Удар отражённый

Неприятный свет бил в лицо, освещая практически всё пространство в аккуратно и даже красиво, но скудно обставленной комнате. Впечатление создавалось, может, из-за того, как она была разукрашена — в восточном стиле, с одним лишь диваном-кроватью, резным столиком чуть поодаль и тëплыми коврами на полу, из-за которых казалось, что в комнате катастрофически мало мебели -, а может и из-за огромного панорамного окна, занимавшего почти всю стену. Сквозь него в комнату лился мягкий желтовато-зелëный свет, который резко контрастировал с электрическим освещением, исходящим от светлой напольной лампы. Свет этот падал на лицо, грудь и сложенные на ней руки молодой девушки, которая лежала головой на подлокотнике дивана-кровати, болезненно и хрипло вдыхая полной грудью. Вся поза её, да и мрачное, почти скорбное лицо говорило о том, что прежде, чем попасть в эту своеобразную, схожую с восточной обстановку, ей пришлось немало перетерпеть. Одна нога согнута в колене, другая наоборот напряжена; между светлых бровей пролегла суровая складка, а на предплечьях, не укрытых одеялом, виднелись несколько жëлтого и лилового цвета гематом. Светлые волосы разметались по подушке, а судя по подрагивающим векам, видно было, что она уже готова проснуться. Сон был неглубокий, так называемый «быстрый», и предвещал только то, что вскоре она откроет глаза и вернëтся в реальность — в реальность, где её не то чтобы ждали. Жëлтые, рыжие, коричневые и золотые орнаменты, украшавшие стены, только подчëркивали чужеродность этой девушки в красиво расписанных покоях. Она попала сюда по воле случая и ещё понятия не имела, где находится. Она спала. Но если бы кто-нибудь смог заглянуть в её сны, он бы не увидел там ничего, что могло бы рассказать больше о гостье восточного царства. Лере снились только брат и мама, которые протягивали к ней руки с радостным «милая, иди сюда!», а она всегда почему-то бежала к ним и не могла добежать. Земля проваливалась, выскальзывала из-под ног, убегая, как лента конвейера, куда-то за горизонт. Крутилась, пестрела яркими красками — как, впрочем, и всё вокруг — и это только придавало происходящему вид сюрреалистических грëз, чего-то ирреального. Ощущение счастья и одновременно незримой опасности путало и сбивало с толку. Она бежала вперёд и не могла остановиться, не могла повернуть назад. Сначала это казалось даже забавным — как этакая игра, в которой всë насущное растворялось в её беге. Но потом, медленно, очень медленно, начало приходить ощущение, будто что-то не так. Бесконечный бег во сне не был ни выматывающим, ни жутким, но несмотря на видимую игру, на весëлую оболочку, в сердце мало-помалу начал заползать дикий, ничем не контролируемый страх. Реальность словно бы начала сужаться: яркие цвета сменились более тёмными, а сама полоса дороги вдруг стала ограничена медленно ползущими друг к другу стенами. Лера задыхалась в своëм беге, теперь она уже неслась сломя голову, чувствуя, как дрожат колени, и что она была уже не в силах остановиться. Веки её дрожали, губы складывались в кривую болезненную улыбку, а пальцы поджимались в какой-то судороге. На фоне этого беззвучного и оттого ещё более страшного кошмара щелчок замка на входной двери показался спасительным щелчком Таноса во вселенной. Лера подскочила на кровати, распахивая глаза и содрогаясь в беззвучном крике. Боль тут же отдалась во всём теле глухой вспышкой, взрезала все мышцы, скрутила судорогой. Глухо проскулив, девушка, как была, завëрнутая в тëплое одеяло, свалилась с кушетки. Переломанное, едва начавшее заживать тело отозвалось болью. Лера застонала — глухо, беспомощно, слыша за спиной приближающиеся шаги и смутно осознавая, что та часть комнаты, которая видна ей из положения лëжа на полу: разукрашенные узорами стены, тëплый ковёр, в