Удар отражённый

Слабое зимнее солнце с трудом пробивалось через грязное стекло под потолком. Давно не мыли, — вот и набились туда с ушедшей осени листья, грязь, неизвестно откуда взявшиеся то ли пепел, то ли копоть. Огромное, почти во весь потолок, стекло обычно позволяло солнцу свободно гулять по тренировочному залу, но в этот пасмурный день только подчёркивало общую унылость бытия, по капле выдаивая на тёплый пол пятнышки мутного света. Раскиданные в беспорядке жёсткие маты придавали этому хаосу законченность, как будто подводя черту подо всем этим безобразием. Только они, наверное, и были свидетелями происходящего там: а именно спарринга двух людей, один из которых чем-то смахивал, по крайней мере по возрасту, на отца другого. Точные, хлёсткие удары, наносимые по закованным в специальную броню бокам, предплечьям и бёдрам одного из людей гулко отдавались от пустых стен. В густой тишине каждый из них звучал как звучный удар колокола, только гораздо глуше. В них темноволосый молодой человек вымещал всю свою ярость и непонимание от происходящего, от душевных и повседневных тревог. Не скрученные в пучок косы били по спине, по виску давно уже поползла капелька пота. Отточенные удары, — кулаком, ребром ладони, ступнёй и снова кулаком, — не давали второму участнику этой странной тренировки даже перевести дух. А тому это, кажется, и не нужно было. Несмотря на свои габариты, рослый мужчина лет сорока не только порой удачно уклонялся от ударов, но и успевал поддразнить младшего напарника. Не со зла, конечно, — но Алтану в его состоянии хватало и пары шуточек, чтобы потерять голову. Хотя, как заметил про себя наблюдательный Дракон, голова его босса и без этого была потеряна безвозвратно. Что же было тому причиной? Не белокурая ли пленница, которая уже несколько дней жила в их доме, не упуская возможности задеть Вадима и прочую охрану хотя бы словесно? Вполне возможно. Чем она так зацепила Его Золотишество, — мягким ли и стойким нравом; благородством, которого так не хватало в мирке Дагбаева, или открытым взглядом карих глаз? Дракон этого, увы, знать не мог, но намётанным глазом человека, прошедшего в своей жизни через многое, уловил произошедшие в молодом боссе изменения и мог сказать наверняка: то, что Алтан влюбится окончательно — только вопрос времени. Вот и сейчас довольно ловко отражал удары, замечая, как рассеян молодой человек даже в минуты ярости; как витает где-то в облаках, — а именно мыслями в маленькой комнате по соседству с оранжерей, приходить куда каждую свободную минуту стало его хобби. -… Много думаете и мало делаете, Вашество, — отражая очередной удар и уходя в блок, Вадим легко подступил ближе и, выбросив руку из глухой защиты вперёд, рубанул ребром ладони по предплечью Дагбаева. Тут же отступил, снова поднимая руки в защитном жесте и глядя в щель между пальцев с усмешкой, переходящей в азартный оскал. Алтан зарычал, мимолётным жестом коснулся горящего огнём места удара, — чёртов наёмник, ещё один синяк от него и по собственной невнимательности! — и раненым зверем закружил вокруг. Мысли путались, в крови кипел злобный, ни на что не похожий огонь. Он плохо понимал, что с ним происходит. Сердце колотилось как бешеное, подпрыгивая куда-то к вискам от ощущения собственного бессилия. Он проваливался куда-то и плохо понимал, куда. Что-то ломалось в и без того нестабильном мире, в юной, не по годам озлобившейся душе. В очередной раз промазав, Дагбаев отступил на несколько шагов, уворачиваясь от Дракона, который пошёл в наступление. Выученные, хоть и уже несколько усталые удары вынудили отступить на несколько шагов, показывая, что Алтан фактически уступает ему большое пространство для манёвра. Вадим бил слаженно и чётко, легко перенося вес на нужную ногу и спрятав злорадную улыбку за сосредоточенностью. Всё-таки он был наёмником, и наёмником высшего уровня: обыграть мальчика, — да, пока что мальчика, не мужчину, — для него не представляло особого труда. Играла роль и разница в габаритах: крепкая фигура одновременно открывала больше возможностей зацепить ударом и давала самому Дракону ощутимые преимущества. Сейчас фигуры «ученика» и «учителя» закружили в своеобразном опасном танце, не спуская друг с друга глаз. Последние минуты и без того затянувшейся полуторачасовой тренировки стоило отыграть достойно. Алтан сделал выпад вперёд, перенося вес на левую ногу и крепко стиснув зубы. Челюсть заныла, как и всё натруженное тело, когда гибкий, как змея юноша сделал ложный выпад вправо и тут же ударил с другой стороны. Дракон не успел среагировать как полагается, и только получив ощутимый тычок в бок запоздало развернулся к нападавшему. Дагбаев уже отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от Вадима и торжествуя короткую победу, когда изрисованная видневшимися из-за широкой штанины золотыми цветами нога зацепилась за стык спортивных матов. Всего ничего, — просто пятка попала в «плохую» позицию, напряглись связки, — но резкая, невыносимая боль уже пронзила всё тело, заставив только что твёрдо стоявшего на ногах человека с позорным скулежом грохнуться на пол. Мир словно провалился куда-то, уплыл резко