Behind The Scenes

У Чимина и Чонгука сегодня официальный день Лени — сугубо их личный, семейный, сложившийся по доброй традиции праздник, который, увы, случается в году не так часто, как им бы того хотелось. Бама накануне приходится отдавать кинологу с двумя ночевками — потому что в грядущий праздник гулять с ним утром и вечером, готовить ему еду и развлекать его весь день приравнивается к кощунству. Для Бама это тоже праздник: он любит тусоваться со стаей других собак кинолога, ездить вместе с ними в собачий парк, где он не только носится, пока с лап не валится, но и показывает классные результаты в дрессировке и аджилити — если бы с ним кто занимался постоянно, из него вышла бы суперская спортивная собака. Но максимум, на который хватает его безответственных и безалаберных родителей, это брать Бама с собой на рандомно случающиеся пробежки и учить его новым трюкам, лишь бы чем-то занять его мозг, чтобы он не трахал мозги им. В день Лени Чимин и Чонгук большую часть времени проводят в режиме тюленей: лежат где-нибудь, где помягче, поудобней, на кровати, на диване или на матрасе на полу, и пребывают в полусонном состоянии. Чимин обычно бездумно листает рекомендации Ютуба, просматривая подряд ролики без разбора, отдавая предпочтение чему-то забавному или минимально напряжному для восприятия. Чонгук или тоже зависает в планшете, или в приставке. Но против обыкновения не режется в свои “мясные” шутеры или в какие-нибудь жуткие жанры по типу “подземелье”, в которых очко играет даже у Чимина, а выбирает расслабляющее исследование открытого мира, с завораживающе красивой графикой и незапарным геймплеем, на минимальной сложности, просто чтобы убить время и максимально разгрузить мозг. Это именно тот день, когда так не только можно, но и нужно. Никаких дел по дому — даже если бы грязные вещи валялись повсюду, они бы и пальцем не пошевелили, чтобы их убрать и закинуть в стирку. Никакой готовки — исключительно еда из ближайших ресторанов по вкусу и под настроение. И то им приходится играть в “камень-ножницы-бумага”, чтобы решить, кто пойдет открывать дверь курьеру. Потому что встать с нагретого места равносильно подъему на Эверест, к чему надо готовиться не только физически, но и морально. Они даже сексом в этот день не занимаются — потому что слишком лень. На поцелуи их тоже долго не хватает — лень даже двигать губами и языком. Вот клюнуть в щеку — еще куда ни шло. Или ткнуться носом в шею. А вот погладить… С этим сложнее. Чонгук иногда справляется: проводит рукой по ногам Чимина, которые тот беспардонно закидывает ему на бедра, развалившись рядом на диване, пока Чонгук наполовину отсутствует в своих виртуальных мирах. Чимин не справляется вообще: даже обычные смачные шлепки по крепкой Чонгуковской заднице выходят как случайные касания, за которые хочется извиниться, мол, простите, тут давка, так случайно получилось, даже в мыслях не было. Все их разговоры сводятся к тому, чтобы тупо поржать — над тем, как Чонгук умудряется застрять в текстурах или налажать в каком-нибудь задании, или над очередным упоротым роликом, который Чимину удается отыскать на бескрайних просторах интернета. Они не говорят ни о чем бытовом, личном, наболевшем, глобальном, потому что для них мира за стенами их квартиры попросту не существует: ни других людей, включая их друзей, которые в первый случившийся день Лени, отмеченный красным в календаре, откровенно охреневали, недоумевали и не догоняли, что вообще происходит, пора ли уже бить тревогу и Чимина с Чонгуком спасать; ни работы, ни проблем, ни времени, что автоматически отменяет планирование пугающего своей неопределенностью будущего и разгребание последствий сделанных выборов в прошлом. Чимин и Чонгук полностью снимают с себя и с друг друга ответственность — вот в принципе за все, что только может прийти в голову. К счастью, это тот самый день, когда голова у них отдыхает, и количество мыслей в ней в статистической бесконечности стремится к нулю. И да, это тот исключительный день, когда их максимум заботы о себе и гигиены — это почистить зубы утром после пробуждения и вечером перед сном, принять быстрый душ при крайне острой необходимости, но, упаси боже, без мытья головы, нанести уходовые средства на кожу по минимуму, игнорируя многоступенчатую систему ухода как факт, и, ладно, руки после туалета они все-таки моют. А вот грязную посуду после еды даже не грузят в посудомойку — оставляют лежать в раковине до следующего дня, только сполоснув водой из-под крана, чтобы ничего не присохло насмерть, потом же самим мучиться, пытаясь это отскрести. Удобно устроившись головой на животе Чонгука, пока тот спит, раскинувшись на матрасе и очаровательно похрапывая, Чимин рассматривает точечную подсветку по периметру потолка — больше взгляду зацепиться не за что, да и не хочется. Вспоминает, как они с Чонгуком первый раз решили ввести эту славную традицию —устраивать психологический разгрузочный день — в свою сумасшедшую жизнь. Они настолько заебались в какой-то момент, как воробушки-заебушки, что дома начали срываться друг на друге по пустякам, нервная система уже не справлялась. Кто-то переставил чашку, кто-то пульт не вернул на место, кто-то не заметил, что закончилась туалетная бумага, и не достал новую, кто-то окно не закрыл с проветривания, кто-то сожрал в одно рыло рамен — ну и все, привет, конец света. Они раздражались, злились, бесились, орали, уже готовы были друг другу едва не в глотки вцепиться, но перегорели настолько, что в критический момент поняли, что все, нет сил даже на это. Перестали обижаться, демонстративно дуться, сели, помолчали, подышали, а потом поговорили. Чимин предложил забить на одно, Чонгук — на другое. И так слово за словом, и они уже простроили целый план действий по полному обоюдному бездействию. И поначалу придерживаться задумки было тяжело: привыкший пахать, как проклятый раб на рудниках, мозг не смог так бодро перестроиться, а вот тело сразу сказало им “спасибо” и ушло в астрал. Мозгу пришлось смириться, сбавить привычные обороты, и самым сложным было не голодать по поиску решения бесконечных проблем, особенно в период отхода ко сну, и по огромному объему бесполезной информации, неважно из каких источников, лишь бы было. Походило на ломку у наркоманов. Но Чимин и Чонгук справились один раз. Потом второй. Третий. И на раз пятый все — день Лени был торжественно объявлен лучшим днем в году. Чимин улыбается, переворачивается, подбираясь к Чонгуку под бок, радуясь тому, что у них есть матрасы в разных комнатах, что можно завалиться на любой, если уже лень продолжать перемещение в пространстве, и кладет голову Чонгуку на плечо. Все. Его план-максимум на сегодня выполнен. Чимин молодец. Он лучший “тюлень” на свете. Вдыхает запах Чонгука, едва уловимый, поэтому тянется за ним, поднимая голову выше, пока не утыкается носом в его горячую шею. Дышит уже медленно, вдумчиво, глубоко, стараясь распробовать, насытиться, пиздец как радуясь тому, что утром Чонгук не принимал душ, и вместо ничего или косметической отдушки он чувствует только чистый, волнительный запах его кожи. Такой манящий и вкусный, что не описать словами. Чонгук разбужен от чужой возни, но продолжает дремать, даже не пытаясь открыть глаза и хоть как-то пошевелиться. — Я люблю тебя, — бормочет Чимин ему в шею, обнимает рукой за живот, закидывает сверху еще и ногу, прилипая к нему максимально плотно. Чонгук протестующе, коротко стонет — и все. В другой день он бы незамедлительно отреагировал, но не сегодня. Сегодня он даже не находит в себе силы, чтобы открыть рот и сказать “я тоже люблю тебя” в ответ. Но Чимин и так знает, что Чонгук тоже. Чувствует, как тот рядом с ним расслаблен, счастлив, что он хорошо отдыхает и откровенно балдеет, не напрягаясь из-за его компании и близости, которые ему одинаково приятны. И это ведь намного лучше, чем доводить себя до внутренней истерики и трясучки, искать в каждой мелочи и ерунде виноватого, целенаправленно хотеть задеть, потому что настроение паршивое, градус стресса уже такой, что крышечку срывает, как у перекипевшего чайника, и кто-то должен за