Вкус дня

Один из браслетов Дивены сам собой поднялся с песка арены и влетел в лоб Люцифера. Люцифер от такой наглости вскинул брови, потёр большим пальцем ушиб и едва не похоронил Гелиос под очередным натиском своей гордыни. — Значит, ты его видишь, – произнесла с тяжёлым вздохом Дивена. Её будто бы расстроило, что не одна она способна видеть прекрасного ангела, давным давно привязавшегося к ней. — Люцифер являет себя только просветлённым. Скажи... какое знание заставило тебя прозреть? Что сломило тебя, разрушило и заставило иначе взглянуть на привычные вещи? Какое знание, обретённое тобой, граничило с безумием? Или ты была просветлённой по праву происхождения? Последнее она произнесла будто бы с упрёком. Конечно. Дивена, демон гордыни, привыкла считать себя единственной приближённой к богам, уникальной, избранной. И её раздражало, что перед ней стоял прямой потомок бога, создавшего мир, в то время как за её спиной была лишь пародия на божество. — Никто не просветлён с рождения, – улыбка Гелиос вышла натянутой. Люцифер одним своим присутствием будто бы перемалывал все её внутренности. – Зуб за зуб, Дивена. Я рассказываю, как прозрела, ты — как получила эту тварь себе в рабы. Идёт? — Как будет угодно. Гелиос сощурилась. Люцифер смотрел на неё с любопытством, и по его взгляду она понимала — он её узнал. Удивительно, как тысячи лет служения смертным не стёрли в порошок его безграничный разум. Удивительно, что даже сейчас он был способен анализировать ситуацию. Они родственники. Их родство выдают ангельские крылья и излучаемый телом свет. Вот только у Гелиос только крылья были нематериальными, в то время как у Люцифера – всё тело. Он мог притворяться человеком, мог обрасти плотью и явить себя людям, но предпочитал развлекаться иначе. У Гелиос мать была человеком. У Люцифера – белым демоном. Видимо, в своей ненависти к Аменти и геноциде демонов Светлейший Отец был страшно непоследователен и чертовски любопытен. Звание у Люцифера тоже было. Ангелы вообще любили присваивать друг другу звания в зависимости от строения тела. Гелиос — начало, та, от которой произошли дневные кровопийцы. Люцифер — господствие. И ему, прекраснейшему ангелу с ледяным взглядом, тоже был интересен ответ Гелиос. Иначе он медленно превратил бы её плоть в камень. — Я не принадлежу себе, — наконец заговорила Гелиос. — Вся моя жизнь – грёбанная война, устроенная моим папашей. Я ничто. Я никто. Мне поклоняются из-за отца. Меня любят из-за отца. Ради меня умрут из-за отца. Я никому не нужна. Слава, обожание и поклонение не имеют смысла. Ничто вообще не имеет смысла. И потому я рвусь в бой в авангарде. Во-первых, чтобы бесконечные войны, наконец, положили мне конец. Во-вторых, люди охотнее идут за лидером, который понял, что его жизнь не стоит и ржавой драхмы. Осознав это, я впервые увидела господствие. Гелиос не стала добавлять, что Тиамат был одним из немногих её самостоятельных выборов. Не стала говорить, что осталась с ним, потому что он, убийца нежити, совершенно ничего не знал о древней истории и на происхождение Гелиос ему было плевать. Он хотел её убить, потому что она раздразнила его и обескровила. А она хотела его подавить, потому что он всем своим существом молил об этом. С Тиаматом Гелиос была... собой. Не Еленой Троянской, плетущей интриги и сводящей с ума королей. Не генералом Гелиосом Ураносом, крошащим черепа и стремящимся в бой. Тиамату она могла доверить то, о чём никогда не заговорила бы ни одна из её лживых масок. Тиамат не был ни королём, ни подчинённым, ни богом, и притворство с ним было бы лишним. Гелиос не думала, что сможет всерьёз увлечься парнем, который был младше её на тысячи лет. Жаль, что креативные люди до сих пор не придумали красивого названия такому редкому виду педофилии. — Я не ожидала, — вздохнула Дивена, – такой зрелости от ангела, который способен уничтожить континент. Гелиос хмыкнула. — Вообще-то, я замахивалась на целый мир. А континент – это так, оперитив. Дивена закрыла глаза, поправив съехавшие очки. – Я жду, Дивена. Жду и сдерживаюсь от желания