***
Впадать в окончательную, но хорошо спрятанную внутри панику Майки начал ровно в тот момент, когда понял, что они въезжают в город. За все шесть лет заключения в городе он был лишь раз, на суде, по итогу которого ему не разрешили покинуть тюрьму на трое суток для посещения похорон Шиничиро. Сано с ночи чувствовал, что что-то не так. Момента, когда его загрузят в машину, он ждал три часа в карцере в колонии. Видимо, что-то поменялось в процессе, уже после того, как его разбудили. Завтрак, впрочем, забыли, не принесли. Поездка была долгой. Место, где они ехали теперь, он не узнавал. Из-за раннего заключения хорошо он знал только прилегающие к дому районы, ведь далеко гулять его не отпускали на всякий случай, а Майки и не рвался, зато сейчас, кажется, они были в другом конце Токио. — Раскрутка? — негромко и холодно поинтересовался Манджиро в воздух. Это был самый вероятный и самый хороший, среди всех предполагаемых им вариантов. Даже несмотря на то, что раскручивают обычно в самом начале срока, и процесс приятным назвать отнюдь не получалось. — Нет, не раскрутка, — отозвался водитель, но больше ничего не добавил. Машина была СИНовская, но легковушка, ведь ехал в ней из заключённых лишь один Манджиро, а конвоировали его целых четыре легавых, двое из которых прижимали его плечами на заднем сидении. Руки сцепили по правилам: так всегда вывозили за пределы колонии. Майки просто старался не думать, чтобы не накрутить себя ещё сильнее, ведь тело и так уже представляло собой натянутую от напряжения струну. Он боялся, но сам не знал, чего конкретно. Поэтому принял решение равнодушно уткнуться взглядом в окно и разглядывать прохожих. Майки уже и забыл, что в нормальной жизни люди не одеваются в одинаковые робы, да и вообще забыл, как выглядит жизнь на свободе. А все было по-летнему радостно, разве что небо с самого утра затянуло тучами, как перед дождем. — Да? — водитель ответил на звонок мобильного. — Да. Близко. Да, понял. Можно? Хорошо. Да, наберу. А после он свернул в переулок и остановил машину возле входа в какой-то парк на парковке. — Можете выйти, если хотите, — негромко хмыкнул мужчина. — С Сано наручники только не снимайте. — Пойдешь? — обратился к Манджиро тот, что сидел на заднем слева от него. — А долго стоять будем? — прохладно поинтересовался Майки. — Пару часов, — отозвался водитель. — Пойдемте, тогда. Сано выполз наружу, замерев посреди тротуара. Он среди всех этих людей, гуляющих с мороженым и газировкой тёплым летним днём, стоящий в наручниках и тюремной форме с нашивкой с номером, выглядел так же неуместно, как новогодняя ёлка в мае. Здесь было много непривычного шума, запахов. Манджиро стоял и впервые серьезно задумался, что возвращение на волю и социализация могут оказаться намного сложнее, чем ему кажется. Он попал под стражу в СИЗО излишне серьёзным третьеклашкой, а выйдет из тюрьмы отсидевшим выпускником. Люди были какими-то чужеродными, беспечными, слишком много галдели и смеялись. Сквозь прострацию, в которой он озадаченно перебирал пальцами закованных рук, он услышал, как в приоткрытом окне машины водитель говорит по телефону. — Курокава-сан, приезжайте на пару часов попозже, там задерживают. Да. До встречи. Изана? При чем тут он? Неужели настолько расширил своё ебаное «Поднебесье», что вместо звонка смог устроить им личную встречу? — Тайяки не хочешь, Сано? — осведомился самый старый кум, курящий рядом с Майки. Изао Сакаи работал в тюрьме, сколько Манджиро себя помнил, и наверняка устроился туда намного раньше начала срока Сано. Он был пожилым, наверное, самым пожилым из всех вертухаев колонии, примерно ровесником барина и, как Манджиро думалось, был одним из немногих, знавших про его историю. Сакаи всегда относился к нему хорошо, терпеливо, но такое предложение даже поставило Майки в тупик. Лавка с тайяки была совсем рядом с ними, будто по счастливой случайности, а ведь пирожные-рыбки были любимым блюдом Манджиро в детстве. — Хочу себе взять, могу и тебя угостить, а то за свой срок ты забыл уже, наверное, вкус нормальной еды, — хмыкнул Сакаи. — Вы не обязаны, но я не откажусь, если хотите меня угостить, — Майки неловко поклонился. Пару лет назад он бы неприятно огрызнулся на такое предложение от сотрудника колонии, но сейчас, видимо, повзрослел и стал мягче и более понимающим. Господин Изао отошёл к ларьку, вернулся и протянул Сано одну рыбку. — Тебе ж завтрак дать забыли? — жуя свою, осведомился мужчина. — Ага. Бывает, — отмахнулся Манджиро. — Спасибо. Тайяки на вкус, кажется, не изменились. Были все такими же вкусными, с каким-то джемом внутри, но Сано ел как можно медленнее, растягивая ощущения. Ну ничего, скоро он выйдет, и съест все, что ещё в детстве в СИЗО набросал себе списком в голове. Ему столько всего хотелось тогда, а потом он про эти желания забыл, занятый всякими другими делами: бандой, разборками, тренировками. Он совсем забыл про себя. А разбудил хотелки, как ни странно, Кен-чин. Майки начало хотеться объятий, поцелуев. Хотелось, чтобы кто-то его любил, чтобы кто-то находил на него время и силы, потому что у него на себя времени и сил не было. — Соскучился уже по свободе? Звонок у тебя скоро, — выдал Сакаи, опираясь задницей на машину, продолжая жевать тайяки, запивая кофе в стаканчике. — Надеюсь, больше к нам не вернёшься. — К вам уже не возьмут, — усмехнулся Майки. — Я уже взрослый. А так я в места лишения назад не собираюсь. По свободе… ну вот, тайяки поел, и понял, что скучаю. По сестре, по дому… Сакаи с каким-то сожалеющим вздохом отвёл от Манджиро взгляд. Остальные два часа Майки проспал в машине, и лишь потом они вновь тронулись, продолжая двигаться куда-то по незнакомым дорогам. Сано не понял, где они остановились, здание было невысоким, старым, сложённым из красного