Спасение златошёрстным Псом

      Придя домой где-то в три ночи, Такемичи, не снимая обуви и одежды, завалился в постель.       Ему было плевать на то, сколько грязи он занёс, Ханагаки знал, что если прямо сейчас под ним не окажется мягкой перины, то он отключится стоя и всё равно поспит.       Проснулся он через тринадцать часов и всё равно чувствовал себя скорее мёртвым, чем живым. В голове была приятная пустота и, распутавшись из одеяла, Такемичи направился на кухню. Высыпав в тарелку хлопья и залив их молоком, он начал автоматически есть.       Через минуты три появилась первая мысль:       "Хм, вкусно…"       А за ней другие.       "Кисаки выгнали из Томана."       "Я стал капитаном шестого отряда."       "Мне нравится Майки."       "Девочка из больницы проснулась."       "Мне нельзя попадать в больницу ближайшие полгода или Арата мне мозг проест, и его бабушка вместе с Изаму мне не помогут."       "Мне нравится Майки."       "Кисаки, оказывается, человек."       "Тупее причину для убийства надо ещё поискать."       "Мне нравится Майки."       "Ханма готов помочь и прибрать Кисаки к рукам."       "У него стрёмные вкусы в литературе и он омега."       "Мне нравится Майки."       "Я нравлюсь Майки."       "И МАЙКИ НРАВИТСЯ МНЕ"       Такемичи с размаху попытался удариться головой об стол, но забыл, что там была тарелка, в которую и прилетела его голова.       Лежать лицом в молоке и хлопьях всё равно было приятнее, чем обо всём этом думать.       Подняв голову, он отрешённо посмотрел на испачканный стол и немного промокшую от молока форму Томана.       Вздохнул и направился в душ.       Стоя под тёплыми струями воды, Такемичи смог, наконец, немного расслабиться.       "МНЕ НРАВИТСЯ МАЙКИ"       Ханагаки заорал во всё горло, свернувшись в клубок на мокром полу душа.       Кто бы не проектировал его дом, он заслужил похвалы за прекрасную шумоизоляцию ванной комнаты.       Такемичи вышел из неё через двадцать минут. И первое, что он услышал, убрав полотенце с ещё мокрой головы, было:       – Я первая спрашиваю Мичи о его состоянии!       – Я пришёл сюда первым! Значит я!       – Ты просто стоял у двери! Так что первая буду я!       А вот у входной двери она была отвратительной.       Безошибочно узнав голоса, Ханагаки направился к двери и открыл её.       За ней стояли Майки и Хина, которые провели вместе минимум двадцать минут. Как Такемичи это понял? Первые десять минут Тачибана хотя бы пытается улыбаться Манджиро, но дёргающийся глаз её сдаёт. По истечению этого времени, если их не разнять, то терпение Хины лопнет и та, плюнув на имидж милой девочки, оскалит зубки.       Такемичи открыл дверь и увидел двух нарушителей спокойствия. Он приветливо улыбнулся им стараясь не смотреть на Майки, о нет, ему сейчас ещё одна истерика не нужна и поприветствовал:       – Майки, Хина! Приятно вас видеть! Зачем пришли?       Тачибана отреагировала мгновенно, отвернувшись от Майки:       – Добрый день, Мичи! Я просто не видела тебя сегодня в школе, поэтому страшно волновалась! – говоря это, её голос был энергичен и нежен. Но закончив, она нахмурилась и продолжила. – Пожалуйста, в следующий раз, когда тебе будет нездоровиться, ты напишешь мне, ладно?       – Ох, конечно, прости, Хина, – Такемичи виновато кивнул, позволив паре капель с растрёпанных волос упасть на порог его дома. Ханагаки было правда стыдно. Из-за воскресного собрания и всех потрясений он забыл обо всём на свете. Страшно представить, как волновалась Хина, которой, мягко говоря, очень не нравится его участие в боевой стаи. – В следующий раз, я обязательно тебе позвоню.       Хотя сейчас Тачибана выглядит страшно довольной. Её розовые губы растягиваются в довольной улыбке и она кидает на Майки быстрый взгляд полный превосходства, прежде чем открыть рот, собираясь сказать своему другу что-то ещё. Но слова так и не доносятся до Такемичи, потому что она его быстро закрывает возвращая взгляд на Майки. Её глаза удивлённо распахиваются, а затем подозрительно прищуриваются и, наконец, возвращаются к нормальному состоянию, с той лишь разницей, что в её обычном взгляде нет столького отвращения. Если бы её взгляд мог передать слово, то это было бы простое и ёмкое "Фу".       Ханагаки обеспокоенно переводит взгляд на Майки, наконец, смотря на него.       Манджиро выглядит как обычно то есть слишком хорошо для обычных смертных, никаких видимых ран или чего-то нового.       "Тогда из-за чего у Хины такой взгляд?"       Хотя и Майки ведёт себя странно. С момента появления Такемичи он не сказал ни слова и при этом ни разу не отровал от него взгляд. Ханагаки практически чувствовал, как две чёрные бездны разглядывают его, начиная от коротких рукавов уже чуть маленькой ему домашней нежно-голубой футболки и заканчивая чёрными любимыми шортами. Хотя чаще всего они возвращались растянутому воротнику.       "Неужели он считает, что моя домашняя одежда выглядит плохо?"       Такемичи волновало этот больше, чем это было разумно, но он влюблённый дурак.       В их случае это взаимно.       – Майки? Привет? – попытался заговорить с Сано Ханагаки, и он даже добился определённого успеха, взгляд Манджиро перетёк на его лицо, где и застыл. Такемичи вопросительно наклонил голову и – ему показался этот писк? –, смотря сквозь тяжёлые от воды волосы, обеспокоенно спросил:       – Ты в порядке, Манджиро?       Большая капля воды с неуспевших высохнуть волос проскользила по его шеи вниз, ловко проехав по ключице и спрятавшись за воротником.       Майки вдруг подавился воздухом и начал быстро тараторить:       – ДА! – от громкого ответа подпрыгнул не только Такемичи с Хиной, но и спящая на соседском заборе кошка. – Я в порядке! Просто прекрасно! Суперски! Вижу ты тоже в порядке! – запах Хинаты и Майки, обволакивающий порог дома Ханагаки, чуть изменился, под напором запаха Манджиро, в котором чувствовалось уже намного меньше крови, но который до сих пор было довольно трудно распознать, несмотря на это он казался странно тяжёлым. – Если что-то случиться звони мне раньше Тачибаны!       Развернулся и сбежал.       Такемичи и Хината в шоке смотрели ему в спину.       – Мальчишки, – раздосадованно цыкнула Тачибана, прежде чем перевести на ничего ни понимающего Ханагаки взгляд. – Ой, не принимай на свой счёт, Мичи, ты исключение.       – Я... я не понял, – признался парень. – Ему не понравилась моя одежда?..       Во взгляде Хинаты было умиление тесно сплетённое с жалостью.       – Ох, Мичи, ты заставляешь меня сочувствовать ему.       Такемичи ничего не понял.       Его Альфа, до этого молчавший, тоскливо завыл.       – Ты будешь продолжать держать меня на пороге или всё-таки впустишь внутрь?       Ханагаки ойкнул и жестом пригласил Тачибану в дом.       Хината, уже бывавшая здесь не раз, целенаправленно направилась на кухню, пока Такемичи закрывал дверь и вытирал волосы. По уставшему женскому вздоху парень понял, что подруга заметила оставленную тарелку и брызги молока.       Когда с волос перестало капать, он тоже направился на кухню и сел за стол, напротив Тачибаны, которая, пока его не было, убрала со стола.       Она просканировала его внимательным взглядом, оценивая вменяемость и способность к диалогу. Видимо, увиденное её удовлетворило, потому что она кивнула и посмотрела на него выпытывающим и глубоко уставшим конкретно от него взглядом, и сказала:       – А теперь рассказывай что случилось.       Хината всегда была поразительно внимательна к нему.       – ...Ну, – "я двадцатишестилетний мужчина, который перенёся в прошлое после своей смерти, стал прыгать во времени с помощью твоего брата, который хочет спасти тебя от кончины в будущем. Я должен был спасти только тебя, а Томан, который в будущем будет виноват в твоей смерти, изучить и при возможности распустить. Но вместо этого я привязался к этим маргиналам и влюбился в парня, психологически младше меня на двенадцать лет". – Ничего.       Тачибана приподнимает бровь, показывая, что совершенно ему не верит.       На кухне возникает тишина.       Такемичи неуверенно улыбается.       Хината слегка хмурится, смотря на него, и поджимает губу.       В её запахе чувствуется нервозность, но Ханагаки не может понять из-за чего.       – Хорошо, тогда я начну.       Хината глубоко вздыхает и продолжает:       – Родители снова докучали с институтом. Папа хочет что бы я была юристом, а мама настаивает на какой-то лёгкой профессии, которую можно легко обучиться и также легко бросить, когда появиться семья, – Тачибана морщится и со злостью комкает подол юбки. – Бесит его настойчивость и уверенность, что для меня лучше будет идти по его шагам, как будто я сама не в состояние думать. А от маминых уверений в "важности омежьего счастья" меня скоро будит тошнить.       – Вы же вроде уже говорили об этом, – Такемичи хмурится. Подруга не единожды жаловалась ему на упёртых родителей, каждый из которых пытался пустить её по своему пути, игнорируя желания дочери.       – Цыц, сейчас я говорю, – Хина наигранно хмурится и грозит аккуратным наманикюренным нежно-розовым лаком пальчиком. – Я давала тебе шанс, теперь жди своей очереди.       Ханагаки побеждённо поднимает руки и тонко, но искренне, улыбается.       – Так о чём это я. Ещё после того, как слухи о наших отношениях окончательно исчезли количество идиотов, почему-то свято уверенных раз я не с тобой, то согласна на кого угодно, возросло раза в три от первоначального количества, – Такемичи подкинулся с места и сделал пару шагов к Хинате с полными беспокойства глазами, выискивая на её теле признаки наглости некоторых альф, которые – о, он лично позаботится – заплатят за это. Но Тачибана легкомысленно махнула рукой и надавила на его плечо, заставив сесть за ближайший стул, так что теперь они сидели рядом. – Не стоит так волноваться, Мичи. Дальше предложений они не заходили. Ты по-прежнему мой друг, который тусуется с самым страшным альфа-лидером среди подростковых банд. Спермотоксикоз, это конечно сила, но инстинкт самосохранения сильнее, – Ханагаки наконец выдыхает, а девушка бестыже хихикает над его реакцией. – О, не стоит так волноваться, мой герой. Я ведь тоже не пальцем деланная!       Говорит и подкидывает стиснутые кулачки, весело сверкая глазами. Такемичи выглядит не впечатлённым.       Тачибана решает пойти с козырей:       – В конце-концов, – вкрадчиво начинает она, элегантным движением касаясь пальцами левой руки груди. – Это ведь я съездила Главе Томана по лицу.       Хина говорит это голосом, будто это было самым лучшим событием в её жизни.       Такемичи ничего не может поделать со смехом.       Взгляд Хины на него – нежность и безграничная любовь, не требующая слов. Это не та любовь, которую старательно проталкивает кинематограф и литература, это то, что остаётся на страницах черновиков рассказов, чтобы навсегда быть похороненным в столе, ведь "подобное не продаётся". Это не поцелуй, румянец и нерешительные касания – это объятия до трещащих рёбер, искренний и некрасивый ржач во всё горло и абсолютная открытость мыслей, даруемая знанием, что тот, перед кем ты открываешь свою душу, от неё не отвернётся.       Для Такемичи Хината всегда была даром божьим.       Он не подозревает, что это верно и наоборот.       – Ещё из-за кое-кого в последнее время я стала больно часто общаться с одним гномом, – Ханагаки почти слышит возмущённый крик:"Я ещё расту!" и надсадное сюрпанье пачки молока. – Он раздражающий, противный, вредный, грубый и лишь слегка симпатичный. Мне совсем непонятно, почему этот кое-кто продолжает с ним общаться.       Такемичи кряхтит и давит румянец, старательно окрашивающий его щёки.       – Также в моей жизни появилось много новых людей. Опять же, благодаря этому кое-кому. Они почти все страшные и имеют неплохой шанс сесть в тюрьму до совершеннолетия. Но, почему-то, я их совсем не боюсь. Наверно, этот кто-то заразил меня своей глупостью, – Такемичи картинно говорит "ай" и Хината хмыкает. – Но это не сравнится с тем, скольких новых людей повстречал за это время он.       Голос Тачибаны слегка меняется.       Ханагаки непонимающе моргает.       Хината, впервые за весь их разговор, отводит от него взгляд.       – Я знакома лишь с некоторыми из них. С большим парнем- альфой с татуровкой дракона на голове, пахнущего специями, кожей и надёжностью. Он кажется страшным – уж пострашнее гнома –, но на самом деле довольно вежлив и не груб. И сдерживает гнома. Ещё с очень вежливым парнем-омегой, который успокаивал меня те дни, когда кое-кто был в больнице. От него пахло анютиными глазками, печеньем и совсем немного акварелью и вишней с ромашками. Уверена, последнее запах младших братьев или сестёр. Аура старшего брата от него прямо-таки исходит. Ещё краем глаза я видела ещё одного парня-омегу, его запах я даже не до конца успела распознать. Точно ваниль, но что второе? Неизвестно. Но, – голос Хинаты обычно мелодичный и спокойный кажется Такемичи противоестественным. Что-то в нём сейчас есть, что не нравится ни ему, ни его Альфе. Знакомая неспешная интонация впервые пробуждает нехорошее чувство в животе. – Я определённо чувствовала его на нём. Как и запах специй с кожей, как и анютины глазки с печеньем. И множество других незнакомых мне.       Хината никогда не должна была выглядеть так ,но она также никогда не должна была умереть от продолжительного спермотоксикоза одного беты.       Так грустно.       Так отчаянно.       Так надломленно.       С её губ срывается прерывистый вздох, прежде чем она продолжает:       – Я боюсь что этот кое-кто отдаляется от меня.       Тихие слова звенят своим смыслом в тишине кухни.       Такемичи, чувствует как гремит в ушах сердце, почти перекрывая собой слова Хины.       – ...Раньше он еле пах самим собой, своими школьными товарищами и мной, но теперь на нём такая сильная мешанина различных запахов, перекрывающих друг-друга, что я даже не могу учуять свой. Раньше я всегда приходила и уходила с ним из школы, но теперь его в любой момент могут перехватить. Раньше он позволял себе расслабиться и немного раскрыть свой запах только у себя дома, когда я была рядом, а теперь я постоянно чувствую его. Хотя я долгие годы пыталась убедить кое-кого сделать это, – голос Хинаты начал дрожать давно, но под конец фразы наконец срывается. Такемичи резко делает вдох и чувствует гнилую сладость персиков на языке. Его руки, которыми он вцепился в шорты начинают дрожать. – Раньше мы ходили друг к другу в гости каждые выходные, но в этом месяце я была у него лишь раз, а он не видел мои кактусы уже два, – на самом кончике языка Ханагаки вертится миллион и одно оправдания, но он понимает, что сейчас все они не важны. Самое важное сейчас сидит рядом с ним на стуле, прячет глаза за розовой чёлкой и вырисовывает на собственных коленях круги аккуратными пальчиками. Поэтому Такемичи проглатывает их и сильнее давит на ткань шорт, не замечая возникшей боли. – Раньше я всегда знала где он и как он. Я посещала его, когда он болел, и ухаживала за ним; я упрашивала учителей дать ему второй шанс переписать контрольную; я лечила его раны после очередной драки! Раньше я точно знала, что если что-то случится я буду знать, чтобы помочь! – голос Хины – песня вьюги. Неутихающая, неусмеримая и полная поддельной злости, под которой спрятаны боль и одиночество. Хина вся – яростная вьюга, но люди слишком поздно это замечают, игнорируя пока что тихие завывания ветра и холод, что подступает к рукам, стремясь добраться до самого сердца.. Она не слабая и покорная омега и не дама в беде, и Такемичи это знал. Знал как истину мироздания, как то, что огонь может обжечь, а люди сделать больно, в свои четырнадцать и подзабыл к двадцати шести. Взрослая Хина – первый день запаздалой зимы, когда шапка ещё совсем не обязательна, когда снежинки не маленькие произведения искусства, а нежный пух, который слишком мягок для грубых человеческих рук. Взрослая Хина – это звонки каждый вечер, тихий и ласковый голос на том конце провода и "Сладких снов, мой герой" дающий понять, что хоть что-то в этой жизни он сделал правильно. Взрослая Хина – это "Мичи, мне надо переставить диван, можешь помочь?", тёплое котацу в субботний вечер и персиковый чай, а также хитрый блеск кораллово-розовых глаз и невинные улыбки. Взрослая Хина – это ещё не пятнадцатилетняя Хина. И Такемичи проклянёт себя за то что забыл об этом. – Раньше он говорил мне о своих переживаниях! Раньше он доверял мне!       