Вкус дня

Грех Эндимиона был голубым и практически не имел вкуса. Сначала Тиамат подумал, будто бы спутал это чувство со страхом, которым ангел был, буквально, пропитан — Эндимион, не жалея себя, развешивал по стенам дома золотые кресты, носил при себе золото и даже касался его. Но ужас Эндимиона перед Отцом был тягучим, вязким, кружил голову и явно отличался от нового чувства. Ангел снял с себя платину, он вообще терпеть не мог украшательство даже из соображений безопасности. К тому же, он единственный с недавних пор сочувствовал Тиамату и позволял ему поглощать свои грехи. Но, тем не менее, серебряную серьгу он оставил. Из этого Тиамат заключил, что вампиров ангел опасался гораздо больше, чем демона. И потому был лёгкой мишенью. Закрыв глаза, Эндимион прижал сложенные руки к сердцу и молча молился перед идолом. В комнате пахло свечами, ладаном, увядающими лилиями. На постаменте перед ангелом стояла статуя женщины с двумя змеями вместо головы. У Тёмной Матери много имён, много историй возникновения, много образов. Эту версию звали Коатликуэ, и ей, судя по мифологии, отрубили голову перед тем как она родила Уицилопочтли. Не слишком далеко от истины. Правда, Уицилопочтли появился от смертной женщины, а у Матери вырвали сердце люди, после ставшие повелителями вампиров. Тиамат знал всё это, потому что Гелиос, когда он долго не мог уснуть, порой рассказывала ему о прошлом. Иногда — о своём, иногда — о мифологическом. Тиамат покраснел до корней волос, вспомнив об этом. Когда он ёрзал в кровати и не мог найти удобную позу, Гелиос всякий раз с игривой улыбкой спрашивала: "Рассказать тебе сказку, лордёныш?" И рассказывала, хотя могла усыпить Тиамата одним приказом. Какая же стерва... Скорее бы ещё раз услышать её тихий голос, рассказывающий о событиях далёкого прошлого, ощутить тепло её объятий, зарыться носом в волосы. Тиамат закрыл глаза и тряхнул головой. Будь он в обществе других демонов, они бы точно свихнулись от тех чувств, что вызывала в нём Гелиос. Рано о ней думать. Сначала нужно выбраться, а после любить её столько, что она не сможет нормально садиться. А пока следует выяснить, какой из грехов имеет голубой цвет. Бордовым было отчаяние, розовым – ревность. Тиамат уже перестал злиться на Селену за её укус и божественное прозвище. Он изучал, пил грехи и, что удивительно, ему нравилась новая роль. Эндимион вздохнул и поднялся, оправив на одежду. — Что? — вскинул брови Тиамат. — Приказ от начальства не поступает? – Очень смешно, — ответил Эндимион. – Ты же видел бога и знаешь, насколько бессмысленны эти твои молитвы. — Она хотя бы слушает, – мягко улыбнулся ангел. — И не перебивает. Тиамат сощурился. Эндимион, пожалуй, был единственным приятным обитателем дома: он не пытался контролировать разум, обращался к парню по имени, а не по видовой принадлежности, не угрожал ему, не прогонял, не бесился и не высушивал никого одним укусом. Этим он и раздражал. Враг должен вызывать неприязнь, отвращение, ненависть. И Эндимион разрушал все ожидания. Он вёл аскетический образ жизни, и ещё ни разу Тиамат не видел, чтобы ангел бездельничал. Он то убирался в особняке, то занимался поставкой пищи и её кормёжкой, то отчитывал Селену, то ухаживал за цветами, оставшимися от прежних хозяев, то молился. Недавно он нашёл в доме шахматы и играл с Тиаматом несколько часов подряд. Сильнее всего Тиамата раздражало то, как сильно Эндимион был похож на Гелиос. Гены Светлейшего Отца обладали действительно божественной силой. – Тоже хочешь исповедаться? — склонил голову ангел. Тиамат надменно вскинул брови. — Мне не хватит и ста лет, чтобы перечислить свои грехи. — Не похоже, чтобы ты куда-то торопился. Демон закатил глаза. Даже Антарес, серьёзная и строгая вампирская королева, время от времени шутила на тему его бессмертия. Сказать, что эти шпильки у него уже в печёнках сидели — ничего не сказать. – И всё же. Тебе что-то нужно? – Знать хочу, – ответил Тиамат. — Какого хрена ты молишься ей, а не вышестоящему родственнику. И почему Гелиос так сильно ненавидела Отца, что не могла сдержать злобы, от одного воспоминания о нём. – Как я уже сказал, она слушает, — улыбнулся Эндимион, глядя на двухглавую статую. — Отец же всегда был против разговоров. Он считал, что