котором утопáла она сама, изящный столик чуть поодаль — вряд ли принадлежит её квартире или обители Волковых-Разумовских… Тогда где она очутилась? Девушка даже выразить протест не успела, когда её аккуратно подхватили и подняли на ноги под незнакомый, но отчего-то очень дружелюбный голос: — Ну что же вы, девушка, нельзя так резко после приëма препаратов вставать, голова может закружиться. «У меня сейчас и так голова кругом», — хотела было ответить Лера, но не смогла. Перед глазами и правда всë покачнулось, стали видны стены, диван, на котором она только что лежала, и приятное старческое лицо напротив неё. Серые глаза, обрамлëнные лучистыми морщинками, смотрели с доброй иронией, а стоячий белый воротник белого халата, который так ярко бросался в глаза, натолкнул на странную и даже абсурдную мысль: «врач.? " Мужчина между тем аккуратно усадил девушку на кровать, помогая высвободить из тканевой ловушки руки, и протянул кружку с чем-то сладким, тëплым, от чего сразу слëзы навернулись на глаза, а першение в горле мало-помалу отступило. Лера сидела на самом краю кровати, растрëпанная, измученная, не понимающая вообще ни хрена и только следящая глазами за тем, как пожилой мужчина прошёл до двери, сказал что-то обнадëживающее стоящему в самом дверном проëме человеку и вышел из комнаты. Голова работала медленно, и мысли, набившись в черепную коробку, как сельди в бочке, только мешали до конца додумать хоть одну. Только одно вспыхнуло и медленно погасло, пока Макарова, не моргая, допивала сладкую жижу из кружки: ноги болят пиздец. Вообще, по-честному, болело абсолютно всё, а пуще всего голова, но почему-то именно ноги привлекли к себе внимание. Может быть потому, что Лера могла их видеть. Она даже не сразу осознала, что видит именно свои ноги, высунутые из-под одеяла. Свои колени, икры, даже край бедра — настолько непохожими они были на её обычные конечности. По цвету непохожими. Синяки. Абсолютно вся кожа была ими покрыта — кажется, живого места не осталось. Синее, красно-коричневое, лиловое… Все цвета причудливой палитрой разлились по коже и оттого казались ещё более нереальными. Лера моргнула, отставляя кружку в сторону и пытаясь понять причину возникновения этих пятен, а затем перевела взгляд на дверь, от которой послышались вкрадчивые шаги. А затем она встретилась с ними. Тëмные глаза. Очень тëмные, почти на грани реальности, зрачок казался карикатурно огромным — не бывает у людей таких бездонных тëмных глаз, таких необычных и странно-красивых… И хуже всего было то, что Лера узнала их обладателя. Осознание пришло внезапно и чëтко, как будто девушку окатило вдруг холодной водой, согнало болезненную дремоту, прояснило сознание. Макарова вскочила, пошатнувшись, и, оскалившись, то ли отступила, то ли отпрыгнула в сторону, к стоявшему около дивана-кровати столику. Рефлекторно вздрогнула, когда твëрдая холодная поверхность уперлась ей в спину, и выставила вперёд руки. Загнанный в угол, израненный, напуганный зверëк. Алтан подходил к ней медленно, так же медленно, как и подходят к дикому зверю. Уже переодевшийся в домашнее, но ещё не расплетший шикарные косы, он выглядел куда мягче, безопаснее, что ли. Лишь плотно сжатые губы выдавали его волнение — он знал, на что способна была эта девушка, и знал при этом, что теперь будет не в состоянии поднять на неё руку, особенно сейчас, когда она перед ним ТАКАЯ. В его же футболке, едва достававшей до середины бëдер, потому что её одежда пропиталась пóтом и кровью от ссадин, безоружная и тщетно цепляющаяся за край резного столика от слабости. — Пожалуйста, не делайте глупостей. Первые слова, сорвавшиеся с губ Алтана, прозвучали чересчур громко в тишине комнаты. Лера вздрогнула, услышав уже смутно знакомый голос, вжалась в столик сильнее, до посинения пальцев цепляясь