет, слепо хватаясь рукой за край раковины — ему кажется, он вот-вот лишится контроля над телом. Над ситуацией он уже давно потерян. Чимин методично, профессионально, уверенно доводит его до долгожданной разрядки: и чем громче, старательней и выше Чонгук стонет в его жадный рот, тем жестче он ему дрочит, сдвинув вторую руку на спину, властно обнимая, вжимая в себя, вынуждая соблазнительно прогнуться в пояснице. Бесстыже притирается собственным стояком в штанах о чужое крепкое, напряженное бедро. Теснит Чонгука к раковинам, заставляя его отступать, пока он не упирается в край стойки, судорожно вцепляясь в него обеими руками в поисках твердой опоры. Ноги его уже не держат, и Чимин фиксирует его для того, чтобы тот мог безопасно пережить бешеный оргазм, который Чимин у него срывает, впиваясь в его шею губами, чувствуя, как через них вибрацией проходят стоны, когда Чонгук кончает, изливаясь ему в кулак, пачкая его штаны. Но свой внешний вид — последнее, о чем Чимин сейчас беспокоится. Куда больше его волнует Чонгук, его восхитительное тело, которым он никак не может насытиться, сколько ни трогает его, ни ласкает, ни гладит, ни сжимает — целует, лижет, несдержанно прикусывает, и ему все еще мало. Он хочет еще. Отпускает Чонгука только для того, чтобы быстро двумя руками справиться со своими штанами и вытащить болезненно эрегированный член до того, как позорно кончит в трусы, даже к себе не прикоснувшись. — Дай мне, — хрипит Чонгук, еще не до конца придя в себя, но неожиданно резко хватает Чимина за плечи, разворачивает, меняясь с ними местами, давая облокотиться о стойку, и медленно опускается перед ним на корточки: на коленях на жестком кафельном полу долго не постоишь. Чимин жадно смотрит, как ловко Чонгук расправляется с его штанами, приспуская их вниз вместе с бельем, сразу же хватая влажным ртом его выскочивший член и решительно его заглатывая. Сладкие стоны Чимина, звучащие так потрясающе нежно и трепетно в идеальной акустике душевой, побуждают Чонгука еще усерднее сосать и активнее двигать головой, умело помогая себе рукой, усиливая и так зашкаливающую от впечатлений и ощущений стимуляцию. Чимину и надо-то всего ничего: он запрокидывает голову назад, инстинктивно вскидывая бедра навстречу, и с тихим восторгом и неимоверным облегчением кончает, стискивая в пальцах край стойки. Почти сразу же снова опускает взгляд на Чонгука, который, все проглотив, облизывается и вытирает тыльной стороны ладони рот и подбородок от остатков слюны. Чонгук медленно поднимается, не отпуская расфокусированного, мутного взгляда Чимина, плавно проскальзывает вверх по его телу, льнет к нему максимально плотно и бесстыже, широко улыбается, кладя руки ему на бедра. Прислоняется лбом к его лбу, заглядывая в глаза со столь близкого расстояния, и у Чимина хватает сил только провести непослушной рукой его по волосам — и почти сразу обессилено она опускается под своей тяжестью ему на плечо. — Я даже наказать тебя не могу, — бормочет он, прикрывая глаза, наслаждаясь послеоргазменной сладкой истомой, умиротворяющей близостью Чонгука и теплом его тела. — Ну… надо отдать тебе должное: ты не сдаешься, — тихо смеется Чонгук, и Чимин его порывисто целует, хватая обеими руками за задницу, с удовольствием сжимая пальцы на упругих ягодицах, вжимая пахом в свой. На этом его запал кончается. Чимин снова полностью расслаблен, целует Чонгука лениво, никуда не торопясь, и если Чонгук захочет, он не против повторить, может быть, придумает еще способы, как качественнее, от души “наказать” этого невозможного парня. Но его вяло текущие