И за последним словом следует всхлип, и Ханагаки молниеносно поднимает голову, с нарастающим ужасом смотря перед собой.       Из глаз Хины текут слёзы, её руки дрожат, а взгляд бессильный, обиженный, молящий направлен на него.       – Я просто... Я просто хочу быть твоим другом всегда...       И Такемичи понимает.       Его чувства и мысли ещё не приняли форму слов, но это не мешает мозгу подать приказ телу.       И девичье тело оказывается в его объятьях.       И маленькое кремово-коричневое тельце, что давно уткнулось в золотистую шерсть издаёт жалобный звук, под успокаивающие вылизывание.       Его Альфа всегда был мудрее него.       Мокрое лицо уткнулось в его плечо, но приглушённые слова всё равно доносились:       – Я з-знаю, что я не т-так крута к-как Томан, н-но я, я всё рав-вно... Я н-научусь драться, я науч-чусь честно...       И чувства наконец обретают форму слов.       – Тебе это не нужно, – он прижимает дрожащее тело к себе поближе, игнорирую подступающие к глазам слёзы. Он пока не может заплакать: ему нужен чёткий голос. – Тебе всё это не нужно, Хина, чтобы быть моим другом. Мне жаль, мне так жаль, что я заставил тебя сомневаться в нашей дружбе. Ты потрясающая, невероятная, лучшее, что было в моей жизни, – Хина этой временной линии никогда не узнает, насколько это правда. Что двадцатишестилетний Такемичи не помер от отравления и цирроза печени только благодаря ей. Что он решил изменить будущее, потому что в нём её ждала смерть. Такемичи не даст ей об этом узнать. Он никогда не возложет на неё эту ответственность. – Ты лучшая подруга, о которой можно мечтать. М-моя лучшая подруга.       И сам не выдерживает.       Хината, слыша его всхлипы и, чувствуя, как на её плечо начали падать слёзы, не может сдержать хихиканье:       – Т-ты снова плачешь, м-мой плаксивый герой.       Такемичи издаёт звук, который мог быть и смешком, и всхлипом одновременно. Мягкая макушка Хины заглушает его целиком.       И Хина обнимает его в ответ.       Перестав плакать (перестала только Хина, Такемичи ещё минут пятнадцать сопли на кулак наматывал), они умыли лица, обрызгав друг-друга, и Ханагаки отвёл Хину в гостиную, усадив на диван и принеся молоко и печенье с апельсином и шоколадом. Тачибана попыталась состроить незаинтересованное лицо, но стоило парню отвернуться, как парочка печенюшек исчезли с тарелки.       И вот они сидят на диване. Молчат. Хрумкают.       Ханагаки чувствует дежавю.       – Ну, – неуверенно начинает Такемичи. Хина от неожиданности давится и альфа бьёт её по спине, поднося стакан с молоком. – Возможно, у меня и вправду что-то произошло, – Хината жадно выпила весь стакан и выжидающе уставилась на Ханагаки. – Моя жизнь в один миг стала очень опасной. Я подружился не с теми людьми, но бросить их уже не могу. Без меня они же точно помрут. У них совершенно нет инстинкта самосохранения – не смотри на меня так, Хина, –, а решение конфликтов с помощью дипломатии для них совершенно чуждая вещь. Но, почему-то, я в абсолютном восторге от них, – уголки губ Тачибаны немного дёргаются, но она не отводит от него взгляд. Такемичи берёт её руку в свои и сжимает. – Но не один из них никогда не заменит тебя. Ты мой первый друг; ты мой лучший друг. Это с тобой мы убегали от роя пчёл, думая что мёд в улье сразу в банках, это с тобой мы ухаживали за яйцом, как гиперзаботливые родители, это с тобой дружу уже как девять лет. И собираюсь дружить до самой смерти. И я никому– слышишь – никому не позволю это изменить.       Глаза Хины влажные, а нижняя губа прикушенна, чтобы скрыть её дрожь. Но она улыбается. Хрипло смеётся, улыбается и стискивант его руки своими в ответ, прижимаясь к нему, пряча своё лицо на его плече благоухая свежими, только помытыми в холодной воде персиками.       Такемичи тоже улыбается, смешивая их запахи, добавляя свою свежесть мяты.       Хината делает глубокий вдох, наслаждаясь ароматом что любила с самого детства.       И наконец отпускает мысль, что Мичи мог когда-либо оставить её.       Она даже не представляет на что он способен ради неё.       – Но это не всё, что произошло в моей жизни, – Такемичи замнулся. Хина так спокойно, правильно и хорошо лежала в его объятиях, медленно и глубоко вдыхая их запахи и удолетворённо урча, что Такемичи было жаль разрушать эту идиллию. Но ещё больше ему было жаль себя, ведь от того, что произойдет после того, как он произнесёт эти слова, его уже ничего не спасёт. – Я н-начал ухаживать за одним человеком.       Секундная тишина и застывшее, замолчавшее тело.       А затем в его доме гремит визг, от которого Такемичи тут же глохнет.       – Наконец-то! – у Хины безумные глаза полные восторга. Ханагаки страшно за свою жизнь. – О Ками, Мичи, я так давно этого ждала! Кто он?! Альфа, бета, омега?! Может гамма?! Я верю в тебя, Мичи, ты мог бы ухаживать даже за гаммой! Он наш ровесник?! Старше, младше?! Он зовёт тебя семпай?! Тебе это нравится?! А!..       – Это Манджиро Сано, – решительно прервал поток вопросов Такемичи, предвещая, что в дальнейшем вопросы будут становиться только хуже.       Тачибана замолчала.       Потом недовольно нахмурилась и цыкнула.       Ханагаки почувствовал обиду за Майки.       – Он не так уж плох, – попытался Такемичи отстоять честь своего избраника. – У него интересный характер.       – Дерьмовый, – молниеносно отбила Хина.       – Он прирождённый лидер.       – Банды малолетних маргиналов, договаривай пожалуйста.       – Он сильный.       – А мы в каменном веке живём? И когда это тебе был нужен мамонт?       – Он очень общительный!       – И весь его круг общения гопники.       – Он не даст меня никому в обиду!       – Я тоже. Просто я по-тихому изведу, а он ушатает на улице.       – Он чертовски горяч! – пошёл с последнего козыря отчаявшийся Такемичи.       Хината задумалась       Скривилась.       Но этот довод приняла.       Маленькие, но важные победы.       – Я начал ухаживать за ним. Честно, я это сделал случайно, и как-то прокатило, – со стороны Хины прозвучало что-то похожее на "дуракам везёт". – Сейчас, понимая это, всё кажется до жути очевидным. Ками, я старался быть всегда рядом с ним, мой зверь, стоило ему оказаться рядом, жался к нему, а миссия по спасению Баджи была очевидным испытанием для ухаживания!       – Испытание для ухаживания, – зачарованно повторила Хина, прежде чем её глаза заблестели. – О Ками, Мичи, ты проходил испытание для ухаживания! Это так романтично!       – Спасать зад Баджи было не шибко романтичным.       – Ну, так не на его же зад ты нацелился, – бесхитростно сказала Тачибана, заставив Ханагаки подавиться воздухом и покраснеть. – Испытание для ухаживания! Они практически вышли из быта! Это прямо как в школьной литературе, когда самурай просил у своей возлюбленной гейши испытание, дабы проверить силу его чувств и получить шанс на взаимность!       – Это та история, где он не справляется и умирает, а девушка из-за чувства вины кончает с собой?       О, японская классика. Элегантная и беспощадная.       Хината стукнула его по голове.       – Ой! Ты жестока, Хина!       – Потому что ты зануда, Мичи!       Звери жались друг к другу, урчали и наблюдали, как их люди безаботно веселятся.       Связь тянулась между ними невидимым канатом согревающим и обвязывающим сердце.       Хина ушла вечером.       Они обсудили всё, что только можно (всё, что Такемичи мог рассказать ей) и Тачибана взяла с него обещание, поговорить с Майки об этом. Всё-таки это их отношения и им решать, что с ними делать.       (И пообещала отказать странному бете с автозагаром и запахом лака для волос самым мягким из возможных способов с намёком, что счастье всегда ближе чем мы думаем.)       Ханагаки согласился, но стоило в трубке раздаться гудкам, как под ложечкой резко засосало.       На словах он Осаму Дадзай, а на деле...       – Такемучи?       О, Ками, дай ему силы договорить и не сдохнуть в процессе.       – Майки! Привет! Не отвлекаю?       – Такемучи не может меня отвлекать! ~       (– Манджиро, блять, нормально полку держи или я тебе молоток в зад засуну!)       Сердце счастливо сжалось, а в горле зародилось пока сдерживаемое урчание.       – Майки, мне срочно надо тебе кое-что сказать. Могу ли я прийти к тебе домой?       В трубке раздалась тишина. Только непонятные звуки переодически возникали.       (– Манджиро, блядь, не ори!       – Майки, заткнись! От тебя уши болят!       – Такемичи хочет прийти ко мне в гости!       – Эмма, и ты туда же?! Решили оглушить меня на старости лет?!)       Такемичи прождав минуту неуверенно спросил:       – Ты против?..       – НЕТ!        Резкий ответ напугал Ханагаки. Но больше его напугало то, что произнесён он был голосом Эммы.       – Он не против! Я не против! Наш дед тоже не против! – (За себя говори! И вообще, кого из своей шайки Манджиро снова в дом тащит?!) – Ждём тебя завтра в три! Приходи красивенький, не надевай красное в горошек – наш дед такое не любит! Пока-пока, Такемичи!       В трубке снова раздались гудки. Ханагаки обескуражено заморгал.       (– Не благодари, Майки. Сочтёмся~       – Кто это, блядь, был? И почему Манджиро выглядит как лучшая свекла с огорода моей бабушки?       – Это была любовь всей его жизни~       – Любовь всей?.. Манджиро! Ах ты поганец! Нашёл пару, а родному деду не сказал?!       – Я и Такемучи пока не пара!       – Он выполнил твоё испытание! Вы не пара только потому что ты – ссыкло!       – Я оторву Кен-чику язык!       – Не смей! У меня на него планы!       – Молчать, балбесы! Майки брось уже эту несчастную полку, потом прибьём! Доставайте пылесос, расчехляйте швабру! К нам идёт важный гость, пускай хоть сперва подумает, что мы приличные люди!       – Деда, он так-то меня видел.       – Я вообще на нём посидеть успела.       – Молчать! Пускай у этого несчастного будет мнение, что представители семейства Сано приручаются. Когда Манджиро с ним свяжется, уже будет поздно дёргаться.       – Деда, он у меня Капитан в банде.       – Ох ты ж ё... Пускай бедолага успокаивает себя, что хотя бы дома будет чисто.       – Я не так уж плох!       – Нет, ты ещё хуже.       – Не деритесь, засранцы, у нас до чёрта работы!       – Деда, а что с верхними полками делать? Мы как не доставали, так и не достаём.       – Вот ведь уродилась мелюзга. Не пыхти, Манджиро, у тебя всё в силушку ушло – используй кстати её, приподними диван, сто лет там не пылесосили. А ты, Эммочка, звони своему, пускай почувствует себя полезным! Заработает очки семейного одобрения!       Спокойно просматривающий журналы с байками Дракен вздрогнул и с напряжением посмотрел на телефон. Тот через несколько секунд зазвонил и на нём высветилось знакомое имя.       Парень тяжко вздохнул и написала ответ.       Альфа радостно залаял, виляя хвостом, предвкушая купание в запахе лимонов и россы и нежной белоснежной шерсти.)       – ...Но я не знаю, где вы живёте...       На следующий день за Такемичи в два часа дня зашёл Дракен и со скорбным лицом провозгласил, что он ведёт его на казнь. Ханагаки поправил, что на семейный ужин. Подросток картинно приподнял бровь и ответил, что не видит разницы.       Серый Альфа сразу кинулся к золотому и они начали тереться и радостно обнюхивать друг друга.       Рюгуджи, смирившийся со своим позором, глубоко вздохнул, состроил угрожающие лицо, которое заставило Такемичи напрячься, и заключил меньшего парня в объятья.       Он, чёрт возьми, тоже скучал по члену своей стаи.       Серый Альфа радостно залаял, завиляв хвостом.       Ханагаки сначала отропел, но через пару секунд ответил на объятья, неуверенно похлопав другого по спине.       Запах солнца и мяты смешался с кожей и специями.       На хмуром лице Дракена промелькнуло удолетворение.       Всю дорогу до дома семейства Сано они проговорили. Точнее, Такемичи говорил, переодически перекладывая пакет из одной руки в другую, а Кен отвечал на вопросы или вставлял комментарии. Ближе к концу пути, Ханагаки вспомнил один вопрос, который интересовал его какое-то время.       – Дракен, а что случилось с третьим отрядом?       – В каком смысле? – парень до этого старательно ковырявший в ухе вопросительно смотрит на него.       – Майки, распустил третий отряд и раскидал его людей по другим отрядам. То есть третьего отряда больше нет? Или он просто прекратил существование, пока не выйдет Па-чин?       – А, – быстро произнёс Дракен, поняв суть вопроса. – Второй вариант ближе. Когда произошла заварушка с Мёбиусом и Майки назначил Капитаном отряда Кисаки, многие его члены высказали нежелание ему подчиняться, предавая своего Капитана. И тогда Мицуя предложил, чтобы те кто хочет остаться в банде распределились по другим отрядам, пока Па-чин не выйдет, а новый третий отряд состоял целиком из Мёбиуса. Сейчас примерно тоже самое. Бывших людей Мёбиуса по небольшим группам раскидали по отрядам, несколько даже будут в твоём, а третий отряд фактически перестал существовать, – Кен складывает губы в небольшую улыбку. – Конечно, пока Па-чин не выйдет.       Такемичи понимающе кивнул.       На один пункт в бесконечном океане вопросов, трудностей и проблем стало меньше.       Маленькие радости.       То, что они стали подходить к дому, Ханагаки понял по тому, как с каждым шагом росло напряжение Дракена. Когда они подошли к дому, у того была неестественно прямая спина и сжатые в кулаки руки.       Нервозность в воздухе практически летала.       – Дракен, что?..       – А, Кен, привёл наконец!       Перед домом стоял пожилой мужчина. Его лицо было всё в морщинах, намекающих, что в его жизни было даже слишком много причин хмуриться. Одетый в тёмно-синюю юкату он стоял, уперев руки в боки, и внимательно-оценивающим взглядом исследовал пришедших.       Две хорошо знакомые Такемичи бездны сконцентрировались на нём и Ханагаки немного поплохело.       – Ты – Такемичи Ханагаки?       Он никогда не был верующим (хотя по идеи должен быть), но чувствует ещё немного и начнёт молиться.       – Д-да, сэр!       Взгляд просканировал его ещё более внимательно.       Такемичи чувствует, как у него начали дрожать коленки.       Альфа из-за всех своих сил пытается подбодрить своего человека, поддерживающим лаем.       После минуты осмотра старик цыкнул и сказал:       – Какой тощий.       "Это не явное неодобрение, значит не всё так плохо?.."       – Заходи в дом. Только поклониться не забудь: всё-таки в додзё входишь, – а потом взгляд тёмных глаз медленно перетёк на Дракена. – А ты? Примешь участие?       – Откажусь, – молниеносно ответил Рюгуджи.       Старик фыркнул.       А Кен кинул на Такемичи последний взгляд, красноречиво кричащий "Крепись, братан" и ушёл самым быстрым шагом, который Такемичи когда-либо видел.       В горле зачесался крик:"На кого ты меня покинул?!"       – Долго тебя ждать, а?       – Э?! Уже бегу!       И вбежал внутрь, торопливо поклонившись – хотя это было больше похоже на то, что он споткнулся –, и провозгласив:       – Простите за вторжение!       Встретил его двухголосый крик:       – Такемичи!       И на него налетело два тела, которые только чудом его не уронили.       В его левую руку вцепился Майки, жмущийся к ней слишком сильно, и подставил свою голову так близко, что Такемичи уткнулся в его волосы и оторопело вдохнул запах цитрусового шампуня. К правой же прижалась Эмма, которая пускай держала его не так сильно, как её брат, но тоже ощутимо.       – Эмма, отпусти Такемичи; он не к тебе пришёл!       – Бууу, злюка ты Майки! Я так давно не общалась с Такемичи! Так соскучилась!       – Общайтесь как-нибудь потом!       Судя по крайне злобной и раздражённой интонации, а также тому, что Манджиро оторвал одну руку от предплечья Ханагаки и положил её ему на поясницу, притягивая к себе, Эмма начала издеваться над братом задолго до его прихода.       Такемичи, у которого кожа под одеждой в тех местах где Майки касался его горела, издал еле слышный писк.       Альфа из-за всех сил пытался спасти своего человека от обморока.       Но и к нему проблемы постучались.       Он почувствовал, как на его внешнюю территорию вступили два зверя и бесцеремонно направляются прямо ко внутреней. И если тяжёлые шаги одного, он безошибочно узнал, то идентификация вторых, более лёгких и быстрых, оставалась на уровне подозрения.       – Молчать, мелюзга! И уйдите – между вами протиснуться нельзя!       Где-то на самой границе внешней территории возник ещё один зверь, пахнущий деревом и оливками.       Альфа кинул на него напряжённый взгляд, но больше сделать не успел. Его придавила большая пушистая Тула, которая при первом прикосновение к нему начала урчать. Чуть позже он увидел маленькое болеснежное тельце, которое с важным видом уселось прямо перед ним и приветственно мявкнуло. Златошёрстный зверь тоже поздоровался, гавкнув. Другой Альфа прикусил ему ушко и начал то место старательно вылизывать.       Такемичи и его Альфа чувствовали, что это будет трудный день.       Майки с Эммой, ворча, отпустили его и Ханагаки смог выдохнуть.       Пожилой мужчина прошёл мимо него, но, сделав несколько шагов, остановился и повернулся к нему.       – Моё имя Мансаку Сано.       Такемичи чисто автоматически ответил:       – Ханагаки Такемичи. Приятно познакомиться, сэр!       – Пацан, я уже знаю твоё имя.       Гость издал ойкающий звук и румянец немного залил его щёки.       Мансаку фыркнул, смеясь над такой реакцией. Манджиро завороженно наблюдал как румянец с щёк перетёк на шею. Эмма посмотрела на мужчин своей семьи и закатила глаза.       Потом Такемичи под ручки затащили на кухню и посадили на стул. Ханагаки, который последние минут пять чувствовал себя больше плюшевой игрушкой, чем человеком, прижал пакет ближе к груди, чем и привлёк к нему внимание семейства.       – Такемучи, а что ты принёс?       На лице Майки был невинный детский интерес на самой грани того, что он выхватит пакет из его рук и засунет туда голову.       – О? Да ничего особенного. Тортик из пекарни рядом с моим домом и...       На словах "пекарни рядом с домом" Манджиро оживился. В его безднах засияли настолько яркие звёзды, что Ханагаки запнулся.       – Из этой?! Правда?! У них было прекрасное парфе, когда ты водил меня туда! – Такемичи истерично подумал, что не водил Майки в это кафе. Значит это был другой он. – А какой торт? Шоколадный с вишенками и сбитыми сливками наверху?       – Ага, – удивлённо ответил Ханагаки. Когда он с Дракеном заходили туда, парень поинтересовался у друга какой лучше купить и тот без промедления указал на этот. Видимо в тот день Дракен был с ними.       Майки попытался выхватить у него из рук пакет, но Ханагаки вцепился в него мёртвой хваткой. Манджиро надулся и насупился; Эмма рядом смеялась с рож, которые строил её брат. А Мансаку Сано...       – Никакого сладкого до горячего, Манджиро!       ...разгребал проблемы.       Ему нравится этот старик.       Поэтому он вытащил торт, под голодным взглядом Майки, и торжественно вручил его старшему Сано, как самому надёжному. Потому что ни Манджиро, ни Эмме в этом вопросе доверия нет.       Оба провожали торт взглядом полным жажды.       Старик взял его и положил в холодильник, под полные тоски взгляды своих внуков. От этих больших и полных грусти глаз Такемичи стало не по себе.       Но Мансаку не первый день этих засранцев знает, а потому имеет иммунитет.       – Тебе, Такемичи, лучше привыкнуть. У этих двух ни стыда, ни совести. И они пойдут на всё, чтобы заполучить сладкое и окончательно испортить свои зубы и желудки.       Теперь и лицо Эммы приняло насупившийся вид.       Такемичи не мог ничего поделать с тихим смехом.       Сейчас он смог наконец-то рассмотреть помещение. Большая, светлая, чистая кухня. Прямо таки образцовая. Самым выделяющимся элементом был воистину огромный холодильник, но, учитывая аппетиты Майки, его нахождение здесь было оправданно. Всё пахло недавней уборкой, свежеприготовленной едой и семьёй Сано. Такемичи попытался незаметно вдохнуть этот запах. Первым он к собственному удивлению распознал дерево и оливки и методом исключение предположил, что так пахнет старший Сано. Такемичи почему-то был уверен, что если он зайдет в додзё то его встретит такой же древесный аромат. Потом, знакомый запах росы и лимона. Кажется, каждый предмет этой кухни впитал этот запах и уже ничем его не вывести. Он растворился и смешался с пространством став самой его частью. И наконец он почувствовал практически неощутимые нотки запаха, которые всегда были скрыты под маревом крови. Они были так слабы, что Ханагаки смог распознать лишь один его фрагмент.       Океан.       Частью запаха Майки был океан.       Ему не терпелось узнать, что будет второй. И потребовались все силы, чтобы не прижаться к шее и не узнать прямо сейчас.       – Такемучи, а что ещё у тебя есть?       Пережив трагедию, Манджиро заметил, что пакет не опустел.       – А? – Ханагаки пришёл в себя и, поняв вопрос, опустил взгляд и слега покраснел, прижимая к себе пакет одной рукой, второй вырисовывая на коже нервные рисунки. Майки снова зачаровал этот алый цвет. – Н-ну, я подумал, что торта будет маловато и кое-что сделал сам...       Обратив всё своё внимание на зачарованного Майки, Такемичи совсем забыл про Эмму, которая одним быстрым движением выхватила пакет, вытащила контейнер и открыла его. Ханагаки только и успел оторопело моргнуть.       А потом к запаху тондзуру прибавился запах омурайся.       И Манджиро стал выглядеть в одном выдохе от предложения руки и сердца.       – Я-я не слишком хорош в этом, но надеюсь в-вам понравится, – Такемичи перестал бороться с румянцем и сидел помидором вцепившись свободной рукой в штаны.       Эмма услышала щелчок с которым окончательно отключились мозги её брата.       – Выходи...       – Нам пора кушать! – прокричала Эмма на всю кухню.       Она не могла позволить Майки вступить в отношения раньше неё.       Он будет издеваться над ней до конца дней!       Мансаку Сано приподнял бровь, когда открылся контейнер, и принюхался.       Такемичи ещё никогда так внимательно не следил за чужой реакцией.       А потом глава семьи Сано нахмурился и Ханагаки чувствует, как холодеют кончики пальцев.       – Это ты намекаешь, что никто в моей семье не умеет готовить?       Лицо Такемичи утратило все краски.       Он попытался объяснить, что не это имел ввиду, что он уверен, что Эмма чудесно готовит, что эта была лишь прихоть...       Мансаку внимательно с смурным лицом наблюдал за ним, пока несчастный Альфа, путаясь в словах, пытался оправдаться.       Его речь по большей части состоящую из заиканий через минуту прервал резкий смех.       Это был дед Майки и Эммы, который буквально за секунду сменил гнев на милость.       Ханагаки медленно, непонимающе моргнул.       – Ха-ха-ха! Какой ты забавный, пацан! Даже интереснее Кена, а я думал, что лучше него мне никто день не сделает!       И только после этих слов, сдерживающийся из-за всех сил и дрожащий из-за этого на стуле Манджиро и старательно заглушавшая хихиканье рукой Эмма, сорвались и тоже засмеялись.       Смотря на эту картину, Такемичи со смущением, которое снова окарашивало его щёки, раздражение и умилением подумал, что наконец видит семейное сходство.       Обед растянулся на три часа. Во время него они успели разбить тарелку, уронить в раковину вилку и подавиться от смеха раза три каждый. Такемичи принёс клятву, что никогда не расскажет Дракену, как у Эммы пошёл чай носом.       Его спрашивали обо всём и сразу: как учится, как дерётся, чем увлекается, на какие секции ходил, что любит есть, на что аллергия. Когда Мансаку спросил, какой у него зверь, Такемичи прямо и честно ответил.       Он не стыдился своего Альфы, чтобы скрывать его.       Его зверь счастливо заворчал.       Услышав ответ, старик удивлённо моргнул, крякнул, хихикнул и полноценно заржал.       – Собачники! Всё поколение собачников!       Прилетели в его голову скомканная салфетка со стороны Эммы и кусок хлеба со стороны Майки.       Когда они закончили время подходило к шести вечера.       Майки предлагал завалиться в его комнату и просмотреть байкерские журналы; Эмма соблазняла альбомом с детскими фотографиями её брата.       И Ханагаки очень, очень хотел этим заняться.       (И даже не известно чем больше: завалиться в комнату Манджиро, пропахшую им от и до, полную его присутствия, где есть его гнездо и полностью раскрыт его запах или посмотреть на мелкого Майки ещё меньше и очаровательнее.)       Но у него было более важное дело.       – Господин Сано, могу ли я с вами поговорить наедине?       Мансаку смотрит на него удивлённым взглядом, чешет затылок, ловит испепеляющий взгляд своих внуков и говорит:       – Конечно, пацан! Идём за мной.       Раздосадованное рычание и полное недовольства шипение – симфония для его ушей.       Он доводит парня до своей комнаты и, прежде чем войти в неё, орёт:       – Если я хоть кого-то почую за дверью, у стены или под окном, выкину всё мороженое!       Слышится звук сильного удара и яростного всбивания подушки.       В комнате главы Сано лишь футон и большая тумбочка, на которой множество фотографий и разных безделушек.       Такемичи собирался спросить куда ему сесть, но, увидев, что старик садится прямо на пол, передумал и сел напротив него.       – Ну, и что такое важное ты хотел со мной обсудить? Только предупреждаю стены тонкие, так что, если хочешь чтобы это вправду было в секрете, то говори тише.       Ханагаки кивнул и не произнёс ни слова.       Комната на несколько минут погрузилась в тишину.       И чем больше времени проходило, тем больше хмурился Мансаку.       И тем больше нервничал и путался в словах Ханагаки.       – Ты будешь говорить или...       – Господин Мансаку! – громким шёпотом резко начал Такемичи, напугав старика. – Я извиняюсь перед вами за действия совершёные в сторону вашего внука! – звук удара головы от пол заставил деда вздрогнуть снова. – Я сделал это не осознанно и мне очень жаль! Ну, точнее, не очень жаль, совсем, если честно, не жаль, но я должен был сначала спросить у вас! – Такемичи, правда говоря, не имел ни малейшего понятия как происходят ухаживания. В школьные годы никто из друзей не обзавёлся парой и следовательно не выполнял ритуалы, Хина даже в двадцать шесть продолжала отказывать многочисленным ухажёром, хотя и ходила на несколько свиданий с милыми девушками, но ни одно из них не переросло во что-то большее. Жанр романтики в сериалах и манге он не особо любил, предпочитая сёнены или ужасы, а в них романтическая часть крайне скудна, на уровне случайных ухаживаний или тех, которые в конце концов эволюционировали в проклятья. Поэтому не удивительно, что он начал ухаживать за Майки и даже не понял этого. Такемичи даже не знал должен ли он оповещать об этом родителей своей будущей пары или нет, просто ему это казалось правильным. – И я должен вам кое-что сказать!       И здезь возникала самая большая проблема.       Как рассказать деду, что ты двадцатишестилетний мужик из будущего, ухаживающий за его внуком и выжить?       – Я в довольно трудной ситуации!..Вы, вы возможно мне не поверите, но это чистая правда! Я заглядываю далеко в будущее, очень далеко в будущее! И я хочу чтобы Манджиро!..       Мысли разбегались как таракашки.       Такемичи хватался за одну, она ускользала, и он в панике хватался за другую, которая повторяла действия предыдущей.       Ему нужно было, чтобы человек перед ним поверил ему, доверился ему и позволил защитить его внуков.       И не убил при этом.       – Я сделаю всё для Манджиро! Поэтому, пожалуйста!..       "...Поверьте в то что я вам расскажу" – осталось не произнесённым, потому что Мансаку поднял руку и сказал:       – Достаточно.       Ханагаки обмер и почувствовал как начали подрагивать его руки.       Он не справился.       Он не смог.       Он провалился.       (Бушующая вьюга, плачущая мелисса и горящая плоть.       Альфа истошно заскулил, вспоминая как оборвались связи.)       Он не исправит будущее.       – Такемичи Ханагаки. Ты пришёл в мой дом с просьбой. Так подними голову, чтобы я мог дать свой ответ.       Парень, слегка дрожа, разогнулся и неуверенно посмотрел в лицо главы семьи Сано.       На морщинистом лице была понимающая, нежная улыбка.       Такемичи и его Альфа непонимающе моргнули.       – Тебе понадобилось много смелости и отваги, чтобы прийти ко мне в дом и сказать это, – голос Мансаку был удивительно тих по сравнению с его обычным тоном, а без привычной хмуростью он выглядел на лет пять моложе. – Я понимаю это. Ведь когда-то я тоже был на твоём месте.       Из груди Ханагаки вырвался поражённый вздох, и он во все глаза уставился на старика.       "Тоже был на моём месте?.."       "Неужели...дедушка Майки тоже путешественник во времени?.."       Пока Такемичи обдумывал эту мысль, Сано продолжал:       – Ты совсем юный, а уже такой ответственный. Я в твои годы никогда бы не смог решиться на такое.       "В мои годы?" – с сомнением про себя повторил слова старика Ханагаки. Не уж то он слишком молод для путешествиника во времени? Всем остальным кто этим занимается за тридцать? Или Мансаку думает, что он будучи пятнадцатилетним путешествует?       И ответственный? Самый старший Сано понимает, что Такемичи спас друзей его внука от предрещённой гибели?       – Честно я думал, что первее поговорить об этом придёт Кен. Но ты умеешь удивлять, Такемичи, – говорит старик тихо посмеиваясь.       ?       ???       Причём здесь Дракен?.. Или он тоже путешественник во времени?..Но почему он тогда не попытался предотвратить свою гибель?..       – Манджиро – это огромная заноза в заднице. Но ты это и так знаешь, раз состоишь в его шайке. И всё равно пришёл сюда. Ты, парень, заслуживаешь уважения.       Манджиро заноза в заднице?..       Нет, он, конечно, это знает, но какое отношение это имеет...       Абсолютно больная мысль простреливает ему голову, и Такемичи в ужасе ещё больше расспахивает глаза.       Да нет...       – Только такому ответственному человеку я могу доверять своего непутёвого внука.       Не может быть...       – Я искренне тебе сочувствую, но у тебя был шанс сбежать и ты им не воспользовался. Сано не отдают свою добычу, так что, что бы не произошло в дальнейшем: смирись и получай удовольствие.       Да вы издеваетесь...       – Такемичи Ханагаки, я даю тебе свою благосло...       – Нет!       Ханагаки орёт во всё горло окончательно поняв, осознав и приняв безумное предположение, которое придумал себе глава семьи Сано. Потом, вспомнив, где он находится, начинает кричать шёпотом:       – Я не хочу выходить замуж за Майки! Я!..       – В смысле, блядь, не хочешь?       Спокойно наполняющий комнату запах древесины и оливок сменился, чем то угрожающим, и Такемичи в панике сглотнул.       До этого спокойные даже немного ласковые глаза старика изменились до неузнаваемости. Теперь его зрачки приняли вертикальный вид, а лицо покрылось жевалками.       Такемичи попытался сделать вздох и подавился тяжестью окружающего его запаха.       – Ты что, играешься с моим внуком?..       Сегодня Такимичи Ханагаки узнал как пахнет хорошо смазанная гильотина.       Как больно натирает старое дерево и как сильно оно обхватывает шею. Как угрожающе ощущается лезвие, подвешенное над ним, и как дрожат руки от лёгкого запаха оливкового масла, намекающего, что всё пройдёт как надо.       Глаза начинают страшно слезиться и на пол падают крупные слёзы.       Его зверю тоже было нелегко.       На их территорию вступил Незванный гость.       Незнакомый Альфа пахнущий яростью и впитавшим кровь многих жертв деревом, минует внешнюю территорию и уверенно продвигается к смежной.       Но златошёрстный зверь не позволяет ему это сделать так легко.       На самой границе в смежную территорию он встаёт и неуверенно рычит, не разрешая идти дальше, но и не выражая явную агрресию.       Но вторженцу было плевать на его неуверенность.       Златошёрстного Альфу давит к земле туша не многим меньше его и рычит прямо в морду.       Пускай он уже не молод, но постоит за честь своей стаи.       Уши с кисточками прижаты к голове, а в знакомых глазах ярость и молчаливая клятва разорвать ему глотку.       Альфа истошно скулит, придавленный на собственной территории и просит своего человека сделать хоть что-то.       И Такемичи, так и не сделав вдох, сипит:       – Мне... Нравится Майки...Но я... Я не могу...Б-быть с ним...       – А? Ты о чём?       Сковывающий на плахе запах в считанные секунды исчезает, оставляя лёгкий привкус дерева и оливок, а на делающего быстрые и глубокие вздохи Ханагаки смотрят удивлённые глаза.       