за столешницу. Взгляд метался по комнате в поисках хоть чего-нибудь, что способно было бы сыграть роль оружия, но, как назло, на глаза не попадалось ровно ничего. Разве что можно было бы перевернуть столик… Лера отбросила от себя эти мысли, стоило старому противнику сделать ещё один шаг навстречу: не успеет, да и сил не хватит. А если и хватит, за спиной так называемого Алтана маячил тот самый жуткий тип, которого она видела перед тем, как провалиться в небытие. Девушка прочистила горло, пытаясь придать голосу хоть немного грозных ноток, переступила с ноги на ногу, ощущая, как боль, едва ушедшая от адреналина, возвращается снова: — Что вам от меня нужно?! Вопрос прозвучал громко, пискляво, на грани истерики, но Алтан остановился, просветлев лицом: незнакомка спросила хоть что-то, а значит, была жива и в рассудке, как и обещал врач. Веки юноши дрогнули, когда он остановился посреди комнаты, протягивая руки вперёд в примирительном жесте. — Только чтобы вы приняли лекарство и вернулись в постель, — голос дрогнул, выдавая волнение молодого человека, и Лера настороженно приподняла бровь. Эти спокойные слова, встревоженное лицо, на котором сквозь маску покровительственно-высокомерного хозяина проскальзывало какое-то неуловимое волнение, сбивали с толку. Зачем её враг пришёл, привёл человека, который её осматривал и говорил что-то про лекарства? Её похитили? Решили в отместку накачать таблетками? Отдать в бордель или просто убить? Видя, что Алтан больше не двигается с места, Макарова тяжело выдохнула сквозь стиснутые зубы, пытаясь усмирить бешено стучащее сердце. Что бы они не собирались с ней сделать, она будет сопротивляться до последнего. — Объясните, где я и что со мной. И что вы собираетесь со мной делать, — она запнулась перед тем, как задать последний вопрос, но потом всë же рискнула, в глубине души надеясь, что не схлопочет пулю за излишнее любопытство. Судя по тому, как белобрысый мужик у двери потянулся к поясу, страхи её затуманенного действием лекарств мозга вполне могли бы оправдаться, если бы не всё тот же Алтан. Молодой человек только примирительно покачал головой, как будто успокаивал ребëнка или зверëнка, и, заведя руку за спину, сделал наëмнику жест, который вполне мог бы трактоваться как «завались и не пугай». Дракон на это только хмыкнул: «Вы посмотрите какая важная курица» и принялся наблюдать за тем, как разворачивались события в комнате. Дагбаев предупредительно оставил оружие за дверью, и теперь по мере того, как он подходил к Лере, казался ей всё менее опасным. Сердце перестало колотиться так часто, и детали, ранее незаметные, начали понемногу проясняться. И всë-таки он был красив. Почти одного роста с ней, лишь немного выше; в каких-то уютных домашних штанах и футболке, не прикрывавшей больше мягкого оливкового цвета кожу, молодой человек, в плен к которому Лера так неосмотрительно угодила, казался каким-то по-особому привлекательным. Может быть, дело было в необычности его внешних данных, или в той странной, почти робкой вежливости, с которой он с ней, своей пленницей, обращался — это было не столь важно. Гораздо важнее оказалось то, что эта странная ситуация и такой же странный человек шибанули в голову каким-то извращëнным кайфом, желанием продлить момент. Девушка даже не смогла определить толком это желание для себя — не успела —, как тот, кого звали Алтаном, медленно заговорил: — Вы в безопасности, Валерия. Не бойтесь, — он сам же усмехнулся вдруг своим словам, неожиданно по-простому и одновременно изящно сдвигая тëмные брови и растягивая в улыбке тонкие губы, — Странно это слушать, наверное, но вам остаëтся только поверить мне на слово в то, что я вас не трону. Просто… — Так же не тронете, как в цеху, да? — Лера прикусила язык, стоило словам сорваться с губ, но было уже