кирпича, стоящим на относительном пустыре. Территория была огорожена. Майки конвоировали внутрь. И на входе он замер в ступоре, истерически бегая взглядом по стенам. Белый кафель, везде белый кафель и запах химии. Только бы больница. Только бы больница. Только бы больница. Только бы не морг. Когда его завели в небольшую комнатку, у Майки сдавило все в груди. Он не мог вздохнуть. Перед глазами поплыло, словно пытаясь размыть расслабленное лицо Эммы. Его маленькой Эммы. Каменная маска, в которое превратилось ее лицо, ее пухлощёкое лицо, вечно розовеющее от смущения, гнева или других сильных эмоций. Кожа ее словно разгладилась вокруг лицевых костей и посерела. Они с Майки были всегда очень похожи, а теперь между ними не осталось ничего общего. Майки отшатнулся назад в ужасе, сжимая кулаки до боли. И лишь через пару минут онемелого судорожного рассматривания Эммы, в попытках убедиться, что это все обман, чья-то злая шутка, глупый, никому ненужный розыгрыш, лишь после этого он заметил Изану, стоящего здесь же. Он стоял недвижимо и молча, приложив руку к своей щеке, а вторую устроив на груди, слегка съежившись, но это могло быть от холода. Одет он был в красный длинный пиджак с воротником-стойкой, по середину бедра, плотно застегнутый, несмотря на жару на улице, и узкие красные брюки, и выделялся кроваво-красным пятном на фоне белых кафельных стен. — Привет, Майки, — тихо бросил он бесцветным голосом, не отрывая взгляда от тела Эммы. — Нас позвали на опознание, как двух ближайших родственников. — Приношу свои соболезнования, — с сожалением бросил зашедший патологоанатом. — Я производил вскрытие, поэтому так задержались… В неё стреляли, в грудь, оба раза смертельно. Пистолет, предположительно, Беретта 92, калибром девять миллиметров. Тело нашли в районе Ота в парке, из приюта она сбежала, вылезя через окно, ее соседки по комнате сказали, что она собиралась к каким-то друзьям брата. Смерть наступила в районе двенадцати часов ночи. Расследование уже начато. Майки не двигался. Хватал воздух ртом, словно рыба, задыхался и шумно сипел от резко сдавившей боли в груди. — Мне понадобятся контакты следователя, я хочу с ним связаться, — глухо бросил Изана. — Похороны я возьму на себя. И тут в голове Сано что-то щёлкнуло. Он влетел в Курокаву с ноги, заехав ему по голове со всей дури. Руки все ещё были в наручниках. А на него тут же бросились кумовья, пытаясь скрутить. Майки бездумно вломил одному из них с локтя, с разворота, а после рухнул на колени. — Ты опоздал! — разъяренно вздрогнул Манджиро, пока его скрутили на болевой, поднимая покрасневшие от резко возросшего давления глаза на медленно поднимающегося с разбитой головой Изану. — Ты опоздал! Как ты мог?! — Я делал все, что мог, Майки, — тихо выдохнул Курокава. — Все не так просто… — Все что мог?! Да что ты мог?! Что?! Прошляпить, как убили ту, кого ты называл своей сестрой?! Ты никогда ничего не мог сделать нормально!!! Был бы жив Шиничиро — этого всего бы не было!!! Да лучше бы ты сдох вместо него, но крысы всегда первыми бегут с корабля, и ты сбежать успел!!! Курокава поморщился, как от пощёчины, а глаза его вдруг наполнились сожалением. — Я бы и сам предпочёл умереть вместо него, — негромко оборонил Изана. — Он бы точно не допустил ее смерти и того, чтобы ты стал таким. — Сука!!! Майки рванулся вперёд, но теперь его крепко держали, и ничего не вышло. Его тут же вывели в коридор, чтобы он остыл, а Изана остался внутри, негромко переговариваясь о чем-то с врачем за закрытой дверью. У Манджиро внутри все опустилось, внутренности ухнули куда-то вниз, когда он сцепленными руками подписывал бумагу о том, что подтверждает, что найденное тело принадлежит Эмме Сано, 1993 года рождения. — Если мы закончили, пожалуйста, давайте поедем, — тихо попросил Сано, обмякнув в крепкой хватке кумов. Его вывели и усадили в машину. В дороге Майки не сказал ни слова, и вертухаи, включая того, которому он разбил скулу, тоже молчали.***
Дракен проснулся от аккуратного прикосновения маленькой холодной ручки к своей щеке. — Я помогу. Надо лечь. Сано выглядел совсем плохо, весь опухший, с чёрными синяками под глазами, но его голос сейчас был ровный. Рюгуджи тяжело поднялся, борясь с тошнотой, и чувствуя, как все жутко болит. Его словно скинули с крыши: казалось, на теле не осталось ни единой непострадавшей точки. Майки держал его под плечо крепко, помог добраться до койки, уложил, а сам уселся на пол рядом, ухватив своей ладошкой Дракена за руку, а другой протянув вчерашние таблетки. — Съешь, — тихо попросил Манджиро. Рюгуджи проглотил обе таблетки и тяжело закрыл глаза. Было удивительно хуево. — Я попросил за тебя барина. Ты можешь или отлежаться в лазарете, или полежать в камере, не ходить на учебу и работу. — Я могу остаться здесь? — неслышно спросил Кен. — Не стоит, — едва заметно мотнул головой Сано. Он просто хотел побыть один, Дракен легко об этом догадался. Не был уверен, что это то, что сейчас нужно самому Манджиро, но если он так решил — спорить с ним было бы бессмысленно. — Ладно. Можно я полежу хотя бы до вечера здесь? — осведомился Кен. — Конечно. А после Майки привстал на коленях и со всей возможной лаской, но никакущим, лишенным жизни и эмоций лицом, погладил Дракена по голове, мягко приглаживая встрепанные волосы. Рюгуджи никогда еще не чувствовал от него такой заботы. Майки ничего не говорил, судя по его куцым предложениям до этого — разговаривать ему не хотелось, но его маленькая ладошка, копошащаяся в волосах Кена, говорила за него. Рюгуджи спал до самого вечера, а после проснулся перед ужином, с трудом проглотил несколько ложек чего-то, и постучал, призывая конвой. Майки не ел и не отходил от него, помогая есть и вставать, видимо, чувствовал за собой вину за то, что так его