голос нужен ангелам лишь для того, чтобы повелевать. Тиамат вскинул брови. — Так вот от кого произошёл Бетс? — Разве? — Эндимион склонил голову набок. — Мне казалось, ему дан голос, чтобы он им гавкал, и голова, чтобы он в неё ел. Демон закрыл глаза, сдерживая улыбку. Когда у Эндимиона было подходящее настроение, его сарказм срывался с цепи и обрушивался на каждого без разбору. В том числе доставалось и королеве вампиров, Антарес, к которой Эндимион порой проявлял слишком красноречивый интерес. Тиамат, пожалуй, понимал бы его увлечённость, если бы однажды вампирша своими нежными ручками не свернула ему шею. – А что насчёт тупорылого выскочки, мнящего себя гением? — А ты сегодня на редкость самокритичен, Тиамат. Демон скрипнул зубами. Следовало привыкнуть, что младший брат Гелиос такая же зараза, как и сама Гелиос. Более того, после знакомства с Эндимионом, Тиамат стал называть Светлейшего Стебнейшим Отцом. Явно скверное чувство юмора досталось детям от единственного родителя. В то же время, Тиамата устраивало, что у Эндимиона было настроение шутить. В таком расположении духа он терял бдительность. И становился страшно уязвимым для греха. Тиамат закрыл глаза, чувствуя, как правую руку пронзали острые, тяжёлые, болезненные шипы. Чёрные, как безлунная ночь. Этот грех демон и принимал с большим трудом, и использовал его, прилагая немало усилий. Чёрным грехом было уныние, и Тиамат, впервые выпив его из Антарес, рухнул без сил. Шипы, невидимые для ангела, сорвались с рук демона, пронзили его тело со скоростью выстрела, застряли глубоко под кожей. И укоренились. Тиамат улыбнулся. Ему так долго не удавалось внушить грех Гелиос, что он в какой-то момент утратил веру в свои силы. Глаза Эндимиона закрылись. Он покачнулся, выставил руку, пытаясь опереться о стену, но в итоге рухнул без сознания. — Ты редко молишься, — произнёс Тиамат, подходя к ангелу, связывая его запястья за спиной тонкой золотой нитью, впивавшейся в кожу. Весь дом был нашпигован ловушками для Гелиос, и добыть золото не составляло труда. Вот только держать его и работать с ним демон с трудом мог даже в перчатках. — Ещё реже Бетс начищает свои золотые доспехи, а надменная гнида — оставляет меня в покое. Мог бы сразу сказать, что моя любовь идёт за мной. Очевидное преимущество тонкой золотой нити в том, что она острая, эластичная, и избавиться от неё не так-то просто. Особенно — ангелу. С другой стороны, его кровь пылала на воздухе, и вполне могла расплавить тонкий металл. Тиамат закрыл глаза и отряхнул руки, оттащил Эндимиона в сторону. Гелиос поджидали три озлобленных вампира, один из которых отправил её в кому, а второй страшно хотел затащить её в постель. И Тиамат не знал, кого ненавидел сильнее. Во всяком случае, в бой не вступит Эндимион. Пускай сейчас он спокойный, саркастичный и сдержанный, но когда-то в прошлом именно из-за него появились ацтеки. Самый агрессивный народ Северной Америки. "Аменти..." Тиамат закатил глаза. Тени в комнате заклубились, стали более плотными, и из них вышла чёрная кошка с сияющими лунным светом глазами. — Гелиос разорвёт его, – ответил он, торопливо вынимая серебряную серьгу из уха Эндимиона. — И тебя, если уж на то пошло. И я помогу ей. "Аменти, я не позволю причинить вред ни ему, ни милым детям." – А я не позволю твоим сраным детям тронуть Гелиос, — огрызнулся он. Голубой грех, неиспытанный и таинственный, поднялся от его ног, заклубился в воздухе, набрасываясь и на тени, и на Эндимиона, и на Селену. Тени дрогнули, и тело проклятия приобрело привычные, человеческие формы. От нового греха её лицо потеряло всякую красоту, стало каким-то глуповатым, каким-то сонным и обвислым. "Ладно." Тиамат нахмурился, глядя на неё. Если бы она попала под влияние греха уныния, то сейчас бы лежала рядом с Эндимионом и не смогла бы пошевелиться. Голубой грех. Неужели это равнодушие? Но к чему суетливый, добрый и трудолюбивый Эндимион равнодушен? С Антарес всё понятно, она испытывала вечную ревность к Гелиос. Ангетенар — признанный гений, упивался тщеславием. Бетельгейзе в новом веке был охвачен отчаянием. Четыре древних твари, четыре вымерших греха. Тиамат был недостаточно поэтичен, чтобы увидеть в этом символизм. Он поднял взгляд на Селену. С её кожи