это ответить. Чимин ненавидит с Чонгуком ругаться, как и Чонгук, у которого объективно характер легче. Но Чимин умеет выводить его на эмоции, специально нарывается и напрашивается на ответную грубость — и когда Чонгук из себя неминуемо выходит, они опасно балансируют на тонкой грани, когда хоть еще одно неосторожное слово или движение — и все будет кончено. Чимин хорошо запомнил это ощущение еще в первый раз. Он больше не хочет испытывать его снова. Не хочет испытывать Чонгука на терпение, понимание, выдержку и прочность, не хочет вызывать у него негативные эмоции, с которыми Чонгук всегда справляется хуже, чем Чимин. Ему нравится, когда Чонгук такой: теплый, мягкий, по-домашнему уютный, кайфующий, валяется вместе с ним на полу и вообще не парится ни о чем. И надо бы перебраться в кровать, как-нибудь перед этим заставив себя посетить ванную и туалет, но, сука, так лень. День Лени победил. И у этого чудесного праздника есть только один недостаток: он быстро заканчивается. А завтра уже трудовые-ебудни. У Чимина загорается экран телефона, поставленный на беззвучный режим — никаких звонков и энергозатратного общения с кем бы то ни было, за исключением Чонгука. Чимин неохотно берет смартфон в руки. Тэхён. Еще и требует видеовызов. Забыл, что ли, какой сегодня день? Они ведь предупредили, что их можно даже палками не тыкать — все равно признаки жизни подавать не будут. Но вдруг случилось что? Чимин смахивает принятие вызова. Пару секунд, пока устанавливается соединение, рассматривает миниатюру с фронтальной камеры: половину своей помятой, но довольной жизнью физиономии и занимающей практически все оставшееся место на экране выдающейся груди Чонгука, обтянутой домашней футболкой. Любимый Чиминов кенгуру на стероидах. И Чимин бы с удовольствием погладил и пожамкал эти упругие, сексуальные титечки, но не сегодня. Грудная клетка Чонгука под ним так усыпляюще ритмично поднимается и опускается в такт глубокому дыханию, что Чимина дико клонит в сон. Как же не хочется, превозмогая лень, выдерживать натиск излишне общительного Тэхёна, которому отдельное проживание точно пошло не на пользу. Тэхён обнаруживается в развороченной кровати, точно без футболки — Чимин видит его голые ключицы и плечи, дальше может только гадать, есть ли на друге хотя бы трусы ради приличия. Вероятно, нет, потому что Хосок как-то раз предложил ему попробовать поспать голым — и в полку постельных эксгибиционистов сразу прибыло. Тэхён растрепанный, с расфокусированным взглядом, заторможенный — бухой. Чимину даже нюхать не надо, чтобы оценить градус. Уже близок к отрубу. — Мин-а-а-а, — тянет он, долго вспоминает, что хотел спросить и зачем вообще позвонил, не справляется и спрашивает наивно: — Что делаешь? — Выбираю, с какой части тела начну тебя четвертовать, — отвечает Чимин, говоря максимально тихо, чтобы сильно Чонгука не беспокоить. Тот вряд ли спит, конечно, но орать ему на ухо тоже не хочется. Тэхён хихикает — видимо, апотемнофилия ему вполне заходит, а они-то думали, что только безобидной ксенофилией отделаются. — А где Гукки? — продолжает задавать глупые вопросы Тэхён. — Спит, — ровно отвечает Чимин и не добавляет “подо мной”, потому что в таком случае разговор точно свернет не в то русло. А ему бы закончить его поскорей. — Умотал его? — дергает бровью Тэхён, делая жирный и сальный намек, но Чимин не ведется. Вместо того, чтобы спрашивать “зачем ты мне звонишь?”, потому что, очевидно, Тэхён поддался какому-то внутреннему не осознанному порыву и сам не знает, почему по пьяни набрал именно Чимину, Чимин интересуется: — Что пил? Повод был? Тэхён закрывает глаза и запускает длинные пальцы в разметавшиеся по подушке кудри — даже они выглядят уныло и жалко. Тэхён не стал сушить волосы после душа — видимо, сил не хватило. — Мы расстались, — роняет он глухо. — О. Чимин даже не находится сразу, что сказать. О том, что на каком-то музыкальном форуме Тэхён инкогнито познакомился с девушкой, джаз-исполнительницей, которая, по его словам, потрясающе играет на саксофоне, Чимин знал давно. Никаких