Вкус дня

Как-то раз Тиамат поспорил с Гелиос, что её искусство владения мечом — ничто против современного огнестрельного оружия. Сначала Гелиос ответила ему болезненным укусом в шею, потом заткнула его, приказав опуститься на колени и "использовать язык по назначению". Когда и это не помогло, Гелиос взяла меч, а Тиамат — снайперскую винтовку с золотыми пулями. Условие было одно: не уклоняться, а для защиты использовать оружие. Тиамат хамовато ухмылялся, надеясь одним выстрелом прикончить надменную генеральшу и избавиться от обязанности быть её кормом. Гелиос же смотрела на него до того надменно, до того самоуверенно и с таким нескрываемым желанием, что у демона сам собой стал закручиваться хвост. Его крайне возбуждало то бесстрашие, с которым она всякий раз глядела в лицо смерти. Он выстрелил. Меч Гелиос просвистел в воздухе. Пуля ушла в сторону и застряла глубоко в стене за её спиной. — Это нихрена не доказывает, — закатил глаза Тиамат. — Была бы ты человеком... — ...то всё равно была бы лучше тебя абсолютно во всём, — она закинула меч на плечо, подходя. И, стоило Гелиос оказаться достаточно близко, как хвост демона ожил и тут же обвился вокруг её щиколотки. — Лордёныш, тебя потренировать? Сам знаешь, пули бесполезны против старшей нежити. — Я умею фехтовать, — закатил глаза он, когда ангел прижалась к нему, потёрлась носом о шею. Тиамат обнял её и накрыл тяжёлыми перепончатыми крыльями. — Ты хотел сказать "передёргивать"? — Передёргивать ты будешь мне сразу после того, как я тебя уделаю. — Лордёныш, — она прижалась губами к его уху и с жаром прошептала. — Если ты меня уделаешь, я передёрну тебе так, что яйца будут звенеть. Гелиос всегда знала, как правильно его мотивировать. Тиамат пытался её одолеть — бил со всей яростью, не жалея сил. Однако ангел была беспощадной: она уклонялась от каждой атаки, уводила в сторону все выпады, а в качестве наказания шлёпала демона по ягодицам. Закончили они, когда он, запыхавшись, сгорая от стыда, рухнул перед ней на одно колено, дрожа от бессилия. После этого Гелиос провела остриём меча вдоль его горла, срезала рубашку, ремень на брюках. Она не в первый раз рвала его одежду. И не в первый раз целовала его с такой страстью, будто хотела лишить языка. В тот раз демон и понял, как сильно его ангел возбуждался от сражений и побед. Ну а он сам тогда не увидел ничего плохого в положении побеждённого. Особенно после того, как девушка оседлала его, и без лишних прелюдий исполнила своё обещание. И хоть парень её не уделал, а она ему не передёрнула, звенело у него абсолютно всё. Тем не менее, паре приёмов Тиамат у неё всё-таки научился. К примеру, Гелиос, в отличие от Проксимы, Фебы и демонических гладиатов, стремилась сократить дистанцию между собой и противником. Это было опасно, не оставляло места ни для манёвра, ни для блока, ни для атаки. И точно в такие же условия попадал соперник Гелиос. И, чем больше он был, тем более беззащитным становился при сближении. Тиамат был выше Гелиос, шире в плечах, и потому рядом с юрким ангелом становился ужасно неуклюжим. А Бетельгейзе был раза в два больше Тиамата. И, буквально, сочился бордовым, опьяняющим отчаянием. И этот грех демон, пропуская через себя, вновь обрушивал на короля вампиров. — Прежде, чем я тебя грохну, Бетс, — произнёс Тиамат, когда двуручный меч вампира после очередного взмаха застрял в стене. — Расскажи, кто довёл тебя до отчаяния? Всё горюешь о бывшей? Но Бетельгейзе в ответ рванул вперёд, обрушивая на Тиамата тяжёлое, сверкающее золотом оружие. Демон ушёл в сторону. Раньше он не придавал значения