избил. А может и не чувствовал. Дракен шел, страшно шатаясь, кум даже разрешил ему не держать руки за спиной, чтобы он держался за стену и ненароком не упал, разбивая окончательно и так пробитую голову. Дракен весь был в крови, все повязки ей пропитались. Они шли мучительно долго, голова жутко кружилась, Рюгуджи вместо пола под ногами видел дрожащее и двоящееся месиво, все плыло. — Досталось тебе, конечно, — хмыкнул пожилой СИНовец себе под нос. — Сано, должно быть, совсем с катушек слетит после смерти сестры… — А вы откуда знаете? — сглатывая рвотный позыв, осведомился Кен. — Только я и знаю. Я с его детства Сано знаю. И в конвой на опознание с ним ездил, — отозвался мужчина. — Надеялись, что он хоть досидит спокойно эти полгода, мы отдохнём, а тут сыночки якудза приехали, и сестра Сано убита… Что за судьба такая у ребёнка… Ты иди, иди, аккуратнее, а то упадёшь ещё здесь… В камеру Дракен ввалился, схватившись за стену и едва устояв на ногах. Баджи с Мицуей тут же дернулись ему на помощь, подхватили под руки и доволокли до кровати. Чифую снова отсутствовал. — Боже, он тебе череп пробил? — ошарашенно выдал Мицуя. — Я думал, просто кожу рассек… Господи, ты как шел сюда вообще? — Не причитай вокруг него, у него и без твоего трёпа голова раскалывается, — шикнул Кейске. — Как Майки? — В порядке, а как он должен быть, — Манджиро ведь не рассказывал им про сестру, с чего бы Рюгуджи раскрывать чужие секреты. — Мы все знаем, Дракен, — тихо признался Такаши. — То, как он тебя бил, ни в какие рамки не лезет, я пошёл к барину узнавать, куда его возили. И он мне все рассказал. Только Майки мы решили не рассказывать, что мы в курсе. — А… — Рюгуджи было слишком плохо, чтобы как-то иначе реагировать. — Хуево он. Как ещё он может быть… — Ты его вчера только вечером видел же? Пока вас вели? Он хоть вертухаев не пиздил? — Я напросился к нему в карцер из лазарета. Там лежал, — вкратце брякнул Дракен, глядя на округлившиеся глаза парней. — Вертухаев не пиздил. А что, так бывает? — Ещё один ебнутый, — прикрыл глаза ладонью со вздохом Баджи. — Ему череп пробили, а он в карцер просится… Да, бывало. Пару раз бил, прежде чем ему угрожали стволом или отрубали с шокера. Ты лежи, не вставай, говори, если что понадобится. По Дракену, в общем-то, было заметно, что он, мягко говоря, не расположен к разговору. Баджи с Мицуей отстали от него в секунду, устраиваясь на постели Такаши, и негромко обсуждая ситуацию. — Майки так просто это не проглотит, — негромко говорил Мицуя, раскладывая карты на постели. — Он жутко мстителен, если дело касается близких, сам помнишь, когда тебя тогда мелкого пырнули заточкой… — Да помню я, всего-то вспороли, даже не опасно особо, просто крови много было, да и я сам нарвался… а Майки их месяц ежедневно пиздил до крови, но не до лазарета, и потом ещё два месяца у них каждый приём пищи еду в унитаз смывал, — скривился Кейске. — Хуй с ним я, тут-то сестра… — Надеюсь, он успокоится за то время, что в карцере сидит. Его, как минимум, неделю продержат, он же кума пизданул… — И не одного, походу, ты видел — у того, который его заводил за ворота была скула разбита. Точно Майки работа, отвечаю. И все-таки, какого хуя он не рассказывал? Может, мы бы тогда его меньше доебывали со своими заморочками. — Может, поэтому и не рассказывал. Ты же знаешь, он сам по себе редко говорит, что думает, оно может и к лучшему. Ты представляешь, какая у него хуеверть в голове творится? После Дракен вырубился, ничего не слышал. Проснулся он от скрежета петель на двери в камеру. Веки опухли и весили, кажется, пару тонн, и Рюгуджи ещё пару секунд не мог открыть глаза. — Это я, можешь не отвечать, если тяжело говорить, — голос принадлежал Казуторе, а его холодная рука аккуратно прикоснулась ко лбу Кена. — Я упросил прийти сменить тебе повязки, чтобы до лазарета ты не шел. Я аккуратно, хорошо? — Спасибо, — хрипло выдохнул Дракен. — Как голова? — Как будто ее трясли, как шейкер для коктейлей. Все в кучу перемешалось, — тихо отозвался Рюгуджи. — Там все в порядке? — Да, Баджи пытается цепляться к Кисаки, а Мицуя с Чифую пока его тормозят, — Тора устало вздохнул и осторожно намочил старый бинт, чтобы не отрывать запекшуюся корочку с раны на виске. — Хотя, Майки бы не помешало хорошенько въебать разочек за то, что он с тобой сделал. — Ничего страшного, бывает всякое, я не в обиде, — тяжело вздохнул Кен. — Зачем ты ему это прощаешь? Он же не понимает хорошего отношения, Майки не из тех, кто смягчается, если ему отвечать добром на зло, — устало поморщился Ханемия, снимая бинт и оглядывая запекшиеся края. — Сейчас может жечь немного… — Я верю в то, что он не так плох, каким ты его видишь, хотя иногда он, конечно, перегибает, — отозвался Рюгуджи. Казутора перебинтовывал его аккуратно, придерживая его голову под затылок, морщился от вида обнажившейся внутри раны кости. Он был осторожным, хоть и в движениях был какой-то плохо скрытый нерв. Судя по всему, Тора злился. — Никогда не мог понять, как Майки со своим весом умудряется бить сильнее, чем люди под сотню килограмм. На него как-будто законы физики не работают — полтинник веса, а удар такой, будто асфальтоукладчиком по лицу проехались, — бормотал Ханемия, обрабатывая ссадины на лице, прикусив нижнюю губу. — Ты очень отважный, что с ним связался. Его сложно переносить в больших количествах, мы раньше всегда уходили куда-нибудь, если Майки не в духе. Он вообще обычно молчал, но если услышит или увидит что-то, к чему можно прицепиться — нам всем не жить… — А сколько времени, Тора? — М? Время? — Ханемия оторвался от лица Рюгуджи и выкинул окровавленную ватку. — Прогулка сейчас. Вроде все. С тобой посидеть, или… — Мне нехорошо, извини, — виновато оборонил Дракен, закрывая снова глаза. — Не извиняйся, — улыбнулся Тора. — Я тогда пойду. Ты это… не рвись снова в бой пока, если вдруг Манджиро сейчас выпустят, тебе нужно восстановиться, ладно? — Постараюсь, — слабо улыбнулся Кен.***