вбок и вверх, оставив после себя только жгучую черноту перед глазами; бессмысленную, тяжёлую, беспощадную. — Эй, Золотейшество, вставайте! — чья-то сильная рука, которая затрясла за плечо; она, да ещё размытые очертания белобрысой физиономии: вот всё, что Алтан смог разглядеть сквозь кроваво-чёрную пелену перед глазами. Собственное тело больше не принадлежало ему; юноша мало что чувствовал, когда его перевернули на спину, грубовато проверили на реакцию и сердцебиение, а затем безжалостно промычали что-то и оставили одного на полу спортзала. — Да тьху, что ж ты сделаешь, — тот же голос зазвучал глуше и дальше, и Дагбаев заметил, как крепкая фигура телохранителя начала удаляться в сторону выхода из спортзала. Хотелось бы спросить, упрекнуть, наконец, заорать: «да куда ты, помог бы лучше», но силы неожиданно ушли, словно бы организм бросил все ресурсы на то, чтобы стабилизировать собственное шаткое состояние. Всё, что оставалось у Алтана в голове, — это ужасная боль и перекручивающая извилины мысль: «Вернулось, опять. Снова.» Вернулись последствия жуткой аварии в виде жутких болей от неправильно поставленной стопы. Шитые-перешитые связки, из-за тысячи вкачанных миллиграмм анестезии ставшие плохорастяжимыми и уязвимыми, могли застыть в дикой судороге в любой неудачный момент. Это был единственный вариант для него — либо собранные по крупице кости и куски живой плоти, либо протез. Знал бы он, совсем ещё мальчишка тогда, чем это обернётся — ещё неизвестно, что бы выбрал. А пока оставалось только терпеть, ждать когда отпустит и надеяться, не обращая внимания на предательски собирающиеся в уголках глаз слёзы. Всю жизнь так. Надеяться. И ждать. ***** Холодный серый свет, оттенённый сине-зелёными вкраплениями листьев ботанического сада в соседней комнате, ложился на постель в пустой, но тёплой комнате. Серовато-голубое одеяло, тоже, как будто в шутку, разрисованное листьями, закрывало растянувшегося человека почти с головой. Только пшеничные волосы, которые рассыпались по подушке, да покрасневший нос — единственное, что не было скрыто этим тёплым покрывалом, которое, кажется, служило не столько для тепла, сколько для того, чтобы спрятаться за ним от жестокого мира. Лера лежала, свернувшись калачиком, подтянув острые колени к груди и обхватив себя руками за внезапно замёрзшие плечи. Плотно сжатые губы не дрогнули ни разу, а глаза влажно блестели, как у лихорадочного больного, — тоскливо и беспорядочно, скользя взглядом по всей комнате, от пола до потолка и обратно. Мысли текли медленно и лениво, то ныряя в глубину сознания, то вновь выныривая на поверхность. Родители. Семья. Привычная, хоть и трудная жизнь, — учёба, тренировки, Люба, Ира, — всё то, что было в ней раньше. Улицы Питера, чистый ночной воздух, тёплый дождь, — и свобода, господи, свобода, которой наравне с определённостью в жизни сейчас так не хватало. Живот снова скрутило тоской, шедшей из самой глубины тела. Просиживать здесь, в плену, в одиночестве и полном неведении о своей судьбе было мучительно. Что с ней будут делать дальше? Как Сергей и Алтан решат её судьбу и решат ли вообще, — да, это был странный (слишком много сил в неё было вложено, и девушка надеялась, что для Разумовского это окажется весомым аргументом), но мучавший её вопрос. Макарова подтянула колени к груди и глухо выдохнула через нос. Алтан… Кто он, и каков этот человек на самом деле? — она успела заметить достаточно, чтобы уловить в нём незаурядный ум и одновременно — почти монашескую робость в личных отношениях. Как будто у него не было всего того, что было у неё, — общения с другими детьми, дружбы и сотрудничества, первой любви и первого поцелуя. Хотя, кто знает, может, и правда не было?.. Она ведь и понятия не имеет о том, как растут дети русских мафиози. Лера перевернулась на другой бок и плотнее замоталась в одеяло, поджимая пальцы на ногах. Сердце неприятно отстукивало: «ты, наверное, права». Только в полном одиночестве, когда её не сопровождала охрана и в особенности личный телохранитель Дагбаева, который, видимо, решил довести её до белого каления, она могла, с силой отбросив сторонние переживания, поразмышлять о положении дел. Алтан стал в этом тёмном мирке неким более-менее спокойным якорем. Несмотря на всю шаткость своего положения, несмотря на вполне обоснованный страх перед этим обладающим властью человеком, Лера каким-то звериным чутьём ощущала: он её не тронет. Не обидит, не закроется снова в свою непроницаемую маску и не сотрёт из памяти что-то общее, что образовалось у них за время, проведённое вместе. Что-то не как у хозяина и пленницы, не как даже у врагов, а на равных. Что-то, что вполне могло бы иметь продолжение, не стой между ними стена долга, монополии, кланов, денег; стена материальная и духовная, которая подчас оказывается куда крепче человеческих взаимоотношений. Стена, которую очень хотелось разрушить. Лера хлюпнула носом, ощущая, как начинает предательски щипать в гортани, и, осторожно высвободив руку, ударила себя по лицу. Раз, другой, — не слишком больно, но ощутимо, проговаривая про себя простую истину. Размечталась, дурочка. Тебя только пальцем