тому, как двигался во время боя с холодным оружием. Сейчас же, по сравнению с Гелиос, он чувствовал себя неповоротливым. Тиамат вновь приблизился, целясь в узкие щели между пластинами доспехов. Бетельгейзе парировал выпад и в ответ высек искры из рогов Тиамата. Тело демона пронзила острая боль, и он, едва ли не теряя равновесие, попятился назад. Рефлекторно, он пустил по венам короля вампиров бесконтрольный поток грехов. Платина на шее Бетельгейзе накалилась, завибрировала, но не позволила Тиамату отравить разум вампира своей силой. Впрочем, другого он и не ожидал. Глупо надеяться в бою с древней злой тварью на удачу. И потому, стиснув зубы, Тиамат полоснул мечом себе по груди. Кровь хлынула липким, отвратительным потоком, заливая рубашку, штаны, ботинки. Рана затянется в скором времени — в этом преимущество бессмертного тела. А вот кровь полукровки по-прежнему страшно притягивала немёртвых. Пускай её аромат и изменился после укусов Гелиос. Бетельгейзе дрогнул, учуяв запах. — Воняешь Солнцем, рогатый чёрт. Древний король крутанул двуручным мечом над головой, круша стены, превращая в труху мебель. Тиамат сражался с немёртвыми и раньше: то отстреливал их, то применял холодное оружие, то загонял в западню. Потому сила Бетельгейзе нисколько не удивляла демона. Он был в ужасе. Молодые вампиры не владели холодным оружием. Молодые ангелы из-за крыльев были страшно неуклюжими. А старики видели в Тиамате спесивого малолетку, и их самомнение становилось для них погибелью. Но Бетельгейзе не мелочился. И его отчаяние, грязными щупальцами обвившее его ноги, казалось, делало его сильнее. Тиамат отскочил назад, едва не поскользнувшись на собственной крови. – Ну же, Бетс, — демон склонил голову набок, ухмыляясь. – Влюбился в Антарес и боишься, что отвергнет? Тиамат не успел среагировать. Бетельгейзе шагнул сквозь пространство и рукой в железной перчатке схватил его за горло. Почти не прилагая усилий, он ударил демона затылком о стену. У Тиамата потемнело перед глазами, несмотря на распространявшийся по телу гнев. – Я, — прорычал Бетельгейзе сквозь забрало, прожигая Тиамата инфернальным пламенем единственного целого глаза. – Король вампиров Бетельгейзе Орион! Я одиннадцатый повелитель старшей ветви! Не смей. Равнять. Меня. С собой. Тиамат моргал, фокусируя взгляд на короле. Если бы Гелиос ушла от него, испытал бы он отчаяние? Если бы поступила благоразумно и бросила его в плену у вампиров? Если бы наплевала на него также, как сделали Дагон и Феба, особенно после всего, что между ними было? Да. Тиамат бы пришёл в отчаяние. В настолько глубокое, что смог бы его ненадолго успокоить, только причиняя боль другим. Стиснув зубы, Тиамат сжал металлическую перчатку у себя на горле. Золото жгло кожу, вызывало тошноту, слабость. Он направил весь гнев в руку и с оглушительным скрежетом деформировал пластины доспеха. Бетельгейзе швырнул его в стену, прогнув её телом демона. Стиснув зубы, Тиамат поднялся, опираясь на серебряный меч. Ему удалось согнуть металлические доспехи... Он не ожидал от себя такой силы. Не ожидал он и того, что гнев способен действовать так долго. Ни один демон не способен постоянно быть в самоубийственной ярости — это чувство выматывает, истощает. Но одно воспоминание о шрамах Гелиос, о её печальном взгляде, о том, с какой горечью она рассказывала о прошлом... Тиамат скрежетнул зубами. Он не мог оставить Бетельгейзе невредимым. Пускай даже если ради этого пришлось бы пожертвовать жизнью. Он рассёк мечом воздух, наполняя гневом каждую клеточку тела. Кое-что демон заметил, пока нападал на древнего