Майки не мог спать. Складывалось впечатление, что никогда больше не сможет. Едва он прикрывал глаза — перед закрытыми веками вырисовывалась маленькая Эмма под белой простыней, мертвенно бледная и холодная. Следом — Шиничиро, лежащий в стремительно расползающейся от головы луже крови, так и не разжавший кулаки. Потом дедушка, весь перемазанный в крови, сухой, осунувшийся, неестественно упавший на живот, лицом в асфальт. Никого. У него нет никого. Он остался совершенно один, чемпионом на пепелище. У него отняли все. Свободу, семью. Хотелось цепляться только за мысль о мести. Хотелось смотреть как те, у кого не дрогнула рука выстрелить в четырнадцатилетнюю девочку, умирают в муках, мучительно долго истекая кровью. Хотелось смотреть на это вечно. Майки не плакал больше. У него не было слез, не было сил на слёзы. Он не должен плакать, пока все эти мрази не будут закопаны под землю, как минимум, на три метра. Майки запретил себе страдать. Это отнимало время, которое можно было потратить на месть. Он бы лично их всех порезал. Повскрывал бы вены и жёг бы их паяльником или утюгом, пока они корчились от боли и кричали, но медленно и верно умирали. А если бы ему не хватило страданий — он останавливал бы кровь и давал им время восстановиться, чтобы продолжить мучения. Но Кен-чин был в чем-то прав, одному ему не справиться. Один он сойдёт с ума быстрее, чем выйдет из тюрьмы. Майки планомерно съезжал с катушек сейчас, лёжа на карцерной койке. Майки себе в этом не признавался, но ему было безумно страшно. Безумно страшно от того, что у него никого нет. Что никто не пожелает спокойной ночи там, на свободе, когда их всех перестанет заставлять общаться общая камера. Что он будет жить один в своём унаследованном доме, есть там один, просыпаться в одиночестве и ложиться спать только под шорохи с улицы. Что ему некому будет уложить голову на плечо, когда его голова потяжелеет от одолевающих ее мыслей, что когда он в очередной раз будет просыпаться посреди ночи — никто не спросит, что ему приснилось. Что ему некого будет ревностно защищать, ведь себя защищать у него нет необходимости. Что никто не остановит его, когда он взбесится и наворотит дел, что никто не напомнит о том, ради чего Майки вообще здесь нужен, кроме мести. Что он однажды уничтожит все вокруг себя, потому что никто не попросит этого не делать. Пожалуй, тут Кен-чин понял его лучше него самого, когда попросился остаться. Майки сейчас многое бы отдал, чтобы просто прижаться к нему и лежать так, пока хоть чуть-чуть не отпустит. Дракен мог его поддерживать. У Дракена почему-то это выходило легко и естественно, он сказал вчера два слова, и Майки прорвало, он рыдал и рыдал, не мог остановиться, его ненависть вылилась в слёзы, а не в разнесение ебальников каждому, попавшемуся под руку, должно быть, если бы Дракен тогда, во дворе, заговорил, а не сделал этот шаг вперёд — Майки бы и ему не навалял. А Майки никогда не плакал с четырёх лет. Ни разу. Даже тогда, когда у него была раскрошена спина, и он лежал и смотрел на тело дедушки и безмолвно лежащего Шиничиро. Даже тогда, когда ему сказали, что он навряд ли будет ходить. Даже тогда, когда ему выносили приговор в суде. Даже тогда, когда брат умер, так и не прийдя в сознание. Манджиро не умел плакать. Но почему-то в этот раз заплакал. Изана, этот уебок, опоздал. Единственный, у кого была возможность спасти Эмму. Он болтался на свободе со своим сраным Поднебесьем, сворой бандитов, а сделать ничего не смог, да ещё и смотрел на тело Эммы так отстранённо, словно это вообще его не касалось. Майки хотел бы убить и его, но на этого уебка было даже жаль собственного времени, Изана будет вечно мучиться, оставаясь вечным вторым после того, как Сано выйдет и найдёт способ устроить показательную казнь над всеми этими уродами, что разрушили ему всю жизнь. Изана, проклятый Изана, в детстве Майки было совершенно плевать на него, пусть он и цеплялся к Сано, но Майки возненавидел его после того, как Курокава ударил Шиничиро. Ударил всего один раз, смог это сделать потому, что старший брат совсем не ожидал удара, он ведь любил Изану, он вообще всех любил. Ударил, сделал Шиничиро больно своими словами и ушёл из семьи, наплевав на мольбы старшего успокоиться и все обсудить. И Шиничиро отпустил его, не ударил, не ругался, мудро и спокойно отпустил. Для Эммы и дедушки все выглядело так, но не для Майки. Майки всегда везло замечать больше других. Сано обнял себя руками, садясь на койке. Сердце так и болело со вчера, неровно колотясь в груди, а руки дрожали. Он совсем не хотел цепляться за кого-то, он думал, что теперь уже точно может быть сам по себе, но почему-то вдруг все стало не так. Майки было стыдно за свои чувства, но… Вот бы Кен-чин сейчас был здесь…***