других подробностей не знал, и Тэхён против обыкновения тоже о деталях и прогрессе их взаимодействия не распространялся, словно хотел защитить только зарождающиеся отношения от любого влияния извне. Чимин даже фото этой саксофонистки ни разу не видел, помнит только, что Тэхён обмолвился, что она не их фанатка, и это был ее несомненный плюс в его глазах. Что по итогу, видимо, оказалось и главным минусом. — Почему? — осторожно спрашивает Чимин, судорожно пытаясь придумать, как ему друга поддержать. — Я так давно хотел с ней встретиться вживую, был так рад, что она согласилась, что сегодня у нее нашлось время… — Тэхён вздыхает. Хорошее начало, но печальный конец этой долгожданной встречи уже известен. — Я такой мандраж с утра словил. Не хотел ей по телефону говорить, хотел сказать, смотря в глаза, что она мне нравится, и предложить ей встречаться. Все думал, как сделать это, как правильно ей все преподнести, чтобы она меня поняла, но… — никак не может перестать трепать свои волосы, дергая за пряди. — Ты знаешь, какие я могу предложить условия… Все тайно, конфиденциально, с подписанием договора, который хлеще любого брачного контракта, всегда в закрытых помещениях, по графику, сука, словно запланированная ебаная вязка и… блять, понятно, что она бы не согласилась, какой нормальный человек бы согласился? Но я так надеялся… — голос Тэхёна ломается. Он выпил, но явно еще недостаточно, чтобы заглушить свою душевную боль, потому что выражение его лица отражает все пережитые им эмоции, которые до сих пор его не отпускают. И все равно глухо, через силу он продолжает: если не выговорится сейчас, так и оставит это все гнить внутри и разъедать его каждый божий день. — Она призналась, что я ей тоже глубоко симпатичен, и честно сказала, что ей жаль, но она так не сможет. Что для нее это слишком. Что пока она по хер знает какой сложной схеме добиралась до меня, когда ее охрана встретила у черного входа и провела всеми служебными, окольными путями… Сказала, что ей было страшно, а теперь ужасно неловко. И что какие бы сильные чувства я у нее ни вызывал, она так жить не сможет, не может строить со мной отношения в таком формате, она хочет другого, того, чего я ей дать не могу. Что она не верит в отношения на расстоянии, что не может обещать мне, что дождется меня, что не хочет давать мне ложную надежду, и… Дальше он уже не продолжает. И так все понятно. Они расстались, и в этот раз навсегда, даже как друзья по переписке. — Хочешь, приеду к тебе? — предлагает Чимин. Не знает, что еще в этой ситуации может сделать. А сделать что-то надо. Он не может безучастно смотреть, как Тэхён страдает. — Что-нибудь вкусненькое по дороге захвачу. Могу Чонгука с собой прихватить, если растолкаю, — скашивает на него глаза. Сомневается, что сможет, но попытается. Тэхён какое-то время молчит. Смотрит на Чимина из-под опущенных век — глаза так и норовят закрыться. Кого-то утром ждет жесткое похмелье и “хорошее” настроение на весь оставшийся день. — Я вот думаю, оно того стоит? — глухо произносит Тэхён, и у Чимина душа в пятки обрывается от того, как бесцветно звучит его голос, словно все, все внутри уже перегорело, даже тлеть больше нечему. — То, что мы делаем… то, чем мы жертвуем… Жизнь одна, молодость тоже, а все проходит будто мимо нас и… Я даже не могу девушку, которая мне нравится, пригласить в кафе попить кофе с эклером… Вообще не могу пойти в кафе, не сделав это гребаной сенсацией дня… — резко выдыхает. — Стану ли я жалеть о том, что сделал такой выбор, через десяток лет, когда останусь один на один со своим одиночеством? Чимин молчит. Для него самого это очень болезненная тема — проживание в жестких рамках, под постоянным давлением извне, когда любой шаг в сторону — расстрел. Они все, все в этом бизнесе, как зашоренные лошади, несущиеся по кругу, вообще не понимающие, куда и зачем они мчатся. Но замедлиться слишком страшно, потому что сверху их постоянно понукают, а остановиться или сойти с трека еще страшнее — им напоминают о добровольно подписанном контракте, по которому