поманили, состроили из себя благородного рыцаря, а ты уже вообразила себе и прекрасную душу сынка богатеньких родителей, и то, что в принципе могла чем-то зацепить его внимание. Мысли путались, порой смешиваясь между собой и повторяясь по кругу. Она тут одна. В далеке от родных, близких, которые, — какое благородство со стороны Алтана, блин, — теперь уверены, что она на какой-то конференции и искать её и не подумают, только порадуются: самостоятельная стала. Двадцать четыре уже. И, чёрт возьми, её могут убить за милу душу, просто грохнуть и прикопать на заднем дворе, — а она так искренне и наивно ощущает желание поближе узнать своего косвенного врага. Впрочем, вполне очевидную взаимную химию отрицать было невозможно, и потому ей оставалось только смириться. Смириться и пустить на самотёк. Может быть, так было бы даже лучше. По коридору, соединявшему её комнату с, как выяснилось около трёх суток назад, ванной комнатой для гостей и спортзалом в конце тоннеля из стен без единого окна, зазвучали торопливые звучные шаги. Лера напряглась, вслушиваясь и сосредоточенно прикрыв глаза. Не повернулась лицом к двери, не вздрогнула даже: после вполне естественного страха за свою жизнь и переживаний на неё как правило нисходила фаза полнейшей апатии к окружающему миру. Ей здесь было, в конце концов, невыносимо скучно. Всего каких-то несколько дней, а из развлечений помимо не слишком частых визитов Дагбаева и попыток вычислить, как скоро её найдут или убьют (или всё сразу), оставалось только умение определять идущего по шагам. Для чуткого слуха девушки уловить некоторые особенности в походке всех немногочисленных обитателей особняка было не так уж сложно. Шаги охраны никогда не отличались особой стройностью ритма или разнообразием, — кажется, все выходцы охранного агентства «Витязь», чьими услугами семья Дагбаевых пользовалась уже достаточно долгое время, даже ходили одинаково: строевым шагом. Этот стук ботинок Макарова отличила безошибочно: Вадим. Огромный бугай под кличкой «Дракон» не слишком пугал её, но, помня то, как именно он стал причиной её падения по лестничным пролётам, Лера не спешила расслабляться в его присутствии. Вот и сейчас, стоило какому-то хитромудрому засову заскрежетать с наружной стороны, как девушка, встрепенувшись, быстро села на кровати, кутаясь во всё то же одеяло. Тело и в особенности ноги, на которых только начинали светлеть синяки, отозвались противной ноющей болью. Дверь распахнулась, отлетев под ударом кулака к стене. Дракон собственной персоной ввалился в помещение, дико сверкая глазами и зажав между зубов фирменную зубочистку, которая готова была треснуть на мелкие щепки. Не замечая смущения девушки, он зашагал прямо к ней, оставив дверь открытой. Лера вздрогнула, сжимаясь под одеялом при виде надвигающейся на неё фигуры. Сердце замерло на несколько мгновений, пока руки лихорадочно распутывали одеяло. Душевный порыв был куда раньше, чем среагировал мозг. Стоило Вадиму шагнуть прямиком к дивану, как девушка прыгнула в сторону двери. Поднырнула под рукой наёмника, — неприятно-потная ладонь коснулась плеча, но соскользнула по гладкой коже, — бросилась к выходу, чуть-чуть не вписавшись с непривычки в поворот. Коричневый пол, светлые стены, топот за спиной, — всё слилось в одно шумное пятно. Босые ноги неприятно кололо ворсом плотно сбитого ковра на полу, сердце колотилось как сумасшедшее. Лера неслась по узкому коридору, слыша быстро настигающие шаги за спиной. Напряжённые мышцы болели, в горле пересохло, и дыхание больше было похоже на хрипы. Поворот, ещё один, — девушка выскочила в светлое, просторное помещение, окружённое стеклом, отделяющим его от балкона. За окном стояло всё то же серое утро, но после полутёмной комнаты и маленького ботанического сада, забирающего себе весь свет, оно показалось просто ослепительным. Макарова застыла на секунду — растерянная, с дрожащими азартом побега руками. Взгляд лихорадочно заскользил по открывшемуся виду: балконная дверь выходит на какую-то явно неогороженную территорию, а если даже и есть там забор — через него можно перескочить. Главное сейчас, — бежать, рвануть на себя ручку и прыгать вниз, с разукрашенного лепниной балкона второго этажа. Главное — бежать. Босиком, в чужой майке и с ноющими, не до конца зажившими ранами — бежать куда глаза глядят, домой, к дороге, где, может быть, найдут и подберёт какая-нибудь машина. Главное — не оглядываться. Удар по шее ребром ладони прервал поток её мыслей и хаотичных действий: перескочить через балконные перила Макарова не успела. Сила удара оглушила, а крепкие ладони, несильно сжавшие рёбра и грудную клетку, окончательно захлопнули ловушку. Девушка попыталась вывернуться; сгруппировавшись, со всей силы ударила локтем в бок громилы, и тут же взвыла: надетый на него защитный костюм до тренировок не только заглушил её удар, но и послал вместе с ответным ударом волну болезненных, пробивающих на слёзы искр прямо в локтевую впадину. Руку пронзило болью, но и её не удалось осознать в полной мере: Дракон грубо ударил её под колени и швырнул на ровное покрытие балконного пола. Мир закружился перед глазами, то теряя