Его Альфу тоже отпускают и тот быстрым и нервным движением ползёт на смежную территорию, кидая на остановившегося хмурового Альфу настороженный и откровенно испуганный взгляд.       – Быстрее, пацан, или я решу, что ты просто оттягиваешь собственную кончину.       – Вы... Вы м-мне не поверите.       – Ты сначала скажи, а я уж потом решу: верить или нет.       Такемичи обречённо прикрывает глаза и, как отрывает пластырь, говорит:       – Я двадцатишестилетний путешественник в прошлое.       Мансаку смотрит на него обеспокоинным взглядом, явно думая не повредил ли он своей альфа аурой что-то в его голове.       Его зверь же, пристально наблюдая за другим, медленно подходит к Альфе Такемичи, осматривая и принюхиваясь.       Златошёрстный зверь, слегка дрожа, согласно тяфкает.       Альфа песочной шерстью поражённо смотрит на него приоткрыв рот.       Вообщем, как и его человек.       – Д-да быть того не может...       – Я знаю, что в это трудно поверить, но, пожалуйста, поверьте. От этого зависят жизни многих людей. И... И жизни Майки с Эммой тоже.       Поражённые взгляды сменяются решительными и человек со зверем синхронно низко рычат, заставляя других человека и Альфу поёжиться.       – Я поверю тебе... Но если я каким-либо способом узнаю или пойму, что ты лжёшь, ты пожалеешь об этом...       Такемичи даже используя всё своё воображение не мог придумать чем ему мог угрожать человек, который несколько часов назад жаловался на боли в спине, ухудшающуюся память и давление.       Но был почему-то абсолютно уверен, что Мансаку Сано подобными проблемами с фантазией не страдает.       Поэтому парень лишь кивает, принимая такие условия.       А потом рассказывает обо всём что с ним произошло.       О том как его серая жизнь в один момент взяла и окрасилась цветом синей молнии (и алым цветом крови его новых друзей).       Мансаку внимательно слушал его, не перебивая. Его зверь тоже непрерывно следил за златошёрстным Альфой выискивая любые признаки лжи и с ужасом, нарастающим после каждого нового факта, не находил их.       Когда Такемичи закончил у него дрожал голос как и руки, а из глаз капали слёзы.       Его Альфа тихо скулил, оплакивая свои потери и потери своего человека.       Старик, который где-то в середине его исповеди закрыл глаза, сделал глубокий вздох и сказал:       – Это абсолютно безумно. Но, наверно, именно поэтому это и может быть правдой.       Такемичи истерично хихикает и давится всхлипом.       – Ты рассказал мне многое, возможно даже всё. Кроме одного, – глаза Мансаку тёмные дыры, так похожие на глаза его внука. Готовые поглотить каждого, кто посмеет тронуть его семью. – Кто посмел напасть на мою семью?       Имя вертится на языке, но почему не хочет слетать с губ.       Возможно, потому что теперь Такемичи не видит одного из главных авторитетов Японии, не брезгующего ничем, чтобы добиться своего, и чьи руки омыты кровью тысяч невинных.       Возможно, потому что теперь он видит испуганного подростка, погрязшего в собственных комплексах и сомнениях, настолько глубоко, что тот был просто не в состояние выбраться из них самостоятельно.       Но способного, если ему протянуть руку помощи, выбраться из них и жить.       Поэтому Такемичи твёрдым голосом говорит:       – Я не знаю кто это.       И песочный зверь, впервые за этот вечер чувствует, чувствует как человек другого Альфы лжёт.       – Ты прекрасно знаешь, что я почувствую ложь, – старший Сано прищуривает глаза и с лёгким непониманием и угрозой смотрит на парня. – И всё равно покрывает преступника.       – Он не преступник.       – Лишь твоими силами не преступник, – рычит старик.       – Да. Поэтому я и решаю что с ним делать, – Ханагаки чувствует как снова зло тяжелеет запах древесины, поэтому делает глубокий вдох. – Точнее, что с ним не надо сделать ничего.       – Ничего, – голос Мансаку больше нельзя назвать голосом. Это полноправный рёв зверя. – Ты говоришь, что человек погубивший моих внуков не получит ничего!       Рёв зверя, под которым скрыто отчаяние человека, несумевшего уберечь самое дорогое.       Как Такемичи его понимает.       – Да, – просто говорит альфа, неотрывно смотря в бешенные глаза. – Знаете почему? Потому что, раз я дал шанс человеку по вине которого умер мой лучший друг, то я могу дать шанс и ему тоже.       – Ты же уже выснил, что Манджиро не виноват!       – Да. Но тогда я этого не знал.       Старик поражённо моргает.       – Я не знал, что Майки не виноват, но всё равно хотел спасти. Всё равно дал ему шанс. Так почему этот человек не заслуживает этого же шанса?       Сано молчит. На его лице явно читается внутренняя борьба.       Через пол минуты он тихо выдыхает и еле слышно шепчет:       – Если... Если эта тварь по-прежнему будет причинять моим детям боль... Ты уничтожишь её?..       Такемичи не медля ни секунды отвечает:       – Да.       И песочный Альфа какой раз за день чувствует исходящую от слов человека чистую правду.       И устало прикрывает глаза, ложась.       Мансаку сжимает губы в линию и тяжко кивает.       Такемичи тихо выдыхает.       С одной проблемой разобрались.       Осталось разобраться с остальными.       – Это не всё. Есть одна вещь, о которой я хочу вас попросить.       – Это что-то с чем не можешь справиться ты сам? – хмурится старик. А потом, буквально через секунду, его простреливает осознание. – Ты поэтому мне всё рассказал. Потому что это требует помощи настоящего взрослого.       На словах "настоящего взрослого" глаз Такемичи слегка дёрнулся.       – Ну... Мне скорее нужен был "настоящий" взрослый из семьи Сано, – Мансаку вопросительно наклоняет голову и Ханагаки со странным трепетом в сердце узнаёт этот наклон. – Известно ли вам, что делал Шиничиро до своей смерти?       На секунду на лицо старика падает тень вечной трагедии, незарастающей раны, которая всегда будет на нём и которую нельзя ничем залечить или зашить.       Но лишь на секунду.       – Шиничиро... Всегда был самостоятельным ребёнком. Я в его школьные годы никогда не знал, чем он занимается, пока меня не вызывали в школу. А уж когда он вырос, то я и вовсе потерял его из виду. Несмотря на то, что он был дома практически каждый день, Шинчиро обладал невообразимым даром дофига говорить и при этом ничего путного не сообщать.       Губы трогает лёгкая улыбка, даруемая нежными руками ностальгии и старых воспоминаний.       В них его старший внук всегда дома, всегда бодр, всегда мается со своими младшими и всегда жив.       Маленький уголок рая, который исчезнет стоит ему только открыть глаза.       (И больше не почувствовать запах неба и земли.)       – Ясно, – Такемичи понимает что, то во что он собирается влезть личное, семейное, но в тот момент, когда это стало связанно с дорогими ему людьми ему стало безразлично кого он ранит пытаясь их уберечь. – Ваш внук до своей кончины собирался усыновить ребёнка.       На лице Мансаку шок, который он делит со своим зверем.       – Изана Куракава. Это имя мальчика на усыновление которого он отправлял несколько прошений в детский дом. Последнее ему даже одобрили, но... Но было уже поздно.       – Шиничиро не мог сделать это без причины, – Ханагаки было жаль старика. Он не просто бередит старую рану, он делает это куском стекла раскрывая и увеличивая её. – Он был очень добрым и безрассудным ребёнком, но лишь поэтому усыновить ребёнка? Нет, это не похоже на него.       – Вы правы. Видите ли это был не просто случайный ребёнок, с которым он встретился. Это был старший брат Эммы.       Пожилой мужчина издаёт сиплый вздох. Его руки, которые он быстро спрятал под кимоно, дрожали.       – Б-брат?..       – Да, брат, – Наото проделал отличную работу в будущем. Он смог каким-то невообразимым образом достать старые записи из детского дома. Исследуя их, он узнал, что Изана Курокава посещал штатного психолога, приёмы с которым по договору снимались на камеру, и в одном из видео он говорил о своей сестре Эмме. Посмотрев все видео и найдя ещё пару зацепок связать всё оказалось очень просто. – Судя по всему мать или мачеха Изаны сдала его в детский дом, но оставила Эмму себе. Шиничиро случайно нашёл его и, кажется, хотел усыновить, чтобы привести в семью.       "Но не успел" осталось не произнесённым.       – Хотел привести в семью... – Сано повторил последние слова как зачарованный.       Такемичи наблюдал как на его лице меняются эмоции.       Сначала – шок.       Потом – ярость.       – Ах ты тихушник, ебучий! – удар по полу гремит и сквозь бумажные стены слышно, как что-то в других комнатах падает и разбивается. – Всё собрался делать в одиночку! Как был себе на уме, так остался! Совсем поганец не изменился! А я ему, блять, на что был! Я же был!..       И наконец боль.       – Я же был... – в голосе больше нет былого запала. Только вопросы к человеку, который уже не может дать на них ответы. – Я же был рядом... Всегда поддерживал... Даже денег добавил на этот его магазин, хотя хотел, что бы он перенял додзё... Даже не ругал, когда он приходил побитый и выглядищий как котлета и приводил с собой своих дружков... Не уж то... Всего этого было мало, чтобы рассказать мне об одном ребёнке?..       – Нет, Господин Мансаку. Всего этого достаточно. Возможно, Шиничиро боялся вам рассказать, боясь, что вы попытаетесь его переубедить...       – Да каким бездушным он тогда собственного деда считал!       – ...Но я уверен, он бы хотел, чтобы Изана звал вас дедушкой.       Мансаку замолкает на полуслове.       – И поэтому я вам обо всём рассказал. Мансаку Сано, пожалуйста, – Такемичи вновь приподает к полу и со слегка дрожащими руками продолжает. – Пожалуйста, усыновите Изану Куракаву. В ближайшем будущем он может натворить дел, но, я верю, если у него будет семья, то его можно будет спасти. Пожалуйста, Господин Сано.       – Поднимись.       Такемичи повинуется.       На него смотрят бесконечно усталые глаза.       – В поклоне я хочу видеть лишь своих провинившихся учеников, а ты им не являешься. И ни в чём не виноват. И, если честно, – губы старика трогает лёгкая усмешка. – Это я должен кланяться тебе.       И делает это.       Ханагаки чувствует, как его сердце останавливается от чистой паники.       – Господин Сано, что вы, не надо! Поднимайтесь, ну же!       – Нет, – говорит старик по-прежнему скланяясь в поклоне. – Ты спас моих внуков, друзей моих внуков и продолжаешь это делать. Ты делаешь всё это, не получая ничего взамен. Они даже не узнают, что могут жить только благодаря тебе. Так позволь мне от их лица выразить всю благодарность, – его голос был чётким и звонким. – Спасибо. Спасибо, Ханагаки Такемичи, что спасаешь нас и тех кто нам дорог. Спасибо.       Такемичи всхлипывает.       Слёзы покатились ещё на первом "спасибо".       Ему не нужна была ничья благодарность за то, что он делает.       Но это не значит, что она была не желанна.       И поэтому водинисто улыбаясь и проглатывая новые всхлипы, он говорит:       – Не стоит благодарности, Господин Сано. Не стоит благодарности.       Его Альфа сладко урчит, чувствуя счастье своего человека.       Такемичи первым вышел из комнаты.       Безумно хотелось лечь и, мимикрируя, прикинуться ковриком.       Но он ещё не закончил все дела.       В этом доме ему предстояло провести ещё один разговор.       Ханагаки испустил полный усталости вздох.       Мансаку, вышедший за ним, его услышал.       – Чего так тяжко вздыхает? Я думал, самое сложное ты уже сделал.       – С какой стороны посмотреть, – безрадостно пробурчал парень. – Мне ещё с Манджиро говорить.       Старший Сано моргнул и округлил глаза.       – О. Ты собираешься рассказать Манджиро обо всём.       Это был совершенно не вопрос.       Такемичи молча кивнул.       – Зачем? – непонимая причины, спросил старик. – Насколько я понял, он не обязан знать обо всём этом. Ты рассказал мне это всё, потому что тебе нужна была моя помощь. Так почему?       – Я Вам рассказал, потому что я в Вас нуждаюсь. Ему я расскажу, потому что он этого заслуживает.       Мансаку неотрывно с интересом смотрит на взрослого человека в теле пятнадцатилетнего шкета.       Он не обязан никого спасать.       Но делает это.       И тем более не обязан объяснять Манджиро все тонкости дерьмовости той ситуации, в которую он попал.       – Когда я уйду из этого времени, на моё место придёт моё пятнадцатилетнее я. Скорее всего, оно не будет помнить ничего из того времени, что я провёл на его месте. И если в первый раз это осталось незамеченным, то сейчас вряд-ли. Конечно, я могу всё сделать так, что как будто меня ударили по голове и у меня потеря памяти, тем самым оправдав "своё" поведение и отчуждённость от тех людей, с которыми до этого был близок. Но Манджиро этого не заслуживает.       Но всё-таки решает это сделать.       – Он не заслуживает, что бы ухаживающая за ним пара отвергла его. Но он также не заслуживает, что бы создав связь его пара пропала на двенадцать лет. Поэтому мне остаётся только во всём ему признаться.       И этими словами окончательно покоряет старое, засохшее сердце Мансаку.       – Хах, делай, что хочешь, пацан. Только знай.       Ханагаки поворачивает голову к нему и смотрит вопросительным, серьёзным взглядом.       – В следующий раз моё благословение так легко не получишь.       И, посмеиваясь, оставляет покрасневшего и подавившегося воздухом парня одного.       "Ты сделал хороший выбор, внучок."       Дедушки и Такемичи нет уже пол часа, а последний звук который они услышали было истошное "нет", которое явно проорал Ханагаки.       Эмма ставит на то, что дед спросил положил ли руки пришедший Альфа на его внука.       Кен, предатель, которого информирует монстр, по непонятной причине зовущийся его сестрой, считает, что Эмма слишком хорошего мнения о способностях ее брата и что Господин Сано такими иллюзиями не страдает. И поэтому ставит, что спросили о поцелуе.       Майки хочет придушить их обоих.       Но на его убийственный взгляд сестра лишь кидает надменный взгляд и показывает язык.       В вибрации телефона, сигнализирующий о новом сообщение, чувствуется явная насмешка.       Манджиро задаётся вопросом почему вообще до сих пор их терпит.       Эмма кладёт перед ним бубновую десятку, не отвлекаясь от набора ответа Кен-чику, и вопросов становиться больше.       Как и карт в его руках.       Манджиро раздражённо ворчит и берёт её.       Белобрысый монстр, напевая, достаёт бубнового вальта.       У Манджиро дёргается глаз и с раздражением он вытаскивает одного из немногих козырей.       На вальта ложиться пиковая шестёрка и, лишь кинув на неё беглый взгляд, Эмма не отрываясь от телефона делает жест рукой, как бы говорящий "убирай давай".       Майки дождаться не может того светлого дня, когда Дракен найдёт свои яйца, начнёт ухаживать за его сестрой и увезёт её как можно дальше, чтобы он мог видеть её только по праздникам.       Со скрежетом шевеля извилинами, Манджиро пытается вспомнить, как у его сестры с другими мастями, но прерывается, видя как проклятье его существования побросало карты и выжидающе уставилась ему куда-то за спину.       Майки не торопится делать тоже самое с подозрением смотря на сестру.       Его уже раз наебали подобным образом и это позорное поражение парень запомнил на всю жизнь.       Но услышав лёгкие, пока что чужие в его доме, шаги, молниеносно разворачивается, прижимая карты к груди.       Такемичи выглядит измученным, что заставляет его выглядеть ещё более несчастным на фоне цветущего как майская роза деда.       Два бесстыже-любопытных взгляда впиваются в него и тот, хмыкая, говорит:       – У нас с Такемичи была информативная беседа, – потом смотрит на чуть вернувшкго здоровый цвет лица парня и непринужденно продолжает. – Надеюсь, у тебя, Манджиро, она будет такой же.       Все краски вновь покидают столь прекрасное лицо, а в синих глазах и запахе читается натуральная паника.       Майки чувствует подвох, но пока не понимает где.       А глазёнки Эммы загораются неудержимым любопытством, и альфа решает пока не поздно пересечь это на корню.       – Моя очередь общаться с Такемучи! – Манджиро спрыгивает с дивана и несётся к остолбеневшему парню, хватая того за руку и таща в свою комнату. – Дождись своей, Эмма!       