плюнуть в рожу твоему ручному голубю. Люцифер в ответ заставил её стопы окаменеть. Гелиос небрежно тряхнула сначала правой ногой, потом левой, едва удерживая равновесие. Ощущение было странным. Как будто всё было в порядке, но в то же время стопы похолодели, онемели и утратили всякую чувствительность. — Я едва не стала жертвой дворцовых интриг, – просто призналась Дивена. – Вот и всё. С детства я была окружена врагами, начиная со старших братьев, заканчивая демонами из побочных ветвей моего рода. Я прозрела в восемь лет. В день, когда поняла, что никто не спасёт меня лучше, чем я сама. Гелиос склонила голову набок, ожидая продолжения. Люцифер успокоился, его тонкие губы тронула надменная ухмылка. Очевидно, он обожал, когда кто-то рассказывал о нём. – Я приказала гладиатам обучать меня, – произнесла Дивена. – Я самостоятельно изучила свойства всех, даже самых коварных ядов. Я спала, распространяя по комнате грех. Увы, наёмники решили напасть группой, когда меня отправили в крипту, к статуям моих предков. В крипте долгое время жил Люцифер. Мы молились ему, желая стать более великими, чем наши предшественники, и он веками прислушивался к нашим мольбам. Глаза Дивены сияли ярким розовым свечением. — Он обратил моих убийц в камень и щелчком пальцев взорвал статуи. Он заинтересовался мной, потому что я была слишком мала для озарения. Как люди называют таких, как я? Вундеркинды? Гелиос хмыкнула. – Ты всегда любил покрасоваться, Люц. – Нам с тобой было, — вздохнул Люцифер, — у кого учиться красоваться. Не так ли, Елена? Дивена застыла. Похоже, голос Люцифера она чаще слышала в своём сознании, а не наяву. Гелиос натянуто улыбнулась, вспомнив любимую историю смертных. Люцифер, восставший против Светлейшего Отца. Интересно, Люцифер сам поведал людям о своей биографии или они записывали россказни от одержимых им демонов? Неважно. Камень полз по голеням Гелиос, закупоривал кровеносные сосуды, лишал маневренности. – Расскажешь своей новой королеве, как ты прицепился к Калигуле? Люцифер открыл было рот для ответа, и в то же мгновение его по лбу стукнуло вторым браслетом из платины. Гелиос расправила крылья, взмахнула ими и налетела на Дивену – быстрая, как свет. Ноги онемели, кости сдавливала сила демонического бога, сознание разрывали на части гордость генерала и желание подчиняться господствию. Люцифер вскинул адебарду, защищая своим телом королеву демонов, блокировав удар Гелиос. Их взгляды встретились. Глаза Люцифера завораживали, гипротизировали, покоряли. И в них было столько первобытного, необузданного греха, что перед господствием склонили бы головы целые страны. Глаза Гелиос сияли светом закатного Солнца. Они не могли никого заворожить, никого покорить. Но у Гелиос была власть. А на Люцифере не было ни грамма золота. – Засунь свои силы, – сквозь зубы процедила она. — Себе в жопу. Люцифер отпрянул. Сияние его глаз потускнело. Взгляд стал пустым и безразличным, как у Тиамата, когда Гелиос отдавала ему приказы. — Возвращайся в Нексус, — Гелиос закинула меч на плечо. Камень стремительно пробирался по её бёдрам к талии, к сердцу. — И не вылезай, козлина, до следующего месяца. Люцифер шумно вздохнул, взглянул на свои руки и растворился в воздухе, словно дым. Крылья Гелиос исчезли, камень на её теле треснул и пропал без следа. Она долго смотрела на то место, где стоял Люцифер, не веря своей удаче. — Но... — прохрипела Дивена, коснувшись золотого ожерелья у себя на шее. – Что говоришь, Дивена? — Гелиос не смогла сдержать улыбки. – Или ты так рада видеть меня в рядах демонов, что не способна подобрать слов? Когда Люцифер исчез, каменные статуи на трибунах вновь превратились в живых, обыкновенных и разноцветных демонов. Гелиос окинула их взглядом, и их силы скользнули по её коже сотнями электрических разрядов. Демонам не требовалось подтверждение Дивены, чтобы понять, что Гелиос справилась с испытанием гордыней. В противном случае она бы превратилась в каменную статую. И, когда это осознание пришло, трибуны взорвались воплями и аплодисментами. Они скандировали её