капала жидкая тьма, растекалась по полу чёрными тенями, становилась густым дымом. Она дышала тяжло, хрипло, оскалив острые, белоснежные клыки. Тиамат крепче сжал серьгу Эндимиона, прижал её ко лбу. После укуса Селены серебро стало жечь кожу, но, во-первых, это было ничто по сравнению с той болью, какую причиняло ему золото, а, во-вторых, оно помогало избавиться от воздействия вампиров. Теперь Тиамат, наконец-то, почувствовал себя свободным хотя бы в своих размышлениях. В этот же миг стены дома содрогнулись, треснули, с них посыпалась пыль, кирпичная крошка и крупицы золота. Что-то снаружи изо всех сил ударило по ним. Тиамат зажал нос и рот ладонями, чтобы случайно не вдохнуть золотую пыль. Нужно было спешить. Нужно было спасать ту, кого он так хотел убить, и так боялся потерять. *** Старые серебряные доспехи Проксимы кузнецы Гелиос подогнали под её размеры за одну ночь. Кольчуга, перчатки, шлем, панцирь, сапоги. Броня не оставляла ни сантиметра открытой кожи, которую можно было бы ранить и лишить Гелиос способностей. И, надевая её, ощущая её внушительную тяжесть, ангел вновь чувствовала себя... молодой? Вряд ли это вообще возможно, однако в её памяти оживали воспоминания о том, как когда-то давно она уже отправлялась в бой с высшими вампирами. Среди них был и Артемис. И, сколько бы крови Гелиос ни проливала, он находил в этом выгоду и без конца воскрешал вампиров, наполняя Проклятый Грааль. Помня об этом, Гелиос не взяла в своё войско ни одного человека, сколько бы Проксима её ни упрашивал. Только ходячие трупы, ангелы, горстка демонов гнева и твари, заключившие союз с вампирским герцогом. И Гелиос не слишком устраивало её разношёрстное войско. Ещё меньше её устраивал налядвенник новых доспехов. Броня была идеальна. Гладкая, чтобы по ней не прошёл ни один удар, и острая, чтобы ранить противника, подошедшего слишком близко. Но налядвенник тянулся от бёдер до середины голени, из-за чего был больше похож на юбку. — Ты решил, что Бетельгейзе должен умереть не от моего меча, а от смеха? — ворчала Гелиос. — Отпиливай! — Когда я сражался с вампирами, – отвечал Проксима. — Мне было плевать на внешний вид. А, что касается вас... то вы так похожи на невесту. – На невесту, которая оторвёт башку отцу жениха, если он не отпилит мне сраную юбку. — Исключено. Это дополнительная и весьма надёжная защита. — Это клоунада. — Гелиос, — мягко улыбнулся Проксима. – Прекратите спорить с отцом жениха. Ангел закатила глаза. Проксима носил золото, контролировать его разум не получалось, и потому он имел право перечить ей. Конечно, не с тем же жаром, что и Тиамат, но с тем же упрямством. — Получается, – продолжил он. — Выйдя замуж за Тиамата, вы станете Гелиос Центаури? – Чтобы я вышла замуж за Тиамата, нужен сам Тиамат. — Ах да... совсем забыл. – Отпили мне юбку, мать твою. – Лучше скажите подобное моему сыну, как только встретите его. Гелиос закатила глаза. Видимо, каждый отец в мире проклят сально и несмешно шутить. Под бронёй кожу холодил медальон Кроули. Такие же надела вся личная стража Дагона, и через украшения их гнев будет перетекать в тело Гелиос, где бы солдаты ни находились. Феба всеми фибрами души не хотела делиться силой, даже ради вызволения Тиамата. После этого Гелиос решила ни за что её не щадить. Не сказать, что раньше она была милой, приветливой и сдержанной. Стоило Гелиос начать надевать доспехи, как Дейн зашипел, закрыл глаза ладонью и попятился подальше от неё. Ей нравился король вампиров, однако не позлорадствовать ангел тоже не могла. Серебро было отличным. Что в броне, что в мечах и щитах. — Не зря ты ограбил шахты Дагона, — вздохнула Гелиос. — Золота у тебя тоже в достатке? — Разумеется, — без эмоций ответил Проксима. — Как и других благородных металлов. Моя армия готова ко всему. Дейн сжал губы в линию, глядя то на Проксиму, то на его внушительный арсенал. — О чём задумался, королёк? – Это не спасёт от огня дракона, — он склонил голову набок, и его золотые волосы упали ему на лицо. — Да и я от него не спасу. Он связан с моей женой клятвой. — Я знаю, – вздохнула Гелиос. — Против Драггота я поставила кровавую ведьму. Если она не победит его своими силами, то передушнит. Дейн вскинул брови. — Ты бы поменьше общалась с Мидасом. Сленг