в этом направлении мысли прерывает тактичный, короткий стук в дверь, за которым следует вежливое покашливание, и Тэхён деликатно интересуется: — Вы закончили? Я домой хочу. Чонгук неохотно отстраняется первым. Пока Чимин моет руки, прежде чем застегнуться и привести себя в порядок, Чонгук надевает только боксеры и носки, штаны грязные и потные, а Тэхён как раз принес сменные вещи. Чимин стирает влажным полотенцем следы спермы со своих штанов, оставляя мокрое пятно, но сойдет и так. Не в общественном же транспорте до дома добираться, а на своей машине, кто его там в таком непотребном виде увидит. Чонгук открывает Тэхёну дверь. Увидев его в одних боксерах, тот даже в лице не меняется: молча протягивает ему шмотки, которые выудил из его шкафчика в раздевалке, а потом досчитал до трехсот, прежде чем вернуться к душевым, самонадеянно решив, что пяти минут Чонгуку и Чимину должно хватить. И не ошибся. Тэхён может их, конечно, подразнить скорострелами, но, на самом деле, даже немного завидует: это ж насколько нужно уметь друг друга заводить с пол-оборота, с полуслова, с полувзгляда, чтобы даже стараться не приходилось. — Я машину заведу? — предлагает Тэхён, обращаясь к Чимину. Тот кивает, достает из кармана штанов ключи и кидает Тэхёну, который их ловит. — В гости заехать не хочешь? — предлагает Чонгук, быстро одеваясь, чтобы никого не задерживать. — В другой раз, меня Ёнтан-и ждет, — отказывается Тэхён. Он, в отличие от этих двух, очень ответственный родитель. — Только, ради последней нервной клетки Намджуна, не увлекайтесь, — просит. — Я правда уже домой хочу… победители конкурса “очумелые ручки”. Цокает языком, окидывая невозмутимого Чимина наигранно недовольным взглядом, многозначительно и понимающе задержавшись на мокром пятне на его светлых штанах, и гордо удаляется, весь такой самодостаточный и ни капли не ревнующий своих лучших друзей друг к другу. Нет, он за них рад, искренне, очень, но можно ж как-то по-человечески относиться к своим одиноким, истосковавшимся по любви друзьям и не дразнить их своими лоснящимися от довольства физиономиями и хорошо оттраханным видом? Тэхёну бы кто по старой дружбе или из сострадания хотя бы подрочил — он бы, может, сразу подобрел, перестав быть таким колючим. Чонгук и Чимин переглядываются, когда Тэхён уходит. Убеждаются, что оба посыл Тэхёна поняли правильно, так что по дороге обсудят, что им с другом делать и как его приободрить, а то совсем расклеился. Опять у него с барышнями не складывается. — Ты меня отшлепать забыл, — внезапно говорит Чонгук, открывая для Чимина дверь, пропуская его первым. — Напомни мне дома, я оставил ремень, — отвечает Чимин сдержанно, не ведясь на откровенную провокацию, и возмущенно дергается, когда по заднице прилетает ему — Чонгук не удержался, стоило ему увидеть спину выходящего в коридор Чимина и неизбежно опустить взгляд ниже. Чимин устрашающе медленно оборачивается. Чонгук, эта ходячая катастрофа и его персональное наказание, только обезоруживающе улыбается в ответ. — Вызов принят, — на полном серьезе угрожает ему Чимин, но руки не распускает, потому что в коридоре наверняка где-нибудь камеры, объясняй потом сотрудникам, Намджуну, руководству и СМИ, зачем и с какими намерениями он Чонгука схватил за грудки и впечатал в стену. — Сегодня ты будешь наказан. — Жду не дождусь, — бессовестно смеется Чонгук ему в лицо и успевает удрать раньше, чем Чимин переходит с шага на бег, чтобы его догнать и все-таки сделать больно. А потом, конечно же, хорошо — столько раз, сколько потребуется, чтобы Чонгук был наказан полностью.