Шелест кимоно

В ту ночь Сора сбежала. Если, конечно, та ночь была. Если Мэй не приснилась она волей свыше. Или не стала плодом магии неизвестного ёкай. Разыгравшегося воображения ребёнка. Она уложила постель так, чтоб она казалась не пустой. Едва оделась, оставила обувь у порога, крадучись. Придержала сёдзи. Подумала о тени, упавшей по ту сторону. Духоте тесного дома, обдающего жаром спину. Полумесяц не посетил неба, не посетили и звёзды. Не проводили невысокой фигуры взглядом. Только тогда Мэй вспомнила об огне. Как найти чёрную кошку в ночи?.. Воротиться побоялась. Проверила пахшие пылью сараи, узкие улочки — пусто. Как в миске, где нет ни рисинки. Миновав соседские строения, остановилась. Нахмурилась, коснулась тонкого рукава, подняла голову. Робко оглядела качающиеся ветви, траву, ласкавшую стопы... Кто она? Кошка. Что она могла искать? Мэй вспомнила гордость, с какой она медленно ступала, не ступала, но плыла над татами. Так кустистые облака легко касались макушек, трогали верхушки холмов. Быть может, ей было неуютно среди людей, вся её душа рвалась оттуда, ближе к свободе? Что ей нравилось?.. Греться на полуденном солнце, ловить мышей, долго вылизывать себя, лакать молоко, есть рыбу. Рыба. И свобода. Значит, нужно к реке? Бросилась к ней, остановилась, завидев грязь. Прошлась вдоль кромки воды, прислушалась. Глядела в ровную гладь, склонившись, рассматривала своё отражение. Ничего. Ни плеска, ни движения. Тихо ходила у берега, чтобы не спугнуть сонной рыбы. Пока ступала, думала, чем же Соре не угодили они с отцом. Неужели прежде живя на улице, она не страдала? Мэй не представляла, что было бы, случись ей оказаться без крова. Наткнулась на величавую иву — раскидистые ветви гнулись вниз. Будто от тяжести листьев. Птицы не пели. Даже прохлада ветра стихла. Мэй стало совестно. Она сжала губы и лишь затем выдохнула, став на колени. — Госпожа Ива, — всё, на что хватило воздуха. — Прости меня за беспокойство! Ты уже спишь, и я тревожу твой сон, но мне очень нужна твоя помощь... Безмолвие стало ответом. — От меня ушла моя Сора. Я не могу её найти. Скажи, не видела ли ты её? Не знают ли твои братья-деревья, где она? — вдруг её посетило какое-то чувство — мутное, неясное, точно стылая вода по весне. — Клянусь, я попрошусь с отцом сходить в храм и помолиться за твоё благополучие! И не зря: из-за ветвей раздался голос — бодрый, звонкий, словно перезвон колокольчиков. Вовсе не сморённый, каким Мэй представляла. — Дитя! Она вздрогнула, до того громким получился оклик, и прошептала, пряча взгляд: — Госпожа?.. — Дитя, — будто в смехе, нараспев повторил голос; Мэй подумалось о шуме горного ручья — она таких не встречала, но отчего-то знала: так разговаривают горные ручьи, — Тебе нужна моя помощь? Она быстро кивнула. Прохлада лизнула шею, забралась под лёгкий воротник, поползла ниже. Близилась полночь. Едва слышное потрескивание изогнутых к небу древесных запястий. Шаги и шуршание ветвей. Мэй испуганно подняла голову и увидела фигуру. Бесформенное одеяние размывало очертания. Фигура склонилась, оголилась протянутая рука. Сердце зачастило, в сознании то и дело всплывало: «Чужачка! Чужачка! Беги!..» А сдвинуться с места не получалось — тело налилось чем-то тяжёлым, тянущим вниз. Даже сумей она подняться, уверена была, ноги сплелись бы в узел, заставили бы повалиться. Уткнулась бы лицом в заросшую землю. И пришлось бы ей ползти, будто она — подслеповатый, раненый уж, завидевший опасность... Мэй только тогда поняла, что с ней говорили. — ...нерешительная? Не бойся, я пусть и не госпожа Ива, но помочь тебе смогу. Она быстро поднялась, чуть отступив. Пыталась разглядеть незнакомку, но тщетно — темным-темно, хоть глаза выдави, ничего не увидишь. — Кто ты? — Называй меня как пожелаешь. Только сейчас осознав происходящее, Мэй почувствовала на себе пристальный взгляд, сжала кулаки и отдалилась вновь. Ей не нравилось веселье незнакомки, надвинувшей капюшон на лоб. Но и уйти без кошки она не могла!.. — Что ты здесь делаешь? Как ты хочешь помогать? — Я здесь, чтобы помочь тебе разыскать Сору, — дружелюбно, пусть и расплывчато молвила в ответ, склонив голову.