Дракен не выходил из камеры дальше туалетов целых четыре дня. К нему лишний раз никто не лез, ведь выглядел он плохо, но на третий день хотя бы перестало ежесекундно тошнить. Зато Рюгуджи, ничем не занятый, усмотрел закономерность между уходами Мацуно: Чифую выходил куда-то почти ровно в одно и то же время, а после пропадал где-то до ночи и возвращался перед самым-самым отбоем. А ещё его постоянно трясло, он выглядел слегка опухшим по ночам, был нервным и дерганым. Но на вопросы Баджи Чифую усердно не отвечал, а невнимательный Кейске закономерности в пропажах блондина так и не заметил. Дракен предпочёл не лезть, ведь если Мацуно ничего не говорит своему лучшему другу, то с чего бы ему рассказывать что-то Рюгуджи. И Дракен продолжил бы ничего не знать, если бы на шестой день его импровизированного больничного, когда он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы спокойно ходить, и подумывал даже завтра-послезавтра пойти на учебу и работу, к своим горячо любимым катушкам, он не решил прогуляться перед отбоем до туалета и в принципе по корпусу, размять ноги, ведь он залежался за это время. Странные звуки он слышал из ответвления коридора в самой заднице корпуса, где никогда не горел свет и был один лишь электрощиток. Звук был похож на смех, но, подойдя поближе, Дракен понял, что нихуя это не смех. Кто-то плакал. Он уверенно двинулся в темноту, а, разглядев на полу макушку, похожую на одну знакомую, озадаченно замер в паре метров. — Чифую? — несмело предположил Рюгуджи. Парень нервно вскинул голову, поднимая зареванные глаза, видимо, не заметил Дракена на подходе. А после в его глазах его мелькнула паника, и он затараторил: — Черт, пожалуйста, только никому не говори, вообще не говори ничего, иначе мне пиздец, и они придут к маме, пожалуйста, Дракен, умоляю тебя!.. — Тихо, тихо, — Кен опустился на корточки рядом с парнем, вообще не понимая, о чем он. Чифую крупно трясло, не как обычный истерический тремор, а как-то неравномерно подергивало, слово по телу проходились какие-то импульсы. Он сидел на холодном полу, подтянув колени к груди, был взъерошен. Попытался закрыть лицо руками вновь, но Дракен поймал его руки за запястья, не давая этого сделать. — Чифую, тише, все хорошо, я никому ничего не расскажу, — убедительно и уверенно, но мягко утвердил Рюгуджи, глядя ему в его голубые глаза. — Почему ты плачешь? Что случилось? — Я, — Чифую сорвался на всхлип, — я не могу рассказать… — Можешь, я уже пообещал никому не рассказывать. Я не нарушаю обещаний. — Они угрожают моей матери, — судорожно выдохнул Мацуно, срываясь на подвывания. — Я вынужден подчиняться… — Т-ш-ш, — Дракен осторожно прижал его к себе, ведь пока он не успокоится, понятного разговора не выйдет. — Дыши глубже, не плачь… Успокаивайся потихоньку, давай, мы сейчас со всем разберёмся, но тебе нужно успокоиться… Чифую плакал тихо ещё минут пять, послушно ткнувшись Дракену в грудь носом, зажав между собой и ним свои холодные руки, сжатые в небольшие кулаки. Мацуно был совсем немногим выше Сано, поэтому тоже рядом с Дракеном выглядел игрушечным. Чифую плакал и медленно, но неустанно затихал. И лишь когда от рыданий остались только редкие слабые всхлипы, он отстранился и вытер мокрые глаза тыльной стороной руки. — Спасибо, Дракен, — тихо бросил он, отводя взгляд. — Я слабак, да? Я всегда так завидовал Майки и Баджи, по-доброму, конечно, они такие сильные и бесстрашные, я ни разу не видел, чтобы они плакали, сколько бы они не получали… А я не могу сдерживаться… — Все иногда плачут, Чифую, это нормально, к тому же никакой ты не слабак, ты даже Майки не боишься перечить, — мягко улыбнулся Дракен. — Если ты плачешь, значит у тебя есть весомый повод. Что случилось? Чифую вздохнул и начал. Он долго рассказывал историю, как ему влепили срок, периодически нервно тёр запястья, а Рюгуджи внимательно слушал, не перебивая. — И потом, пока вы с Майки были в карцере, а Баджи отошёл, они ко мне подошли и сказали, что к моей матери зайдут в гости, если я не пойду с ними. А мне что было делать? Баджи вмешивать нельзя, он на них тут же налетит, и наверняка попытается убить, а я не хочу, чтобы он в тюрьме сидел до скончания веков, с Торой то же самое, Мицуя точно расскажет Баджи… Они отвели меня сюда, сказали, что снаружи передают привет, видимо, они связаны с теми, кого я сдал, сказали каждый день сюда приходить, и что вертухаям жаловаться бесполезно… И начали бить меня током. И каждый день бьют, а я не могу ничего сделать. — А почему ничего не сказал мне или Майки? — У Майки и без меня проблем хватает, и с этими в том числе, а тебе… я тоже боялся, что ты все расскажешь Баджи, а я очень за него боюсь, — Чифую вымученно улыбнулся. — Можно я посмотрю? — осторожно поинтересовался Кен. Мацуно послушно задрал верх от формы, а Дракен мрачно поджал губы, разглядывая красные «ветки», расползшиеся по самому низу его живота, и кровавые точки ожогов до мяса. — В бане приходится быть в полотенце и отворачиваться, когда моюсь, чтобы Кейске не заметил, — потупив взгляд, признался Мацуно. — Там ещё на бёдрах, я не буду показывать, ну. ты понял… Они прижимают контакты к животу и так часа по два, только вздохнуть успеваешь, и тут же все заново, а сегодня они прямо к незажившим ожогам приложили контакты… — Это пиздец, Чифую. Тебя всего колотит каждый день, — серьезно отметил Дракен. — Я никому не расскажу, но завтра я пойду сюда следом за тобой, ладно? — Ты ещё не выздоровел до конца, а их там четверо, и они огромные, нет, Дракен, — Мацуно испуганно глянул на него. — Нет, не надо, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты тоже пострадал! Пусть все остаётся как есть, я потерплю, не убьют же они меня… — Нет, и это не обсуждается, — строго отрезал Рюгуджи. — Я в порядке, и нормально себя чувствую, а что четверо… ты же видел, как я дерусь, четверых изобью, уж поверь. — Не надо! А если они тронут маму?.. — Я постараюсь доходчиво им объяснить, почему так делать не надо, а ты, в свою очередь, позвони маме и расскажи все как есть, и про ток, и про угрозы, она точно послушает, когда будет понимать, что все серьезно, я тебя уверяю. — Как я ей такое расскажу?.. — Чифую отвёл взгляд и тяжело вздохнул. — Она и так очень переживает из-за того, что все так получилось. — Придётся, Чифую. На кону, возможно, ее жизнь и здоровье, это разве не важнее, чем беречь ее чувства? — Дракен звучал спокойно, но серьезно. Мацуно долго молчал, но потом тяжело вздохнул и бросил: — Ладно. Я наберу ей завтра же, утром. Последний звонок остался, я хотел потратить его на ее день рождения, но, видимо, не судьба. — Ты очень