в случае неповиновения их ждет прямая дорога на бойню. Им говорят, что они были рождены лошадьми, значит, смысл их жизни — бег, так чего они жалуются? Эти люди намеренно опускают все остальное: общение с сородичами, даже со своими близкими, свободный выпас, игры вдоволь, банальное валяние в траве… Им говорят, что они сами этого хотели — выигрывать каждый заезд, быть лучшими, стать легендами. Если бы хоть один человек тогда давно, когда Тэхён загорелся идеей стать трейни, а Чимин заразился этим от него, сказал бы им, что ждет их впереди по прошествии лет, если бы им рассказали правду, как живут за кулисами все эти идеальные люди с экранов гаджетов и глянцевых обложек журналов, какую цену им самим придется заплатить, чтобы не просто стать такими же, а превзойти всех — они бы согласились?.. — Поехали уже, — бормочет Чонгук, который, понятно, не спал и слышал весь разговор. До последнего надеялся, что пронесет. Но не пронесло. — Закажу такси? — Чимин смотрит на него, приподняв голову, но Чонгук по-прежнему держит глаза закрытыми. — Сам поведу, — отказывается Чонгук. Так быстрей, надежней и безопасней. Если, конечно, на дороге не лихачить, но в черте города Чонгук никогда так не делает. Вот платные магистрали и загородные трассы… От них Чонгука лучше держать подальше, или максимум — выдать ему велосипед. — Ребят, блин, не надо, — пытается отговорить их Тэхён, которому ужасно неловко и неудобно, что он их на ночь глядя вот так дернул. Он ведь помнит, что сегодня тот самый день, когда Чимина и Чонгука не нужно трогать. И уже жалеет, что дал себе слабину и им позвонил. — Отдыхайте, я тоже спать лягу. — Вот когда ляжешь, тогда уедем, — заявляет Чонгук тоном, не терпящим возражений. — В аптеку заедем, — это уже относится к Чимину, который кивает, трясь щекой о его плечо. — За смазкой и резинками? — пугается Тэхён. Да уж, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Чимин тихо смеется: — За антипохмелином. — А… — Тэхён то ли успокаивается, то ли расстраивается, что и в этот раз с ним, пьяненьким и безотказным, тоже жаркого тройничка не будет. Тэхён безутешен. — Дверь только открой сразу, а то срубишься еще, — бурчит Чонгук. Не может встать и пошевелиться, потому что Чимин все еще лежит на нем, согревая бок теплом своего тела, и не хочется выбираться из этого момента вообще, но надо. — Ладно, — квадратно, счастливо улыбается Тэхён, уже встав с кровати, с телефоном перед собой в вытянутой руке. — Скорая помощь уже в пути, — улыбается ему Чимин в ответ, подмигивает и сбрасывает вызов, как только получает от Тэхёна большой палец. После чего садится и встревоженно смотрит на Чонгука — улыбки на лице как не бывало. — Блин, он выглядит реально хреново. — И звучит не лучше, — Чонгук поднимается без помощи рук в сидячее положение и трет лицо, стараясь проснуться окончательно, взбодриться и собраться с мыслями. — Так, умоюсь, и едем. Чимин быстро ворует один поцелуй, поднырнув под его руки. Сонный Чонгук почти успевает схватить его за руку, пытаясь удержать и поцеловать как следует, но бодрый Чимин проворней, смеется, уже вскочив на ноги, и идет в спальню, чтобы переодеться и принести одежду Чонгуку — не ехать же ему в футболке и шортах. В машине они какое-то время молчат. Чонгук сосредоточен на дороге, Чимин — на своих мыслях. Оба напряжены и хмурятся. — Он тебе что-нибудь про нее рассказывал? — тихо спрашивает Чимин, посмотрев на Чонгука. — Нет, — отвечает тот мрачно, плавно тормозя на красный сигнал светофора, и перехватывает встревоженный взгляд Чимина. — Я только палил его каждый раз, когда он, как дурачок, улыбался и смеялся своему телефону. Троллил его и сам не верил, что он смущается, как школьник. Это на него так не похоже. Мне кажется… он правда в нее влюбился, — тихо, горько заканчивает. Чимин устало ведет рукой по волосам, откидывая гудящую голову на подголовник. Хуже не придумаешь. Тэхён так долго искал ту единственную, а теперь, когда нашел ее, оказалось, что они не могут быть вместе. Это больно. Зная, какой Тэхён на самом деле ранимый, когда