имя. И оно гремело под потолком пещеры с той же силой, что и две тысячи лет назад. *** Антарес стала благосклоннее к Тиамату после их краткого разговора. Она по-прежнему держала его взаперти, контролировала сознание и избегала встречи, но даже это было лучше, чем абсолютный игнор. К тому же, вампирская стерва ясно дала понять, что в доме нет никого главнее неё, и эта мысль не давала Тиамату покоя. Он понимал, почему ей подчиняются Ангетенар и Бетельгейзе. Она их воскресила, обещала власть над континентом, даже собиралась убить Гелиос. И логично, что дезориентированный Бетельгейзе будет во всём её слушаться, лишь бы адаптироваться к новому миру. Логично, что Ангетенару она выкручивала яйца, потому что он перед ней провинился, заперев её на двести лет в гробу. Но, с другой стороны, почему короли — твари, перед которыми содрогается весь мир, — не действуют самостоятельно? Почему они не пьют кровь Селены, когда их, буквально, скручивает от голода рядом с ней? Антарес — младшая в этой троице. Ей просто не хватило бы сил полностью подчинить себе двух древних вампиров. Но Тиамат быстро сообразил, что Антарес выпила кровь Селены ещё до того, как воскресила своих полудохлых подпевал. Бетельгейзе поднял на него взгляд. Его глаза сияли, словно раскалённое железо, а по комнате, несмотря на платиновый медальон на его шее, распространялся гнев. И он не просто стелился бледной дымкой по полу. Это была концентрированная, накопленная с годами, разрушительная ярость. Тиамат любил приходить к Бетельгейзе и агрессивно думать о том, какой этот вампир неудачник. Бетельгейзе был затворником, разговаривать не любил, да и не видел в этом смысла. Обычно было достаточно одного хмурого взгляда, чтобы собеседник понял, что ему не рады. Но Тиамату так осточертели затворничество и Селена, что он бродил по особняку и... Нет. Рано об этом думать. — Почему ты такой кислый, Бетельгейзе? — прикурил Тиамат. – Ты что, кефир? За такую плохую шутку Гелиос бы его отшлёпала. Впрочем... ей, чтобы его отшлёпать, не нужен был повод. Страшные, свирепые глаза Бетельгейзе сощурились. – Избавь меня от подробностей, – произнёс он с едва ощутимым акцентом. Тиамат затянулся сигаретой, с улыбкой вспоминая, как Гелиос однажды связала его руки за спиной, засунула в рот кляп и кусала в особо чувствительных местах. Из-за боли и кровопотери тело Тиамата превратилось в один большой оголённый нерв. Но Бетельгейзе, судя по всему, перестал читать его мысли. Тиамат уже понял, как надавить на вампиров. Бетельгейзе так ненавидел Гелиос, что переставал читать мысли демона, стоило ему о ней подумать. Антарес не выносила, когда он начинал ей сочувствовать. Ну а Ангетенар... А Ангетенара не пронять. Эту сволочь ничто не могло смутить и ничто не вызывало у него боли. Тиамат выдохнул дым в потолок. Интересно, каким потоком гнева захлестнуло бы Тиамата, если бы Бетельгейзе снял с себя платину? Впрочем... был ли это чистый гнев? Эти эмоции так хаотично клубились и приобретали столько оттенков, что глазам Тиамата было сложно различить цвет. И красные, и чёрные, и бордовые. В который раз он убедился, что в этом доме для тренировки новых способностей нет никого лучше Бетельгейзе. Вот только как подавить грех? Тиамат умел его вызывать как природными способностями, так и всем своим существом. Но подавлять?.. Тиамат затянулся, вместе с тем выпив тягучие, вязкие и крайне острые эмоции Бетельгейзе. Их концентрация в воздухе нисколько не уменьшилась, а значит поглощение отпадало. – Тебя так бесит Ангетенар или Антарес? — выдохнул дым Тиамат. — Неужели так обязательно болтать? Он просто само обаяние. Бетельгейзе что-то прорычал и поднялся с кресла, которое жалобно скрипнуло от его движений. Рядом с ним Тиамату всякий раз было не по себе. Тиамат был высок, его тело было крепким и подтянутым, но вот Бетельгейзе едва не ударялся макушкой об потолок, и мышц у него было столько, что он годился бы в бодибилдеры. Невольно Тиамат представил Бетельгейзе обмазанным автозагаром и на подиуме перед репортёрами. Король вампиров оскалил клыки, зыркнув