очертания, то вспыхивая вновь. Зимний холод открытого балкона, чужие ноги перед самым лицом и едва заметные между колонн ограждения деревья вдалеке. Побег провалился, принеся только боль и разочарование, а вместе с ним провалились очередные надежды Леры Макаровой. Вадим недолго постоял над ней, вздыхая и невольно ёжась от холода. Майка у девчонки задралась, обнажая избитые ноги и рёбра. Пленница лежала, уронив голову на руки и, кажется, пытаясь в этом отчаянном жесте защититься от него. Её стало даже жаль на несколько секунд, — как бы ни был добр к ней Алтан, но стоило пленнице отойти от действия успокоительного вкупе с обезболивающим, как она сполна осознала своё положение и, как любой нормальный человек, мечтала от них сбежать. Между ней и Дагбаевым лежала огромная пропасть, чтобы восполнить которую, простой симпатии было недостаточно. Но он, Вадик, и без того сделал всё, что мог. Приходилось просто выполнять свою работу и только желать того, чтобы «детки» сошлись как-нибудь сами. Дракон вздохнул собственным мыслям, и, наклонившись, подхватил девичью тушку за шкирку. Злым Вадик никогда не был. Особенно жестоким — тем более. Поставил на ноги; поправил на замершей, как кролик перед удавом Лере чужую одежду. Бросил сухое: — Не смотрю я на тебя, угомонись. Пленница ответила злым взглядом, явно оценивая его невольную экипировку, и медленно пошла следом, придерживаемая крепким захватом на загривке. Леру повели обратно, к открытой двери, но на её удивление дёрнули в сторону, дальше, потащили к двери в конце тёмного коридора, в противоположном направлении от того, в котором она пыталась сбежать. Пол под ногами качался сам по себе, как палуба корабля, бросаемого штормом в разные стороны. Мысли позорно разбегались, не сдерживаемые вообще ничем. В груди была только звенящая до натуги боль, — Лера попала, и попала крепко. Сбежать не удалось. И теперь всё, что ещё хуже, будет известно тому самому человеку, чье присутствие отвлекало её все эти дни от ноющей боли во всём теле и от мрачных мыслей о свободе. А она, что самое главное, даже не разобралась с тем, как к нему относиться. Алтан был и врагом, — раз держал взаперти, — и дьявольски притягательным… Другом? Могла ли она назвать его другом? Нет, пока, наверное, не могла, слишком мало времени прошло с момента их знакомства. Но в общем, он был для неё человеком. И перед этим человеком Макарова сейчас испытывала жгучую вину, как школьница, которую поймали за попыткой прогулять уроки. Если бы побег удался, об этом было бы проще забыть, выкинуть из головы. Но сейчас… Злиться на Дагбаева за то, что он не давал ей уйти, не получалось. Она была лишь разменной монетой в его игре. И потому злость Леры обратилась в другую сторону, вернулась к ней самой. Заскреблась кошкой в груди, оповещая: неудачница ты, Макарова. Всё у тебя не как у людей. Как ты вообще сможешь после этого смотреть кому-либо в глаза?.. … А между тем, в глаза смотреть пришлось. Хотя бы потому, что Вадим, который крепко держал беглянку, распахнул перед ней нужную дверь, и, не церемонясь, пропихнул Леру вглубь помещения, закрывая дверь изнутри. Девушка по инерции сделала несколько шагов вперед и остановилась в растерянности. В этом помещении она ещё не была, хотя по обстановке своей она была схожа с прочими комнатами в доме Дагбаевых. Те же неяркие тона, стеклянная крыша и минималистическая обстановка. А ещё мягкий пол, — только в Лериной комнате он был выстлан ковром, а здесь — плотными матами. Собственно, эти-то маты и привлекли её внимание, а в особенности человек, который замер у дальней от входа стены спортзала и не подавал никаких признаков жизни, просто свернулся в клубок на тёплом полу. — Эй, золотишко моё, — Лера вздрогнула от голоса, который гаркнул сие странное приветствие прямо у неё за спиной, — я тебе врача привёл, раз уж Аркадий Иваныч в отпуске. Дракон осклабился в ответ на молчание и подтолкнул в спину недоумевающую и злую Леру, которая лишь тщетно гадала, не был ли «Аркадий Иваныч» её бывшим лектором по анатомии, внезапно уволившимся в середине года, или сие странное стечение обстоятельств и соответствие фамилий были лишь случайностью. Почувствовав, как ослабла хватка на её предплечье, дёрнулась вперёд и на удивление сделала несколько свободных шагов. Её действительно отпустили. Лера в неком удивлении оглянулась назад. Дракон стоял за её спиной неколебимым препятствием, пытаться покорить которое после замечательного полёта на балконный пол как-то не хотелось. Макарова вновь развернулась к Алтану, — а это был именно он, — и сделала несколько нерешительных шагов вперёд. Юноша лежал на боку в позе эмбриона, поджав одну ногу к груди и чуть вытянув другую. Его, кажется, ощутимо потряхивало от пронизывающей боли и глухих всхлипов. Лера замерла, шокированная и недоумевающая, пытаясь сквозь собственную тень и чужие руки рассмотреть лицо Дагбаева. Сердце ухнуло куда-то в пропасть. Вниз, вниз, к ногам, в самые пятки. Что с ним произошло? Растяжение? Перелом? Чем и главное как она, студентка третьего курса, может ему помочь? И что делать сейчас? Дотронуться? А если это спровоцирует ещё более сильную