дело касается чувств, ему сейчас должно быть очень, очень хреново. И вряд ли крепкий алкоголь смог хоть немного приглушить боль, которую не способен унять ни один анальгетик. Как же Чимин и Чонгук смогут ему помочь? Входная дверь в самом деле оказывается открыта. Заходя первым в квартиру, Чимин даже не знает, что увидит. И, честно говоря, он боится это увидеть: своими глазами убедиться, насколько все плохо. Он слышит высокий лай Ёнтана из спальни, дверь туда открыта, но никто не прибегает на маленьких лапках их встречать. Значит, Тэхён своего шпица держит, обнимая и прижимая к себе. Стопроцентно плачет, зарывшись лицом в его густую шерсть. Чимин и Чонгук переглядываются. — Давай на кухню, я сам, — тихо говорит Чимин. Не потому, что он с Тэхёном дружит дольше, чем Чонгук — дружба измеряется не годами, а степенью близости, и в этом отношении Чонгук Чимину ничем не уступает. Но Чонгук, когда увидит слезы Тэхёна, начнет рыдать вместе с ним, как это всегда бывает, и не сможет остаться достаточно собранным и отстраненным, чтобы Тэхёна из болота вытащить, а не потонуть в нем вместе с ним. Чонгук все понимает. Кивает и идет на кухню, ставить чайник, отпаивать Тэхёна сорбентом, чтобы минимизировать последствия алкоголя. У них завтра работа. Если не откачают его за ночь, будет плохо. Нельзя допустить, чтобы у Тэхёна еще и конфликт с руководством случился — с него точно хватит стресса и переживаний на ближайшие полгода минимум. Чимин проходит в спальню. Заглядывает в приоткрытую дверь. Ёнтан при виде него начинает поскуливать, вывалив розовый язык и возбужденно дыша открытой пастью, но Тэхён держит его крепко, свернувшись клубочком на кровати, обвив малыша Ёнтана всеми конечностями, прижав его к своему животу. Из одежды на Тэхёне только боксеры, и Чимин пересчитывает взглядом все выступающие вдоль спины позвонки, при виде которых у него сердце кровью обливается. Черт, почему кажется, что Тэхён так быстро сдал всего за один день, что они не виделись? — Тэ… — зовет он его тихо по имени, бесшумно ступая босыми ногами по теплому полу. Подходит к кровати и присаживается на край. Гладит Ёнтана, чтобы тот хоть немного успокоился, после чего уже гладит по голове Тэхёна, проводя ладонью по его грустно поникшим кудрям. — Скажи, что мне сделать, — просит. — Я для тебя что угодно сделаю. — Обними меня, — глухо отвечает Тэхён, и Чимин ложится позади. Придвигается, плотно прижимаясь к его спине, сворачиваясь, как и он, начиная гладить его уже по плечу, целует в подрагивающую спину. Слышит в ответ громкий всхлип и обнимает сильнее. Тэхён наконец Ёнтана выпускает, поворачивается и сам Чимина обнимает, так крепко, что делает ему больно, но Чимин терпит, даже не думает что-то сказать или вырваться. Приобнимает Тэхёна и запускает пальцы в его влажные волосы, перебирает их, массирует кожу головы, старается хоть немного отвлечь лаской, утешить, поддержать. Никакие слова ему в этом не помогут — нельзя вот так взять и склеить ими разбитое сердце. Тэхён почти успокаивается, когда в спальню отваживается заглянуть Чонгук. Он неловко застывает на пороге, не решаясь его переступить, и приходит в себя только тогда, когда Ёнтан начинает активно скрести передними лапками его ноги, прося обратить на себя внимание, погладить, взять на ручки. Что Чонгук и делает. Позволяет любвеобильной собачке облизать свое лицо, осторожно подходя ближе к кровати, присаживаясь на самый краешек в изножье, боясь помешать или все испортить. Чимин смотрит на Чонгука. Проверяет, держится тот или уже нет. Влажных дорожек от слез на его щеках не видит, но ресницы мокрые. Вздыхает. Ночка обещает быть “веселой”. Но ничего, переживут. И не в таком дерьме плавали и благополучно из него выбирались. Чонгук отпускает Ёнтана. Перебирается на четвереньках по кровати, чтобы лечь рядом с Тэхёном с другой стороны, обнять его со спины, с Чимином заодно. Закидывает ногу на их перекрещенные бедра и слышит хмык Тэхёна, который не устает поражаться невинной наглости младшего. Тот теснит их сильнее друг к другу — силища