сильный, Чифую, никакой ты не слабак, — мягко улыбнулся Кен, приобняв парня за плечи. — Ты столько терпел ради того, чтобы никто другой не пострадал, это сильный поступок. — Ты очень хороший человек, Дракен, — солнечно, но устало улыбнулся Мацуно. — Я рад, что мы с тобой познакомились, хоть и место для знакомств не лучшее, конечно. — Да уж, — Рюгуджи хохотнул. — Пойдём в камеру. Хочешь, можем сыграть в шахматы? — Ты вроде хорошо играешь, — аккуратно поднимаясь на ноги, бросил Чифую. Почему ты тогда раньше не играл? И почему Майки никогда не предлагал тебе сыграть? Он очень любит шахматы, раньше он в них всегда играл, а потом ему надоело у всех выигрывать, и он перестал играть. — Да я не знаю, как-то никто из вас не предлагал, вот я и не играл, — пожал плечами Дракен. — А с Майки… я не уверен, что ему сейчас будет до шахмат, но может сыграем как-нибудь. — Он там точно в порядке хоть каком-то? Могло выглядеть, как будто я не переживаю, но я очень волнуюсь за Майки, просто я уж точно не могу ничем ему помочь, — неловко отвернулся Мацуно. — Да тут никто помочь не может, — тяжело вздохнул Рюгуджи. — Майки сильный, я верю в него и в то, что он справится. — Он всегда справлялся, но нам всем страшно, что это когда-нибудь закончится, — Чифую грустно глянул на серую стену. — Все заканчивается… Я очень скучаю по Торе, но я его теперь немного побаиваюсь… Тора звал нас за собой, а мы его не поддержали, а ему было очень тяжело, правда, его не понимал его отряд, не понимали некоторые командиры, всякие внережимники пытались накинуться, зная, что Тору никто теперь не поддержит из наших. А он стал очень жестоким. Он и раньше был немного, мягко говоря, психованным, а потом совсем плохо стало… а я его правда любил, и Баджи тоже. — Так начни с ним общаться, и все, — дернул плечом Рюгуджи. — Ничего вам Майки не сделает, я же общаюсь с Торой, и Сано мне ничего не высказал. — Тора очень принципиальный, он не хочет делить нас с Майки, — вздохнул Чифую. — Да и Майки не хочет нас делить с Торой, Сано просто не сомневается в своей для нас важности. Если бы Майки не скрывал никогда свою историю — может, все и сложилось бы иначе, Казутора относился бы к этому иначе. Не может же никто не измениться после всего этого, Сано наверняка не таким был раньше, до тюрьмы. — Сложно сказать, — Дракен правда не знал, что ответить. Он и сейчас не понимал, какой Манджиро. Ни одно определение до конца точно к нему не подходило. В камере на них тут же ревниво глянул Кейске, оскалившись. — А я уж думал — ты утонул, — фыркнул он Дракену. — А вы вместе шляетесь. — Мы заболтались, прости, — не стал реагировать на слабо скрытую агрессию Кен. Чифую же подошёл к Баджи и вдруг обнял его, приподнявшись на носочки и уложив подбородок ему на плечо. Кейске округлил глаза, но быстро оттаял и сам обнял Мацуно, прижимая к себе ближе. — По-моему, можете от Дракена не скрываться, он свой уже, — усмехнулся Мицуя. — Такаши! — мгновенно покраснел Мацуно. Рюгуджи озадаченно похлопал глазами. Не то, чтобы он сомневался, что Баджи с Чифую очень близки друг другу, но не думал, что в таком ключе. Он сам ничего против не имел, Дракен в целом был избавлен от предрассудков, да и его с Манджиро тоже кое-что связывало, хоть Рюгуджи и не понимал, как это называть, и как к этому относиться. — Расскажешь кому — я тебя закопаю, — пригрозил Кейске, а после нежно уткнулся носом Чифую в шею. — Ну и лицо у тебя, — прыснул Мицуя. — Не парься, я сам к их странному коллективу долго привыкал. Коллективу? Получается Тора с ними? Они втроём?.. Кен хрипло кашлянул, а после уселся на свою кровать, открывая книгу. Баджи мягко впился Чифую в губы, с неподобающей вспыльчивому агрессивному парню нежностью, заставляя того ещё сильнее залиться краской.***
Чифую рассказал, что позвонил маме, и та правда серьезно отнеслась к его словам, хоть и страшно разволновалась за сына. А Дракен, сидевший весь день в камере, поднялся вечером, когда Чифую быстрее всех вернулся в камеру после бани и взволнованно глянул на Рюгуджи. — Возьми заточку, — тихо попросил он. — Я же не убивать их собираюсь, — поморщился Кен. — Не надо колющее с собой, может случиться что-то плохое. Пойдём. В целом, Дракен чувствовал себя нормально, но нельзя было пропустить по голове, рёбрам или в живот, иначе он рискует быстро проебать, или получить какое-то слишком серьезные повреждение, но в своих силах он был уверен. Просто нужно быть аккуратнее, не давать пробить в больные места. — Постой здесь, — за углом от нужного места попросил Дракен. — Мало ли. — Я умею драться, — поспорил Мацуно. — Не сомневаюсь. Просто если тебе вломят — Баджи заинтересуется, как так вышло. — А… хорошо, — выдохнул Чифую, пристраиваясь спиной к стене. В темном закутке и правда стояли четверо. И правда здоровые, едва ли бы Чифую смог им что-то сделать. Дракен спокойно подошёл ближе. — Свали отсюда, не тебя ждём, — раздраженно зыркнул на него один из них. — Не дождётесь, — Рюгуджи ударил его по челюсти снизу, отправив с одного удара в нокаут. Едва вырвал у другого свою руку из захвата, прикрывая ей корпус, а вторая осталась заломана, и кулак другого уже летел к голове. Голове, все-таки, пришлось немного пострадать: Кен шагнул назад, на того, что держал его руку, и одновременно резко дернул подбородком, ударяя его затылком по носу, мгновенно разбивая тот в кашу, а после едва успел освобождённой рукой закрыться от удара в сломанный висок, и внутри облегченно выдохнул, ведь пропусти он по перелому — и его точно положат с одного удара, если не убьют. Руку этому он заломал сам, заставив его опустить корпус, чтобы уменьшить боль, а сам ударил его пару раз коленом в живот, и толкнул в замахивающегося последнего, сбивая того с ног. Довесил пару оглушительных хуков тому, которому сломал