— Вижу, ты очень храбрый ребёнок. Отважный. Пусть и боишься, но отступать не собираешься. Такой дочерью нельзя не гордиться... Тонкая ладонь снова выскользнула из ткани. Незнакомка взмахнула ей, заговорщически продолжила. — Что насчёт услуги за услугу? Ты прокатишься со мной на лодке до того берега, — она указала направление. — Я же, обещаю, помогу вернуть тебе Сору. Необъяснимо успокоившись, Мэй погрузилась в раздумья. Всё это было более чем странным. Она покосилась на скрытую тьмой фигуру. Тень мрака, отражение ветра. Что будет, если коснуться сквозь складки? Она ощутит что-нибудь?.. — Сделка? — Да, — слабой усмешкой. — Мне это удобно. — А мне? Как же Мэй жалела, что не взяла с собой огня. Как же ей хотелось увидеть, разглядеть. Точно она брела среди густого тумана, не зная, куда ступает, чего касается ногами при очередном шаге — земли ли, неба ли? Не упадёт ли в пропасть через миг? Не столкнётся ли с тем, с чем не желала бы? — Мэй, никто не ответит за тебя. Нахмурилась. Помедлила. — Я соглашаюсь, госпожа Ночь. Та кивнула, двинулась к берегу, выйдя из укрытия ивовой тени. Шла с прямой осанкой, торопливо, но с достоинством; казалось, она могла броситься бежать, ничуть не растеряв силы. Мэй, осмотрев чужую спину, различила неясное движение на поверхности воды. Что-то приближалось. Стук о песок. Рябь. Шорох камыша. Лодка, покачивающаяся в нетерпении. Госпожа Ночь обернулась и со смехом — эти вечные несоответствия завладевали вниманием Мэй всё больше — велела: — Залезай. Она подчинилась. Подошла к воде, опустила одну ногу, задержавшись, хотела сделать то же самое со второй, да не смогла, потеряв равновесие. Не ударилась головой о дно лодки, не нахлебалась воды и не наелась грязи — госпожа Ночь охватила её плечи, подтолкнула и посадила. Залезла сама, удобно устроившись, застыла прислушиваясь. Мэй всё думала о тёплом прикосновении; в темноте ничего наверняка не рассмотреть, но ладони показались ей до того узкими, до того мягкими... Можно было подумать, что перед ней беззубая старуха, ведьма, крадущая жизни, чародейка, проклинающая судьбы. Или худой юноша с гладким лицом, ещё не изнурённый работой, не закалённый голодом. Словом кто угодно, лишь позволь воображению сотворить картину. Но голос — и мимолётное касание! — давал понять, что перед ней молодая девушка. В старшие сёстры ей годилась. Тогда почему это одеяние?.. Толчок и плеск воды. Нырнули вёсла. Мэй вспомнила о сонной рыбе и мысленно попросила прощения. Госпожа Ночь хранила молчание. Казалось только, она любовалась чем-то вдали, слегка повернувшись, не забывая грести — тихо и зачарованно. Нельзя обвинить человека, глядящего на что-либо с таким упоением. Неужели её лицо обезобразили, рассекли недоброжелатели? Теперь она, несчастная, прятала его ото всех, боясь столкнуться с предубеждениями? Берег удалялся, слились с завесой ночи минки. Становились всё меньше и незаметнее. Сростались с корнями деревьев, чей век — вечность. Овивались стены густым плющом, закрывались очи не сёдзи, но мягким мхом, смывался фундамент влагой. Словно и не было никакого Окугами. Лишь дикий лес у реки. Прежде всяких раздумий, Мэй вопросила: — Ты злобный дух? Госпожа Ночь впервые громко рассмеялась, укрывшись рукавом, позабыв о красочном пейзаже и едва не утопив вёсла. — А ты как думаешь? Ответа не было. — Не волнуйся, я не собираюсь утягивать тебя на дно. Мэй стало не по себе — по коже пробежали мурашки. Ничто, кроме плеска, не прерывало молчания. Лунный свет едва выглянул — так, сомневаясь, сопротивляются ветру полевые цветы. Тянутся выше, вглядываются в солнце. Они приближались к середине реки, когда госпожа Ночь вдруг начала говорить. — Ты будешь ходить в шелках и с высокой причёской. Мэй тут же переспросила, не понимая. Получила ровный ответ, с точностью повторивший первый. Неторопливый, словно очевидный. — И тобой, умелой, будут гордиться. Изящной, будто плывущей. Скромной, но красивой. Как лилией. — отчего-то показалось, что пытались словить её взгляд. — Ты столкнёшься с трудностями, но проявишь упорство, будешь сильной и убедительной. Это спасёт тебя, Мэй. Казалось, прежде лишённый натянутости голос мелко задрожал. Тело, покинутое в холоде. — Ты будешь сомневаться. Как и другие. Но нет в других такой отваги, как в тебе. Нет того милосердия, которое теплится у тебя. Тело, которого коснулся тёплый луч. — Хитрая и мудрая, обведёшь вокруг пальца и добьёшься своего. Потому что всегда добивалась, это всегда было в тебе. Давно переставшая понимать, Мэй тронула дерево, впилась руками. Она подумала об улыбке госпожи, тронувшей губы. Сжала свои. С настойчивостью прошептала, поддаваясь вперёд: — Где Сора? — Упорная. — Уставшим выдохом. Госпожа Ночь взмахнула рукой — снопы искр, будто плывущие по небу звёзды, дрожащий воздух, точно у родного очага. А затем — мрак, лёгший на кожу, сомкнувший веки. Неясный шум. Дуновение ветра. Мягкое касание ног. Дрожащий свет, неумолимо приближающийся. Точно оттепель, сменяющая заморозки. Мэй различила крики и топот. Распахнула глаза, увидев тень на коленях и что-то белое, тонкое, ушедшее в ночь.