Из гостиной слышится раздосадованное шипение и кряхтящий смех.       Такемичи, неловко сидящий на его кровати, заставляет руки слегка подрагивать, а глупое сердце биться в несколько раз быстрее.       Потому что Такемичи, такой лохматый Такемичи, такой смущённый, прячущий свои синии-синии глазки сидит на его кровати, в его разобранном гнезде, только бы переложить пару подушек и добавить ещё одеяло, пропахшем им, Сано Манджиро, и неосознанно смешивающий его запах с запахом ментола и солнца.       Его Альфа несётся к златошёрстному зверю и буквально валит того, прижимая к себе, страстно обнюхивая и обтираясь.       Майки завидует, что не может сделать тоже самое.       – М-Майки, – голос Такемичи слегка дрожит и Сано, стоящий всё это время перед ним и неосознанно напрягающий Ханагаки ещё больше, хмурится. Голос его будущей пары не должен дрожать в его присутствие. – Я... Я должен тебе кое о чём рассказать.       – Такемучи может рассказать мне о чём угодно! – уверенно провозглашает парень и садится прямо на пол.       Синеглазый альфа удивлённо смотрит на него, слегка водя рукой по свободному месту на кровати, но Майки это игнорирует. Он не уверен, что его сердце переживёт, если они так скоро вместе окажутся в его гнезде. Даже эта картина одинокого Такемичи в его гнезде будет долго ему снится.       – ...Ладно, – Ханагаки смиряется с выбором поверхности для ведения разговора и тихо, устало, но отчасти нежно выдыхает. А Манджиро с придыханием замечает, что с этого угла прекрасно видна тень, отбрасываемая светлыми ресницами. – Манджиро, я знаю – точнее, я понял – что я за тобой ухаживаю.       Одним из любимых развлечений Эммы в соплячестве (да и сейчас) было выливать на прегревшегося где-нибудь на солнышке брата ведро с холодной водой.       Ощущение было похожим.       Майки застыл, не отрывая ничего не выражающих глаз от синих, в которых было даже слишком много эмоций, чтобы можно было их разобрать.       Поэтому ему лишь оставалось ждать вердикта судьи.       – Ты мне правда нравишься, Манджиро...       И после этих слов Сано Манджиро, Глава Томана, Непобедимый Майки буквально расцвёл.       На комнату обрушился безумно сильный запах океана с непонятной, еле ощутимой медовой сладостью.       В этом запахе бились о камни волны, закручивались водовороты и бушевали шторма и всё это из-за пяти слов другого альфы.       А в обычно полных пустоты глазах зажглись сверхновые.       – ... Но я не могу сейчас стать твоей парой.       Чтобы сразу потухнуть.       Запах океана, что до этого бил силой и необузданностью испарился оставив острые осколки морской соли, что впились прямо в сердце.       А сладость осталась.       Осталась и пока не начала дарить собой удушение.       Его переживания исполнились.       Такемичи не хотел быть его парой.       От понимания этого хотелось топать ногами и кричать, что "Это не честно!!!".       Но Майки понимал, что сам во всём виноват.       Сладость не исчезает, но от неё начинает сдавливать грудь.       Это он напридумывал невозможное будущее.       Это он не остановил своего Альфу и не сообщил Такемичи о действиях его зверя.       Это он назначил и позволил пройти испытанию.       Сладость неизменна, а боль лишь становится сильнее. И неизвестно откуда взявшееся чувство страха и паники лишь подпитывает её.       Это он виноват.       Это он опять не доглядел.       Не озаботился заранее.       Сладость...       – Манджиро!       В его плечи болезнено впиваются тонкие пальцы и Сано приходит в себя. Напротив него, тоже на полу сидит Такемичи и смотрит на него взглядом полным паники и тяжело дышит.       Его глаза кажутся больше чем обычно.       Тяжёлое дыхание.       Паника.       Выпяченные глаза.       "Вот блядь"       Манджиро берёт свой запах под контроль возвращая главенство беспощадному океану, оставляю двуличную сладость на самом его дне.       Он это делает дольше, чем в прошлый раз.       Совсем разучился за то время, пока его перекрывал запах крови.       – Манджиро, – медленно начинает Такемичи, делая глубокий вздох. Вина скребётся его зверем по стенкам сердце и слова извинения начинают неуклюже барахтаться на языке. – Я не отвергаю тебя.       Парень, которого продолжают держать за плечи, непонимающе моргает.       – Я лишь говорю, что в данный момент не могу стать твоей парой, – а потом на самых желанных покусанных губах возникает самая прекрасная робкая улыбка. – Но это не значит, что я не желаю, или тем более не стану.       Альфа победно мурчит, деля со своим человеком обожание их пары.       Но вопросы остаются.       – Почему, Такемучи?       "Почему я не могу быть твоей парой?"       "Почему я не могу носить на себе твой запах?"       "Почему я не могу бросить тебя на кровать и сделать для нас самое уютное на свете гнёздышко?"       "Почему мы не можем создать связь?"       Манджиро думал раньше, что ответ на эти вопросы:" Потому что ты мне просто друг, Майки".       Но правда оказалась...       – Потому что я двадцатишестилетний мужик, который умеет прыгать во времени на двенадцать лет назад.       ... Куда страннее.       Манджиро по совиному моргает, собираясь сказать, что "а более дебильной причины придумать не смог", но затыкается, оставляя рот открытым, в шоке смотря в никуда.       Потому что его Альфа говорит ему, что всё что сказал Такемичи это чистейшая правда.       Два зверя лежат буквально впритык.       Больший Альфа офигевши смотрит на меньшего, который лениво чешет себе ухо, не выказывая никаких признаков неудобства.       – ... Я думал, я просто тебе не нравлюсь...       Рот, так и не закрывшись, выдаёт первое, что приходит ему на ум.       – Манджиро, – голос Такемичи произносящий его имя – всегда ебучая симфония для ушей, но сейчас он доносится как-то приглушённо. – Ты мне нравишься. Очень, очень, очень нравишься. Но в этом и проблема.       Тёмноглазый Альфа сразу начинает рычать, давая понять, что конкретно в этом нет проблемы.       Манджиро с ним полностью согласен, поэтому, наконец, с щелчком закрывает рот и, хмурясь, говорит:       – Какая ещё проблема?       – Проблема – это то, что я взрослый дядя в теле ученика средней школы. Который подкатывает яйца к ученику средней школы.       Майки совершенно не нравится та интонация, с которой Ханагаки с ним говорит. Так объясняют маленьким детям, что-то довольно простое, но что они пока в силу возраста понять не могут.       И "взрослый дядя"?       Такемичи перед ним совсем не подходил под описание "взрослый дядя".       Ратрёпанные цыпляче-жёлтые волосы, чёлка которых слегка прикрыват глаза, синие-синие яркие смотрящие прямо на него, Манджиро, глаза так пристально и нежно, чуть загорелая кожа от постоянных прогулок по улицам, лицо округлое с пухлыми щёчками и усеянное мелкими царапинами от постоянных драк и простой неуклюжести.       Если спросить Манджиро, кого он видит перед собой "взрослый дядя" не будет ответом.       А вот "мой будущий муж" вполне.       – И что?       Теперь пошла очередь Такемичи непонимающе моргать.       – А?       – И что, что ты внутри двадцатисемилетний старикан? – "Я тебя и таким любить буду" – автоматически добавляется в его голове       – Манджиро, – опять этот противный тон. – Я буквально взрослый человек в теле школьника. Во-первых, это статья. Во-вторых, я должен вернуться обратно.       На первую причину Майки лишь офигевши моргнул. Он ломает своим врагам, руки, коленные чашечки и позвоночник. О нём знает весь город и с дороги "Непобедимого Майки" уходят сразу как только завидят его. Проблема педофилии всегда казалась максимально далёкой от него.       На вторую – испуганно замер.       – Давай я расскажу тебе историю, – тон Такемичи вновь изменился. Теперь он бесконечно усталый, полный неотвратимости и тоски. Манджиро предпочтёт что бы с ним говорили как с маленьким, чем слышать его голос таким.       Но когда Такемичи рассказывает ему его историю он именно такой.       Майки впервые так долго что-то слушает, не перебивая. Только хмурится, стискивает ладони и быстро втягивает воздух.       Вещи, о которых ему рассказывает Такемичи ужасны, и каждый фибр в душе Майки кричит ему, что это невозможно.       Не может его лучший друг быть умершим в той драке.       Не может Кейске быть убитым среди мусора.       Не может вместе с ним от его, Майки, рук умереть Казутора.       Майки в панике тянет за связи и чувствует усталое "Да ты задолбал, чего надо" от Кен-чика и "Я занят не мешай" от Кейске, у которого примерно в это время приём пиши.       Он никогда не думал, что будет так рад их чувствовать.       Когда Такемичи заканчивает, он больше не смотрит на него.       Синии глаза сверлят пол.       А от их владельца пахнет осенним солнцем. Пахнет страхом.       Манджиро много не знает в этой жизни.       Он не знает как решать задачки по математике.       Что интересного, да хотя бы полезного в той куче журналов, которые в запой читает Эмма.       Почему его брат должен лежать в холодной земле, а не сидеть рядом с ним.       – Такемичи посмотри на меня, – и не дожидаясь выполнения приказа просьбы сам хватает его за лицо и поворачивает к своему.       Но то, что Такемичи никогда не должен его бояться он знает наверняка.       В синих-синих глазах удивление, страх и стыд. И если первое он согласен в них видеть, то всему остальному там не место (последнее, так уж и быть, он согласен видеть только в кровати).       – Чего Такемичи боится, что даже не смотрит на меня? Не уж то ты думаешь, что то, что ты подружился со мной и моими друзьями только для того, чтобы спасти свою лучшую подругу, расстроит меня? – взгляд Такемичи – озёрная гладь. Майки видит в них всё и ему не нужны слова, чтобы получить ответ. – Тогда Такемичи, не смотря на то, что он старик стариком, ещё тот дурак, – со дна синих пучин всплывает возмущение, и Сано предпочтёт видеть его, чем отчаяние и страх. – Такемичи спас Кен-чика. Баджи. Казутору. Ты спас всех, кто мне дорог. Уберёг их там, где я не мог, – Майки закрывает глаза и прижимается лбом ко лбу Ханагаки, слыша его сдавленный вздох. – Без них не было бы меня. А значит, ты и меня спас, Такемучи. – Губы растягиваются широкой полной счастья и благодарности улыбке. Он слышит сиплый выдох и чувствует его на своих губах. – Ты мой герой, Такемучи.       И слыша первый всхлив, он открывает глаза, отрываясь от нагревшегося лба.       – Т-ты не п-пом-могаешь, – Такемичи всегда легко ронял слёзы. В любом другом парне, тем более альфе, его бы это раздражало. Но в Такемичи это может лишь заставить щемить что-то в груди. – Я-я должен в-вернуться. Э-это не м-моё время. А т-там... А там м-моё. И м-мой Манджиро.       "Мой Манджиро" – слова, которые он так хотел услышать этим голосом (возможно даже в плаче).       – А я не твой?       – Мой. Но т-тебя ждёт тв-вой Такемичи. П-помнишь ли перв-вые недели, к-когда Д-дракен выписался? Заметил ли ты разницу?       Майки молчит.       Потому что, нет.       Такемичи тогда казался таким же. Светлым, забавным, храбрым и его. Просто напряжение полностью исчезло из черт его лица, сделав его ещё милее.       Но больше разницы он не увидел.       – Видишь? – Такемичи нежно улыбается, больше не всхлипывая, хотя и продолжает лить слёзы. – Я не изменился. Он не изменился. Но он может быть с тобою. Он может расти с тобой, может начать правильно ухаживать за тобой. Он заслуживает того, чтобы иметь шанс на всё это. Как и ты заслуживаешь того, чтобы быть парой человека, который не оставит тебя из-за случайного рукопожатия.       Манджиро не хочет отпускать этого Такемичи. Он помнил, что в те недели Ханагаки был странный. Смотрел первое время на них испуганно и не помнил о них практически ничего. Значит и сейчас, когда этот Такемичи уйдёт, тот не вспомнит ни испытания ухаживанием, ни спасения Кейске и Казуторы, ничего.       "Он не изменится".       Но Манджиро хочет увидеть снова того Такемичи. Такемичи, что не обременён знаниями удачного будущего, который не знает, как пахнет горелая плоть и какого это, когда рвётся связи. Такемичи лишённого этой боли в глазах и усталости в самом существование.       Такемичи, которого он может от всего этого защитить.       – ... Я понимаю.       Манджиро хочется плакать от мыслей, что все воспоминания исчезнут вместе с этим Такемичи.       Что придёт тот, который до сих пор думает, что они просто друзья и он вновь будет бояться не отвергнут ли его.       Но там ждёт "его Манджиро".       И Майки сделает всё, что бы однажды им стать.       А он вместе с четырнадцатилетним Такемичи создаст новые воспоминания.       Которые будут ничем не хуже этих.       Улыбка Ханагаки солнце, которым он пропах и которое кружит Сано голову своим теплом. Манджиро делает глубокий вздох и, как зачарованный, наклоняется так близко, что утыкается в шею, чувствуя с такого близкого расстояния запах свежей мяты с кожи. Из Такемичи вырывается писк и Майки ничего не может поделать с хихиканьем, которое вырывается из него и посылает табун мурашек по коже другого альфы.       – Когда ты уходишь?       – З-завтра. Завтра вечером. У меня ещё есть дела, которые надо сделать...       – Тогда я пойду с тобой.       Он даже не пытается подать это как вопрос.       Такемичи, фыркает, даже не пытаясь сделать вид, что удивлён этим.       – Хорошо, Манджиро.       Запах, наполняющий его лёгкие чистый жар солнца и морозная сладость мяты.       Манджиро уверен, что вдыхает чистое счастье.       – Ты же будешь помнить эти двенадцать лет?       Улыбка Такемичи – яркость полуденного солнца, ласка лета и тепло всего мира собранном в одном изгибе губ, в двух глазах и в трёх словах       – Конечно, буду, Манджиро.       И в этом сладком дурмане он и его мурчащий и начинающий засыпать Альфа, совсем не замечают, как мелко задрожал золотистый зверь.       Он уходит из дома Сано через пятнадцать минут. Потому что, если бы Такемичи провёл там хоть на минуту больше, то остался бы ночевать.       Его сердце пока не готово к таким потрясениям.       Только десять минут понадобилось чтобы отодрать от себя Майки и, поняв, что это заранее проигранный бой, попытаться спуститься с немаленькой коалой.       Внизу их уже заметил Мансаку и отцепил своего внука от бренного тела Такемичи.       Ханагаки, наконец-то, выдохнул.       Но, как оказалось, рано.       – Не честно! – Эмма преградила ему путь из дома, раскинув руки и придавив его к месту полным обиды взглядом. – Не честно, что Такемичи посекретнечал со всеми кроме меня!       У Такемичи сегодня было два вытряхивающих душу разговора и он не уверен, что переживёт ещё один.       Поэтому, обогнав собирающихся уже что-то ответить Мансаку и Манджиро, с нечитаемвм лицом спросил:       – Хочешь расскажу с кем был мой первый поцелуй?       Пока Мансаку удивлённо крякнул, а Майки застыл, Эмма, не теряя времени даром, воодушевлённо, прямо таки с огоньком в глазах, и быстро закивала головой.       И Такемичи наклонился и еле слышно шепнул ей что-то на ушко.       Девушка непонимающе моргнула пару раз.       А потом улыбнулась по истинное дьявольской улыбкой.       – О-хо-хо, Такемичи~. Ну ты затейник~. Как же мне с такой информацией с Майки под одной крышей жить~.       И молниеносно отодвинулась, пропуская Ханагаки к выходу, ловя отошедшего и начинающего во всю глотку голосить брата.       – Стой, Такемичи!.. Отпусти, Эмма!..       Из оставленного позади дома раздался смех тёмного властелина, приносящий ощущения, что кем-то в нём будут долго манипулировать этой информацией.       (– Ни с кем.)       Проснулся Такемичи в десять от звука заранее поставленного будильника и снова в уличной одежде.        Госпожа Савада воспитывала его лучше этого.       На телефоне были несколько обеспокоиных сообщений от Хины, на счёт того, что он опять прогуливает школу, и его друзей, призывающих не филонить без них, от Госпожи Юки, спрашивающей свободен ли у него вечер пятницы, полу угрозы от Араты, обещающего ему кары небесные, если он расстроит его бабушку, Дракена, проверяющего жив ли он, и мириады сообщений от Майки начинающиеся с кучи вопросов о поцелуе и заканчивающиеся предупреждением, что он почти пришёл.       Сердце предательски ноет, видя столько сообщений от людей, которым он не безразличен.       Такемичи с ворчанием встаёт и идёт собираться.       Его ждёт очень, очень, очень сложный день.        