нос, уложив его без сознания, а после выкрутил ему руку не до перелома, но до лютого надрыва мышц, чтобы рука адски болела, и пользоваться ей было нельзя. Тому, которого положил первым, хорошенечко приложил по лицу, сломав скулу, уклонился от очухавшегося единственного не избитого, улетевшего в стену, скрутил его и, держа его в руках, врезал ногой тому, которому и так нахерачил по животу, под брюхо ещё раза четыре в живот ногой. — Тебя убьют наши парни, — зашипел скрученный, безуспешно пытаясь вырваться. — Да-да, — скучающе фыркнул Рюгуджи. — А теперь послушай меня сюда и передай своим спящим товарищам. Если вы тронете Чифую или его мать — я вас так переломаю, что не то, что мать родная не узнаёт, а вы на ноги больше никогда не встанете. И я здесь не единственный, кому вы остоебали. Ходить он к вам больше не будет, а надумаете его прижать — будете иметь дело со мной, и в следующий раз вы так легко не обойдётесь. — Да пошёл ты! Дракен усмехнулся и перехватил его руку, начиная давить на локоть, ломая тот в обратную сторону. Ублюдок взвизгнул от боли. — Усек? Я ведь сломаю, а такое не заживает, — процедил Кен и надавил ещё, чувствуя, как кость уже почти вылетела из сустава. — Усек! Усек! — взвыл тот. — Вот и отлично, — хмыкнул Дракен, а после приложил его головой о стену, вырубая. — Ну ты машина, — тихонько выдал за его спиной Мацуно. — Они себя переоценивают, а это первая ошибка в драке, — устало вздохнул Рюгуджи. — Если вдруг они ещё раз к тебе прицепятся — сразу говори мне, я помогу. Ладно? — Конечно, — тихо кивнул Чифую. — Спасибо тебе, Дракен. — Да не за что, зато размялся, — хохотнул Рюгуджи.***
— Майки, мне сказали, что ты не ешь, — вместо приветствия сообщил барин. — Очень рад, что сотрудники колонии следят за моей диетой, — без тени шутки пошутил Сано, сидя на полу у одной из коек. — Манджиро, приношу тебе свои соболезнования. — Себе оставьте, — равнодушно хмыкнул Майки, нагло вытряхивая из кармана пачку сигарет и закуривая прямо перед начальником. — Тебе не следует огрызаться, я уж точно не виноват в произошедшем, — не обидевшись, бросил барин, усаживаясь на койку напротив Сано. — Ну приведите мне того, кто виноват, огрызнусь на него, — пожал плечами Майки, выдыхая струю густого вонючего дыма. — Майки… — Что «Майки»? Вы зачем пришли? Выразить соболезнования? Спасибо, если это все — то, позвольте, я останусь один. — Не надо причинять лишние страдания себе, ты и без того достаточно пострадал, начни есть, пожалуйста. Ты в ее смерти не виноват. — Виноват тот, кто ее убил, я в курсе. Просто пока я есть не хочу. — Четыре дня подряд? — Именно, — холодно кивнул Сано. — К тебе пропустить твоих друзей? — Не надо. Не имеет смысла, — качнул головой парень, стряхивая пепел на пол. — Майки. Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь. Пожалуйста, не делай с собой ничего. Ты не представляешь, какая длинная у тебя впереди жизнь, и сколько хорошего в ней может ещё случиться, — серьезно бросил барин. Манджиро впервые за весь разговор глянул на него исподлобья, а после рассмеялся и хохотал пару минут, только вот глаза его оставались бездонно пустыми. — Шутите, надеюсь? — усмехаясь, фыркнул парень. — О каком суициде может идти речь? Это слишком просто, я так не поступлю. — В каком смысле «просто»? — Киеса вообще перестал понимать, что происходит. — В прямом, Киеса-сан, умереть я всегда успею, — хмыкнул Майки. — Если вы волнуетесь за это — можете не переживать, убивать себя я пока не собираюсь, так что статистику вам не испорчу. — Я не за статистику переживаю, а за тебя. — Не стоит. У меня все в порядке, насколько это возможно. Выйду отсюда, займусь продажей наркотиков или наёмными убийствами, чем-нибудь в этом духе, потом прикончу судью, которая меня осудила, меня вновь решат посадить, а я повешусь в камере в СИЗО, — ровно проговорил Манджиро. — Что… — у барина округлились глаза. — Шутка, Киеса-сан, — усмехнулся Сано. — Я пошутил. Видите, я шучу, со мной все хорошо. Разговаривать с мальчиком всегда было изрядно тяжело, но сейчас это было просто невыносимо. Если обычно Сано стремился избежать разговора, то сейчас наоборот говорил больше обычного, но из его слов ничего не было ясно. Одно было понятно: Сано снова находится в расшатанном состоянии и нестабилен, а когда Сано нестабилен — в этой тюрьме начинается ад. — Поешь, пожалуйста, — тяжело вздохнул барин, поднимаясь на ноги. Ничего он больше от него не добьётся. Майки отшвырнул бычок в угол камеры и глубоко вздохнул. Сердце уже не так сильно болело, но внутри стало совсем пусто, будто из груди ложкой вычерпали внутренности. Майки было слишком много себя в одиночестве в этой камере. Его бесконечные мысли не давали ему спать, есть, нормально дышать. Он хотел бы побыть кем-то другим временно. Он уже жалел, что отказался от предложения барина, он бы хотел видеть здесь Кен-чина, чтобы тот просто был рядом, такой спокойный и уверенный, как будто все вокруг хорошо. Кен-чин — человек, на которого Майки обратил внимание, едва принял решение ни на кого не обращать внимание. Высокий и красивый, с бесстрастным прищуром довольно узких темных глаз, странной татуировкой на голове и забавной крашеной косичкой, который в их первую встречу забыл, что бывают люди ниже него и искал источник голоса глазами двадцатью сантиметрами выше, чем заканчивалась голова Манджиро. Он даже толком не разобрался в местных правилах поведения, но спокойно бросил Сано вызов, хотя Мицуя абсолютно точно его предупреждал, Майки в этом не сомневался. Он стремился к справедливости, был неглуп и отлично дрался. А еще он был добрым, по-настоящему добрым. Причём ко всем, и все на это отзывались. Дракен, как и Майки, быстро начинал нравится людям, но если с Майки это работало благодаря тому, что он был умнее, изобретательнее и сильнее большинства и им начинали восхищаться, то Кен подкупал своим спокойствием и отзывчивостью. Но не Майки. Майки Кен подкупал упрямством, с которым он хотел Сано помочь. Упрямством, которого не было ни в одном живом человеке во всей жизни Манджиро. На Майки ни у кого не хватало терпения, желания понять его, почувствовать, разве что у Шиничиро, но Шиничиро уже давно был мертв. А вот Дракен зачем-то к нему лез, сколько бы Майки не слал его от себя куда подальше. И Майки неожиданно даже для самого себя к этому привык.***