немереная. Безжалостно зажатый между двумя друзьями Тэхён страдальчески стонет. — Вы точно в аптеку за антипохмелином заезжали? — бормочет в грудь Чимина, спрятав на ней свое лицо. Его футболка теперь мокрая от пропитавших ее слез. — Смазку и резинки тоже купили, но не для тебя. Дома закончились, — отвечает Чимин невозмутимо. — Понятно, чем вы целый день занимались, — продолжает невнятно бормотать Тэхён, но лежит тихо, не двигается, расслабляется, чувствуя себя уютно, тепло, защищенно. Чонгук на это только снисходительно фыркает — прямо Тэхёну в затылок, от чего у него бегут мурашки по коже. И не переубедишь ведь, что даже в мыслях не было, что они сегодня вообще ничем не занимались, потому что день Лени, потому что праздник, потому что святое. Дружба тоже святое. И поэтому они здесь, рядом с Тэхёном — и будут рядом всегда, что бы ни случилось. — Люблю вас, — пьяно, но искренне вздыхает Тэхён. — И мы тебя, — горячо заверяет его Чонгук. — Не хочу спать один, — тут же пользуется своим положением Тэхён. Чует слабость Чимина и Чонгука, которые не могут сказать ему “нет” в такой ситуации... да и в любой другой, посмотрим правде в глаза. — Тогда ляжем вчетвером, — легко соглашается Чимин, не забыв посчитать Ёнтана, который бестолково туда-сюда бегает вокруг них по кровати и все покушается на их голые ноги, пытаясь лизнуть хоть в пятку. — Но сначала пойдешь умоешься, высморкаешься и выпьешь лекарства. — Да, мамочка. — Сейчас от папочки по жопе получишь, — сразу же произносит Чонгук и делает вид, что поднимает руку как раз для того, чтобы шлепнуть негодника по заднице. Тэхён моментально прикрывает стратегически важное место рукой. — Я в такие игры не играю! — гнусаво из-за заложенного носа восклицает он и довольно шустро и ловко для пьяного выбирается из двойных объятий, поняв, чем ему грозит оставаться в них дольше положенного. Бросает на ржущих Чимина с Чонгуком укоризненно-осуждающий взгляд и бурчит: — Извращенцы, блин, чем вы заняты, пока мы с парнями не видим? — Ой, Тэ, ты еще маленький, тебе рано такое знать, — угорает Чимин. — Но скажу одно: по жопе у нас любит получать папочка. — Эй! — Чонгук дергается, чтобы Чимина схватить, но тот уже откатывается к краю кровати, и он не успевает до него дотянуться — вместо футболки пальцы ловят только воздух. — Куда это ты? Давай, иди сюда, повтори еще раз, рискнете, Чимин-ши? Бессмертный Чимин угрозе не внемлет и ехидно показывает Чонгуку язык, видит, как от этого жеста Чонгук аж дергается, но не в порыве его придушить, а засосать — у Чонгука сложились нездоровые отношения с его языком, который по прошествии лет все еще покоя ему не дает своей длиной и формой. У Чонгука на него рефлекс, как у собаки Павлова — на еду. Чимин придерживает Тэхёна под локоть, когда тот пошатывается, пытаясь самостоятельно устоять на ногах. Перехватывает его за талию, чтобы держать было удобней, и бросает насмешливый взгляд через плечо на насупившегося, всеми покинутого Чонгука, смотрящегося так одиноко на огромной кровати. Но его с радостью готов утешить Ёнтан, активно пытающийся вскарабкаться ему на грудь, с которым Чонгук в итоге и обнимается, всем своим видом показывая, что променяет вредного Чимина на собаку, и даже жалеть не станет. — Папочка, вы идете? — любезно интересуется Чимин, лукаво щурясь. Старается откровенно не веселиться — что за театр одного актера? — Что за очередная ролевая игра у вас? — недоволен Тэхён, ставший невольным зрителем, а возможно, уже и соучастником. — Так ты сам ее придумал и начал, — вскидывает брови Чимин, переведя на него честный, искренне наивный взгляд, — сынок. — Ой, бля, все, — закатывает глаза Тэхён и под смех Чимина и Чонгука максимально решительно и гордо удаляется, только с Чимином в обнимку, который отпускать его не намерен, как и сильно жалеть, причитая, какой Тэхён бедный, несчастный и никому не нужный. Кому хоть раз от этого стало лучше? А вот поднять ему настроение и отвлечь Чимин и Чонгук могут запросто. Лучшие друзья для этого и нужны, а когда они еще и упоротые — вдвойне веселей.