боль? … И всё же она решилась. Осторожно, как будто подходя к дикому зверю, и совершенно забыв о собственных травмах, девушка присела на корточки и тихо позвала, ощущая, что стук сердца в собственной голове практически заглушает все сенсорные ощущения: — Алтан… Звенящая тишина повисла в тëмном тренировочном зале. Юноша вздрогнул, свëл напряжённые плечи. Затаил дыхание и резко, рывком повернулся к пришедшим. Сжался, увидев Дракона и Леру, плотнее сжал тонкие губы, боясь, кажется, даже дышать. Удивительно беззащитный, несмотря на всю боевую экипировку, испуганный и несчастный. Они встретились взглядами и не смогли отвести глаза. Разные — серо-голубые и карие, почти чëрные, — смотрели, казалось, в самую глубину двух душ. Такие ужасно похожие, — несмотря на весь пафос, окружавший Алтана, несмотря на замершего за их спинами Дракона, несмотря на такое разительное отличие в их положении — у них была одна судьба. Потерянные, униженные и оскорблëнные. И оттого, наверное, близкие друг другу. Лера облизала пересохшие потрескавшиеся губы. Осторожно опустилась ещё ниже, на колени, как бы уравнивая их положение. Спросила ещё раз, пытаясь сходу, как настоящий врач, определить по позе, по глазам, по сбивчивому хриплому дыханию, по сведëнным тëмным бровям причину боли этого хрупкого красивого юноши: — Где болит? Алтан не ответил. Как будто сжался сильнее, глаза его сверкнули болью и яростью, и, — кажется, Макарова не ошиблась, — с т р а х о м. Дагбаев быстро отвернулся, но гримаса отвращение не укрылась ни от Леры, ни, кажется, даже от Дракона, который безмолвно замер сзади. -… Всё в порядке. Я сейчас встану. Вадим… Уведи гостью. — Алтан сделал над собой усилие, чтобы выговорить всё предложение целиком. Не только тело, но теперь и сердце сжимало судорогой, но уже другой. Судорогой отвращения к самому себе. Его ноги… Лера не должна была их видеть. Эти шитые-перешитые шрамы, эту розовую бугристую кожу, такую мерзкую, похожую на прожилки варëного мяса, к которым ему самому противно было прикасаться. Ожоги от взорвавшегося двигателя машины, полученные ещё в подростковом возрасте, самому ему казались гадкими… Так какими они должны были показаться пленнице? Дракон молча переводил взгляд с Золотейшества на девушку и растерянно моргал. Алтан второй раз за несколько дней назвал его полным именем, и это было очень пугающим знаком. Что было делать? Не уводить же Валерию обратно? И почему Алтан вдруг встал на дыбы? Чем ему не понравилась такая врачебная помощь? Вадик недовольно покачал головой. Так дело было оставлять просто опасно. Сурово сдвинув густые брови, он буркнул Лере невразумительное «отойди» и плюхнулся на маты, практически полностью закрывая подопечного своей спиной. Повернулся к Макаровой и спросил короткое: — Что делать при судороге конечностей? — Растереть, снять судорогу уколом шприца в мышцу и потом под горячую воду, — без запинки ответила Лера и сделала было шаг к Алтану, но Дракон предупреждающе зыркнул на девушку и раскрыл всегда хранимый в кармане острый складной нож. Что-что, а анатомию он знал хорошо. Пригодилось учение на горячих точках, когда от умения определить место разрыва мышцы зависела твоя жизнь. Лера, не отрываясь, следила за тем, как Вадим закатал чужую штанину, а затем коротко ударил рукой, держа её практически вертикально. Алтан на полу дëрнулся, но, к его мужеству надо сказать, не вскрикнул. Сдержался. Шевельнул ногой на пробу, и, снова сдержав глухой стон, повёл плечами от расходящийся спазмами боли. Неужели начало проходить? Это было бы настоящим счастьем. Вадим легко, как тряпичную куклу, подхватил его и поставил на ноги. Юноша со свистом выдохнул, явно глуша вскрик боли. Согнулся, опираясь на свои же колени, — Лера буквально почувствовала его боль, ощутила, как медленно «отпускает» его доселе напряжённые мышцы. Её саму плохо держали ноги. Было больно от полёта на пол, страшно и непонятно от состояния Алтана, и жутковато было от того, с какой злостью он отреагировал на её попытки помочь. Неужели ему было настолько… Противно? В это чертовски не хотелось верить. Алтан медленно распрямился, всё ещё нетвëрдо держась на ноющих ногах. Но всё же стало легче: спазм прошёл, и судорога уже не скручивала тупой непроходящей болью, от которой не было спасения. Нужно было, наверное, что-то сказать, что-то спросить, хоть что-то сделать, но было безумно и до боли стыдно за самого себя. Его, — гордого мафиози, нового главу клана Дагбаевых, — видела в таком унизительном положении какая-то там пленница! Вернее, не «какая-то». Лера была другой. Для этого ощущения, которое не отпускало его уже несколько дней, не находилось других слов. Она просто была другой. — … Спасибо. — И спустя несколько секунд: — Спасибо за помощь, Лера. Голос в тишине зала прозвучал хрипло и болезненно, но удивительно твëрдо. Алтан нашёл в себе силы медленно, маленькими шажками переступая с ноги на ногу, развернуться. Дракон уже снова держал Леру за шиворот, готовый тащить непокорную пленницу в её комнату. Девушка подняла голову, отбрасывая волосы назад, и снова поймала своим умным проницательным взглядом его глаза. Они стояли друг напротив