на него. — Да брось, – пожал плечами Тиамат. — Ты бы победил. Потому что загрыз бы всех конкурентов. — Что тебе нужно, демон? — процедил Бетельгейзе. — Если хочешь отвлечь меня от созерцания будущего, то зря стараешься. "Созерцание". Какое красивое слово для едва образованного дикаря. Бетельгейзе грохнул огромной рукой по столу и разломал его. — Ну признайся, — вздохнул Тиамат. — Ты ведь не можешь похвастаться тем, что закончил Оксворд. — Как и ты, демон. — Уел. Тиамат сделал последнюю глубокую затяжку, после чего втёр сигарету в пепельницу. Обычно он тушил окурки о стены или выбрасывал щелчком пальцев, но в этот раз ему хотелось соблюсти хоть какие-то приличия. Если Ангетенара можно было раздражать, а с Антарес — шутить, то Бетельгейзе оставался для демона тёмной и непредсказуемой лошадкой. Он вздохнул и отогнал от себя мысль, что стал привыкать и к своему затворничеству, и к своим затворникам. — Почему ты так ненавидишь мою жену? – произнёс Тиамат. Он хотел описать Гелиос словами "девушка" или "женщина", но решил, что Бетельгейзе его неправильно поймёт. — Тебя ведь убила не она. От стоп Бетельгейзе отскочили яркие электрические искры. Тиамат моргнул и потёр глаза. В бордовой дымке сложно было разобрать цвет. И всё же Тиамат не мог поверить увиденному. Электричество было ярко-зелёным. Бетельгейзе молчал. — Вы боролись за территорию, – начал Тиамат. — За пищу. В прошлом. Но сейчас пищи дохрена, а территория не принадлежит ни одному из вас... Взгляд Бетельгейзе был тяжёлым, давящим и до того озлобленным, что Тиамат напрягся. – С чего ты взял, демон, что я ненавижу её? — Ну, я всё-таки демон гнева, — хмыкнул Тиамат. — И ты бесишься так, что не спасает никакая платина. Бетельгейзе щёлкнул челюстью и внезапно резко выпрямился, опустив огромную ладонь на рукоять кривого меча. Его заставило насторожиться... что? Что Тиамат стал менее чувствительным к платине? Он вновь ощутил, как его череп трещит по швам, как сила разрывает на части мозг. Бетельгейзе всегда читал мысли так, словно хотел не выведать информацию, а полностью уничтожить жертву. Тиамат подумал, что шпион из Бетельгейзе отвратительный. – Какого хрена ты ищешь? — Тиамат стиснул зубы, едва удерживая человеческий облик. — Господствие, — сощурился он. В какой-то момент Бетельгейзе презрительно фыркнул, и действие его силы рассеялось. Произошло это так резко, что Тиамат покачнулся и едва удержался на ногах. — Посредственность, – произнёс король вампиров. — Не уберёшь свои ловушки, которые поставил за дверью, — испытаешь их действие на собственной шкуре. Тиамат закатил глаза. — Попадись хоть в одну! Ты знаешь, как тяжело что-то мастерить, когда над душой стоит этот сраный нарцисс с комплексом бога? Бетельгейзе подавил улыбку и убрал руки за спину. Ангетенара он ненавидел так же сильно, как и Гелиос. – Ты зря пришёл, демон, — вновь принял привычный суровый вид Бетельгейзе. — Я предвижу всё. И ты не получишь ни ответов о будущем, ни выведешь меня из себя. – Тогда расскажи о прошлом, — пожал плечами Тиамат. — Ангетенар тебя убил, когда был человеком? Бетельгейзе скрипнул челюстью. — Огма. Сначала Тиамат не понял значения этого слова — решил, что Бетельгейзе матерится на одном из древних языков. А потом вспомнил пару странных фраз, которые слышал от Гелиос: — ...такой же верный, как Огма после двух часов воздержания. Или: – ...тупой, как Огма в любой ситуации. Огма. Так звали королеву вампиров, которая была с Бетельгейзе? — Да, — прорычал король. – Убирайся. И он даже не думал о том, чтобы воскресить её и отомстить? — Нет. И даже не захотел проломить череп Ангетенару? — Ты долго будешь стоять здесь и думать?! — взорвался Бетельгейзе. Я могу заниматься этим весь день. Но Бетельгейзе уже перестал читать мысли Тиамата. Демон тяжело вздохнул, окинул взглядом завихрения гнева и проделал то, чего раньше не пытался сделать. Он пустил грех не в живое существо, а в пространство вокруг него. И от ног Тиамата хлынул поток цветов. Демон пошатнулся, потёр уголки глаз. До укуса Селены гнев и страх он контролировал