короля. Бетельгейзе парировал не все удары, и не от всех мог уйти в сторону. А значит что-то мешало ему предвидеть будущее, предугадывать атаки. – Ты на последнем издыхании, сопляк, – произнёс Бетельгейзе. – Вот как? – хмыкнул Тиамат. — Тогда я заберу тебя с собой в могилу. Во взгляде Бетельгейзе сверкнул огонёк. Он не поверил. Тем лучше. Тиамат и сам себе не верил, увидев древнего короля в деле. Демон махнул крыльями и рванул вперёд, целясь остриём больше не в пространство между пластинами доспехов, а прямо в панцирь. Глупо. Безумно. Меч, каким бы острым ни был, соскользнёт с гладкой золотой брони. Но Тиамат и не думал пробивать металл. Ему нужно было просто слегка толкнуть Бетельгейзе. Потому что древний король стоял совсем близко к одной из многочисленных ловушек Тиамата. Их демон установил по всему особняку, и вампиры ловко обходили каждую. Но сейчас дом почти разрушен, и Бетельгейзе в пылу битвы мог с лёгкостью забыть о крохотном механизме. Бетельгейзе сделал шаг назад, пошатнувшись от нападения Тиамата. Механизм сработал. В Бетельгейзе, в его доспехи и кожу со скоростью пули врезались золотые иглы. Часть он отбил мечом, от части смог уклониться, но крохотные снаряды всё же добрались до цели и ранили его. Несмертельно, несерьёзно. Потому древний король хмыкнул, стряхнув с тела иглы. — Золото, демон, — только и произнёс он. — Серебро, гнида, — ответил Тиамат, нырнув под руку Бетельгейзе и вонзив остриё меча ему в подмышку. Давящая сила схлынула, сияние глаза короля померкло, он скрежетнул зубами, здоровой рукой с трудом поднимая тяжёлый меч. Но Тиамат уже выдернул оружие и вонзил его в единственный глаз Бетельгейзе. *** Тело не слушалось. Гнев, каким бы сладостным и привлекательным он ни был, не просто так считался самым губительным для демона грехом. Мышцы Тиамата молили о пощаде, его разум был вялым и неповоротливым, дом вокруг него разрушался. А он, схватив Бетельгейзе за седую гриву, тащил его из дома. Вампир был жив, несмотря на торчащий из глазницы серебряный меч. Королей и королев вообще убить можно только вырезав им сердце. И значило это только одно. Гелиос отмщена. Правда, скорее всего, месть не принесёт ей ни наслаждения, ни успокоения. Стиснув зубы, Тиамат покинул дом, тяжело поднялся в воздух на ноющих крыльях и швырнул тело короля прямиком в сражающееся войско. Он не ждал, что этот снаряд остановит сражение многотысячных войск вампиров, ангелов, демонов, оборотней, зомби... Как же много тварей переполошилось ради него одного. Сколько же их погибло, чтобы одна надменная королева удовлетворила жажду мести, а генеральша — восстановила свою честь? Потому Тиамат отпустил все мечущиеся в нём грехи. Все двенадцать: гордыню, алчность, зависть, гнев, чревоугодие, уныние, похоть, страх, ревность, равнодушие, тщеславие и отчаяние. Весь спектр, из-за которого демоны схватились за головы и застонали от боли, а другие существа — выронили оружия и рухнули на колени. Только после этого Тиамат приземлился рядом с телом Бетельгейзе. Грехи клубились в воздухе, вились в нём едким дымом, проникали под кожу и скручивали внутренности. Демоны, дрожа и задыхаясь, подняли сияющие глаза на Тиамата. Кого они видели в нём теперь? Не бастарда. Для бастарда в их лицах было слишком много восхищения, слишком много раболепного ужаса. Окровавленный, раненный, с полуживым королём вампиров за спиной он смотрел на них, и его глаза сияли льдистой синевой, а от алой кожи исходила мерцающая аура силы. — Анум, — донеслось до него хриплое бормотание. Это слово в переводе с языка подземных жителей имело