друга с кучей вопросов в голове, с непониманием сегодняшнего дня и с диким желанием ответа. Злится ли Алтан за её попытку побега? — Противно ли Лере видеть его слабым и поломанным? — Почему Алтан так боится, что его ноги увидит кто-то посторонний? — И что будет чувствовать Лера, если случайно всё же увидит эти увечья? Эти вопросы повисли между ними как очередная невидимая нить, по которой предстояло добраться и распутать клубок правды. Словно не желая уходить, Лера, которую Вадим молча повёл к выходу, обернулась ещё раз. Набрала в грудь воздуха и бросила громко, в пустоту гулкого зала: — Если нужна врачебная помощь, приходи. Я всегда рада помочь. — И чуть не сказала «пожалуйста». Хмыканье Дракона откуда-то сверху было ей ответом. Алтан не проронил ни слова. Он стоял, теребя крепления тренировочного костюма, но никак не решаясь их снять. Стоял мрачной худощавой фигурой, с рассыпавшимися по плечам шикарными волосами, — как юный колосс этого жестокого и мрачного мира. Его согревала всего одна-единственная мысль: он обязательно должен прийти сегодня к Валерии. Ему как никогда нужна её врачебная помощь. ***** Тëмно-синие тени заползали в окно спальни на последнем этаже высотного здания. Тëмная, тихая берлога в спальном районе в этот ранний час уже не светилась огнями, лишь докипал чайник на кухне и светился экранчик телефона, зажатый между пальцами мужчины, замершего на краю кровати. Волковы-Разумовские не любили свет. Как истинные дикие звери, особенно в моменты тревоги, всегда сидели по углам в полной темноте и только в ней находили успокоение. Вот и сейчас Сергей сидел с накинутым на плечи одеялом и молчаливо, мучительно и тревожно вглядывался в тëмное подобие ветвей в пустых синих окнах. Давал отдых глазам. Он в стотысячный раз пролистывал телефон Макаровой. Фотографии, частично удалëнные переписки и аудиозаписи, наброски собственных стихов в заметках и профиль в соцсетях, в котором он уже проверил всех друзей. Куда её увезли? Куда? И как так быстро оправились после потери всех бойцов ЧОПа? Случайность? Или Дагбаев был достаточно хитëр в своей мести, чтобы выслеживать Леру заранее? Нет, кажется… Это действительно была случайность. Разумовский моргнул и с глухим вздохом прикрыл глаза. Из-за случайности он чуть не потерял любимого человека, из-за случайности потерял дочь. Сейчас он был готов на любые условия Алтана, лишь бы вернуть девочку. Любых денег было не жалко для этого, любой информации. Но Алтан молчал, и у Сероволков оставалось одно — искать. Любые выписки со счетов многолетней давности, которые указывали бы на то, что у клана Дагбаевых было какое-то жильё, которое не могли сходу найти люди Разумовского. — Ничего… — Он пробормотал это в пустоту, а затем поднял голову к потолку, повторяя снова: — Ни-че-го. Скрипнула кровать. Олег присел рядом, в домашней безразмерной пижаме, которая скрывала бинты и тугой корсет у него на груди. Домашний и спокойный, если не видеть его осунувшееся небритое лицо, начавшие отрастать тëмные нечëсанные волосы. Он тоже скучал по Лере. — Знаешь, что я думаю? Голос прозвучал надсадно и болезненно, но очень твëрдо, как будто Олег уже заранее знал, что иного варианта не остаётся. Разумовский молча кивнул, приглашая развить мысль. Телефон выскользнул из его рук и шлëпнулся на кровать тусклым квадратиком. В нём не было абсолютно никакого смысла. — Мы не справимся с этим поиском сами. Молчание было ему ответом. — И нам, кажется, может помочь только он. Снова молчание, но уже другое, тревожное и яростное. Сергей дышал тяжело, словно был не в состоянии принять чужие слова. Словно они напомнили ему что-то, чего он помнить был не обязан. — Он не согласится. Никогда. Точно нет. — Затряс патлатой головой, отрицая, — Нет. Эта история забыта и потому отвратительна. Он в лучшем случае нас прогонит, в худшем — поднимет на ноги всех своих и это осложнит нам поиск. Если в дело вмешается полиция, Алтан может убить Леру чтобы замести за собой следы. — Но кто ещё находил всех всегда и везде, Серёж, да даже тебя кто нашёл? Кто ещё найдёт Леру, из-под земли вытащит! — Олег невольно повысил голос, но тут же закашлялся. Разумовский молча слушал этот кашель, и ощущал, как ломается что-то внутри. Да, он должен был попробовать. Ради них. Ради чертовой семьи, которую он обязан был собрать заново. Желательно живыми и здоровыми. «Просто признай, что ты сам боишься прийти к нему». — …Хорошо. Он поднялся, — исхудавший за несколько тревожных дней, не спавший примерно столько же. Прошагал к столу в углу комнаты и поднял крышку ноутбука. Пальцы легли на клавиши, оживляя машину, и в строке поиска поползло знакомое «Гром Игорь Константинович, состав полицейского участка номер…» Ночное небо падало на Петербург. Затянутое тучами, оно нависало низко над городом, над домами, неуклонно опускаясь всё ниже. И в этом пронзительном ветре на улице; в самих тëмных улицах, на которых не было ни крупицы снега; в этих голых тëмных деревьях сквозила отчаянная и пронзительная пустота. Небо падало вниз, на людей, на улицы и мрачные переулки, — падало и разбивалось на куски. И Сергей, кажется, увидел в окне именно это падающее