поздно. Она сама не знала, зачем говорит это, зачем провоцирует врага на злобу — тут за неё говорило оскорблëнное достоинство, её природная осторожность, которая всегда твердила: «никому не доверяй». Она, как заворожëнная, следила за тем, как меняется выражение красивого, сбросившего маску надменности лица, мысленно просчитывая, будет ли шанс у её семьи хотя бы узнать о её смерти и хватит ли Разумовскому совести выплатить долг до конца — хотя бы в качестве компенсации. Лера следила за тем, как его красивые брови приподнимаются вверх, как зрачки расширяются, а лицо принимает неожиданно расстроенное, почти испуганное выражение. — Я не знал, что вы… девушка… — Алтан замолчал, сжимая побелевшие пальцы в кулаки и пытаясь унять волнение. Господи, почему на простую провокацию он реагировал именно ТАК? Она ведь просто… просто пленница. А он, видимо, слабак, как и говорила Юма. Лера опешила. Моргнула удивлëнно, отступая от столика на шаг и переставая держаться за него мëртвой хваткой, уже не боясь упасть без сил. — А если я девушка, со мной что, драться нельзя? Что я, слабее, что ли? — чувство собственного достоинства вновь взвыло, заскребло изнутри по грудной клетке, но Макарова велела ему заткнуться и навострить уши. Молодой человек странно-красивой наружности казался ей ещё более непонятным, чем ранее. — Не слабее, — если бы в комнате не горела одна только лампа, стало бы заметно, как мафиози краснеет до корней волос, — Просто у меня правило: с девушками не драться, — «Потому что проигрываешь», — буркнул про себя Дракон и чуть не заржал; пришлось делать вид, что сотрясающая его истерика — не более, чем кашель, — И не бить. — А, — Лера склонила голову на бок, не понимая, как ей вообще воспринимать эту информацию. «Ничего себе, герой нашёлся.» Но несмотря на весь скептицизм, в голове фраза эта засела, и девушка уже смутно подозревала, что относиться к загадочному молодому человеку, как раньше, у неё не получится. — На мне твоя футболка, — это был не вопрос, просто констатация факта. — У нас размеры одинаковые, — Алтан кивнул, делая ещё один шаг навстречу. Девушка расслабилась, и с принятых транквилизаторов её откровенно вело — это было видно по всей её наружности: по странной позе, по полному отсутствию стыда за свои неприкрытые ноги, по, наконец, развязному голосу, который он слышал раньше из-под маски и отчего-то хотел услышать снова, уже когда она придëт в себя. Нужно было уложить беднягу спать, а к вечеру на свежую голову уже вести переговоры и беседы о моральных нормах. Главное было то, что врач, накачавший её медленно действующим обезболивающим, подтвердил, что никаких переломов и тем более угрозы для жизни нет. Остальное — пустяки. — Неплохо, — боль отступала постепенно, погружая организм в какую-то нирвану, наподобие предыдущего сна, но уже без побегов и страхов. — Забери. — Что? — Забери, — девушка, не церемонясь, стянула футболку через голову и протянула её Алтану, пожимая полностью открытыми плечами со странной сонной улыбкой на лице. Дагбаев поперхнулся собственными словами, даже на шаг отступил при виде такого зрелища: полностью раздетая, изрисованная царапинами, некоторые из которых были зашиты, и с синяками по всему телу девушка. Она стояла прямо, как натянутая струна, и видно было, как перекатываются под кожей литые мышцы, как у древнегреческого бога войны. И при этом было в ней что-то беззащитное, открытое — может, количество ран и полная нагота —, Алтан и сам не знал, что сподвигло его смотреть лишь на синяки и ссадины, а не на соблазнительно приоткрытое девичье тело. — Пожалуйста, оденься и иди спать. Дракон у двери показательно фыркнул, комментируя таким образом столь резкий переход на «ты», но Алтан не обратил на него никакого внимания. Собрав совесть и смелость в кулак, шагнул вперëд, мягко