Под конец завтрака, когда хлопья с молоком остались лишь на донышке, он слышит стук в дверь и удивлённо думает: "А Манджиро не соврал".       Но тот, кому он открыл дверь, вовсе не Манджиро.       – Хееееей, Такемичи! Давно не виделись, братан!       – ...Да, давно, Масару.       Век не видел эту веснушчатую рожу и не видел бы столько же.       И запах кожи и пепла тоже.       – Что ты здесь делаешь?       – Что за негостеприимство?! Так в доме Ханагаки встречают гостей?! Я просто пришёл навестить тётушку!       – Ты прекрасно знаешь, что она тут не живёт, – в конце-концов это была одна из самых частых причин его издёвок. – Чего тебе надо, Масару?       Тот внимательно смотрит на него с минуту, а потом тихо спрашивает:       – Это правда?..       – Что?       – Что что?! Не тупи Такемичи! Правда то, что ты стал капитаном одного из отрядов Томана?!       Такемичи поражённо моргнул. У него впервые за всё время спросили, что-то о его месте в Томане. Одноклассники и другие ученики после прихода, хотя больше подходит слово нашествие, Майки ходят перед ним по струнке и пытаются всячески услужить. Ну, точнее пытались, пока Ханагаки им ясно не разъяснил, что подобное поведение его расстраивает.       Ребята из второго отряда, как к спасителю Зама Главы, относились к нему очень благосклонно, считая, что его разговоры с верхушкой связаны с выше сказаным.       Аккун с ребятами любили это обсудить, но для этого он им не требовался. Кадзуси был ужасающим в своём навыке сбора информации.       Семейство Савада и Хину это не интересовало, им хватало того, что он нашёл новых друзей.       Так что первым кто спросил о его статусе в банде стал его двоюродный брат.       Такемичи чувствует себя оскорблённым.       – Слышь, чё молчишь?!       – А? А, да. Правда. Я стал Капитаном шестого отряда.       После его слов губы Масару растягиваются в счастливой улыбке, от которой у Такемичи возникает нехорошее предчувствие.       – Хе-хе-хе, – ржач Ханмы – симфония по сравнению с этим звуком. – Вот это мне свезло! Мой брат – Капитан отряда Томана! Да все третьегодки – нет, вся Шибуя будет у меня в ногах валяться!       Такемичи совсем не нравится куда ведёт этот разговор.       То, как Масару вцепился в его плечо, ему нравится ещё меньше.       – Шевели ногами, Такемичи, сейчас ты им зада!..       – Я никуда с тобой не пойду.       – А?       – Я никуда с тобой не пойду, – терпеливо повторяет Ханагаки, пытаясь выдернуть своё плечо из хватки цепких рук. – У меня есть свои планы, так что...       – Охренел?! – пальцы с длинными давно не стриженными ногтями впиваются в его кожу и Такемичи болезненно вскрикивает. – Побыл пару дней в верхушке и зазвездился?! Уже родному брату помочь не хочешь?!       На самой границе внешней территории появилось знакомое, но совсем не желанное присутствие.       Златошёрстный Альфа, до этого мирно лежащий, медленно встал и оскалился.       Он никогда не любил зверя Масару.       Тот отвечал ему взаимностью, с презрением смотря своими мелкими глазами бусинками.       И, издеваясь, поставил копыто на границу.       Синеглазый зверь зарычал, а в воздухе запахло июльским солнцем.       – Слышь, приструни свою псинку: от неё воняет, – Масару чихнул и с раздражением посмотрел на двоюродного брата. Зверь с густой коричневой шерстью с надменностью посмотрел на другого продолжающего рычать Альфу. Хотя взгляд не слабо портили кривые зубы, придавая извечный дураковатый вид . – Ты вообще в последнее время совсем его распустил. Весь дом тобой провонял, тьфу.       И усилил запах кожи и дешёвых сигарет.       Такемичи не меняясь в лице, подавил его.       Его входная дверь и двора продолжали благоухать июльским солнцем и лёгкой сладостью мяты.       Масару нахмурился и цыкнул.       – Хуй с тобой, хочешь чтобы каждому прохожему было понятно, что здесь живёт недо-альфа – дело твоё. Только потом не прибегая ко мне, что бы я, глава третьегодок Шибуи, их!..       – Ты не глава третьегодок, – устало сказал Ханагаки. День только начался, а он уже так задолбался. – Ты, если мне память не изменят, их...       – Так было раньше! – орёт во всё горло Масару, заставляя Такемичи поморщится. Выгадав момент он всё-таки резким рывком освобождает руку и трёт её в том месте, где скоро, он уверен, будут синяки. – Но теперь всё измениться! Сейчас мы пойдём, ты отхуяришь их или припугнёшь, мне плевать, и я, наконец, стану авторитетом в Шибуи! – Глаза парня чуть-чуть прикрываются, а на лице возникает мечтательное выражение, ясно говорящее, что его обладатель уже полностью утонул в своих розовых мечтах, где первые красавицы школы в купальниках машут перед опахалом из школьных газет, он сидит на спине главного красавца его класса, а попить ему носят те, кто ещё вчера тушил о его живот сигареты. – Я получу то, что заслуживаю!       – Можешь идти, – великодушно разрешает ему Такемичи, пытаясь по тихому зайти обратно и захлопнуть дверь и так дождаться Майки. – У меня, если ты оглох, планы на сегодня. Так что...       – Да в жопу твои планы! – Масару рывком приближается к нему. Перед лицом Ханагаки лицо не знающее, что такое крем от прыщей или хотя бы мицеллярная вода (а он как лучший друг Хины был обязан знать). И, судя по запаху изо рта, что такое зубная щётка тоже. – Ты в уши долбишься?! Сказал же, нам надо их отхуятрить!..       – Надо только ТЕБЕ! Раз так прижало, то иди сам! – Такемичи кричит в ответ, чуть не переходя на рык.       С годами его чувства к двоюродному брату не изменились.       Хотя нет, за эти двенадцать лет его всё-таки пробило одно мааааленькое осознание.       Масару был не просто неудачником, грушей для бритья и просто никем, как Такемичи.       Масару был всем выше перечисленным, но при этом, он строил из себя хуй пойми что.       И так было всегда.       И если в школьные годы это вытекало в очевидную ложь и откровенно жалкие понты, то во взрослой жизни это приобрело воистину ужасающую форму.       Желание показаться больше, чем он есть, осталось, но старые способы больше не работали.       Пришлось пользоваться новыми.       На двадцатисемилетнем Масару куча долгов, наркотическая зависимость и два дела о изнасиловании к куче административных предупреждений.       Такемичи смотрит на то, как его двоюродный брат гневно сверкает глазами и широко раздувает ноздри, и не чувствует ничего, кроме презрения.       Любой страх и остатки родственных чувств в нём умерли, когда тот пырнул свою мать ножом и скрылся с её деньгами и драгоценностями.       А за ночь до этого стучался в его, Такемичи, квартиру, моля о помощи, клянясь, что он ранен, отравлен и умирает.       (Ханагаки помнил, как в какой-то момент встал, чтобы открыть брату дверь, когда слова практически исчезли, оставив только всхлипы и хлюпанье соплей. Но впервые за годы проснувшийся Альфа придавил его к месту и, рыча, заставил остаться на месте.)       Такемичи знает, что он ничтожество.       Но такие как Масару настоящий мусор.       – Совсем страх потерял?!       Шею обхватывает грубая кожа, душа своей силой, а на языке чувствуется жар и горечь зажённых сигарет.       Высокий зверь угрожающе бьёт копытом по границе.       Златошёрстный Альфа рычит, вставая в боевую стойку, предупреждая, что не намерен отступать.       И в один момент происходят два события.       Масару хватает Такемичи за грудки и толкает, больно ударяя об стену, а его зверь вступает в внешнюю границу и смачно плюёт прямо другому Альфе в морду.       И когда Такемичи слышит, как испуганно заскулил его зверь и начал быстро лапай счищать грязь с морды, он делает это практически не думая.       Парнокопытное с криком вылетая с территории, а Масару болезненно ойкает, слегка сгибаясь.       Златошёрстный зверь, оттерев лицо, непонимающе смотрит на происходящее, преже чем радостно залаять, хваля своего человека.       Вокруг их территории, наверно, впервые в их жизни стоит щит.       Такемичи много раз чувствовал это на себе, какого это, когда твоего не в меру любопытного и дружелюбного зверя грубо отталкивают вон с чужой территории так сильно, что это ощущается безумной, роняющей с ног, болью в груди. Иногда и в других местах, если человек решает поинтересоваться, а с хуяли он лезет туда, куда его не приглашали.       То, как он оттолкнул Альфу Масару, ещё можно назвать нежным.       Его Альфа продолжает радостно лаять, безумно быстро махая из стороны в сторону хвостом.       Такемичи чувствует, как губы слегка растягивает маленькая улыбка, а в сердце зарождается такое незнакомое чувство.       Гордость за себя.       Зверь может выгнать не понравившегося зверя насильно с территории.       Но не позволить тому даже ступить на неё может лишь человек.       Но защитить своего зверя может лишь человек.       – Я не буду тебе ни в чём помогать, Масару, – Такемичи не чувствует даже десятой части той уверенности с которой говорит. Но если он сейчас не сможет это сделать, значит не сможет никогда. – Хочешь изменить своё положение в школе – иди и сделай что-то для этого сам. Я и пальцем не пошевелю ради тебя.       Другой альфа смотрит на него полным злобы взглядом.Такемичи спокойно его выдерживает, отцепляя его руку от своей футболки. Он имел дело со злым Майки, его теперь мало что испугает.       – Хах, понятно, – тихо говорит Масару, отходя от него, но Такемичи не может этому радоваться, когда слышит эту интонацию. – Хорошо, я уйду, Та-ке-ми-чи. Только ответь на один вопрос.       – Глаза Масару полны злости и насмешки. Полны желания сделать больно.       Такемичи не помнит смотрел ли его двоюродный брат на него по-другому.       – Какого это быть подстилкой Главы Томана?       Такемичи практически слышит звук, с которым прекращается его мыслительная работа, оставляя его разум в пустоте, в которой слышится только полное ярости рычание его Альфы.       – Он, наверное, хорошо с тобой обращается, да? Сделал из тебя хорошенькую, всегда готовую для него омежку, а? С таким защитником бояться некого, любого кто тебя тронет в пыль сразу сотрёт, а потом прям в этой пыли и трахнет, как последнюю шлюху, – Такемичи и его Альфа хотели бы ударить его. Хотели бы вгрызться в его шею и не отпускать, пока тело не перестало бы дёргаться. Хотели бы прошептать-прорычать на самое ушко полу-трупа слова и самого их сердца, звучащие как клятва их альфам. Но тело в шоке, как будто одеревенело. – Вот только Та-ке-ми-чи, – Масару наклоняется к нему и выдыхает слова вместе с вонью изо рта:       – Думаешь, когда ты ему надоешь, кому-нибудь ещё будет нужна твою расстраханная дырка? Может хоть как главная шлюха Томана, ты мне поможешь?       У Такемичи не такой хороший контроль над собой, чтобы не кинуться на Масару и с воем выцарапать ему глаза, пока его Альфа будет перегрызать другому зверю глотку.       Просто именно в этот момент дует ветер, донося ему сладкий запах океана.       А стена рядом с Масару трещит от удара ноги в чёрных сланцах.       – О? Как любопытно~.       Майки стоит за спиной Масару со своей извечной чуть ленивой улыбкой на губах. Он одет в свою чёрную футболку без плеч, из под которой выглядывает белая майка и чёрные летние шорты, будто бы солнце во имя его чувства стиля будет сегодня жарить меньше, чем обещали синоптики. Такемичи практически видит, как его собирала Эмма. А по скольку с ней, видимо, не было Дракена то волосы Майки без привычного хвостика, спадали на лицо.       И из-под них он смотрит на двоюродного брата Такемичи абсолютно белёсыми вытянутыми зрачками.       Неотрывно.       Запах океана сгущается.       Шторм начался ещё на словах "подстилка главы".       Сейчас Масару в самом его эпицентре.       – Чего ты замолчал? ~ Продолжай, мне очень интересно послушать. ~       – Н-н-неп-поб-бедим-мый М-м-майк-ки!       Масару – абсолютно бледное полотно.       Он пахнет сигаретным пеплом и раболепием.       – Веееерно. ~ Какой ты догадливый. ~       Майки говорит голосом таким же сладким как его любимые таяки.       И пахнет также сладко: адом среди пучины синих волн и лёгкой сладостью мёда, который мёдом точно не является.       Такемичи даже не пытается подавить влюблённый вздох.       – Ты наговорил столько отвратительных вещей... Раз ты такой умный, то должен понимать, что я не могу это просто так оставить? ~       – Я-я-я извиняюсь! Прошу простить! – Масару практически за секунду складывается в поклон. Опыт не пропьёшь, как говориться. – Больше такого не повторится!       – О? А я думал, что ты умный. ~       Нога, что оставила трещины на стене дома, опустилась на спину дрожащего парня.       – Ведь просто извинений будет ничтожно мало.       Нога давит, и тело припадает к земле, а человек под натиском этой силой надсадно хрипит.       – Но для начала мне хватит просто оторвать твой язык. ~       Такемичи ненавидит насилие.       Ненавидит когда обижают слабых, когда обижают беспомощных.       Но почему-то видеть его двоюродного брата прижатого лишь одной ногой к земле и болезненно в неё же хрипящего, который является и первым, и вторым, приносит ему удовольствие.       Не только на уровне инстинктов, когда его Альфа счастливо урчит, распушая хвост, в обожание и восхищение перед силой выбранной пары, млея в окружении его запаха.       Но и он сам, Такемичи Ханагаки, рад видеть мучителя его детства и юности прижатым к земле перед ним.       Сначало детские издёвки, потом полноценная травля и, наконец, жертва, груша для битья.       Пускай это с взрослением закончилось...       (Нет, не закончилось. Семена того, что делал с ним Масару развивались и росли с ним многие годы, а Киёмаса лишь усугибил это. Неуверенность в себе, ненависть к себе, уверенность в собственной ненужности и ничтожности.       Это не забудется никогда.)       ...Но маленький мальчик в душе Такемичи, которому долгие годы никто не помогал, не может отвести от этого зрелища счастливых и заплаканых глаз.       Майки оторвав ногу от испачканной спины делает широкий замах.       Но он понимает, что надо.       – Манджиро, – голос Такемичи не громок и нежен. Крик Масару, когда Майки молниеносно опускает ногу и практически вбивает его в землю, его полностью заглушает. Но глава Томана всё равно поворачивает голову в сторону Ханагаки. – Думаю, стоит отпустить его       – О? ~ Мой Такемучи так добр. ~ Но, – на спину приходится ещё один удар той же ногой и в то же место. Масару больше не кричит. Только громкие всхлипы вперемешку с мольбой о прощение и просьбами прекратить. На губах Майки оскал, а в глазах белая пустата – клятва о долгих мгновениях боли. Зверь нашёл свою добычу и не отпустит её, пока не насытится её огонией. – Некоторых людей не стоит прощать.       – Конечно, Манджиро. Я не против, что бы ты его отделал как-нибудь попозже, – Такемичи очень старался, что бы его голос звучал не слишком одобрительно. – Но если ты не прекратишь, мы опоздаем на свидание.       И в один момент грозный хищник скрывается, как и запах девятибалльного шторма, оставляя на своём месте удивлённого, смущенного, немного даже испуганного, но определённо находящегося в восторге подростка.       – Сви-свидание?!       Гроза будущего Токио, дамы и господа.       Такемичи давит в себе ещё один влюблённый вздох.       – Отпусти его, Манджиро. И тогда мы сможем, наконец, пойти.       Запах солнца и ментола смешивается океанским бризом.       Зрачки Майки расширяются, когда он делает прерывистый вдох.       А потом Сано буквально за секунду поднимает Масару на ноги.       Парень выглядит откровенно хреново. Он дрожит, как осиновый лист, продолжает плакать, по его лицу размазаны сопли и слёзы, а ко лбу приклеена розовая жвачка.       Стоящий рядом с ним, улыбающийся во всё тридцать два и прямо таки цветущий Майки выглядит на удивление органично.       – Так уж и быть, отпускаю тебя, – Манджиро даже отряхивает его плечи от несуществующих пылинок. – Но если Такемичи вновь вспомнит о тебе, – руки на плечах болезненно сжимаются и Масару начинает хныкать. – Переломаю все кости. ~       И отталкивает от себя и подальше от Ханагаки.       Масару падает лицом на асфальт, но, не обращая на это внимание, быстро начинает отползать. Через метр он всё-таки поднимается и начинает полноценно драпать, даже не оборачиваясь.       Такемичи бы проводил его побег взглядом, но перед ним возникает блондинистая голова с наглыми и полными нетерпения глазами.       – Свидание? Мы идём на свидание, Такемучи? – улыбка Манджиро слегка насмешливая, слегка неуверенная, но по большей части счастливая. – Тогда тебе стоило сказать мне об этом вчера. ~       Такемичи не нужно обоняние или зверь, чтобы заметить, что Майки хочет начать над ним издеваться.       Но у Такемичи другие планы.       – О, нет. Я это сказал, чтобы отпустил Масару, – если бы у слова невинность было изображение – это была бы улыбка Ханагаки. – Никакого свидания нет и не будет в ближайшее время.       Такемичи быстро возвращается в дом, чтобы кое-что забрать.       И проржаться за углом, потому что надутое выражение лица Майки – бесценно.       Всё-таки выйдя из дома, он всучает Майки пакет с письмами. На вопросительный взгляд и вопрос:" Это зачем?", Такемичи отвечает:       – Это письма для Казуторы. Там всё довольно расплывчато, так что, чтобы они были доставерными тебе достаточно водить "меня" в кино и в кафе где-то раз в неделю. Можешь сам выбрать последовательность их отправления. Только первое и последние помечены: там я говорю, что буду писать ему, и поздравляю со скорым выходом. Писем всего двенадцать, будешь отсылать их каждые два месяца. Перед выходом Казуторы, скажешь "мне", что отправлял письма от моего имени, потому что не знал, как отреагирует Ханемия на письма от тебя. Тогда "я" буду подыгрывать и, по идее, всё должно быть в порядке, – под конец речи Такемичи вспоминает, что кое-что забыл уточнить. – Ой. Э-э-э... Ты же не против это сделать?       Майки смотрит на него круглыми шокироваными глазами и сжимает пакет с письмами.       Где-то через пол минуты, он наконец говорит:       – Нет, не против.       И в промежутках между этих слов слишком хорошо слышится "спасибо".       В первую очередь они пошли в больницу.       Майки предложил вместе устроить ещё одну выволочку Баджи, но Такемичи отказался.       Ему надо просто проверить изменили ли что-то его слова.       Медсестра разрешила входить и по просьбе Ханагаки вышла из палаты.       Баджи стал выглядеть намного здоровее после их последней встречи. Такемичи слышал, что на этой недели его отпускают.       Парень не смотрит на него, хотя не мог не узнать запах, который ворвался в комнату.       Жаркий летний день и мята.       С лёгким океанским бризом.       И со сладостью, которую он не чувствовал много лет.       – Чего пришёл? – бездействие не в стиле Баджи. – Опять наорать?       – Я на тебя не орал, – подавлял, угрожал, но не орал. – И я пришёл узнать твоё самочуствие.       – Ха! – смех Кейске резкий и громогласный.       Такемичи чувствует себя оскорблённым.       – Это я тебя, если что, оттуда вытащил.       – Ага, я помню.       Комната погружается в тишину.       Ханагаки не может подобрать слов. Он всю ночь писал письма и проспал от силы часа три. В голове каша, которую он водит ложкой по тарелке в надежде найти правильные слова.       Но видимо за это время горшочек Баджи тоже не стоял без дела.       – Я, – он начинает говорить так резко, что Такемичи вздрагивает от неожиданности. – Не обязан извиняться перед тобой.       Ханагаки непонимающе моргает.       – Э. Ага?       Комната снова погружается в тишину. Кейске хмурится, стискивая одеяла и закусывая нижнюю губу.       – Я, – он пробует снова и по его лицу видно как много сил у него отнимают эти слова. – Подумал над твоими словами.       (– Ты вообще думал о том, что делал, Кейске?! Чифую сказал, что у тебя был нож! Что, чёрт возьми, ты собирался с ним делать?!)       Такемичи подавил крик "Ты умеешь что ли?!", потому что слишком боялся спугнуть момент.       – Я представил... Я представил, что было бы, если бы на моём месте был кто-то другой. Майки, Дракен, Мицуя, Рюсей, Па-чин или, – Баджи громко сглатывает. – Или Чифу.       (– Почему ты никогда не думаешь о последствиях?! Почему ты так легкомысленно относишься к собственному здоровью?! Почему ты можешь волноваться о других, но не можешь хоть немного волноваться о себе?! Хотя бы ради меня?!)       Такемичи продолжает молчать.       – Я бы злился на них. Я бы расстроился. Я бы хотел, чтобы они пришли ко мне за помощью. Я бы, – Баджи выглядит больным от одной мысли об этом. Его запястья побелели от той силы, с которой он стискивант одеяло. – Я бы н-не хотел, чтобы они умерли.       (– Ты представляешь, что я чувствовала, когда мне позвонили и сказали, что ты в больнице?! Ты представляешь, что я чувствовала, когда мне сказали, что тебя зарезали?! Представляешь... Представляешь, Кей, если бы на твоём месте была я?.. Представляешь, что однажды ты поднимешь трубку и услышишь, что я умираю?..)       Кейске замолчал. У него больше не находилось слов.       – Я рад, что ты понял. Я уверен ребята и Чифую тоже будут этому рады.       Баджи поднимает голову.       Он ждал холодного взгляда. Ждал той же злости и ярости, с которой он смотрел на него в прошлый раз.       Но глаза Такемичи – спокойная водная гладь.       Но взгляд его тихое счастье и долгожданный покой.       Он не знает, чем заслужил этот взгляд.       – Они уже простили тебя. По-прежнему злятся, но, как сказал Мицуя, "Мы знали что он ебанат, когда начинали дружить с ним".       Кейске ничего не может поделать со смехом.       Он видит усталое лицо Такаши.       О, он уверен, тот говорил "ебанат" на полном скорби выдохе.       – А Чифую, – Баджи застывает. Он боиться услышать это, но так, так хочет. – Пока не хочет прощать тебя. Но ты и обидел его больше всех.       Баджи до боли закусывает губу.       Он знал.       Он знал, что так и будет.       Чифу с того дня больше не заходил к нему и не отвечал на его сообщения.       Но всё-таки слышать, что между ними всё кончено больнее, чем просто подозревать об этом.       – Так что, чтобы заслужить его прощение ты должен приложить больше усилий.       Голова Баджи вскидывается и он поражёно, но с только что зажённой надеждой смотрит в глаза Такемичи.       Синяя бездна отвечает ему нежным и насмешливым переливом на солнце.       – Конечно, если тебя не пугают трудности.       Кейске Баджи скалится.       Его Альфа, который спрятался при приходе златошёрстного зверя, поднимает голову       Он никогда их не боялся.       (– Пожалуйста, Кей... Я не хочу и тебя хоронить...       – Прости, мама...)       Когда Такемичи вышел, его встретил Майки допивающий банку газировки.       – О, так быстро? – бросок – и железка прилетает прямо в мусорку. – Куда дальше?       На губах Такемичи нежнейшая улыбка, от которой внутри Манджиро всё плавится.       – К родителям Мацуно.       "Прости, Баджи, но я не настолько тебе доверяю."       Мисс Минори была очень рада его видеть и пыталась затащить его на ещё один ужин, но, зная, что если он согласится, то здесь и останется, Такемичи смог правдами и неправдами убедить маму Чифую, что сейчас он никак не может остаться на ужин.       Майки в этом деле очень понадобился.       А точнее, то как он прямо и бесстыдно сказал, что у них свиданка и они просто мимо проходили.       Такемичи очень, очень, очень пытался не сгореть на месте под понимающим взглядом женщины-омеги.       – Раз ты не хочешь остаться на ужин, то зачем пришёл, Такемичи? – её лицо приняло хитрый вид. – Не похвастаться же парой ты пришёл?       У Манджиро было до неприличия довольное лицо.       – Нет, мисс Минори. Тут хвастаться нечем, – Майки издал звук полный возмущения, а Госпожа Мацуно издала знакомый фыркающий смех. – Я хотел спросить у вас, знаете ли вы Баджи Кейске?       – Кейске? – мисс Минори непонимающе моргнула. – Конечно, знаю. Он пара моего сына всё-таки. Хотя, я давно его не видела...       – Оу, – после этого возникла пауза. Майки попытался по-тихому уйти, предчувствуя нехорошее. Такемичи искренне надеялся, что ему не придётся объяснять ей это. – Видите ли...       Через пятнадцать минут нервного перпесказа от Ханагаки прерываемого только переодичискими постукивание ногтя мамы Чифую по стене, он замолчал.       В какой-то момент запах мисс Минори исчез.       Чтобы через несколько минут после конца рассказа взорваться и объять всю улицу.       Он не знал, что маргаритки с грушами могут быть такими угрожающими.       – Этот мелкий выблядок, – голос блондинистой женщины звучал довольно безэмоционально, но страшным образом вгонял в дрожь. Вот ты какая – материнская ярость. – Я вырву его хребет и засуну ему в задницу.       – Я одобряю подобное решение проблемы, но прошу не торопиться, – взгляд до этого прожигающий пространство обратился на него. Ярость человека и зверя не были обращены на него. Поэтому ему не было страшно, хотя горло болезненно щекотали ростки маргариток. – Всё-таки Чифую по-прежнему дорожит им.       – Мой глупый сын...       – Мы не можем никак повлиять на его выбор, – к запаху маргариток и груш прибавился солнце и ментол. – Но можем максимально затруднить путь.       Глаза миссис Минори слегка округляются.       А потом её губы растягиваются в оскале копирующем оскал её Омеги.       Такемичи даже не пытается скрыть собственное удолетворение.       "Ты у неё за руном поплывёшь, Баджи."       Когда они уходили, им дали онигири и напутствие повеселиться. А также отдельно Майки настойчиво посоветовали, беречь то, что имеешь, в отличие от некоторых.       Майки выглядел искренне возмущённым тем, что его сравнили с Баджи.       Когда они достаточно далеко отошли от дома, Такемичи достал телефон и написал кому-то. Буквально через несколько секунд пришёл ответ.       – О, быстро. И совсем рядом! Идём Майки!       Такемичи хватает его за руку и его тёплые, мозолистые руки ощущается идеальными для касаний.       – А куда мы?       Не то чтобы Майки не плевать куда они идут пока за ручку, но всё-таки.       – На встречу с моим отрядом!       Такемичи нужно было кое-что узнать у бывших Вальхалловцев, поэтому, узнав в прошлый раз, кто у них за главного, взял их номера и пригласил встретиться. По идее, должны были прийти человека три.       ...Так какого хера тут практически весь отряд?       Ребята все как один в форме Томана стоят перед ним и, когда он с Майки подходит к ним достаточно близко, синхронно кланяются и кричат на весь парк:       – Приветствуем Капитана шестого отряда Такемичи Ханагаки и Главу Томана Сано Манджиро!       А потом на него устремляются полторы сотни сверкающих в восхищение и уважение глаз.       Выше названный чувствует как у него начинает дёргается глаз.       Начинающий дрожать от смеха за спиной Сано не особо помогает ситуации.       Хуже только стало, когда Такемичи некоторых из них узнал.       Тот справа, с красным ирокезом и тремя кольцами в носу, который сломал двенадцати человекам нос.       Чуть левее от него, с татушками на латыни под глазами и лицом, которое воссоздать ни каждому гримёру хоррорного фильма под силам, был замечен Такемичи в Хэллоуин, избивающим четырёх ребят из Томана разом.       Или стоящий во втором ряду не особо высокий крашенный блондин, который сумел повалить на землю Дракена и выбить ему зуб.       И все смотрели на него с благоговением.       Такемичи почувствовал как ему плохеет, и поэтому решил перейти к делу.       – Эм, привет всем, – хоровое "Приветствуем Командира" снова его оглушило. – Я не ожидал вас всех сегодня увидеть, – и косой взгляд в сторону одного из верхушки бывшей Вальхаллы.       Чоджи раздосадованно прикусил губу под своей чёрной маской. Когда Капитан написал ему, что хочет кое-что узнать о Шуджи Ханме, он смог дрожащими руками набрать ответ, что сможет ответить только при личной встрече. И совершенно не смог подавить победоносный крик, когда тот согласился.       (Те, кто скажет, что это был восторженный визг, нагло пиздят.)       К сожалению, он прогуливал школу с друзьями, бывшими Вальхалловцеми, которые, увидев его реакцию, просто отобрали его телефон. А поскольку, несмотря на свой угрожающий вид, Чоме всегда был тем ещё треплом, то вскоре об этом узнал весь отряд.       И теперь Капитан недоволен им.       – Прошу нижайшего прощения! – и бухнался на колени. Капитан Ханагаки, несмотря на недавнее назначение, уже был известен своими упорством, внутреней силой и отвагой. А также запахом, который может испепелить, но это Вальхалловцем пришлось узнать на собственном опыте. И повторения не хотелось.       – Встать, – безэмоциональным голосом приказал Капитан Ханагаки.       (Он был так, так, так мёртв внутри.)       Чоджи был счастлив подчиниться.       – Ты узнал ответ на мой вопрос?       – Да! Опросив членов отряда, мне удалось выяснить местонахождение Шуджи Ханмы. Несколько из них в данный момент следят за его местоположением, – те трое были очень недовольны, но стоило намекнуть, что это первая задача, данная им Капитаном Ханагаки, и те с радостью приступили к её выполнению. – Позвольте мне зачитать отчёт!       Ханма (считай Кисаки) приучил своих людей за это короткое время к исполнительности.       Которая в данный момент Такемичи никуда не впёрлась.       – О, это было бы очень мило, но...       – Ханма Шуджи покинул дом в восемь тридцать и отправился в школу, в которой пробыл...       – Да-да, спасибо большое, но мне это...       – ... До двенадцати двадцати пяти дня. После этого он немного побродил по округе и совершил несколько неопознанных звонков...       – ...Эм...       – ... Во время которых несколько раз переходил на крик. В дальнейшим мы обещаем узнать, кто...       – Заткнись.       Чоджи вздрогнул.       Потому что голос не принадлежал Капитану, а прямо в глотку резко впились соляные кристаллы.       Майки, уставший стоять поодаль, подошёл и начал действовать.       – Ты думаешь, у нас так много времени? – он по хозяйске приобнял Такемичи за плечи, повиснув на нём, смотря на парня в маске из-за плеча его Капитана. – Если будет что-то по-настоящему важное, расскажешь на собрании. У Такемучи к тебе конкретный вопрос, на который ты не даёшь ответ, – руки Майки сжались на Ханагаки сильнее, заставив парня еле слышно пискнуть. Но Манджиро не обратил на это внимание, сильнее прижимая того к себе. – Так что, говори, что он хочет услышать и не задерживай нас.       Чоджи не ожидал увидеть Главу сегодня и он был так взволнован встречей со своим Капитаном, что не подумал что эти двое могли делать до того, как прийти сюда.       Но теперь это было очивидно для него и всех остальных.       Их Капитан и Глава были на свидании.       Даже во время свидания Капитан ставил свой долг превыше личных интересов.       У Чоджи и нескольких других парней увлажнились глаза от того, под началом какого самоотверженного человека они теперь служат.       (Такемичи пробивала нервная дрожь, намекающая, что где-то произошло большое недопонимание.)       Их Капитан и вправду был идеалом альфы!       – Так точно Глава! Прошу прощения! Шуджи Ханма в данный момент находится!..       ...После, наверно, самого нервирующего разговора в его жизни, Такемичи, наконец-то, нашёл Ханму, предварительно попросив Майки подождать за углом. Бывший Вальхалловец вряд ли воспримет хорошо, если Ханагаки начнёт с ним разговор с Манджиро за спиной.       И нашёл его на выходе из продуктового магазина.       С пакетом полным мяса, рамэна и разных сладостей.       И там сборник японских кроссвордов?       – О, Ханагаки! ~ Давно не виделись! Интересно связана ли наша встреча с тремя знакомыми мне бугаями, которые шастали за мной весь день!       Эти три выглядывающие из кустов рожи было трудно не заметить.       – Почему тогда не прогнал их?       – Было интересно, что получится!       Конечно.       Такемичи помахал рукой, давая знак, что их служба окончена и можно уходить.       Три бандитские рожи с тихим шуршание листвы исчезли в кустах.       – У меня есть к тебе дело, Ханма.       – О, раз у моего Капитана ко мне дело, я не могу его проигнорировать! – Шуджи скосил взгляд на пакет и добавил:       – Если это займёт много времени лучше пойдём ко мне. Я не хочу испортить мясо для тефтелек.       – Нет, не дол... Тефтелек?       – Да, тефтелек, – лицо Ханмы было до ужаса серьёзным, будто тефтельки были чем-то неприкосновенным. – Чтоб ты знал, я делаю просто бомбезные тефтельки.       – Бомбезные тефтельки, – автоматически повторил за ним прихеревший Такемичи.       – Бомбезные тефтельки, – снова сказал Шуджи с неприлично большим количеством гордости в голосе.       – Что планирует насчёт Хины Кисаки? – Ханагаки решил, что слишком трезв для этого разговора, и перешёл к делу.       – Буу, скучный ты. Тетта на этой недели собирается подойти к ней. Я уже ходил с ним по торговому центру, выбирая одежду и парфюм. У моего Кисы... специфичный вкус. И теперь, как минимум, Тачибана не будет подавлять смех во имя высшего блага, – Такемичи вспомнил леопёрдовые очки, рубашку, которую как будто покупали в одном магазине с рубашками Пе-яна, и мускусные запахи, которые при смешивание с лаком для волос вызывали головные боли, и испытал желание поблагодарить Ханму от всего сердца. – А как она? Без изменений?       – Резко появившейся симпатии к парням с автозагаром, стрёмных очках и всеми возможными комплексами я не заметил.       – Ей же лучше, – улыбка, что практически никогда не слезала с его лица стала откровенно хищной.       Ханагаки захотелось помолиться за Кисаки.       – То есть всё идёт по плану, – Такемичи удовлетворённо кивнул. Если бы Кисаки не решился признаться Хине или перестал доверять Ханме это была бы проблема. А сейчас у них обоих идеальные позиции. Осталось решить маленькую деталь. – Я думаю, мы должны максимально скрыть, что договаривались об этом.       Шуджи приподнял одну бровь, положив немного вставшую от веса руку с пакетом на бок.       – Мне почему-то кажется, что ты имеешь ввиду нечто большее, чем просто не распространяется об этом, – парень прищюрил свои золотые глаза. – И к чему же такая секретность?       Такемичи сегодня прыгнет в будущее, а я его четырнадцатилетнее "я" ни о каких делах не знает. Чёрт возьми, он скорее всего, кто такой Ханма не знает. А сам Шуджи выглядит как человек, который точно бы намекал в подколах и издевательствах об этом, из желания получить реакцию. И закономерно задался бы вопросом, а почему реакции нет или она не такая как ожидалась.       Поэтому Такемичи вдыхает по больше воздуха и начинает:       – Потому что, то что сейчас Кисаки понизил бдительность не значит, что она теперь у него будет всегда такая. Сейчас он слишком выбит из колеи, чтобы обращать на это внимание, но я уверен, что с его уровнем паранои, он уже через неделю будет снова знать обо всех всё и то, что он больше не часть Томана ему не помешает. А если он хотя бы заподозрит тебя в сговоре с врагом, то это не слабо понизит к тебе доверее, которое заполучить обратно будет очень не просто. И плевать, насколько незначительным был этот сговор. Мозг паникёра напишет самую ужасную картину. И поэтому нам надо вести себя так, будто мы знакомы только на уровне "Капитан-подчинённый".       Липовая причина номер раз была озвучена.       Ханма уставился на него не убеждёным взглядом.       – Я почти уверен, что это пиздёшь чистой воды, – Такемичи не хотел признавать, что Шуджи был умнее, чем о нём привыкли думать, но это был, к сожалению, факт. – Но Киса и вправду немного разжал очко и я прекрасно понимаю, что это не надолго и что скоро оно сожмётся сильнее. Поэтому скажи мне сейчас, пока я ещё могу дать заднюю, Такемичи Ханагаки, – Ханма подошёл к нему вплотную и с плотоядной улыбкой наклонился к нему, смотря прямо в глаза. – Почему я не могу пойти к Тетте и рассказать об твоём с Тачибаной плане, заслужив его доверие ещё больше и окончательно отгородив от этой девушки? ~       Ханма был намного умнее, чем о нём думают. В конце концов, нельзя прожить рядом с Кисаки больше двенадцати лет будучи тупым.       Поэтому Такемичи называет вторую липовую причину и ставит все фишки на "зеро".       – Потому что, когда у нас всё получится, у тебя будет самый интересный тост на свадьбе, – ставка на его желание увидеть шоу и чувства к Кисаки попахивает идиотизмом, но на большее он сейчас не способен. – Представь его лицо в тот момент, когда он это узнает.       Лицо Ханмы приобретает охуевший, смущённый и откровенно испуганный вид.       – Сва-свадьба?..       Слово из его уст звучит как имя какого-то древнего и злого божества, которое придёт и покарает их только за то, что недостойные людишки посмели говорить о нём своими грязными ртами.       – Да, свадьба, – Ханагаки, наверное, стоило бы остановится, но он уже вошёл в раж. – Представь, ты в костюме, Кисаки в костюме, банкет и ты поднимаешь бокал и говоришь, что это было трудная миссия длинною в двенадцать лет и тщательно планируемая мною и тобою. Представь лицо Кисаки, когда он поймёт что его надурили прямо под его носом и скрывали это десяток лет.       Во время его речи лицо Ханмы меняло эмоции как перчатки, начиная от чистейшего ахуя и заканчивая нервным смущением. Но под конец его глаза стали похожи на блюдца смотрящие будто сквозь него и представляющий описанную картину.       Шуджи простоял так где-то минуту, а затем его губы растянулись в злобной, полной пакостного желания улыбке.       – Я просто хотел помучать тебя, но, признаю, я недооценил тебя, – взгляд омеги горел тёмным ликованием. – Больше я такого просчёта не допущу. И я согласен на твои условия, Та-ке-ми-чи. ~       Улыбка Ханмы была настолько плотоядной, что Ханагаки стало страшно за Кисаки.       – Вот только, не стоит недооценивать параною Кисы даже в лайтовом варианте. Так что о том, что мы минут пятнадцать общались, он точно узнает. И что же мне сказать, о Капитан мой, с которым мы до этого ни разу не говорили? ~       – Скажи ему, что я оповестил тебя, что во время следующего собрания назначу заместителем Капитана шестого отряда. А остальное время мы обсуждали, – Такемичи на секунду задумался и прикусил губу. – Обсуждали твои тефтельки.       – Мои тефтельки, – автоматически повторил лишь слегка прихеревший Ханма.       – Да, твои бомбезные тефтельки, – повторил Ханагаки, чувствую лёгкое дежавю. Майки надоело ждать и его зверь начал горестно скулить в шерсть златошёрстного Альфы, а Такемичи чувствовал как в его затылок впёрся два тёмных, уставших ждать, глаза – Кстати, если он не поверит можешь убедить его проверить качество твоих тефтелек на собственном опыте. В какой-нибудь вечер пятницы.       Договорив, он посмотрел на Ханму и вздрогнул.       Глаза Шуджи были полны детского восторга.       – Наше сотрудничество будет легендарным, – с придыханием сказал он, растягивая губы в озорной улыбке.       Запах эдельвейсов и грозы, до этого скрытый, начал сплетаться с солнцем и мятой, а на переферии сознание стало слышаться многообещающее хихиканье.       И Такемичи стало страшно за "себя".       Ханагаки уже видел дом Хины, когда Манджиро схватил его за руку.       – Майки? Что-то случилось?       После встречи с Ханмой они шли молча. Если до этого Сано спрашивал его о будущем и они болтали о всякой ерунде, то, когда все дела кончились, как будто все силы говорить ушли вместе с ними.       Глаза Манджиро были не видны под чёлкой, губы были плотно сжаты. Запах сладкого штиля наполнял воздух.       Такемичи практически физически чувствовал его печаль.       Но помочь никак не мог.       Он не может остаться, как бы не хотел. И если насчёт того, было ли это справедливо по отношению к Майки ещё можно спорить.       То про то, что это было бы совершенно не справедливо к четырнадцатилетнему ему он уверен абсолютно точно.       Он практически украл его место после своей смерти. Он как дух из многочисленных ужастиков, который до безумия хочет снова почувствовать себя живым.       Он не будет ждать, когда к нему придут экзорцисты.       Его Альфа согласно гавкает и утыкается в чужой мохнатый бок, наслаждаясь вибрациями от непрерывного урчания.       – Манджиро, а чем ты пахнешь?       Никакие слова здесь не помогут.       Поэтому остаётся только сделать последние мгновения наименее болезненными.       Майки удивлённо пару раз моргает и слегка хриплым голосом говорит:       – Морем и гортензиями.       Настаёт очередь Такемичи удивлённо хлопать глазами.       – Цветы?..       Ханагаки знал, что не с его запахом критиковать другие, но за всё двадцать шесть лет жизни, он впервые видел альфу с цветочным запахом: они были присуще только омегам или гаммам. И при этом это был Майки, наверно, самый мужественный человек из всех кого Такемичи знал.       Хотя семья Сано в принципе не вписывалась в всеобщие каноны, так стоило ли вообще удивляться?       – Гортензии?..       Выбранный цветок тоже не оставлял равнодушным.       До того, как он начал работать в магазине проката дисков, Такемичи работал в цветочном магазине два года и неплохо разбирался в языке цветов.       Гортензии были не самым популярным выбором, они уступали розам, тюльпанам и другим общепринятым подарочным цветам. Также, насколько он знал, они были крайне прихотливы в уходе, даже цвет их лепестков зависит от количества потребляемой ими воды.       Изменчивые и прихотливые.       Миниатюрные, нежные соцветия, которые были страшно ядовиты.       Один из видов гортензий, гортензия крупнолистная, содержала в своих лепестках цианид.       Смертельная опасность под хрупким фасадом.       Природа и вправду не ошибается.       Ведь и океан не приводит в ужас, пока мы не вспомним, что знаем лишь видимую его часть, пока он прячет всех самых страшных монстров в своей глубине.       – Разве гортензии пахнут?       Манджиро хмыкнул и осторожо усилил свой запах, отвечая:       – Некоторые, но совсем слабо.       Запах бьющихся о скалы волн переплетался с еле ощутимой медовой сладостью диких гортензий       Такемичи вдохнул этот запах полной грудью.       Он бы без сожаления задохнулся бы в нём.       Голова начала плыть.       От запаха.       От тёмных глаз, смотрящих на него сквозь чёлку.       И от нежных круговых движений большого пальца руки, продолжающей держать его руку.       Так просто было бы раствориться в этом запахе и пустить всё на самотёк...       Но не смотря на все старания Майки, Такемичи тоже был не пальцем деланный.       – И вправду пахнут, – откровенно хриплым голосом сказал Ханагаки прежде чем смочить скопившейся слюной горло, решаясь.       И медленно переплёл их пальцы.       Манджиро неотрывно следил за его действиями и, когда чужая рука нежно сжала его, из него вырвался сиплый вздох.       Такемичи улыбнулся смотря морской бездной в космическую мглу.       – Пойдём, Манджиро, – его голос растекался патокой.       И потянул к дому Тачибаны.       И Сано, совершенно пленённый тем, как смешались и не отрывно переплелись море с солнцем и мята с гортензиями, покорно последовал за ним.       (Гортензия – это неумолимая гордость.       Гортензия – это искренность чувств, которую невозможно скрыть.       Гортензия – это извечная благодарность и такое же извечное сожаление.       Такемичи, смотря на Манджиро, не может не думать, что природа самый гениальный творец.)       Они доходят до квартиры Хины и оба чувствуют, что всё происходит слишком быстро.       И оба об этом не расскажут.       Такемичи может сказать, что ещё не вечер, и они могут дождаться его в ближайшем парке.       Майки может заупрямиться и сказать, что Ханагаки обещал ему целый день и потребовать обещанное.       Но они оба этого не делают.       Майки боиться, что потом не сможет отпустить.       Такемичи – что не сможет не остаться.       Когда он нажимает на звонок, какая-то часть его шепчет надежду, что Наото может не быть дома.       Которая жестоко замолкает, когда дверь почти сразу открывается, являя тёмноволосого и хмурого ребёнка.       – Привет, Наото. Выполнишь мою маленькую просьбу? – и протягивает руку для рукопожатия. Майки отпускает его, и он не может ничего поделать с чувством потери.       Младший брат Хины смотрит на него с извечным подозрением.       – Я пока не понял, что это за извращение, но как только пойму – ударю, – с очаровательной серьёзностью предупреждает Наото, доставая руку из кармана и подходя чуть ближе для рукопожатия.       Со стороны Майки слышится смешок, и Такемичи переводит на парня взгляд.       На лице Манджиро маленькая улыбка, в глазах, виднеющихся из-под светлой чёлки, хрупкими звёздачками мерцает смех, а только начинающийся закат окрашивает его грешно красивое лицо в жизнь и оранжевый.       Такемичи уверен, что не видел человека красивее него.       И поэтому позволяет себе, небольшую вольность.       "Прости, четырнадцатилетний я, но кое-что я у тебя украду."       И до того как его рука касается руки Наото в крепком рукопожатие, он хватает Манджиро за ворот майки и быстрым рывком притягивает к себе.       Это длится не больше пары секунд, пока через его тело не проходит синяя молния, а со стороны брата Хины не слышится крик полный отвращения.       Последнее, что видит Такемичи, когда отпускает Майки и отправляется в будущее, это широко раскрытые в шоке чёрные глаза и начинающие алеть щёки.       И слегка приоткрытые губы, которые он поцеловал.       Будущее встречает его головной болью и знакомым медпунктом на станции метро.       Кажется, на этот раз перенос сознания шёл вместе с обмороком и последующим ударом головой.       Когда он начинает двигаться и стонать от боли, врач, сидевшая рядом с ним, внимательно его осматривает прежде чем разрешить кому-то войти.       Из-за всех сил держа глаза открытыми, Такемичи пытается мутными глазами разглядеть того, с кем, по-видимому, пришёл сюда.       И, видя костюм, тёмные волосы и обеспокоенные серые глаза, и чувствую морозную свежесть, успокоившись, выдыхает.       Встречающий его из прошлого Наото, приятная и успокаивающая тенденция.       – Такемичи, ты в порядке?! – руки Тачибаны нервно порхают над ним, не знаю где можно коснуться. – Я же говорил тебе, что ты должен больше спать!       От громкого голоса Ханагаки морщится, и Наото, заметив это, виновато закусывает нижнюю губу.       – Всё в порядке, Наото, – в конце-концов, он был под поездом, головная боль явно не худший опыт в его жизни. – Ты можешь дать мне телефон?       – А зачем он тебе? – скорее автоматически, чем вправду интересуясь, спрашивает Тачибана, вставая и направляясь к тумбочке с вещами, которые он по всей видимости, обронил.       И видимо больной мозг и развязанный язык также автоматически ответили:       – Я хочу позвонить Майки.       Наото застывает с его телефоном в руках.       Такемичи и его Альфе категорически не нравится напряжение в теле брата их лучшей подруге.       – Такемичи, – голос Наото тихий и аккуратный. Ханагаки он не нравится до дрожи в руках. – Что ты последнее помнишь?       – Мы... мы спешили куда-то, – если приглядеться, то одежда Тачибаны слегка помята и растрёпана, а зная какой этот мужчина педант, то единственной причиной этого может быть только спешка.       – Куда, Такемичи?       Такемичи хмурится.       У него нет идей куда.       Наото по-своему воспринимает его лицо и начинает спрашивать у врача, каков шанс, что удар по голове мог вызвать амнезию.       Такемичи бы с удовольствием послушал этот разговор, но сейчас его интересовало кое-что другое.       – Наото, я хочу позвонить Майки.       На лице мужчина застывает сложное выражение, которое Ханагаки не может до конца распознать. Там есть страх, но чего Тачибане бояться?       Он осторожно подходит к его кровати и успокаивающий запах последнего снега, начинает обволакивать комнату, что до смешного, нервирует ещё больше.       – Наото, что с Майки?..       Во что этот неугомонный вляпался в этом будущем?       И что надо Такемичи сделать, чтобы предотвратить это?       – Такемичи, – аккуратно начинает детектив,но замолкает не зная как продолжить.       И тогда Ханагаки начинает волноваться по-настоящему.       Потому что даже узнав про путешествия во времени, похоронив сестру и в перспективе себя, Наото говорил прямо и чётко, никогда не прячась и не утаивая информацию.       – Просто скажи, что с ним.       Наото продолжает молчать, сверля глазами пол.       И эта реакция приводит его в ужас.       – Что, блять, с ним!..       – Не нервничайте пациент! – наконец вмешивается в разговор врач, испепеляюще смотря на детектива. – Не тяни, волнения могут вызвать осложнения.       Тачибана молчит с пол минуты, прежде чем на выдохе практически прошептать:       – Манджиро Сано пропал без вести две недели назад.       Такемичи смотрит на него абсолютно стеклянными глазами.       Медленно ужас наполняет каждую клеточку его тела.       И в какой-то момент его становится слишком много, и он...       И он вырубается.