небо, — увидел и поспешил отвернуться, лишь бы не чувствовать этого одиночества. Волков молча наблюдал за ним. Разумовский делал серьёзный выбор, соглашаясь, наконец, привлечь к этому делу Игоря. Давнего врага, — с которым их невольно повенчал Кутх, сделав ненавистными соулмейтами, навсегда скреплëнными проклятием, — с которым его связывало столько ненависти, смешанной с бредом, что становилось страшно. И ради их семьи Сергей был готов не только снова встретиться с Игорем Громом, но и просить, умолять, угрожать, лишь бы только согласился помочь, потому что нельзя было отрицать одного: лучшей ищейки, лучшего следователя, чем Игорь Гром, вряд ли можно было найти в целом Петербурге. Глухую тишину разорвал неожиданный звук. Разумовский вздрогнул, поворачивая к нему голову. Громкий, уже смутно знакомый звук шёл от телефона Леры, брошенного на кровать. — Сиди, я возьму. — Волков поднял гаджет, и тут же разочарованно выдохнул, развернув экран, — контакт с подписью «Кир». Спрашивает, как жизнь с парнем. Разумовский только вздохнул: — Братец её. Отпишись ему. Пусть думает, что у девочки всё хорошо. — И снова повернулся к экрану, набирая своим людям. Они должны были найти Грома в считанные часы, а дальше работа была уже за ним. Бросил, не оборачиваясь: — Что ты ему ответил? Телефон в руках Олега снова завибрировал, но прежде, чем Сергей успел попросить выключить ненавистный звук, словно напоминавший, что Леры рядом с ними нет, как Волков издал удивлённый звук и позвал изменившимся голосом: — Серый… Подойди сюда. Разумовский крутанулся на кресле и подъехал к возлюбленному, сунув нос в мобильник. Брови его, как в замедленной съёмке, поползли вверх, да и сам Серёжа не удержался от удивлённого вопроса: — …Что за нахер? На экране высвечивалось входящее сообщение: — Почему мне день назад незнакомый номер писал о том, что ты на какой-то конференции? И следом, короткое: — Лера? Ты где? И тут же, прежде чем Олег успел ответить с чужого номера, всплыло пересланное фото со спящей Макаровой, — живой, господи, живой и здоровой их девочкой! — и новый короткий вопрос: — Я позвоню? Олег и Сережа переглянулись, со странным замиранием вглядываясь в текст сообщений. Что это было? Входящий звонок прокатился эхом в полупустой квартире, заставил вздрогнуть обоих. Волков плотно сжал скулы и уставился на Разумовского, который вскочил и в какой-то панике отступил назад. Рыжий закачал головой, весь сжался, как будто снова вернулся в то время, когда его до нервной дрожи пугала необходимость говорить по телефону. Одними губами шепнул, отходя к окну: — Возьми… Возьми трубку! — и зажал сам себе рот руками, словно боясь сказать лишнего в этой ситуации. Олег только сверкнул глазами, дëрнув пальцем зелёный значок «взять трубку» и поставив сразу на громкую. В глазах его читалось отчëтливое сильное, верное: «я прикрою, не бойся», — то самое, которое сохранилось в их любви с самого детства. Голос Кирилла Макарова ворвался в квартиру фейерверком звука и злобного непонимания: — Лер, ты объяснишь, наконец, что происходит? Мне пишешь ты и говоришь что ты у какого-то парня, которого я в глаза не видел, потом мне пишет незнакомый номер и присылает твоё фото, неизвестно где, и рассказывает абсолютно другое! И просит ещё не уведомлять мать! Ты хоть понимаешь, как это выглядит? — Кажется, подросток на другом конце провода начал успокаиваться, слышал чьë-то дыхание в трубку, и заговорил спокойнее: — Ты учудила, конечно, систр. Ты сейчас где? Ушла, никому ничего не сказала, то ли ты с парнем, тот ли куда-то уехала. Ты чего, грант выиграла и на вручение поехала? — голос его зазвучал веселее от собственной фантазии, — Боялась, отец не пустит? … Ле-ер? — он позвал уже не так уверенно, и в голосе парня послышалась дрожь, — Ты чего не отзываешься? — Это не Лера. — Олег сделал усилие, чтобы его голос не звучал привычно хрипло и пугающе, — Лере… — он глянул на Разумовского, который замер у окна и при его словах часто-часто закивал, — Лера сейчас не совсем в порядке, ей нужна твоя помощь. По ту сторону воцарилось молчание. Слышно было, как в трубке скрипнул стул, с которого, видимо, встал её брат. Сергей у окна сделал жест отрубленной головы и сердито ткнул пальцем в мобильник, зажатый в руках Олега. Волков понял его без слов: — Не стоит звать взрослых или полицию, Кирилл. У твоего папы может стать плохо с сердцем, а Лере это не поможет. — Отчеканил твёрдо и взглянул на Серёжу, который показал на часы, а затем поднял два пальца вверх: — Через два часа. Кафе около вашего дома, за углом. Принеси свой телефон и паспорт. Возможно, кроме твоей помощи нам понадобится… — Он впервые ухмыльнулся за этот вечер, прорычал, оскалившись в предвкушении чего-то нового, возможно, победы: — Частный детектив. ***** Жëлтый блëклый свет мягко падал на затемнëнную обстановку уютной комнаты. Диван, столик у него, и даже девушка, которая примостилась на диване с книгой в руках, казались чем-то иллюзорным, почти игрушечным. Только то, как колыхались порой прядки золотых волос на этом свету, возвращало случайного зрителя в реальность. Девушка эта была прекрасна. Невозможно было это отрицать. Скрипнула