отобрал у гостьи-пленницы скомканную футболку, расправил. Скомандовал: — Руки подними, — и натянул на ничуть не сопротивляющуюся сонную девушку, не позволяя себе даже лишнего взгляда в её сторону, хоть щëки и горели огнëм, а когда пальцы невольно касались рëбер, всё тело прошибала странная тягучая дрожь. Он просто должен был повести себя, как подобает вежливому мужчине с девушкой в полубессознательном состоянии и уйти. Ничего сложного, Алтан, держись. Он поступил бы так с любой из малочисленных своих знакомых. Так что мешало теперь? — Пошли, — Лера вздрогнула, когда неожиданно тëплые пальцы коснулись руки, потянув на себя. Перед расплывающимся взором — в голове опять промелькнуло вопросительное «да что мне вкололи-то такого?» — показалось лицо её то ли врага, то ли спасителя. Она, сама того не понимая, сделала шаг навстречу тëмному образу, который ей рисовался при виде то ли чëрных, то ли карамельных глаз и россыпи тëмных кос. Алтан потянул её за собой, к кровати. Щëки пылали, в голове не осталось ровно ничего, только звенящая пустота, и особенно это стало понятно, когда он наклонился над полудремлющей пленницей, поправляя одеяло. Он успел узнать только, что её зовут Валерия. А ещё наделать глупостей, за которые ему будет стыдно всю оставшуюся жизнь. — Тебе… Вам нужно поспать, — он развернулся, ощущая, как горят уши, как приливает к языку какая-то приятная горечь, как от знакомого никотина. Вадик, сцуко, всё так же стоял у двери, наблюдая всю эту довольно короткую, но полную неловкости сцену и скалясь во все тридцать два. — Почему ты такой… Правильный? Когда один. Вопрос догнал Дагбаева у самой двери, заставив обернуться. Лера лежала у самого края кровати, отчаянно борясь со сном, навеянным сильнодействующими препаратами. Алтан моргнул, всматриваясь в рассыпавшиеся по подушке короткие светлые волосы, в блестящие карие глаза — совсем как у мамы, Господи — и неожиданно улыбнулся уже совершенно искренне, зачитывая рассказанное ему в детстве четверостишие: — Был беден рыцарь, но зато сражаться храбро он умел. В его присутствии никто обидеть женщину не смел. — Хочешь, тоже стих про рыцаря расскажу? — Лера усмехнулась, растекаясь по постели и ощущая, как её постепенно уносит всё дальше из реальности. Ей почему-то привиделся Кир в детстве, который, дурачась, декламировал стишки про рыцарей и ковбоев, смешно наклоняя голову вбок. — Когда выспитесь, — Алтан подавил смешок, всё отчëтливее понимая для себя, что сейчас придётся закрыть дверь и забыть весь произошедший разговор — хотя бы потому, что напоминать потом серьёзной девушке о том, что она говорила и делала в полусонном бреду, было просто низко. — Хорошо… — Лера прикрыла веки, опуская голову на подушку, и мгновенно, сделав один взмах пушистых ресниц, провалилась в крепкий сон. ***** — Я готов поспорить, что это первый раз, когда ты на голую девушку смотрел. Дракон совершенно искренне расхохотался, уворачиваясь от тяжëлого кулака работодателя. Удивительно было, как в таком тяжёлом с виду теле сочетались одновременно сила и грация, позволявшая наëмнику бесшумно подкрадываться или ловко уклоняться от ударов. Достаточно ловко, чтобы ни разу не попасться под горячую руку Алтана, что бегал за ним по просторной кухне, уставленной цветочными горшками. Дагбаев затормозил куда менее удачно, врезался коленом в табурет и больно прикусил себе палец, чтобы не заорать на весь особняк. Дракон следил за тем, как вздымается и опадает его грудная клетка, как липнут к потному лбу отдельные тëмные пряди и мысленно только качал головой: Алтан совсем ещё ребëнок, джентельмен, ëптыть. И если в эту девчонку влюбится с головой, жди беды — хотя бы от Разума, который эту девочку воспитывает как дочку, и теперь бегает-ищет везде, где только может. Вадим буквально недавно