тебе совершенно ни к лицу. — Королёк, я бы тоже посоветовала тебе впервые обратить внимание на ЖИВЫХ девушек, но разве ты меня послушаешь? — Антарес не мертва. — Тогда Мидас и Тиамат начитанны. И что дальше? Спорить они могли вечно, но так ни к чему и не приходили. Дейн вздохнул и вновь перевёл взгляд на оружие. — Антарес умеет создавать зомби из ангелов. Не умирай. — Не буду, — Гелиос склонила голову набок. — А она, оказывается, сильный некромант. Впрочем, чему я удивляюсь... у неё кровь Огмы. Дейн скосил взгляд в сторону. — С Антарес не сравнится ни одна королева. Она совершенна как своей красотой, так и умом и силой. В этот раз Гелиос промолчала. С Дейном бесполезно спорить – он упрямый, злопамятный и обидчивый, к тому же, только благодаря ему ангел смогла вернуться к полноценной жизни. Именно он целую вечность назад проткнул ей живот золотым лезвием, именно он упрявлял ею, как зомби. Ангетенару потребовалась целая тысяча лет, в то время как Дейн справился за пару секунд. Гелиос взяла мечи в обе руки. Щит — непозволительная роскошь в битве с Бетельгейзе, который раскалывал их одним свирепым ударом. — Королёк, первым делом выманим ящера. Ведьма создаст дракона из крови, как приманку, но её запасы магии не бесконечны. Дай ей столько зомби со свежей кровью, сколько она попросит. — Понял. — Другими оборотнями займутся мои ангелы. Демонов поручаю твоим вампирам. Сам понимаешь, Дивена не одобрит, если мои люди будут рубить её народ. — Я тоже не собираюсь с ними воевать, – Дейн цокнул языком. — Ладно, обойдёмся ранами, а не убийствами. Главное, чтобы Дивена не решила отправить в бой фиолетовых демонов. — Согласна, – вздохнула Гелиос. – Одно дело, когда тебя ранят мечом, и другое — когда ранят... ну, не мечом. Она тряхнула головой. Доспехи издали лязг от её движения. — Уицилопочтли, трёх ходячих трупов и их карманное проклятие беру на себя, — она провела ладонью по груди, по тому месту, где висел медальон Кроули. — Как только скажу "разряд", демоны посылают в меня концентрированный гнев. — ...ты как собираешься пережить силу всей стражи Дагона? — А это важно? — Гелиос хмыкнула. — Если меня это убьёт, то, во всяком случае, я умру с мечом в руках. Как и хотел папочка. — Гелиос, — Проксима покачал головой. — Нельзя идти на войну с таким настроением. — Я пережила больше войн, чем ты можешь себе представить. И никто лучше меня не знает, в какое дерьмо я снова вляпалась. Она вскинула руку, останавливая вампиров от упрёков. — Назовите число, — она перевела взгляд на мечи. — Любое. — Тринадцать, — ответил Дейн. Гелиос кивнула. В то же мгновение тринадцать серебряных мечей, до этого лежавших перед ней на столе, поднялись в воздух, сами собой пролетели за спину Гелиос и образовали за девушкой своеобразное солнце. Дейн знал, что ангел умела пользоваться телекинезом, но подобное зрелище впечатлило даже его. Нетрудно понять, почему Гелиос считали богом Солнца. Она вышла к страже Дагона, и они, увидев Гелиос в серебряных доспехах и импровизированное солнце за её спиной, застыли. Феба раскрыла в изумлении рот. Видимо, только сейчас она осознала, насколько Гелиос могла быть опасна, раз для неё не составляло труда удерживать тяжёлое оружие силой мысли. — Разряд, — приказала ангел. Спустя секунду демоны подчинились. Их глаза вспыхнули алым, воздух вокруг них накалился, а медальон Кроули обжёг грудь Гелиос. — Разряд. — Слишком много, — тут же ответила Феба. — Тебя... вас... мышцы... их разорвёт от такой силы. — Я знаю, — процедила Гелиос. — Разряд. — Но... — Разряд. Феба подчинилась. Сжав медальон, она сосредоточилась на своих силах, и тело Гелиос точно пробило ударом тока. Она невольно улыбнулась. Это чувство, эти ощущения, давно утерянные в веках. Как же было приятно вспомнить, что такое чистейший гнев. Как же отвратительно, что он ещё способен брать над ней верх. Сила лилась в её сердце, голова кружилась, мечи задрожали в воздухе. Гелиос теряла над собой контроль. Её глаза сияли светом зенитного Солнца, за её спиной раскрылись шесть пар золотых, острых крыльев, чьи лучи отражались на броне и в мечах. Как никогда раньше Гелиос требовала кровопролития. — Раз... Она взмахнула крыльями и взлетела с такой скоростью, что ударной волной сбила демонов с ног.