Теперь Дракен мог наблюдать взаимоотношения Чифую с Баджи в их оригинальном виде. Баджи часто ласково целовал того в левый висок, часто обнимал со спины, потираясь щекой о его светлую шевелюру, а также приходил к Чифую под бок, именно Баджи к Чифую, а не иначе, становясь из своего привычного грубовато-ебанутого состояния вдруг мирным и нежным. В целом, метаморфозы, происходившие с Кейске рядом с Чифую, были слегка удивительными. Дракену нравилось смотреть за тем, как они счастливы по простой причине наличия друг друга в своих жизнях. У него такого ни с кем не было, и навряд ли будет. Он думал про Майки, про то, как ребята говорили, что Кен на него влияет, но понимал, что его влияние совсем не такое. Совсем. И он сам совсем не такой. Должно быть, это происходило потому, что они с Майки просто очень сильно отличались от Чифую и Баджи. Майки совсем не был таким мягким и терпеливым, как Чифую, а Дракен — далеко не столь простодушным и послушным при этом, как Баджи. Да и вообще, о каких отношениях с сокамерником можно думать в тюрьме? Скорее всего, после выхода они разойдутся — Майки пойдёт мстить, а Дракен куда-нибудь в универ и по подработкам, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Он все ещё запредельно сомневался, что будет помогать Манджиро в его плане, ведь совершенно не понимал, что этот план из себя представлял. Как и не понимал, что представляла из себя банда, он про неё лишь слышал, но услышанное от реальности могло сурово отличаться. Всю следующую неделю Рюгуджи усердно работал и учился, все, кроме головы, почти зажило. Майки все никак не возвращали. Интересно, как он там был? Кен волновался, ведь увиденное поставило его в тупик. Такие, как Майки, в его понимании, должны были стесняться слез, но Сано нисколько не стеснялся. Его было до кома в горле жаль, и Рюгуджи до сих пор ощущал в себе отголоски этого ублюдского чувства, когда кто-то так страдает, а он ничем не может ему помочь. В мыслях о Майки он и шёл по коридору, как вдруг кольнуло в спину. Сильно кольнуло. Боль дошла не сразу, а еще позже — ощущение движения чего-то холодного через плоть. Дракена шатнуло и он односложно развернулся. Ханма перед ним усмехнулся, держа в своей здоровой ладони руку какого-то запуганного паренька с заплаканными глазами. Рюгуджи онемело почувствовал, как по спине течёт, ударил с правой по Шуджи, но удар ушёл в блок крепкой руки, а его ткнули ещё раз, уже в грудь. Кровь. Его пырнули, кажется, заточенной ложкой. Кровь уходила стремительно. Дракен замахнулся ещё раз, но получил ещё два раза в живот. И оглушающий удар чем-то тяжелым сзади. — Ох, как нехорошо. Пырнул человека заточкой, — отпустив запястье паренька, судорожно сжимающего заточку, фыркнул Ханма. — Что, Дракен, нет твоей маленькой принцессы, которая машет ногами? А, ну да. Майки же и тебя тоже избивает. Как жаль, больше избивать будет нечего. Перепуганный пацан всхлипнул, разжимая руку и роняя заточку на пол со звоном, а Шуджи усмехнулся и присел перед Кеном на корточки, вглядываясь в его искривившееся лицо. — Это будет ждать бедняжку Чифую, который так мужественно терпел, пока его хуярили током. Что будет, если он, скажем, повесится, не выдержав издевательств? Думаешь, тут будут это расследовать? И вашего патлатого дружка, скажем, убьёт двести двадцать из щитка? А этого активиста с серьгой забьют до смерти такие же лохи, как этот, — Ханма кивнул на плачущего парня. — И Майки, мы оставим его напоследок, верно, Кисаки-сан? Дракен не мог пошевелиться, но боролся с темнотой в голове, он знал про ножевые одну истину — если он будет двигаться, пытаться отбиться, он истечёт кровью в несколько раз стремительнее. От ощущения собственной беспомощности сжимались зубы. Да и он не отобьётся. Они подтягивались со всех сторон, их было не меньше пятнадцати, и вперёд уже выходил Кисаки. — Ты избил мне сначала восьмерых подчиненных, потом ещё четверых. Ты думал, я спущу это тебе с рук? — прохладно осведомился Тетта. — В следующий раз ты Майки не поможешь, потому что следующего раза не будет. Что, не додумались, что я просто убью кого-то из вас чужими руками? — Выблядок, — процедил Дракен, но со рта пошла кровь, стекая по уголкам рта. — Есть предложения, кого из вас лучше убрать следующим? Кровь, заполоняющая бронхи, не давала дышать, и Рюгуджи лишь хрипел. — Ну, в таком случае, мы пойдём, — хмыкнул Тетта. Время было перед самым отбоем, в коридорах уже никого не было и не планировалось, вертухаи сюда не доходили, а Кен не мог встать или закричать. Он не сможет дойти до лазарета, если встанет, да идти он уже не может, ведь кровь упругими толчками бежала по бетону, покидая тело и заставляя его стремительно холодеть. Как же так? Неужели он умрет, неужели он должен умереть здесь и сегодня? Пальцы немели, кровь бурлила внутри лёгких, пузырилась на губах, Дракен из последних сил кашлял, ведь казалось, что он сейчас задохнётся от этой густой крови. Почему именно сейчас это должно закончиться? И почему именно так? На грани уплывающего сознания подумалось, что Майки это просто так не оставит. Сорвётся и перебьёт всех без разбора. А Дракен, что Дракен… Кажется, он останется здесь навсегда. Умереть в тюрьме, заколотым заточкой. Какое блядство.