просматривал отчëт от доверенных людей, которые рассказывали по кусочкам и по крупинкам о том, как Разумовский ищет по всем каналам Леру, да пока, к счастью, не может найти. Это вызывало у наëмника этакую гаденькую улыбочку — надо же, и бывший психопат не всесилен — и одновременно заставляло крепко задуматься. Кто вообще эта девушка? Сергей настолько хорошо шифровал данные о своих сотрудниках, что найти хоть что-то было просто нереально. Коды фото изменены. Страницы соцсетей, видимо, зашифрованы и в поиске не отображаются. Данные по больницам стëрты. Не было о ней известно вообще ничего, кроме имени. Валерия. Вадик помнил, как фыркнул в первый раз, когда услышал. «Валера? Всегда любил Меладзе». А сейчас было уже не до смеха. Впрочем, если так задуматься, они с Алтаном вместе очень даже смотрелись. Было у них что-то неуловимо общее, что-то, что он для себя никак не мог определить. И вон как Золотишеству голову вскружила — аж взмок весь, бегая за истерически ржущим Драконом, который не упустил, конечно, возможности, посмеяться над его «джентельменскими'' повадками. — О, да, вот оно! — Вадик ловко поймал брошенную в него крышку от кастрюли, чтобы не грохнулась и не наделала шума, — они были милыми. Не добрыми и не злыми, а просто… милыми. Как котята. Немного наивными, по сути, детьми были. Алтан, со своей жаждой мести не понимающий, что убийства не утолят его голод, а только сделают тоску сильнее. Эта Валерия со своей идеей решать всё по закону, по правилам, по судуэ Тем более по российскому суду. Святая простота. И, — — Тише, Вашество, цветочек свой разбудите, — Вадик хрюкнул от смеха, глядя на вымотанного юношу, который плюхнулся-таки на табуретку, подперев голову рукой. — Возможно, в этой своей тяге к свету они могли бы сойтись. Милые, всё-таки, дети. Со стихами про рыцарей и цветами вместо своих детей. Дракон удержался от смешка, представляя себе такое возможное будущее. Это должно было быть потом, очень сильно потом, если Лера, отойдя от действия лекарств и немного поправившись, не решит вдруг голову Дагбаеву оторвать — вполне имеет право, кстати, на злобу, хоть такого расклада Вадик никогда не допустит. — Но ведь тело-то какое, скажи? — подколол он напоследок, подталкивая к Алтану стакан с холодной водой. — Так что не упусти предложения стихи послушать, если она о них вспомнит. — Да… — юноша ответил невпопад, пряча покрасневший нос в стакане и жадно глотая воду. — Столько синяков, обработать бы… Жаль, что ей так досталось. Для давления на Разумовского можно было бы просто аккуратно её скрутить… Без избиения. Она ж… — он проглотил слова «не виновата в том, что БЫЛО». Она не могла быть виновата. Просто не могла. А значит, и всего этого, этой войны и сражений с ним не заслуживала. Он ещё не понял, что привело её на это поле боя, но никогда не ошибающееся подсознание уже нашëптывало: ей наверняка досталось по жизни не меньше, чем тебе, так что прояви к ТАКОМУ врагу уважение. — Вау, то есть ты хочешь сказать, что всё, что тебя интересует в её теле, это синяки, которые нужно обрабатывать? — Вадим отпил прямиком из графина, не слишком-то веря своим ушам. Это было так странно и по-своему благородно, что за свои мерзостные шуточки на секунду стало стыдно. — Да, а что? — Алтан опять ответил невпопад и уронил голову на руки, смутно думая о том, что пора бы заняться делами руководства, но неизменно возвращаясь к тому, какая она — эта В а л е р и я — настоящая, не под действием лекарств, усталости и снотворного. Ведь, если он не ошибается в полной конфиденциальности места расположения его особняка, им придëтся ещё не один день провести вместе. По крайней мере, он точно будет ждать, когда проснëтся снова странная девушка, которая выбрала себе роль носителя справедливости в этом мире. И, вполне возможно, не зря.