дверь. Макарова подняла голову, по шагам заранее определив, кем был её гость, и отложила книгу в сторону. Алтан, на секунду замерший на пороге, шагнул в комнату с приветливой улыбкой на лице. Он приходил так каждый вечер. Каждый день и почти каждую свободную минуту. Кажется, он поселился бы здесь, если бы не звали дела клана да не совал в комнату нос вездесущий Дракон, который откровенно скучал в большом доме, не имея возможности даже исполнять свои прямые обязанности телохранителя. С Лерой было поразительно хорошо. Обсуждать книги, — уже прочитанные и те, которые Алтан принёс Лере из своей библиотеки, — рассказывать наперебой истории из детства и просто говорить о жизни, её законах, не замечая летящего времени и усталости. Лишь одно сохраняло их отношения по-прежнему формальными: деревянная дверь, за которую Лере было запрещено выходить. Она была их личным ограничителем, вечно напоминавшим об одном: Лера здесь всё ещё пленница. Алтан здесь — всё ещё её тюремщик. Юноша прошёл на знакомое место, присел на край дивана, кожей чувствуя повисшее в воздухе напряжение. Сегодня всё было по-другому. Сегодня прилетала, наконец, Юма Дагбаева, с совета которой было суждено решить, какую плату требовать у Разума за возвращение его приспешницы. И сегодня он обязан был объяснить то, что Лера видела в тренировочном зале. Пока не очень было понятно, что из этого хуже. — … Что читаешь? — Алтан склонил голову на бок, не решаясь начать нужный разговор. — Вольтер, — Лера пожала плечами, потупив внезапно заблестевшие глаза. — Один из томов, которые ты приносил. Повисла тишина, и слышно было только частое тревожное дыхание двоих людей. Кому следовало начать этот разговор? И что говорить?.. — …Слушай, — звук повис в тишине, затерялся под потолком, и Алтан, и Лера чуть ли не отскочили друг от друга, так же, как одновременно начали мысль. — …Нет-нет, давай ты, — Дагбаев первым пришёл в себя. Неловко улыбнулся девушке: растерянный, смущëнный, как будто не мог насмотреться и наслушаться свою пленницу, которую, возможно, скоро предстояло потерять навсегда. Лера растерянно качнула головой, теребя между пальцев край майки Алтана. Сообщила вежливо, будто официально: — Я сегодня убежать пыталась. — И замолчала, ощущая, как краска неожиданного стыда заливает щëки. Что ей ещё было сказать? После того, как её вылечили, заботились о ней и почти дружили, она пыталась убежать. — Я знаю, — просто ответил Алтан и тревожно, немного отчаянно улыбнулся этим словам, поднимая глаза на Леру, — Это нормально. Ты здесь чужая, и я… — он придал голосу мягкости, стремясь, чтобы это не прозвучало уж слишком официально, — Я не сержусь за это. Тем более, ты мне очень помогла сегодня. — И смолк, не зная, как продолжить скользкую тему. Было стыдно. И страшно — страшно от возможных вопросов о детстве, от того, что Лера, наверное, настоит на том, чтобы посмотреть на его травмы и будет только сильнее ненавидеть его — такого уродливого со следами аварии, от которых полностью не избавила даже пересадка кожи. Но Лера молчала. Молчала, сидя рядом на диване, так близко, что кружилась голова. И Алтан продолжил, сам не зная, зачем. — У меня такое бывает после аварии ещё в детстве. Судороги. Проходят через раз, и врачи ничего не могут сделать. Только снимать по мере необходимости. — И, собравшись с духом, бросил: — Мой врач знал, как их снимать, а Дракон пока не знает. Спасибо тебе, Лер. Девушка пожала плечами, не решаясь задать вопрос, но Алтан понял её без слов: — Я не могу. — И покачал головой, — Даже если ты, как врач… Там ужасные шрамы. Мне уже ничего не поможет. «Они отвратительны. Я отвратительный» — в тëмных печальных глазах. Лера осторожно, словно повинуясь какому-то наваждению, поднялась с дивана. Голова кружилась, в воздухе повис какой-то особый аромат, который принёс на себе Алтан, — весь олицетворение этой красоты со своими тонкими грустными в этот момент чертами лица, рассыпавшимися по плечам косами и сцепленными тонкими пальцами. Как в замедленной съёмке, следя за выражением лица Алтана, она опустилась коленями на многострадальный пушистый ковёр. Юноша следил за ней, не понимая и даже боясь дышать. А Лера легко, как на балете, подняла руку, не обращая внимания на щëлкнувшую позади дверь и опустила ладонь на чужое колено, погладила сквозь плотную ткань. — Ваше Золотейш… — Дракон замер на пороге, наблюдая сидящего на диване Алтана и стоящую на коленях пленницу, а затем молча прикрыл за собой дверь. Лера не обратила на него внимания. Она уверенным движением пальцев надавила на колено Алтана, который не отрывал от неё блестящих глаз, и осторожно повела рукой вниз. Поймала чужой страх, вспоминая отрывками то, чему их учили на психологии, и попросила со сжимающимся сердцем: — Я действительно врач, Алтан. Ты пришёл за помощью, ну так давай, — осторожный жест рукой по напряжëнной ноге: настолько личный, что выступали слезы от того, что Лере действительно не противно иметь дело с ним таким, — Позволь мне помочь. И Алтан, — вечно зажатый, холодный, никогда не смотрящий на собственные ноги без экстренной необходимости, растерянный Алтан, — не мог отказаться.