одно-единственное значение. "Бог". – Милый, — донеслось у него за спиной. – А я думала, ты красуешься только при мне. Его тень стала чернее, длиннее, а вампиры, до этого скалившие клыки и пытавшиеся сопротивляться грехам, зашипели и попятились назад. Ангелы встретили Гелиос не просто улыбками и низкими поклонами, но радостными, нечленораздельными воплями. А она, подойдя со спины, обняла Тиамата и навалилась на него всем телом. Он пошатнулся. Её доспехи весили, должно быть, целую тонну. Обернувшись, он притянул её ещё ближе к себе, не без усилия снял шлем, отшвырнул его в сторону и поцеловал Гелиос. Поцелуй вышел злым, голодным, даже вульгарным — не оставлявшим сомнений для других демонов, что именно на этой женщине Тиамат намеревался жениться. И плевать на демонические законы, плевать на неодобрение королевы и межвидовой брак — на всё плевать. Эта женщина принадлежала ему. А тем, кто хочет с этим поспорить, придётся иметь дело с бессмертным демоническим богом, который только что одолел древнего короля вампиров в тяжёлой броне. Только чувствуя губы Гелиос, её дыхание, Тиамат наконец-то начинал отходить от шока и осознавать происходящее. – Погоди, — прошептала в губы Гелиос, упираясь ладонями ему в грудь. — Тиамат, я... – Лордёныш, — ответил он, глухо выдохнув. – Я не против этого прозвища. Гелиос улыбнулась, пальцами коснувшись его губ, всё-таки заставив Тиамата остановиться. Взглядом она указывала в сторону, не говоря ни слова. Тиамат обернулся. И увидел Антарес. Её глаза горели, точно огни свечей, от бледной кожи будто веяло холодным ветром, а за спиной источали густой мрак двенадцать крыльев летучей мыши. Тиамат скрежетнул зубами и сжал крепче меч, но Гелиос опустила ладонь ему на плечо. – Ты что на подиуме, стервозина? – только и произнесла она, обращаясь к королеве вампиров. Вопреки ожиданиям Тиамата, Антарес не приказала вампирам разорвать Гелиос. Она только встретилась с ангелом взглядом и одарила её холодной, точно лезвие ножа, улыбкой. – По крайней мере, в отличие от некоторых, я не на смертном одре. – Антарес, – прохрипел Тиамат. – Отпусти меня. Я не хочу сражаться с тобой... — Отпускаю. Это прозвучало так просто, так небрежно, что Тиамат даже растерялся. Разве не эта женщина сковывала долгими неделями его волю? Разве не она заперла его в гигантском особняке? И разве не она воскресила двух королей, чтобы убить одну Гелиос? – Я буду скучать по Бетельгейзе, — без каких-либо эмоций произнесла она. — Забирай его из моего подвала через пару тысяч лет, — огрызнулся Тиамат. — Это очередная уловка? Что ты задумала? Чего ты на самом деле хочешь? Антарес улыбнулась, но уже как-то лукаво, с ехидством, окинув взглядом вампиров, прятавшихся от света Гелиос во тьме крыльев королевы. И их восхищение, их любовь к всесильному существу, их вожделение не укрылись от Тиамата. Они видели в ней не королеву вампиров. Они видели в ней саму Тёмную Мать. — Триумвират, – ответила Антарес. Тиамат настолько опешил, что едва устоял на ногах. — Это с каких пор ты согласна делить власть?! — Не смей повышать на меня голос! — Это, — глухо прорычал он. — С каких. Пор... Антарес прервала его взмахом руки, и её новая улыбка стала безмятежной, словно лунный свет, и лёгкой, словно пёрышко. — Гелиос, — выдохнул Тиамат, не дождавшись ответа. — Ты что с ней сделала? — Провела углубленную психотерапию, — хмыкнула ангел. — Обязательно устроим совместную вечеринку с крепким пойлом и стриптизёрами... Тиамат сощурился, скосив на неё взгляд. Ревность не просто отскочила от него слабой искоркой. Она придавила всех демонов к