с лёгкостью, сейчас же казалось, будто грехи в его теле и разуме смешались и рвались из тела волнами энергии. Но, что более важно, дымка рассеялась и в комнате стало свободнее дышать. А ещё по коже короля вампиров пробегали зелёные электрические искры. Сколько же грехов Селена подарила ему?.. Сколько их он прочувствует, прикоснувшись к Гелиос? – Ответь на мои вопросы, – хмыкнул Тиамат. – И я уйду. Бетельгейзе медленно вдохнул, шумно выдохнул, сжал кулаки, сдерживая раздражение. – Тебе запрещено убивать меня, — начал Тиамат. — Но не запрещено — Эндимиона, Ангетенара, Селену. Да ты и хочешь их убить! Что тебя сдерживает? Бетельгейзе сжал губы в линию, потом взглянул на Тиамата, сощурил взгляд. Гнев шёл от него густыми, плотными потоками. Красный, как и всегда, без тёмных примесей. — Антарес. Она... — он нахмурился, подбирая слова. — Её перестало жечь Солнце. Представляешь, что она делает с рассудком? Как подавляет волю? — он оскалил клыки. — Конечно нет. Ты ноешь от одного вторжения в разум. — И что же она делает, Бетс? Король вампиров закрыл глаза, сжал кулаки. – Спроси смазливую готскую принцессу. Он тебе ответит, как только отдерёшь его от зеркала. Тиамат хмыкнул. Бетельгейзе и Гелиос друг друга стоили. Когда ангел по-настоящему злилась, ярость заставляла её голос звенеть сталью, а в словах было столько яда, что можно было отравить небольшой город. Что взять с пенсионеров? — Насчёт Гелиос его бесполезно спрашивать. Из-за чего началась твоя с ней война? Бетельгейзе скрипнул зубами, глядя в пустоту перед собой. Он молчал так долго, что Тиамат уже и не надеялся услышать ответ. — В то время мои люди звали меня ملِكاليداليمنى‎. Аль-Яд Аль-Ямна Малик. Бетельгейзе произнёс это как-то странно, его древний язык был одновременно и певучим, и резким. Он араб? — Моё государство называлось Персией. И меня боялись как при жизни, так и после неё, – он сжал губы в линию. — Мне не было равных. Моей стране не было равных. Я провидец и главнокомандующий. Моя дисциплина была железной. Я мечтал устроить вечную ночь на Земле... А потом мне доложили, что в какой-то Спарте люди поклоняются богу Солнца, – он выпрямился, убрав руки за спину. – Я уничтожал все храмы солнцепоклонников, грабил их, казнил верующих. И атаковал Спарту. А они... они отправили от себя жертвенную невесту, чтобы задобрить меня и показать, что не хотят войны. Её звали Елена. И отправили её по приказу Гелиоса. Бетельгейзе коснулся гладкого шрама на лице, пересекающего левый глаз. — Она пришла ко мне, улыбнулась, и прямо перед моим войском лишила меня глаза, — он сощурился. — Это был первый и единственный раз, когда я не заглядывал в будущее перед боем с Гелиос. — Она напала на тебя, когда ты был у ворот Спарты? — А чего ей было терять? Спарта — город ангелов. Или ты думал, они в самом деле выбрасывали со скал слабых младенцев? Они так учились летать. Тиамат присвистнул. – Ты получил ответы? – прорычал Бетельгейзе. Тиамат окинул взглядом тихую, спокойную комнату, в которой не было и намёка на недавнюю первобытную ярость. — Это ты оставил на её теле столько шрамов? Король вампиров нахмурился. — Она оставила на мне больше. – Значит, ты, – Тиамат закрыл глаза и закурил. — Запомни, Бетельгейзе. Выберусь отсюда – ты покойник. — Конечно, — хмыкнул он. — Дрожу от страха. — Я найду серебро. Много, — голос Тиамата стал глухим, лишённым эмоций. Его глаза вспыхнули льдисто-голубым светом, а комнату наполнила холодная синева страха. — Подберусь к тебе, когда ты не будешь этого ожидать, и всажу нож в твой здоровый глаз. А после лично прослежу, чтобы ты две тысячи лет лежал парализованным и не смог даже отогнать от себя крыс из моего подвала. Мне не нужны ни твои истории, ни твои предсказания. Я здесь, чтобы как следует тебя изучить. И изучил я тебя достаточно. — Пустой трёп. — Убеждай себя в этом, – Тиамат втёр сигарету в стену. — Рассвет, вампир. Я нападу в один из рассветов. И заставлю тебя пожалеть о твоём воскрешении. Тиамат хмыкнул и открыл дверь, бросив через плечо. – Впрочем, ты справляешься с этим и без меня.