земле. — Уицилопочтли ещё жив, — произнесла Гелиос. — Где он? — В подвале, — ответил Тиамат. — Оставил на сладкое. Гелиос кивнула и жестом приказала паре первых попавшихся ангелов привести из подвала Эндимиона. Судя по форме, эти ангелы подчинялись не ей, но и ослушаться её приказа они не смели. Эндимиона привели вместе с Селеной. И если первый был бледен и трясся от сковавшего его уныния, то вторая была похожа на тень. Маленькая, невесомая, полупрозрачная. Тиамат ничего не знал о природе полубогов, но от одного взгляда на Селену испытал нечто среднее между виной и жалостью. Он огрызался с ней, атаковал её непосильным для неё грехом, в то время как Селена была добра к нему и стремилась всячески помочь, предлагала ему напиться грехами, наделила силой. Тиамат сжал губы. С каких пор он вдруг стал испытывать жалость? — Гелиос, — прошептал он. — Не убивай. Но ангел только прошла вперёд. Схватив Эндимиона за волосы, она опустилась на корточки, заставив его взглянуть себе в глаза. — Повторяй за мной, — её глаза сияли золотом, а голос звучал бесстрастно. — Отдаю тебе Америку. — С чего бы? — сощурился Эндимион. Он оскалил острые клыки. — Здесь мой дом. — Нашего с тобой дома больше нет, — ответила она. — Атлантида уничтожена. Единственное, что у тебя есть, — Гелиос указала на Селену. — Мецтли. И убить её будет проще простого. Эндимион сощурился, дёрнув связанными руками. Он всё время действовал опасливо, осторожно, боялся привлекать внимание. Но лишиться последнего, что у него было, не мог. По крайней мере, без нового тяжёлого для обоих боя. — Отдаю тебе Европу, — вздохнув, произнесла Гелиос, склонив голову набок. Эндимион содрогнулся от этих слов. — Что?! — Ты меня прекрасно слышал, младший брат. Он уставился на Гелиос, раскрыв рот, не понимая, как поступать, и что делать. Видимо, начала когда-то давно отвоёвывали свой дом жестоким боем, и потому не спешили пускать братьев и сестёр к себе на территорию. — Я не убиваю свою семью, — ответила Гелиос. — Я — не тот надменный мудак, который дал мне жизнь, — она махнула рукой, ни к кому конкретно не обращаясь. — Развязать его! Мой брат — не бешеная собака, чтобы сидеть на привязи. Ей подчинились. Эндимион хмуро смотрел на неё, разминая затекшие руки, потом помог подняться Селене, сжал её трясущиеся ладони. Она рухнула в его объятия, вцепилась в него, прошептала что-то на ухо. Быть может, она запретила ему сражаться, быть может, трижды прокляла Эндимиона за его идею связаться с королевой вампиров. Но младший брат поднял взгляд на старшую сестру и, вздохнув, произнёс: — Отдаю тебе Америку. Повисла тишина. Только холодный ночной ветер выл над замершим, изнурённым войском. — Ты... — начал он, поджав губы. — Я хочу тебя убить, Гелиос. Но у меня нет причин тебя ненавидеть. Кроме инстинктов, доставшихся мне... от надменного мудака, давшего мне жизнь. Она улыбнулась. — Выметайся с моих земель, Почтли. В Ватикане тебя примут, как родного. — Спасибо, Гел, — ответил он, невольно насупившись. — И прости, что стал невыносимой занозой в... теле. — Будешь занудствовать — и я передумаю. Эндимион кивнул, хмыкнув напоследок. Он расправил двенадцать сиявших Солнцем крыльев и, как сотни лет назад, взлетел, сжимая в объятиях своё проклятие. — Лордёныш, — вздохнула Гелиос, сбросив с себя металлические перчатки. — Что-то мне нехорошо... Она пошатнулась, но Тиамат не позволил ей упасть, подхватив её под руки. Только сейчас, отойдя от боевой горячки, он ощутил, что Гелиос не излучает ни одного из двенадцати возможных грехов. А её обычно пылающая жаром кожа валькирии холодна, как лёд.